Блич

Три драббла по непопулярному, но любимому и каноничному пейрингу.
Общее название цикла "Утро до полудня"
Иккаку/Юмичика
Рейтинг - НЦ-17
Жанр - романс, ангст, экшн местами
Бета - Lacrimosa


Окончился год.
Заснул в тоске ожиданья,
Мне снилось всю ночь:
«Весна пришла». А наутро
Сбылся мой вещий сон.

(Сайгё)

Как Ками-сама спас Иккаку от затруднения.


- Ого, смотри-ка. Это же Кира Изуру, санбантай фукутайчо! – прошептал Юмичика.
- И что? – спросил Иккаку лениво.
- А с ним Хисаги Шухей, - заметил Юмичика. Он лежал на траве за кустами, а Иккаку сидел рядом на корточках и мрачно изучал скрытую хакама задницу пятого офицера. Лучше бы они сейчас валялись на футоне, а не ползали по кустам.
- Хисаги кормит его пирожками… Красиво… - продолжал между тем Юмичика.
Иккаку закатил глаза и встал.
- Ладно, ты как знаешь, а я пошел.
- Эй, подожди, - Юмичика ловко вскочил на ноги. – Наверное, ты прав, они все равно не собираются делать ничего… такого.
- Да хоть бы и собирались. Это не наше дело, - сурово ответил Иккаку.
Юмичика промолчал. Спорить ему не хотелось, тем более сегодня, когда с утра он пребывал в романтическом настроении. В шунпо они промчались через лес к маленькому домику за бамбуковой рощей.
- Иккаку, - спросил Юмичика, когда друзья уселись на террасе в тени, – а ты помнишь, как мы познакомились?
Иккаку покосился на друга. Признаться, что не помнит, значило обидеть его. А там могло дойти и до скандала – на Юмичику иногда находило. Иккаку не хотел связываться, но соврать тоже как-то… нечестно…
- Ну… мы познакомились… красиво? – нехотя предположил третий офицер.
- Не особо…– Юмичика покачал головой. – Ты не помнишь.
- Не помню, это было давно, - пожал плечами Иккаку. – Напомни, и я уж не забуду.
- Хорошо, Иккаку, - Юмичика улыбнулся с выражением превосходства на лице.


* * *
- Ками-сама… - хрипел Иккаку. В кровавой пелене он видел прекрасный лик, ему казалось, что бог склонился над ним, озабоченно взирает на него фиалковыми глазами. Бережно укладывая на мягкую постель, говорит с ним чудесным, чистым голосом, забирая боль, внушая уверенность в том, что Иккаку больше никогда не будет один.
Сквозь туман Иккаку хотел ответить Ками-сама, но тот вдруг исчез, оставляя после себя тишину, полную глухой боли и злости.


Юмичика с тревогой наклонился над ним, слушая дыхание. Здоровяк – а именно так он называл этого парня – дышал тихо и глубоко. Послушав еще немного, хозяин улыбнулся и принялся стирать кровь с лица желанного гостя, посылая про себя проклятья его врагам. «Следовало убить их», - проводя влажной рисовой бумагой по сухим губам, думал он. «Жаль, успели смыться. Ну ничего, я их еще достану и за все рассчитаюсь». Плавно мысли его переключились на раненого. Здоровяк оказался в его доме, на его футоне, был им спасен и не мог так просто исчезнуть, не вернув долг. Юмичика не был бы собой, если бы не понял сразу: это шанс, которого он ждал так долго, с тех самых пор, как однажды увидел здоровяка в своем районе.
Тот брел между наспех сколоченными домами и казался огромным на пыльной пустой улице на фоне жмущихся к стенам сгорбленных фигур. Закинув на плечи меч и хмуро озираясь, здоровяк не останавливался, и лишь на мгновение мазнул взглядом по Юмичике, стоявшему в тени. Тот решил, что здоровяк ищет с кем подраться, а в нем, хрупком, женственном и красивом, не видит достойного соперника. «Ты меня недооцениваешь», - подумал тогда юноша, глядя вслед незнакомцу со странным волнением и смущением.
Аясегава Юмичика рос в одиночестве, зарабатывал на воду и еду мальчиком при богатом торговце. Он умудрился скопить немного денег, скоро стал жить самостоятельно, развлекая клиентов танцами и игрой на семисене, обслуживая мужчин, получая от них вознаграждение и пустое удовольствие. Став старше, обзавелся покровителем, небольшим домиком у реки в бамбуковой роще и жил, ни в чем не нуждаясь. Лицом он походил на женщину, многие хотели поразвлечься с ним, но он никогда никем не увлекался, смотрел на жизнь практично и опасался своего данну, а к охотникам до любви относился брезгливо. Поэтому Юмичику так испугало влечение, всколыхнувшее его сердце в тот день, когда он впервые увидел здоровяка. Юноша все время думал о нем. Стирая белье, нет-нет, да и вспоминал его гладкие, блестящие от пота спину и плечи, перестилая кровать, видел его на простынях, темного от загара и пыли. Новые чувства сжигали огнем его душу и тело. Юмичика видел в незнакомце гораздо больше ума, больше глубины, чем тот хотел показать, и с упорством, свойственным холодным, практичным людям, он искал встречи с ним. «Не парься, здоровяк», - думал Юмичика, - «ты еще не знаешь меня, но обязательно узнаешь».
Случай показать себя представился спустя несколько месяцев. Банда из Северного района напала на здоровяка рядом с домом Юмичики. Он как раз отворил седзи, чтобы идти на встречу с данной, и увидел, как известные всему Руконгаю «демоны» избивают здоровяка.
Юмичика не стал размышлять, как бандитам удалось справится с ним, быстро схватил топорик для разделки мяса и кинулся на помощь. Он разобрался с теми, кого успел догнать. Одному расколол череп, второму отрубил ногу, а остальные спаслись бегством. Здоровяк лежал в пыли и бормотал что-то, когда Юмичика вернулся к нему. Хрупкому юноше пришлось потрудиться, чтобы поднять здоровяка, перетащить в дом и уложить на футон.
И вот теперь незнакомец оказался во власти Аясегавы, принадлежал ему, хотя еще и не догадывался об этом. Улыбнувшись, Юмичика накрыл того одеялом и поднялся с колен. Гость лежал без движения, только широкая, твердая, словно камень, грудь едва заметно вздымалась. И воздух с шелестом выходил через приоткрытые губы. «Красивый», - с глубокой нежностью подумал Юмичика и вышел из комнаты на террасу.
Погода стояла душная и сухая. Вдохнув тяжелый, выжженный солнцем воздух, Юмичика огляделся. Наблюдатель сидел в тени бананового дерева, дым от его трубки белой лентой скользил по синеве неба. Юмичика с презрением отвернулся, одернул кимоно, омывавшее ноги шелком, словно волнами, поправил синий оби, убрал за ухо челку и пошел прочь от дома, плавно ступая, высоко подняв подбородок. У грязно-серых лачуг сидела беднота, кутаясь в какое-то тряпье, и Юмичика плыл мимо них, как прекрасная лодка между темными берегами. Однако сегодня его безупречные черты омрачала печать заботы. Покусывая ноготь на большом пальце, он прикидывал, как добыть для здоровяка побольше еды и воды, ведь у того сильная рейацу, ему необходимо поддерживать ее хорошим питанием.

Вернулся Юмичика быстро. Данна был неразговорчив, смотрел мимо, в синее небо между резными кленовыми листьями, затем велел слуге дать Юмичике денег и поспешно отбыл, бросив что-то про жену. Обрадованный легким освобождением, Юмичика отправился на рынок и принес домой деревянную кадочку с рисом, пару лепешек, копченого угря и таяки. В привычном молчании выложив все на стол, он присел у футона. Влажной бумагой аккуратно обтер лицо раненого и наклонился рассмотреть здоровяка поближе. Да, тот оказался даже красивей: длинный жесткий рот, прямой нос, гладкий высокий лоб. Было в нем что-то дикое, животное и вместе с тем глубокое, что видел Юмичика, и чего другие не замечали.
- Что за черт… - здоровяк открыл глаза. – Ты кто такой? – спросил он в следующую секунду, зло глядя на Юмичику.
- Аясегава Юмичика, - вставая, представился тот. Он поставил котелок на угли, и это простое действие отчего-то показалось Иккаку красивым. – Лучше молчи, а то еще рана откроется.
- Какого черта ты меня спас? – не слушая его, процедил тот. – Какого черта я жив?
- Не дергайся, вон, уже кровоточит, - Юмичика вернулся к футону и снова принялся разматывать бинты. – Ты не представился. Как тебя зовут?
- Мадараме… Иккаку, - мрачно ответил Иккаку.


* * *

- Ага, ну, точно, - недобро ухмыляясь, проговорил Иккаку. Он не любил вспоминать банду «демонов», их нападение «в спину» и свое поражение. – Уроды.
- Да уж… - нахмурился Юмичика. – Стоило убить их.
- Нет. Это скучно, - отозвался Иккаку.
Он больше не сказал ни слова, отвернулся, задумчиво глядя на солнце, чувствуя плечом плечо Юмичики. В груди и животе разливалось привычное спокойствие и умиротворение. Все-таки Иккаку счастливчик. Да, счастливчик.


Нерушимая клятва верности



Ночь выдалась нежная, душная. На низком темном небе висели крупные, яркие звезды, воздух наполняли запахи акации, жасмина, стрекот цикад и отдаленные взрывы салюта. В Сейрейтее праздновали День цветов, и старшие офицеры одиннадцатого отряда наблюдали за фейерверками с крыши казармы.
- Посмотри-ка, - лениво протянул Иккаку, кивая головой в сторону казармы десятого отряда. – Там какая-то парочка обжимается.
- Парочка? – Юмичика выпрямился и посмотрел туда, куда указывал друг. Правда, в свете фонаря было видно, что у гладкой стены обнимались два парня.
- Узнаешь их рейацу? – с усмешкой спросил Иккаку.
- Узнаю… – повернувшись к другу, кивнул Юмичика. - А ведь красиво… Ночь, звезды, двое мужчин, тайная любовь… - тихо проговорил он, по-прежнему глядя на Иккаку. – А ты помнишь наш первый раз?
- Да, помню, - нехотя откликнулся тот.
На этот раз Иккаку помнил – все помнил, до мельчайших подробностей.



* * *


Вот так они и познакомились. Вечером, окончательно придя в себя, Иккаку лежал на футоне, мрачно наблюдая за тем, как Аясегава ловко разливает по пиалам суп, как лепит рисовые шарики быстрыми пальцами, и думал, что обязан этому парню жизнью.
Юмичика снова опустился рядом с футоном и поставил на дощечку плошку с супом.
- Открывай рот, буду тебя кормить, - заявил он, наполняя глиняную ложку. Иккаку нахмурился, но подчинился. Его принципы не позволяли спорить в гостях. Кормят, так ешь, суп - значит суп.
- Хочешь, лепешки покрошу? – предложил Юмичика. Иккаку серьезно кивнул. Как бы неловко ему ни было, он не мог обидеть хозяина.
После обеда Аясегава сидел за столом, выводя что-то в толстой тетради, а Иккаку снова наблюдал за ним. Солнце садилось, на несколько минут заполнив комнату оранжевым светом, осветив красивый профиль и гладкие тонкие руки Аясегавы. Иккаку успел поймать себя на том, что любуется ими, как маленькая комнатка погрузилась в сумерки.
- Пора спать, - вздохнул Юмичика, очень довольный собой, и захлопнул амбарную книгу. – Кто рано встает, тому бог подает.
Иккаку не ответил, упрямо разглядывая притолоку, лишь бы не ловить взгляд хозяина, не смотреть пристально в его чудесные завораживающие глаза.
- Мадараме-сан, - в темноте голос Юмичики звучал мягко и ласково, – спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - отозвался Иккаку.
Юмичика еще раз взглянул на него, уверенный, что тот не видит, и вышел, бесшумно задвинув за собой фусума.
Иккаку попытался заснуть, но перед его внутренним взором по-прежнему стояло лицо хозяина с глазами удивительного, яркого сине-сиреневого цвета, лучистыми и ясными. Иккаку никогда не видел таких. Он уснул, думая об этих глазах.

Следующий день прошел в трудах. С утра у террасы домика в бамбуковой роще остановилась повозка, на дорогу выбрался невысокий пожилой человек и скрылся за седзи. Развязывая оби своего покровителя – богатого руконгайского торговца водой – и слушая его сетования на вечно вертевшуюся под ногами шпану, Юмичика думал: а хватит ли Мадараме Иккаку воды, наестся ли он остатками вчерашнего ужина? Такому парню надо много еды. Юмичика вспомнил широкую грудь здоровяка, железный пресс, мощные плечи и с утроенным усердием принялся сосать вялый член старика. После секса данна лениво поинтересовался, что за парня Юмичика прячет в одной из комнат. Аясегава рассказал историю о спасении, посетовал на усталость, домашнюю работу и сообщил, что парень будет помогать по хозяйству. Старик остался доволен.
Юмичика вернулся вечером с рынка с сумой, полной еды. Получив плату, он купил лепешек, риса, фасолевых стручков и пару кабаньих ног. «Этого должно хватить для нас обоих, Иккаку», - прикидывал он, заходя в полумрак дома.
Иккаку лежал на футоне и следил взглядом за мухой, ползавшей по деревянному перекрытию. Ему стало гораздо лучше, силы возвращались, рана больше не кровоточила, только мучительно чесалась под бинтами. Услышав шелест отодвигаемого седзи, Иккаку приподнялся на локте и повернулся. Аясегава положил на циновки несколько свертков, привычным, грациозным движением убрал за ухо челку.
- Слушай, - начал Иккаку хмуро, – я твой должник. Чем я могу помочь тебе?
Он был готов выполнить любое поручение.
- Мадараме-сан… - тихо сказал Юмичика, записывая в тетрадь заработанную сумму и расход. – Ты еще слаб… Лежи и поправляйся, потом работа найдется. – Юмичика бросил на него взгляд искоса и улыбнулся теплой, ласковой улыбкой. На его лице не осталось и следа озабоченности и надменной холодности, черты осветила невысказанная, затаенная нежность. Иккаку еще сильнее нахмурился и кивнул.
- Как скажешь, - отозвался он.
Юмичика еще мгновенье смотрел на него, затем отвернулся и снова занялся подсчетами. Иккаку с удивлением и уважением наблюдал за ним. Кажется, этот парень был не дурак – вот что он думал, следя за его рукой, аккуратно выводившей иероглифы. Хотя сам Иккаку не видел смысла во всей этой причудливой бухгалтерии.

На дворе темнело. Юмичика мыл миски в корыте, вытирал их и аккуратно складывал в небольшой сундук. Иккаку лежал, положив на живот свой меч и закрыв глаза. Он разговаривал с занпакто. Время от времени Юмичика украдкой изучал гостя. «Иккаку еще сильнее, чем казался», - с собственнической гордостью думал он, – «у него есть меч, он мог бы стать синигами. Почему же не стал? Сколько ему лет? Кажется, он гораздо старше меня». С этими мыслями он снова принимался за дело.
Закончив с посудой, Юмичика опустился рядом с Иккаку.
- Мадараме-сан, придется мне тебя побеспокоить, - мягко сказал Аясегава. Открыв глаза, Иккаку нехотя отложил меч.
- Надо обработать рану, - объяснил хозяин, разматывая тряпки, скрывавшие порез. Иккаку смотрел на его темную макушку со странным желанием погладить смоляные блестящие волосы.
- Потерпи, - между тем попросил Аясегава, и Иккаку покорно кивнул.
Скоро стемнело. Через полупрозрачные седзи виделся размытый диск луны, шуршали бамбуковые стебли, протяжно кричала какая-то ночная птица. Иккаку не спалось. Надоедливо чесалась рана, мысли мешали расслабиться. Иккаку уснул, лишь когда солнце бледным светом окрасило седзи. Так закончился их второй день.

Дальше время полилось, словно река, унося Иккаку в водоворот, которого он не понимал и не мог избежать. Утром Аясегава всегда вставал рано, и Иккаку видел его уже свежим, аккуратно причесанным, в ярком чистом кимоно. «Чем же ты занимаешься», - думал он с раздражением, - «что у тебя кимоно без счета?» Пару дней хозяин не будил гостя, пока тот сам не просыпался, но на третий день осторожно потрепал по плечу и позвал завтракать. Иккаку уже мог сидеть и ел с Аясегавой за столом в соседней комнате, светлой и большой, откуда через приоткрытые седзи можно было видеть террасу, речку и бамбуковую рощу. Так как гость поправился, Аясегава начал ненавязчиво просить его об одолжениях. То это означало поколоть поленья на дрова, то разрубить дикого кабанчика, а то донести мешок рисовой муки. Иккаку всегда серьезно и рьяно подходил к этим заданиям, словно хотел заслужить похвалу Аясегавы. И тот хвалил и благодарил, касаясь пальцами рукава его косоде, глядя снизу вверх с какой-то умиротворяющей теплотой. После обеда Юмичика исчезал и возвращался с едой и деньгами, готовил обед, на пятках сидя у стола, а Иккаку наблюдал за ним.
Каждый вечер ровно в семь хозяин прощался и уходил, затворяя за собой фусума, расписанные бамбуком и соловьями, а Иккаку закрывал глаза и пытался разговаривать с Ходзукимару. Но чем дальше, тем труднее ему давались эти разговоры, особенно после того, как он пару раз заметил богатую повозку у северной террасы, а однажды, возвращаясь со двора, едва не столкнулся в коридоре с полуголым стариком. Иккаку отступил в одну из комнат и переждал, пока не хлопнет фусума в комнате хозяина. Чтобы отвлечься, Иккаку иногда сидел у реки и смотрел на отражение луны в черной воде, или просто бродил вокруг дома, волей неволей представляя себе старика с Юмичикой и презирая себя за эти мысли. Когда данна черной тенью проскальзывал по освещенной луной террасе к повозке, и та с тихим скрежетом исчезала в ночной темноте, Иккаку возвращался к себе. Он ложился и ждал Юмичику, обычно заходившего к нему после отъезда покровителя. Это напоминало странный ритуал – Юмичика долго стоял, разглядывая Иккаку, а тот делал вид, что спит. От хозяина пахло жасмином, его цветастое кимоно шуршало, словно крылья ночной бабочки о бумагу седзи, и в свете фонарика смоляной волной стекали по плечам распущенные длинные волосы. Иккаку приоткрывал глаза и любовался ими, когда тот отворачивался. И каждый раз с безотчетной злобой думал, что чужие грязные лапы трогают эти чудесные пряди.


Спустя месяц Иккаку по-прежнему гостил у Аясегавы Юмичики и все чаще ловил себя на мысли, что тот удивительно хорош собой. Не то, чтобы Иккаку раньше не замечал этого, но теперь он всем телом чувствовал, как живая, ясная красота пробуждает в нем что-то новое и дикое. Иногда Иккаку жадно смотрел на прямую спину хозяина, острые лопатки под кимоно и не мог оторваться. Где-то внутри словно натягивалась струна, звеня от напряжения сладко и болезненно.
Все чаще Иккаку думал, что настало время уходить. Он поправился, сила требовала выхода, он должен был продолжать путь - упрямо, до последнего вздоха, полный злобы и раздражения, но должен – драки требовали его тело и душа. А здесь он только терял время.
В день, когда Иккаку окончательно решил уйти, стояла особенно жаркая и безветренная погода. Погруженный в невеселые мысли, он брел по двору, собираясь умыться, но резко остановился в тени дома – заметил у бочки Юмичику. Медленно потянув оби, тот скинул кимоно, и Иккаку впервые увидел его тело. Все солнце вдруг словно вошло в грудь Иккаку, он не мог вздохнуть, поднять руку и отереть пот со лба. Так и стоял, глядя, как хозяин закалывает тяжелые волосы, чуть хмурясь, залезает в бочку, с полуулыбкой моется, растирая себя куском шелка. Иккаку услышал, как Аясегава что-то тихо напевает, и невольно сделал шаг вперед. Но тут хозяин вдруг поднял голову и посмотрел прямо на него. Казалось, глаза Юмичики вспыхнули незнакомым огнем, стали ярче, глубже, чем всегда.
Иккаку резко повернулся и молча ушел в дом.

Юмичика вернулся после бани распаренный и задумчивый. Он не сказал Иккаку ни слова, да и тот не пытался завести разговор, лежал на футоне, мрачно рассматривая вышитых на скатерти карпов. Так в молчании они провели вечер, и ровно в семь Юмичика поднялся и вышел, с тихим шелестом затворив фусума. Дождавшись, пока его шаги затихнут, Иккаку начал собираться. Собственно, собирать ему было нечего. Он запихал за шиворот пару фундоси, засунул за пояс меч и не без стыда позаимствовал у хозяина рисовую лепешку. Затем, еще раз оглядев маленькую комнату, в которой прожил столько времени, тяжело вздохнул. Ему казалось, что долгая дорога уймет внезапную тоску и странную боль, вдруг придавившую его, словно камнем. Он уже развернулся, чтобы уйти, но тут услышал стук копыт, затем быстрые шаги. Приоткрыв седзи, Иккаку успел заметить старика, шмыгнувшего в угловую комнату. Его охранники о чем-то поговорили в полголоса, поплевали, побродили туда сюда и скрылись за углом. Скорее всего, невольно отметил Иккаку, они устроились на террасе, которая выходила к реке. Движимый внезапным порывом, Иккаку прокрался к комнате со стороны улицы и прильнул к седзи. Хозяин и данна о чем-то беседовали. Иккаку узнал мягкий холодноватый шепот Юмичики, низкий, удивительно молодой голос покровителя. Пора было убираться, но Иккаку не двинулся с места. Его напряженный слух ловил шорохи снимаемой одежды, хриплые стоны старика. Ярость, сдерживаемая столько времени, подкатила к самому краю. Иккаку хотел ворваться и уничтожить собаку-торговца, но боялся этим оскорбить Аясегаву. Яростно сжав рукоять катаны, он снова сделал шаг, собрался бежать прочь отсюда, но тут услышал вскрик и взвившийся голос Юмичики: «Не надо! Прошу, не надо!». В этот момент сомнения, приличия перестали иметь значение. Иккаку ринулся к створкам, одним движением распахнул их, дико скалясь, бросился к данне, но тот оказался удивительно проворен. Быстро среагировав, он уже был на ногах и сжимал нож. Иккаку расхохотался. Каждый мускул трепетал от наслаждения, сердце пело. Он размахнулся, старик отбил удар, сверля незваного гостя черными колючими как пики глазами.
А тем временем Юмичика, растрепанный и все еще возбужденный, сел на футоне. Словно завороженный, он наблюдал за дракой и ликовал в душе – все получилось, как задумывалось. Однако времени осталось мало. Запахнув кимоно и подвязав оби, Юмичика поправил волосы, вытер руки влажными салфетками. Данна уже начал сдавать, кровь лила из распоротого плеча, ноги подгибались, когда на шум вбежала охрана. Еще немного, и покровитель завалился на циновки, закатывая глаза и давясь кровью и рвотой.
- Я знал, что ты победишь, - улыбнулся Юмичика.
Иккаку не ответил. Он едва успел развернуться, отбить удар одного из охранников. Другой тут же возник рядом, готовый отомстить за раненого хозяина. Защищаясь, Иккаку отступил на террасу. Оттуда неслись удары мечей, вскрики и ругательства. Прислушиваясь, Юмичика поднялся, подошел к сундуку и достал оттуда хлопковую суму. Он знал, что придется уйти, и подготовился к бегству.
Тут голоса за перегородкой стихли, скрипнули сломанные седзи, и в комнату вернулся здоровяк. Он утирал лицо смуглой сухой ладонью и широко ухмылялся.
- Эй, Юмичика, пора в дорогу, так ведь?
Юмичика закинул на плечо свой нехитрый багаж. Все было понятно без слов. Иккаку заткнул меч за пояс и вышел на освещенную луной улицу, Юмичика направился за ним по пыльной дороге прочь из Руконгая.

Шли они долго, но он не чувствовал усталости. В синем лесу протяжно кричала ночная птица, трещали цикады, теплая ночь обдавала лицо мягким ветром, мешая ароматы влажных трав, цветов и хвои. Иккаку и Юмичика поднялись на небольшой пригорок за разлапистыми соснами и уселись отдохнуть. Внизу в долине лежал погруженный во мрак Руконгай, дальше мерцали огни Сейрейтей, а совсем далеко над мирным городом нависали башни никогда не спящего Готей. Земля еще хранила жар дня, и Юмичика вытянулся на траве, глядя на низкие крупные звезды. Иккаку рядом по-прежнему молчал. Ночные токи, запахи, странные тревожные всполохи словно отзывались в нем неведомым темным желанием. Он хмуро смотрел перед собой, но весь был обращен к Юмичике. Когда тот потянулся, Иккаку искоса взглянул на него, жадно хватая взглядом белые острые колени, длинные лодыжки и между раскрывшимися полами кимоно – белые бедра. Выдохнув, Иккаку резко перевернулся и навис над Аясегавой, грозно глядя в глаза.
- Клянись, что никогда не будешь ни с кем, кроме меня, - процедил он с ухмылкой.
- Клянусь, - тихо ответил Юмичика. – Но и ты… клянись! – неожиданно холодно добавил он. Иккаку мгновенье смотрел на него, прищурившись, потом расхохотался.
- Клянусь… - наконец кивнул он, затем навалился, раздвигая коленом бедра, и крепко поцеловал Юмичику.
Иккаку был мощным, сильным мужчиной, Юмичика чувствовал, как ходили его мышцы, как заполняла нутро его плоть, и кончил, едва здоровяк начал двигаться. А когда они оба размякли, переводя дыхание, Юмичика прижал его голову к груди и подумал, снова глядя в необъятное небо, что получил все, о чем мечтал.



* * *


- Да… - задумчиво протянул Иккаку.
Юмичика снова засунул в рот большой палец и теперь хмуро смотрел вниз, на обнимавшихся офицеров.
- И чего они там ждут… - раздраженно сказал он.
Иккаку нахмурился – кажется, Юмичика совершенно не слушал его.
- Эй, и для кого я тут распинаюсь? – пихнув друга в бок, возмутился он.
Юмичика подскочил.
- Ай! Больно! – воскликнул он, но тут же покладисто опустился рядом. – Прости. Я тоже все помню…



Кое-что про Юмичику



- Эй, Юмичика! Куда собрался? Абараи тут нам саке принес, - сообщил Иккаку, лениво поднимаясь на террасу. – И смажь-ка мне царапину на спине, а то сам я не дотягиваюсь.
Нехотя остановившись, Юмичика повернулся и столкнулся взглядом с хмурым Абараи.
Тот махнул рукой и невесело улыбнулся.
- Здорово, Юмичика. Посиди с нами, а?
Бросив на лейтенанта высокомерный взгляд, Юмичика вздохнул, и, поджав губы, вернулся. Теперь ему в прескверном настроении придется весь вечер слушать пустую болтовню о безумном шестом капитане, который все не дает Абараи спать спокойно. Тем временем Иккаку уселся рядом и стянул косоде, подставляя спину любовнику.
- Что стряслось? – с усмешкой спросил он Ренджи. Юмичика закатил глаза. Зачем спрашивать – все и так понятно. Кучики-тайчо разозлил или расстроил своего лейтенанта и сам, конечно, этого не заметил. Видимо, Иккаку снова захотелось поиграть в умудренного опытом сенсея. Ренджи помолчал немного, разливая саке по пиалам.
- Да нет, все нормально... просто... никак не привыкну к капитану... – наконец, начал он.
- Н-ну? – раздраженно поторопил Юмичика, бережно смазывая раны друга и думая о своем. Возможно ли такое, чтобы никто не обратил внимания на Иккаку? Тот очень красив, настоящий образчик мужественности, разве можно его не заметить? Ко всему прочему, Иккаку падок на лесть. Ничего не стоит сбить его с толку, понравиться, ввести в заблуждение. Тем более, что Юмичика мог уже и наскучить любовнику за столько лет. И мало было Юмичике вечного страха за его жизнь, так теперь еще это. Не ведая ничего о мыслях пятого офицера, Ренджи выпил и налил по-новой.
- Да что тут рассказывать... - он снова хмуро посмотрел на саке. - Кучики-тайчо... в общем, мы...
Иккаку поднял брови.
- У тебя проблемы из-за капитана? – осторожно поинтересовался он.
- Вы трахнулись… - догадался Юмичика.
- Да, - неохотно признался Ренджи, упрямо глядя в свою пиалу.
- Тогда что за траур? – возвращая меч Иккаку, раздраженно поинтересовался Юмичика. - Кончили и разошлись. Все рады, что не так?
Ренджи вдруг разозлился сам на себя. Что он, правда, как девчонка какая-то? Пришел жаловаться, разнюнился, того гляди разрыдается Иккаку-сан в плечо. Стыдно должно быть, только чужое время зря тратит.
- Да никакого траура! Все круто! - он снова наполнил пиалы. - Просто можно было хоть что-то сказать, что ли... А то он - как подрочил...
- Ну, так и ты подрочил. Всем спасибо, все свободны, - язвительно заметил Юмичика, выпив пиалу саке и налив себе еще. Иккаку тоже выпил и пожал плечами.
- Не знаю… Чего тебе надо-то, Абараи?
- Подрочить я и сам могу... я же хочу, чтобы он... - Ренджи мотнул головой. - Чтобы он меня видел, со мной трахался, а не так... А! - Он махнул рукой. - Дурак я.
- Точно, - ухмыльнулся Юмичика, наливая себе третью пиалу. Ему пришло в голову напиться и залить разбушевавшуюся ревность и томительный страх, который вдруг накатил и не давал вздохнуть. Он боялся, что Иккаку оставит его и заберет все, чем Юмичика жил. Они так давно были вместе, что пятый офицер привык оценивать мир пристрастиями Иккаку, дружить с его друзьями, жить его интересами.
Тем временем третий офицер понимающе кивнул.
- Ты хочешь всего и сразу, Абараи. Все будет... потом...
Ренджи вздохнул.
- Да ладно... Не хочу я о нем больше. На работе хватает.
Юмичика бросил на него злой взгляд и налил себе еще саке. Проблемы Абараи казались ему смехотворными, но он молчал, не желая разозлить Иккаку. Ренджи налил им еще по чашке.
- C тобой-то что, Юмичика? Я, кстати, ваши ведомости подписал... Завтра присылайте кого-нибудь за ними... – вдруг сказал он. Иккаку покосился на Юмичику.
- А что с ним? Небось, жалеет, что сплавил тебя, а теперь один в архиве сидит.
Юмичика кивнул с натянутой улыбкой и снова налил себе саке, после чего уставился на заходящее солнце. Он подумал, что Абараи мог бы и промолчать насчет настроения, никто не просил лейтенанта лезть со своим никчемным сочувствием.
Ренджи бросил на Юмичику быстрый взгляд.

Когда несколько бутылок были выпиты, он поднялся, пошатываясь.
- Пойду я... Присылайте завтра за бумагами... Спокойной ночи, - неловко поклонившись, Абараи поплелся к своим казармам. Иккаку кивнул, провожая его взглядом.
- Интересно... Лед тронулся, да? - он повернулся к Юмичике.
- Наверное, - сказал тот, стараясь сидеть прямо и не глотать буквы в словах. Он выпил так много, как давно не пил, и для равновесия подпирал щеку кулаком.
- Ты, правда, какой-то смурной, - заметил Иккаку, обняв друга за плечо. - Чего грустишь?
- Я... не... грущу... Фсе отлично, - бесцветным голосом отозвался Юмичика и, уткнувшись в плечо Иккаку, закрыл глаза.
Удивленно подняв брови, третий офицер покачал головой – и что это Юмичика вдруг так надрался? Он встал, аккуратно приподнял друга и отнес в комнату. Там уложил его на футон. Скоро пятый офицер уже сладко похрапывал, а сам Мадараме допивал остатки саке, любуясь на полную луну, бледно светившую через широко открытые седзи и думал, что другу не понравилось бы узнать, что он храпит во сне.

Юмичика проснулся совершенно разбитым. Его настроение стало еще безобразнее, чем вчера, голова болела, в горле саднило, а Иккаку дрых рядом на придвинутом вплотную футоне. Юмичика прекрасно знал, что Иккаку заботится о нем и любит, как умеет. Но от этого легче не становилось. Пятый офицер встал, пошатываясь, запахнул юката и вышел из домика на веранду. Вокруг еще было тихо, во влажной тишине пели птицы, между молодыми стеблями бамбука разносился аромат сакуры, сочные листья бананового дерева сверкали на солнце каплями росы. Но вся эта красота Юмичику не радовала. Он пошел по тропинке, через мост, миновал кусты глицинии и остановился только, когда достиг пруда. Взглянув в воду, как в зеркало, увидел все то же красивое лицо, с годами ставшее лишь прекрасней, встретился взглядом со своим собственным отражением, с полными тоски фиалковыми глазами. Юмичике стало еще больнее, и он побрел дальше, чтобы спрятаться ото всех в таком некрасивом настроении.

Иккаку разлепил глаза, оглядываясь. Привычное тепло исчезло, Юмичика ушел. Наверняка отправился в архив... а жаль... Иккаку как раз был не прочь приласкать его, и, честно говоря, он надеялся, что любовник после вчерашнего будет мучиться похмельем рядом. Но раз так, пришлось себя чем-нибудь занять – и жертвами скуки стали офицеры одиннадцатого, которые через пятнадцать минут уже выстроились на плацу - третий офицер решил провести «небольшую тренировочку».

Юмичика долго просидел за кустами акации, глядя на розовые фонарики лотосов над зеленой гладью пруда. Лучше ему не стало, но он заставил себя встать и вернуться в казарму. Юмичике хотелось скрыть страдания, сделать вид, что все хорошо. Поэтому, приняв ванну и переодевшись, он сходил в архив, а потом вернулся в домик и принялся готовить чай. Недавно купленные чудесные фарфоровые чашки, глиняный пузатый чайник и кувшин для воды радовали сердце и глаз. Огонек в горелке, запах чая успокаивали его, загнав подальше печальные мысли, Юмичика налил себе в новую чашку прозрачный янтарно-зеленый напиток.

После тренировки Иккаку быстро ополоснулся в душевой и вернулся к себе, оставив половину офицеров «умирать» на плацу. Остальная половина благополучно доползла до казарм. А третий офицер как раз успел переодеться в юката – на сегодня работы с него было достаточно, он собирался пить саке и лежать на татами. Зараки-тайчо считал это важным делом.
К своему удивлению и радости Иккаку обнаружил на террасе Юмичику с чашкой чая в руках. Плюхнувшись рядом, он с удовольствием оглядел друга.
- Хорошо выглядишь - неужели голова не трещит совсем?
- Нет, - ответил Юмичика холодно. Как он ни старался сдерживаться, его так и подмывало выложить неверному другу все, что на душе.
- Повезло, - хмыкнул Иккаку, подвинулся ближе и обнял его за плечо. – Чем собираешься заняться? – тихо сказал он.
- Не знаю, - поводя плечом, ответил Юмичика. По спине прошел легкий озноб, отзываясь напряжением в паху. Горячая тяжелая ладонь на плече, низкий шепот возбуждали Юмичику и злили еще больше. Он снова дернул плечом, сбрасывая руку. Иккаку удивленно посмотрел на друга.
- Как это, не знаешь? Эй, что-то не так? – поднимая брови, спросил он. Иккаку считал, что знает людей и понимает причины их поступков. Но вот про Юмичику он понимал далеко не все. Потому, наверное, что Юмичика – это ведь Юмичика. Покапризничает и перестанет. Кто знает, какой у него очередной заскок?
- Все так, - сухо отозвался Юмичика и попытался встать. Прищурившись, Иккаку схватил его за запястье.
- Какого черта случилось? – повысил он голос.
- Все хорошо, - отрезал Юмичика. - Отпусти – синяк останется, а это некрасиво.
Он не боялся вывести Иккаку из себя. Сейчас ему даже хотелось этого.
- Ты меня за дурака держишь? - обманчиво-спокойно проговорил Иккаку. - С каких пор ты беспокоишься о синяках, когда я тебя держу?
- С каких это пор ты интересуешься моим настроением? - прищурился Юмичика. Иккаку был равен по силе капитану, но пятый офицер тоже не просто так служил в одиннадцатом отряде. Он хотел драться. И пусть Иккаку либо проиграет, либо убьет его – другие варианты Юмичику не устраивали. Иккаку недобро ухмыльнулся.
- Попридержи-ка язык и лучше рассказывай, что за дерьмо тут творится...
- Да уж я как-нибудь проживу и не рассказывая, - упрямо ответил Юмичика. Он просто горел желанием порвать Иккаку к чертовой матери. Только бы не отдавать его никому.
- Только эта жизнь может стать очень короткой, - лениво оскалился Иккаку. - Не испытывай мое терпение, Юмичика.
- Плевать мне на твое терпение, Иккаку, - холодно ухмыльнулся Юмичика, впиваясь взглядом в бешеные глаза друга. Больше Иккаку не собирался разговаривать - в конце концов, он предупредил. Мгновенье, и его кулак прорезал воздух в миллиметре от Юмичики, тот увернулся и выхватил меч. Он подумал, что лучше умрет, чем увидит друга с кем-то еще, и приготовился драться.
- Даже так? - через секунду Иккаку уже сжимал Ходзукимару. - Стремишься на больничный? Или голову напекло?
- Напекло, - ответил Юмичика резко и бросился вперед.
Сильно калечить друга Иккаку не собирался, так что решил драться занпакто в шикай. Кажется, придется в буквальном смысле выбить дурь из внезапно взбесившегося Юмичики. С тем уже случалось такое и раньше, третий офицер воспринимал взбалмошный нрав друга как неизбежное зло, но считал, что за такие выпады надо учить.
- Медленно двигаешься, - хохотнул он.
Юмичика почувствовал, что сердце болезненно сжимается, от отчаяния и ярости потемнело в глазах, за долю секунды он оказался рядом с Иккаку и ударил. Иккаку увернулся и соскочил с террасы в сад. В крови мешалась здоровая злость и адреналин. Юмичика тоже спрыгнул с террасы. Иккаку как будто дразнил его, и от этого становилось только больнее.
- Не надо мне подыгрывать. Не заметишь, как я убью тебя! - крикнул он.
- Давай, побегай, может в голове прояснится, - откликнулся Иккаку. - И не бросайся словами.
В одно мгновение он сшиб Юмичику с ног, тот упал, но быстро вскочил, не замечая, что бедро кровоточит.
- Может, ты боишься? - сжимая рукоять занпакто, прошипел он.
Иккаку громко расхохотался, чуть не пропустил удар, но вовремя увернулся. Отсмеявшись, он недобро посмотрел на Юмичику.
- Ты нарвался, - сообщил он. Разговаривать дальше было бессмысленно. Юмичика вошел в раж, осталось только вырубить его, чтобы не наделал дел. Иккаку в мгновение оказался рядом, Юмичика еще сумел отразить несколько быстрых ударов, но вдруг выронил меч, с удивлением чувствуя, как накатывают слабость и боль, подкашиваются ноги. Увидев перед собой окровавленное лицо Иккаку, Юмичика отключился.
Как только третий офицер увидел друга на земле без сознания, злость прошла без следа. Кажется, он немного перестарался – ну, да будет наука. Подхватив Юмичику, Иккаку отнес его в большую прохладную комнату, уложил на футон. «Ох, и разозлишься ты, - думал Иккаку, смазывая заживляющей мазью ссадины на животе и бедре. – Какая царапина на щеке». Но замазывать ее не стал, пусть походит с украшением – в другой раз подумает, прежде чем нарываться. На себя лекарства осталось мало, Иккаку кое-как обработал четыре продольные царапины на груди и вытащил из заначки саке. Хорошо подрались, подумал он, глядя на прыгавшего по террасе дрозда.

Сквозь туман Юмичика слышал смутные звуки, долетавшие до него будто издалека: переливы соловья, журчание ручья, отдаленные голоса и пение. Он приоткрыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на чем-нибудь, медленно оглядел комнату. Иккаку полулежал на футоне, опираясь на локоть. Юмичика сразу заметил его, приподнялся, быстро поправив волосы. Иккаку тут же повернул голову.
- Ну что, мозги на место встали? - поинтересовался он, изучая живописные синяки пятого офицера.
- Н-ну, - тяжело вздохнул Юмичика, помялся, затем решился и заговорил: – Есть кое-что… Ты смотришь на других, признайся? Я тебе наскучил?
Иккаку секунду смотрел на друга, а потом заливисто расхохотался.
- Ой, не могу! – причитал он. – «Я тебе наскучил»!
Юмичика порозовел и опустил глаза, готовый провалиться сквозь землю или снова затеять драку. Но тут Иккаку вдруг резко перестал ржать.
- Это все?- спросил он.
- Я так и знал, что ты будешь смеяться, - обиженно откликнулся смущенный Юмичика. – У тебя точно кто-то есть…
- Ага, целый Готей… - жестко ответил Иккаку. – Что за чушь ты городишь? Ты считаешь, что я могу нарушить клятву? – он посмотрел на друга с презрением.
- Нет, ну что ты… Но ты такой красивый…
Иккаку молча смотрел на Юмичику, и тот плотнее запахнул косоде.
- Прости, ты прав… Я вел себя глупо, - ответил он и поклонился, коснувшись лбом циновки. – Прости!
- Забудем… - отмахнулся Иккаку. Он долил себе саке и снова вытянулся на футоне. За раздвинутыми седзи по террасе снова прыгал черный дрозд, а дальше, над ручьем едва слышно шумел бамбук, и по воде плыли цветы гортензии.
- Помиримся? - виновато шепнул Юмичика, подсаживаясь к другу.
- Как себя чувствуешь? – не поворачиваясь, хмыкнул Иккаку. – Выпьешь?
- Выпью, - Юмичика посмотрел ему в глаза. - Ты же не злишься, нет?
Иккаку протянул ему пиалу.
- Нет. Но пришлось израсходовать на тебя всю мазь. Тебе стоит потренироваться.
- Да уж... Что-то я совсем засиделся в архиве, - радуясь, что гроза миновала, вздохнул Юмичика и отпил из пиалы.
- Точно. Может, мне потренировать тебя?
- Ладно, - Юмичика просиял, поглаживая Иккаку по коленке.

Через час Юмичика уже шел по улице, совершенно умиротворенный и спокойный. Он высматривал офицеров, прохлаждавшихся без дела, чтобы найти им работу в архиве. День стоял жаркий, и никого нигде не было, только пронзительное голубое небо, желтые крыши и белые стены Готей. Юмичика держался в тени - ссадины на лице быстро залечить не удалось, они немного омрачали его радужное настроение. Завернув к тренировочному залу, он к своему раздражению наткнулся на Абараи, который куда-то бежал и был чем-то озабочен.
- Эй, Юмичика! – окликнул его Ренджи, мазнув взглядом по лицу бывшего начальника. - Ты чего, с лестницы свалился?
Юмичика посмотрел на Абараи и вздохнул.
- С Иккаку дрался... – раздраженно ответил он.
- С Иккаку-сан? - Ренджи не думал, что что-то сможет шокировать его больше внезапно проснувшейся страсти Кучики-тайчо.
- Ээээ... - он мотнул головой, но тут же снова заулыбался. - Тренировались, что ль?
- Да, - отрезал Юмичика, глядя прямо в глаза назойливому лейтенанту.
- Ааа… - обрадовался Абараи, однако через мгновенье на его крупное красивое лицо снова вернулось выражение крайней озабоченности.
- Я хотел спросить.. – переминаясь с ноги на ногу, начал он, – чем бы мне угостить капитана?
Юмичика закатил глаза, однако любопытство пересилило досаду.
– Угостить? – переспросил он небрежно.
- Ну да… чай, там, заварить, и все такое…
Юмичика разочаровано поднял брови.
- В этом у нас Кира-фукутайчо специалист, - ответил он.
Абараи снова помялся, а потом воинственно выпрямился.
- Ладно, мне надо идти...
- Вали, - махнул рукой Юмичика. Он проводил взглядом красноволосого и, развернувшись, пошел обратно домой. Ему стало уже почти хорошо, и он решил, что лучше заняться сексом, а не бродить по Готей. Это пустая трата времени. Практичный Юмичика время впустую тратить не любил.

@темы: Иккаку, Юмичика, иккаку/юмичика, Bleach

---

ГП/ДМ Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле)

Название: Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле)
Автор: Umbridge
Бета: главы 1, 9-эпилог — daredevildriver, 2-8 — *JD*
Фэндом: ГП
Размер: макси, 87 362 слова
Пейринг: ГП/ДМ
Рейтинг: NC-17
Жанр: action/agnst/romance
Дисклеймер: на персонажей не претендую. Все принадлежит Сами-Знаете-Кому.
Краткое содержание: Что бывает, если кто-то слишком сильно желает вам добра.
Предупреждения: МПРЕГ, ДМ/НМП, Genderswitch, АУ 7 книги, Снейп жив, Нарцисса умерла
Примечание: Выкладывалось в подарок, на семилетие Slash World. Написано для Jojo в честь всех ее прошедших дней рождений.
Состояние: Закончен

Глава 3. Допрос с пристрастием

Глава 3. Допрос с пристрастием


Гарри вернулся домой под утро, проспал несколько часов и к девяти уже появился в Аврорате. Дело Уолли отдали ему, и теперь надо было внимательно изучить полученные сведения.

— Может, это ты его? — пошутил Рон, когда Гарри рассказал, кто такой этот потерпевший. — В отместку за дочку почтальона? Удачная байка получилась.

Гарри хмыкнул. Действительно, увечье журналиста на руку, в первую очередь, ему самому.

Закончив с бумагами, Гарри набросал план действий, написав крупными буквами на листе пергамента: «Уолли». Ему надо было поговорить с журналистом. Под фамилией Гарри вывел: «Откуда взялось перо?» Поставив точку с запятой, он свернул пергамент, сунул его в карман мантии и поднялся.

В больнице Святого Мунго никто не желал допускать его к больному, несмотря на официальную бумагу. Но после некоторого препирательства, Гарри добился разрешения.

Уолли лежал, сложив руки на животе; глаза и лоб скрывала повязка. Когда Гарри вошел, журналист хрипло позвал.

— Доктор?

— Стажер Аврората Поттер, — ответил Гарри, доставая перо и блокнот. — Мистер Уолли, у меня к вам пара вопросов.

Руки журналиста пришли в движение, пальцы быстро перебирали ткань простыни, губы скривились и задрожали.

— Что… что вы хотите? Зачем вас пустили? — забормотал он, вздрагивая.

Гарри опустился на стул возле кровати.

— Я попросил выдать разрешение на встречу с вами, — объяснил он мягко. — Для следствия очень важно услышать вашу версию случившегося.

— Какую еще версию? Разве вам не достаточно того, что я уже страдаю?

Казалось, Уолли готов заплакать. Гарри глубоко вздохнул и снова заговорил.

— Мне очень жаль. Но я думаю, вы не меньше моего хотите, чтобы виновный был найден. Расскажите, что случилось с вами, что вы запомнили?

Уолли затрясся всем телом.

— Я был дома… Я никого не видел… Сова принесла коробку… Мне часто приносят… и я открыл, ничего не подозревал! И оно вылетело и….

Уолли замер, а потом вдруг закричал:

— Пустяки! Какие пустяки! Кому это важно?!

Его звонкий голос дрожал, переливался, так что слышали, наверное, в каждом уголке Святого Мунго.

— Это очень важно для следствия, мистер Уолли, — попытался успокоить его Гарри, но журналист продолжал орать, и в палату вбежала медсестра.

— У вас пара минут, прежде чем он уснет, — строго сказала он, что-то влив Уолли в рот. Кивнув, Гарри подошел поближе и повторил вопрос. Журналист, на которого, видимо, подействовало успокоительное снадобье, сонно пробормотал:

— Посылка… Сова принесла посылку…

А потом, помолчав несколько секунд, вдруг добавил тихо:

— Это она, она… Ромильда Вейн…

— Ромильда Вейн? — удивленно переспросил Гарри, но журналист уже спал.

По дороге в Министерство Гарри вспоминал все, что мог о единственной известной ему Ромильде Вейн. Однажды она, еще в Хогвардсе, прислала ему наполненные приворотным зельем конфеты. Еще она, кажется, училась в Рейвенкло. Или нет… Больше ничего особенного Гарри о ней не знал. Способна ли она наложить такие сильные чары? Или может это другая Ромильда?

«Заклятье. Колдография Ромильды, показать соседке», — мысленно вписал в свой план Гарри. Надо уточнить, чем прокляли перо. Гарри чувствовал, что это важно, хотя сам не мог до конца понять — почему. «И совы», — добавил он. Срочно разослать запросы в общественные лондонские совятни. Вдруг преступник воспользовался почтовой совой, а не собственной. Тогда есть шанс выяснить, когда это было сделано. «А еще — допросить Беджис, — решил Гарри. — Знакома ли та с Ромильдой, знает ли, что связывало Ромильду и Уолли». Он также отметил себе, что неплохо бы написать в магазин канцелярских товаров, уточнить — продаются ли до сих пор перья 1989 года выпуска.

С этими мыслями Гарри добрался до Министерства, отправил письма, а затем спустился в экспертное бюро. Небольшую лабораторию наполнял желтоватый туман, пахло серой и травами. Из непроглядной пелены перед Гарри вдруг вынырнула растрепанная голова эксперта.
— Аааа… Это ты, Поттер! По поводу Уолли?

Гарри кивнул. Голова приблизилась, под ней из тумана материализовалось тело, и Гарри увидел Бата целиком.

— Идем, покажу тебе занятную штуку, — позвал тот и снова нырнул в туман. Стараясь не упустить эксперта из виду, Гарри поспешил за ним и, пробежав по короткому коридору, оказался в зале, который Бат назвал Заклятиумом. Заклятиум представлял собой огромный многоугольник, потолок скрывали клубы густого белого пара, а вдоль стен тянулись длинные столы, заваленные многочисленными приспособлениями, предметами и пергаментами. На каждом крепилась бирка с номером. Над столами парили приборы неизвестного предназначения. Тут и там над образцами трудились эксперты в белых мантиях.

— Поттер, — позвал Бат, и Гарри резко остановился. Они оказались у одного из мощных столов. И Гарри увидел проклятое перо. Оно застыло в воздухе, удерживаемое двумя хрустальными шарами на длинных металлических стержнях.

— Орудие преступления… — Бат указал на перо. — Наложенное на него заклятие, действительно, Валисенцио. Понимаешь, что это значит?

Гарри помотал головой.

— В школе этому не учат, — засмеялся Бат. — Потому вам без экспертов никуда…

— Никуда, — повторил Гарри, а потом уточнил. — А откуда тогда можно узнать о Валисенцио?

— О нем написано в «Основах темнейшей магии», 1777 года издания. Раньше, еще до Волдеморта, по этому учебнику преподавали спецкурс Защиты от темных искусств. Но потом учебник изъяли из библиотек. В любом случае, заклятие это очень сложное, наложить его может только опытный волшебник, ну или гений…

Бат торжествующе ухмыльнулся и протянул Гарри папку: — Вот, экспертное заключение, там все написано.

— А еще где можно об этом прочитать? — поинтересовался Гарри.

— Не знаю… Может быть, у кого-то в родовых библиотеках хранятся подобные книги, — пожал плечами Бат. — Но, насколько я знаю, даже аврорам о книгах этих не рассказывают.

Гарри кивнул — действительно, о Валисенцио он слышал первый раз.

Рассмеявшись в ответ на кивки, Бат начал выпроваживать его, и Гарри рад был уйти. По дороге он прокручивал в голове слова эксперта и вдруг подумал — не может быть, чтобы Ромильда сумела наложить заклятие Валисенцио. Маловероятно, что за пару лет она превратилась в злого гения, даже если в семейной библиотеке у нее нашлась такая книга. И вообще… Может, это все же другая волшебница. Но на данный момент некая Ромильда Вейн — главный подозреваемый. «Выяснить, были ли у Уолли враги», — решил Гарри и, ухмыльнувшись, подумал, что у такой скотины, как Уолли наверняка полно врагов.

Гарри решил, что надо будет потом наведаться в «Пророк», по месту работы журналиста, но сначала заглянуть в архив. Ему надо было уточнить, можно ли в связи с делом Эйвери посмотреть дела других Упивающихся. Ему ответили, что нужно разрешение Главного аврора. И даже с разрешением Робартса с делом можно лишь ознакомиться, не выходя из архива. Гарри поблагодарил и вышел, гадая, как узнать информацию из дела, в него не заглядывая. После некоторых размышлений он пришел к выводу, что это невозможно. Единственный путь выяснить, как продвигается дело Малфоя и где оно — побеседовать с Уильямсоном, аврором, который работал с ним.

Часов в пять Гарри вышел из Министерства, чтобы позвонить, но Малфой трубку не взял, и он, немного разочарованный, вернулся в Аврорат.


Освободился Гарри только в одиннадцатом часу. Отложив папку, он потянулся.

— Рон!

Рон, задремавший за своим столом, встрепенулся и вскочил.

— Ну, наконец-то!

— Да уж, — Гарри еще раз взглянул на свой стол, на котором количество пергаментов не уменьшилось ни на йоту. — Дурацкое дело… По всему выходит, что главный подозреваемый — некая Ромильда Вейн. Но я уверен — у Уолли и кроме нее были враги. Надо узнать, кому еще он мог насолить своими статьями. Ну кроме меня...

Рон хохотнул:

— Представь себе заголовок: «Гарри Поттер с особой жестокостью изуродовал журналиста!»

Хмыкнув, Гарри покачал головой.

— Ага, обхохочешься…

— Да ладно… Никому такое в голову не придет, — Рон потянулся.

Дверь в зал хлопнула.

— Я свободна! — донесся до них звонкий голос Гермионы, и она сама через мгновенье выбежала из-за перегородки.

— Ну что, домой? — улыбнулась она, обнимая Рона за шею. Тот покраснел, с явным удовольствием оглядывая ее. От этого взгляда Гарри стало неловко. Он поднялся из-за стола.

— Что-то мы сегодня поздно, — нарочито бодро заговорил он. Друзья будто вспомнили о нем, засуетились, Гермиона поудобнее перехватила свою сумку, Рон сгреб со стола бумаги и запихал их в ящик.

Гарри старательно глядел в другую сторону, пока они шли к лифтам и поднимались в Атриум, тихо обсуждая свадьбу.

— Гарри, ты чего молчишь? — вспомнил о нем Рон, открывая лифтовую решетку.

— Задумался просто… Ну пока! — махнув друзьям, Гарри поспешил к каминам.

Ему нужно было позвонить, и, воспользовавшись выходом для посетителей, Гарри направился к автомату. Торопливо шагая по плохо освещенной улице, он в который раз подумал: как хорошо было бы посоветоваться с Гермионой насчет Малфоя, она бы нашла способ вернуть его в магический мир. Но Гарри прекрасно понимал, что еще не время говорить с ней. Пока он сам ничего не решил.

В телефонной будке с сетью трещин на стекле Гарри еще раз набрал номер Малфоя, и ему снова ответили длинные гудки.


* * *


На следующий день ровно в час Гарри аппарировал в переулок рядом с Корнуолис роуд. Никто не видел его внезапного появления, и он неспеша вышел на оживленную улицу, сжимая в кармане баночку с заживляющей мазью. Сегодня наконец-то стало по-настоящему тепло. Солнце сверкало в лужах, еще не просохших после недавней непогоды, небо стало пронзительно синим, мягкий ветер едва касался лица. На улице и в магазине народу оказалось много, видно, по случаю хорошей погоды. Гарри открыл дверь — звякнул колокольчик. У прилавка стояла девушка, которую Гарри уже видел здесь позавчера. Когда он вошел, Диана подняла голову.

— Здравствуйте. Не подскажете, Джеки сегодня работает? — подойдя ближе, спросил Гарри.

— Джеки? Да вон он, — краснея и улыбаясь, ответила продавщица. Гарри повернулся и увидел его. Прикидываясь, что не замечает ничего вокруг, тот с крайне занятым видом расставлял банки на полке.

Поблагодарив Диану, Гарри направился к нему.

— Поттер… — не оборачиваясь, процедил Малфой, стоило Гарри приблизиться. — Что надо?

— Поговорить…

Малфой с такой силой задвигал банки на полку, что они бились друг о друга с металлическим скрежетом.

— Не хочу, — бросил он. — Я занят.

— Вот как… — стоя чуть сбоку, Гарри наблюдал за тем, как Малфой яростно втискивает последнюю банку в ряд, отбрасывает пустую коробку и распечатывает полную. — Помочь?

— Спасибо. Обойдусь, — Малфой попытался вытащить банку и скривился от боли.

— Я принес мазь. Может, уделишь мне пять минут? — поинтересовался Гарри, отстраняя его и доставая банку из коробки.

— С какой радости? Я ждал тебя вчера… — проговорил Малфой. Гарри взглянул ему в лицо, и тот отвел глаза.

— Я звонил. И вообще может не здесь? Пойдем на ланч, я объясню.

Несколько секунд Малфой смотрел на Гарри, как будто решал что-то.

— Ладно… Сейчас, — выдавил он наконец и, прикрыв коробку, направился вдоль прилавков к двери с надписью «Подсобное помещение»..

— Идем, — бросил он на ходу. Гарри пошел следом.

Они оказались в узком коридоре, залитом голубоватым светом длинных ламп. Малфой провел спутника между рядами коробок и ящиков и, открыв незаметную дверь в самом конце, впустил его внутрь.

Комнатка, в которой очутился Гарри, напоминала по величине чулан под лестницей на Прайвет драйв, однако в отличии от чулана тут было окно с видом на задний двор, стол и даже тумбочка.

— Садись, — сухо приказал Малфой. Рассеянно кивнув, Гарри заглянул за занавеску, оглядел стол, повернулся к двери.

— Снова обыск? — спросил из-за его спины Малфой.

— Нет, просто тренируюсь, — пошутил Гарри, поворачиваясь.

Малфой пристально глядел на него, но снова сесть не предлагал.

— Давай, что принес, и уходи, — выговорил тот.

— Что, вот так сразу? Может, хоть чаю выпьем? — улыбнулся Гарри.

— Я занят, я же сказал, — холодно откликнулся Малфой. — Мы договаривались встретиться вчера, так что…

— Вчера не получилось. Я работал, и, между прочим, и над твоим делом тоже.

— Да ну? — ухмыльнувшись, Малфой подвинул ему стул. — Садись. Только ради того, чтобы узнать — как там мое дело.

Усевшись, Гарри отодвинул занавеску и бросил быстрый взгляд в окно.

— Представь себе, я пытаюсь вернуть тебя домой, — сообщил он. — А ты мне даже чаю налить не хочешь.

— Что ж, изволь, — открыв шкафчик, Малфой поставил перед Гарри чашку и включил чайник. — Так что с моим делом?

— Не могу пока сказать… — уклончиво ответил Гарри, наблюдая за тем, как дрожит рука Малфоя, пока тот насыпает ему сахар. — Кстати, вчера я звонил тебе два раза, последний — в одиннадцать вечера. Где ты был?

Малфой, достававший чайные пакетики, резко обернулся и уставился на него.

— Какое тебе дело?

Гарри нахмурился.

— Я должен знать… — начал он и через мгновенье закончил, — что с тобой все в порядке.

— Надо иногда вспоминать, что планы есть не только у тебя, — ухмыльнулся Малфой, доставая пакетики и швыряя один Гарри в чашку. Щелкнул чайник. Малфой схватился за ручку и с видимым трудом поднял его.

— Давай помогу, — прежде чем Малфой успел возразить, Гарри поднялся из-за стола, и, отобрав у него чайник, налил кипятку в чашки.

— Услужливый Поттер… — усмехнулся Малфой, однако спорить не стал. Он стоял совсем близко, от него пахло шампунем, сахарной пудрой, и Гарри стоило немалых усилий не обращать на это внимание. К его облегчению Малфой отошел и сел.

— Раз тебе нечего рассказать по моему делу, тогда зачем ты пришел? Мы попросту время теряем, сидя тут.

— Хотел задать тебе пару вопросов.

— Зачем?

— Для пользы дела. Твоего дела, — сухо пояснил Гарри, тоже занимая место за столом.

— Ну?

— Я догадываюсь, что квартиру ты получил от Снейпа. Но хотел бы услышать от тебя — как вы сбежали, как попали сюда? Откуда квартира у него?

— А это как связано с делом? — процедил Малфой

— Раз спрашиваю, значит связано, — раздражаясь, ответил Гарри. — Боишься, что наш разговор потом используют против тебя и твоего дорогого профессора? Зря. Кроме меня никто ничего не узнает. Итак?

— То есть, я должен поверить тебе на слово…

Гарри вздохнул.

— Да, вот именно. Так как ты выбрался из Дома у реки?

Секунду Малфой молчал, потом, потерев шрам над губой, выдавил:

— Мы переоделись магглами…

— Ты и Люциус?

— Как ты догадался, ума не приложу, — усмехнулся он.

— Ясно… Дальше, — кивнул Гарри.

— … аппарировали прямо к двери. На квартиру были наложены антиаппарационные чары.

— Снейп наложил? — уточнил Гарри, пристально глядя на Малфоя. Тот кивнул.

— Квартира принадлежала ему, и он оставил для меня ключи, документы, деньги и инструкцию. Что, арестуешь его за это? — Малфой болезненно усмехнулся, бросая на Гарри взгляд искоса.

— А Люциус?

— Отец ушел, и больше я его не видел…

— Снейп тоже ушел?

— Да, — глядя в окно, коротко ответил Малфой. Он сидел перед Гарри, сложив перевязанные руки на столе, как будто на школьной парте. Солнечный свет золотил его волосы и согревал обычно бледное лицо, так что глаза казались прозрачно-серыми, а губы теплыми и мягкими. Потерев лоб пальцами, Гарри нахмурился.

— Так, хм… Как ты устроился работать в магазин?

— Снейп устроил, — Малфой быстро отвел взгляд. Гарри внимательно посмотрел ему в глаза, понимая, что тот врет.

— Снейп? И как же? Или тут у вас работают волшебники?

— Нет, — Малфой упрямо смотрел на свои перевязанные запястья. — Но у Снейпа знакомства.

— Среди магглов?

— Именно.

— Ладно. У Волдеморта ты готовил зелья. Какие? Для чего?

— Глупый вопрос. Какие зелья можно готовить для Темного лорда? Яды, конечно. Для чего — ну для чего — чтобы он мог убивать, — вымученно ухмыльнулся Малфой, и Гарри, не давая ему опомнится, продолжил:

— Кого ты видел, кроме Лестранжей и Снейпа?

— Грейбека…

— Еще.

— Яксли…

— Еще.

— Гойла…

— Дальше!

— Поттер! Это что, допрос?! — воскликнул Малфой, и Гарри послышалось отчаяние в его голосе.

— Нет, — мягко проговорил Гарри. — Видел ли ты кого-то из Упивающихся, кто сможет показать, что ты был пленником и выполнял приказания Волдеморта не по своей воле?

— Да все могут! Ну, Грейбек, и Яксли, и… все кто был там.

— Кто еще?

— Кребб и Гойл, Нотт…

Гарри разочарованно кивнул.

— Понятно. А с собой-то почему пытался покончить?

Малфой, до этого сосредоточенный на воспоминаниях, вздрогнул и уставился на него.

— Это точно не относится к делу… — процедил он. — Я не пытался покончить с собой.

— Ага, конечно, — усмехнулся Гарри.

— Кстати, — вспомнив про мазь, Гарри выудил баночку из кармана. — Вот, держи. Помнишь, как она действует?

— Помню, — коротко кивнул Малфой и взял мазь.

— А где спасибо?

— Спасибо, — буркнул Малфой, глядя на него исподлобья. — Все, вопросов больше нет?

— Ты не ответил на последний…

— Я уже говорил, но если память тебе отказывает — повторю. Ты все придумал. Не было никакого самоубийства, — отрезал Малфой, и Гарри понял, что спрашивать дальше смысла нет.

— Хорошо, — согласился он. Малфой не смотрел на него. В тишине Гарри слышал, как щелкает стрелка часов на стене, как хлопает крышка бака за окном и сигналит машина.

— В другой раз, если захочешь позвонить, звони пораньше, — прерывая молчание, холодно произнес Малфой.

— Ладно, — кивнул Гарри.

— Тебе пора, — проговорил тот, и в его голосе Гарри почудилось разочарование.

— Я приду завтра, в 4 часа, — сказал Гарри быстрее, чем успел подумать, нужно ли ему это.

— Только позвони заранее, вдруг у меня появятся другие планы, — сухо отозвался Малфой.

— Другие планы?

Малфой кивнул.

— Да. Все может быть…. Но ты позвони.

— Хорошо.

Малфой распахнул перед ним дверь.

— Иди. Не хочу, чтобы вы с Бриджет столкнулись.

— Кто такая Бриджет и почему мы не должны столкнуться?

Малфой не ответил, и Гарри не стал настаивать, прошел к двери, но вдруг, поддавшись порыву, легко поцеловал Малфоя в губы. На языке остался вкус чая и виски. Малфой, обескураженный, не увернулся. А потом молча смотрел, как Гарри уходит.


* * *


Вернувшись в Министерство, Гарри снова наведался в экспертный отдел — узнать, закончили они анализ лежавших на столе Робкиса бумаг или нет. Эксперт молча покачал головой.

В семь Рон пихнул Гарри под ребра, напоминая о дне рождении Уильямсона. Он и сам помнил об этом, ведь тот вел дело Малфоя, а потому было жизненно важно переговорить с ним, да так, чтобы сам Уильямсон ничего не заподозрил.

Закончив работу пораньше, именинник, Гарри, Рон и еще пара приятелей отправились к каминам, чтобы начать праздновать недалеко от министерства, в пабе под названием «Веритасерум».

Входя в паб, Гарри постарался держаться за высоким Уильямсоном, чтобы не привлекать лишнего внимания. Усевшись за столик, тот заказал всем выпить.

Им принесли пива и огневиски, и Рон почти сразу заговорил про чемпионат, что всех увлекло.

Гарри старался не перебрать. Однако сам именинник пил без передышки, что вовсе не отвечало планам Гарри.

Воспользовавшись моментом, когда Рон объяснял Саважу, почему Палящие Пушки оказались девятыми в командном зачете, Гарри повернулся к Уильямсону.

— Почему ты плакаты поменял? Тоже теперь за Пушки болеешь? — ухмыляясь, спросил он.

— Плакаты? — Уильямсон помотал головой. — Ах да! — он налил себе еще пива, и продолжил. — Я всегда болел и болею за Гордость Портри! И если б нашел того гада, что мне плакаты подменил, убил бы, ей богу!

— Ну так отмени заклятие, — предложил Гарри. Уильямсон хмыкнул.

— Не могу, — с досадой сообщил он. — И снять тоже не могу. Зачаровано заклятьем вечного приклеивания и несменяемости. Вот узнать бы, кто это сделал.

— Может, у тебя есть тайный враг? — проговорил Гарри, чтобы разговор не угас. — Какой-нибудь бывший преступник?

— Бывший преступник в Министерстве? — Уильямсон помотал головой. — Нет. Скорее, я бы Уизли заподозрил, — он недобро взглянул на веселого Рона, который уже почти кричал и яростно жестикулировал.

— Нет! Рон точно не мог, — заступился за друга Гарри, хотя стопроцентной уверенности у него не было.

— Ты тоже мог, — Уильямсон подмигнул Гарри.

— Нет, это не я, — тот помотал головой.

— Тогда не знаю… Может, Малфой-младший? — пошутил Уильямсон.

— Если б Малфой-младший не находился в бегах, я б точно решил, что это он. Мы вместе учились в Хогвардсе, и он любил такие штуки проделывать, — согласился Гарри, чувствуя, что разговор идет в правильном направлении. — Даже раз придумал значки, на которых менялись надписи, типа «Седрик — наш чемпион», а потом — «Поттер — вонючка».

— Чемпион? Это он к Турниру трех волшебников? Скандальная была история, — вспомнил Уильямсон.

— Почему его до сих пор не поймали? Странно — умом он особым никогда не отличался… — осторожно поинтересовался Гарри.

Вздохнув, Уильямсон почесал в затылке.

— Дело сдано в архив. Я сделал все, что мог, опросил всех, ну и все. Вот если бы какие-то новые доказательства, а так…. У меня на первом месте сейчас оборотни из фенрировской шайки, — признался он.

— Само собой… — дальше спрашивать не имело смысла, и Гарри предположил:

— Может, это оборотни заколдовали плакаты?

Уильямсон расхохотался.

— Ну да! Как же!

— Тогда тебе надо переключиться на Пушки. Они хорошо начали в этом году.

— Держи карман шире! Это вы, ребята, пока не поздно, переключитесь на Портри, а то будете в заднице, как в прошлом году…

Глава 4. Ежедневный Пророк

Глава 4. Ежедневный Пророк


Гарри весь день пребывал в радостном возбуждении. Рон заметил, что друг неприлично весел, но тот только пожал плечами.

— Кстати, мы вечером в Нору, — сообщил Рон, когда Гарри уже собирался уходить. Новость оказалась очень кстати — отпала нужда придумывать поводы не выпить с Роном пива в пабе или отказаться от приглашения в гости. Проверив в кармане джинсов мантию-невидимку, он кивнул.

— Хорошо, у меня опять работа в маггловском Лондоне, так что…

— Вот и отлично, — с облегчением улыбнулся Рон. — А то я подумал, может, ты тоже хочешь поехать с нами...

— Нет, спасибо, — быстро отказался Гарри и тут же добавил: — Вам и без меня есть чем заняться.

Попрощавшись с другом, он поспешил к лифтам.

Атриум никогда не пустовал — волшебники спешили по делам: кто-то торопился забежать в лифтовую кабинку, кто-то шагал к каминам. Гарри не пользовался каминной сетью для вылазок в немагический Лондон, так что направился к выходу для посетителей.

Окна в коридоре, ведущем к Аврорату, сегодня показывали серое небо и дождь. И только оказавшись на улице, Гарри убедился, насколько настроение министерских синоптиков не соответствовало правде. Солнце сияло, такое горячее, что по пути к телефонной будке в квартале отсюда Гарри пришлось расстегнуть кофту. Вымокшие за неделю деревья встряхнулись, и повсюду стало зелено и ярко. Гарри повеселел. Он уже вошел в будку, но передумал звонить Малфою. «Пусть будет сюрприз, — решил он, — заодно и проверю, что у него могут быть за планы. Сейчас четыре часа, мы договорились. Он должен быть дома».

Не мешкая больше, Гарри аппарировал в переулок между Эдвардс роуд и Уайлдфорест. Там он скинул мантию-невидимку, затолкал ее в карман джинсов, и пошел вверх по тихой улице к дому, где жил Малфой.

Тот открыл не сразу — долго рассматривал Гарри в глазок. А когда открыл — из прихожей пахнуло спиртным и одеколоном, а еще чем-то, похожим на горелое молоко. Хозяин квартиры стоял в дверном проеме, такой сияюще аккуратный и выглаженный, что Гарри мгновенно понял — тот ждал его.

— Здравствуй, Поттер, — протянул Малфой нарочито небрежно, пропуская гостя в дом. — Я же просил тебя предупредить заранее…

— Привет. Когда открываешь дверь, надо сначала спросить — кто там, — бросил Гарри, протискиваясь мимо него в узкий коридор. Всего секунду лицо Малфоя было совсем близко от его лица, и он мог чувствовать запах его чисто вымытых и гладко причесанных волос, видеть розовые пятна на щеках и косой шрам над верхней губой. И тут же Малфой развернулся, отстраняясь.

— Разувайся, Поттер, а то у меня тут нет слуг, чтобы чистить после тебя ковры, — проговорил Малфой, и в его тоне Гарри почудилось напряжение. «Может, он просто не знает, о чем со мной говорить? Не то чтобы у нас было много общих тем», — пронеслось в голове. И следом: — «Надо же, Малфой сам убирает квартиру. Что за чудо!»

— Теперь ты будешь терпимее к домовикам, да, Малфой? — делано серьезным тоном уточнил Гарри, но тот только передернул плечами в ответ.

— Проходи, — бросил Малфой, медленно удаляясь в гостиную. Скинув кроссовки, Гарри прошел за ним.

Через эркер комнату заливал теплый солнечный свет, покрывало на диване аккуратно расправили, и подшивка старых номеров Пророка исчезла со стола.

— Я собирался обедать, — Гарри обернулся на голос — Малфой стоял совсем близко, и в лучах низкого солнца его волосы словно светились. — Не желаешь присоединиться?

Гарри молча кивнул. Изобразив нечто, похожее на улыбку, Малфой опять оставил его одного, и предоставленный самому себе, Гарри вновь принялся осматривать комнату. Ему в голову пришла шальная мысль проверить — спрятано ли еще в часах виски. Он наклонился и заглянул в шкафчик внизу — там оказалась начатая бутылка. Плотно закрыв дверцу, Гарри отошел к шкафу со старыми книгами. В прошлый раз он толком не рассмотрел их, и теперь с интересом взглянул на корешки. «Древние зелья для рачительной ведуньи», прочитал он, и следом — «Курс зелий умерщвления для специалистов». Конечно, это книги Снейпа, запрещенные книги. Интересно, читал ли их Малфой? И еще — внезапная мысль осенила Гарри — почему Малфой не спрятал эти книги от магглов, которые могли зайти к нему в гости? Неужели никто, пока он жил здесь, не был у Малфоя дома, кроме профессора?

— Поттер? Знаешь, что любопытство сделало с кошкой? — раздалось у него за спиной.

— А как же! — весело откликнулся Гарри, поворачиваясь. На этот раз Малфой расставлял на столе тарелки, а в центре появилась небольшая керамическая супница, и именно от нее пахло горелым молоком.

— Что будешь пить? — спросил Малфой. Он оглядел стол, словно проверял, правильно ли он сервирован. Гарри улыбнулся.

— Не знаю. Ты у нас специалист по выпивке.

Вспыхнув, Малфой вздернул брови.

— Выпьем вина, — повелительным тоном объявил он и тут же добавил. — Хватит тут вынюхивать, у меня нет ничего запрещенного.

— Ну да… А «Курс зелий для умерщвления»? — поинтересовался Гарри. Малфой порозовел:

— Садись за стол, Поттер.

Гарри подчинился, и уже через несколько минут они с Малфоем сидели друг против друга. Взяв бутылку, Малфой ловким и, как показалось Гарри, привычным движением, открыл ее. Гарри отметил, что повязок на запястьях нет.

— Мазь помогла? — уточнил он, не сводя глаз с его рук.

Малфой кивнул, осторожно разливая вино по бокалам. Гарри показалось, что бутылка слегка подрагивала.

— Спасибо, помогла, как и следовало ожидать, — тем временем отозвался Малфой. — Выпьем.

Он поднял бокал, Гарри сделал то же. Они выпили, и на несколько мгновений в комнате стало тихо. Гарри смотрел на Малфоя, бездумно скользя взглядом по его по губам, гладким высоким скулам, изогнутым бровям, а тот смотрел на густо-красную жидкость в бокале. Оба молчали.

Первым заговорил Малфой. Он поднялся и принялся разливать по тарелкам то, что белело в супнике.

— Суп-крем из шампиньонов, — светским тоном сообщил он так, словно Гарри мог оценить его изыски.

— Прекрасно, — деликатно проговорил Гарри, забирая на ложку немного вязкой жижи, источавшей крепкий запах горелой каши. Малфой потер верхнюю губу и улыбнулся. Гарри заметил эту слабую улыбку, внезапную и тут же растаявшую, и словно что-то непрочно забытое всколыхнулось внутри, ощущение, воспоминание, не давшееся ему в руки.

— Может, уже попробуешь? — поинтересовался Малфой, касаясь пальцами волос на висках, и Гарри невольно поймал взглядом его жест. «Зачем этот обед? — рассеянно спросил себя он. — Все это неестественно, и мы оба думаем о другом». Но вслух он только пробормотал:

— Хорошо…

И принялся есть, стараясь не подать виду, что суп ему не нравится. Малфой же не притронулся к собственной стряпне, зато бокал опустошил и долил еще.

— Как там дела? В нашем мире… — спросил он, поглаживая пальцами мочку. Гарри некстати представил, какая она мягкая и бархатная наощупь. Напряжение Малфоя передалось ему, и теперь Гарри уже сам не знал, как себя вести.

— Все нормально, — пробормотал он, вытирая ладонью влажный лоб. — Приходим в себя после войны.

— Ты ничего не слышал о Креббе и Гойле? О Забини, Нотте и Паркинсон? — перебил Малфой, немного подаваясь вперед. Гарри покачал головой.

— Знаю только, что Кребб и Гойл отбывают заключение в Азкабане вместе со своими отцами, — коротко пояснил он.

— Ясно…

Снова выпрямившись, Малфой долил себе и Гарри вина, хотя бокал Гарри еще не опустел.

— А что там в квиддиче? — протянул он, сделав большой глоток.

Малфой пил вино словно воду, как в Отеле на вересковых полях, и Гарри, вспомнив, что случилось тогда, испугался, что тот напьется.

— Все по-прежнему. Ты, кажется, за «Соколов Сирина» болел? Они вторые в этом сезоне. А «Палящие Пушки» — как всегда в хвосте. Слушай, — внезапно осенило его. — А как тебе футбол? По-моему, неплохая замена квиддичу. Смотришь матчи?

— Да, — оживился Малфой, делая большой глоток. — Смотрю. Это, конечно, неравноценная замена. Один мяч, и никто не летает, но, с другой стороны, сложнее стратегия.

— За какую команду болеешь?

— За «Челси».

— Ну и как? — поинтересовался Гарри. Бутылка стремительно пустела, Малфой снова подлил себе вина.

— Они проиграли «Бирмингему» в финале Кубка Лиги, но зато разделались с «Лейтон Ориент» в рамках Кубка Англии — пять—ноль! В случае победы сократят отставание от «Манчестер Юнайтед» до одного очка! По итогам шести последних туров «Челси» является лучшей командой первенства!

— А я болел за «канониров». «Арсенал», то есть, — сообщил Гарри. Малфой неодобрительно покачал головой.

— «Арсенал»… Это же дурной вкус, Поттер! Кто вообще за него болеет?

— Ну не знаю. Все нормальные люди болеют, он еще ни разу не вылетел из первенства.

— Ну и что! Это не показатель профессионального класса! — выбираясь из-за стола, возбужденно заявил хозяин дома. Он забрал пустую бутылку и удалился на кухню, задев плечом дверной косяк.

«Кажется, его уже повело», — подумал Гарри, и, подперев щеку ладонью, гадал, о чем говорить, когда тема футбола иссякнет.

— Заскучал, Поттер? — протянул Малфой, возвращаясь с новой бутылкой. Солнце уже стояло совсем низко, и в глубине комнаты стало темно. Густо-желтый предзакатный свет ложился на стол, расцвечивал ярко-красным жидкость в бокалах и золотил лицо Малфоя, который уже закончил разливать вино и сел.

— В целом, Поттер, футбол — занятная штука, — заговорил Малфой, ухмыляясь. Гарри кивнул.

— Ты научился жить без магии, Малфой? — спросил он, помолчав несколько секунд.

— Да, — горделиво ответил Малфой, снова вставая. — Хочешь, музыку включу?

— Давай. Ты и магнитофон освоил? — ухмыльнулся Гарри.

— Конечно. Не так уж это и сложно, раз магглы справляются, — бросил Малфой, удаляясь в полумрак комнаты. Гарри видел, как он достает кассеты из тумбочки, читает надписи и открывает крышку магнитофона. Еще несколько секунд, и высокий голос маггловской певицы, почти неотличимый от голоса Селестины Уорлок, потек в комнату. Она пела о лунном свете, о полуночи, о молодости и о воспоминаниях.

— Красиво, — произнес Гарри, и Малфой в глубине комнаты кивнул.

— Мне тоже нравится. Песня называется «Память».

Гарри не знал, что на это ответить, потому заговорил о другом.

— А как у тебя с электричеством сложились отношения?

— Это как раз было самое простое, — отозвался Малфой, выныривая из комнатных сумерек в поток света. — Бывало такое, что электричество… забавное слово… электричество выключали, или лампочки лопались, но на этот случай я купил свечи и спички.

— Ты — молодец. Нет, правда! — заверил Гарри, заметив скептическую улыбку на его губах. — Это не так просто освоить, если никогда не жил с магглами. Я в прошлый раз видел у тебя микроволновку. Как она тебе?

Малфой ухмыльнулся.

— Ничего, только яйца в ней варить нельзя, а так нормально…

Гарри расхохотался. Сама идея сварить яйцо в микроволновке показалась ему забавной. — Действительно!

Малфой тоже тихо засмеялся, и его лицо, обычно искаженное усмешкой, преобразилось. Внезапность перемены настолько поразила Гарри, что он невольно замер, любуясь им, и тут, наконец, поймал то самое воспоминание, что никак не давалось ему в руки. Ничья земля, именно там, впервые, у заколдованного моря, Гарри увидел, как Малфой улыбается. Тот тоже вдруг перестал смеяться.

— Может, еще вина? — голос Малфоя звучал напряженно и даже настороженно.

— Можно, — кивнул Гарри, удивляясь — и когда вино успело закончится?

Снова поднявшись, Малфой исчез из комнаты, и слышно было, как он открывает какие-то ящики и звенит бутылками. Гарри сразу пришло на ум еще виски, спрятанное в часах. Странная привычка — прятать спиртное по всему дому. Или, может, в часах он хранит исключительно крепкие напитки? Но не успел он додумать неприятную мысль, как в комнату вернулся хозяин дома с новой бутылкой.

На этот раз он протянул ее Гарри, и тот открыл, всем телом чувствуя, что Малфой стоит совсем близко за его стулом. Винные пары, музыка и близость Малфоя дурманили разум, и Гарри вспомнил маггловский фильм, в котором герой и героиня тоже слушали музыку и пили вино. Можно развернуться, думал он, и обнять Малфоя, и тогда и вино, и суп уже будут не нужны.

Но Малфой отошел и, усевшись на свое место, взглянул на Гарри, поглаживая пальцем край бокала.

— Значит, прошла былая ненависть к магглам? — уточнил Гарри.

— Да, отчасти, — отозвался Малфой, оставляя в покое бокал, провел пальцами по шее, принялся играть волосами. — Некоторые оказались не такими уж мерзкими….

На вопрос Гарри, что же именно примирило его с немагическим миром, Малфой рассказал про фильмы, книги и записи, которые успел полюбить. Но про тех, с кем сошелся за это время, Малфой не сказал ни слова. Он то облизывал губы, то гладил ножку бокала, то манерно откидывал волосы со лба, не забывая доливать себе и Гарри. Вдруг прервав длинный рассказ, Малфой воскликнул:

— Давай положу еще! — и попытался подняться, но задел стол и чуть не повалил бокалы.

— Ах черт! — раздосадовано воскликнул Малфой. — Знаешь, мне приходится постоянно следить за собой, — пояснил он через секунду, — чтобы не сказать чего-нибудь компрометирующего. Я уже привык ругаться, как маггл.

— Это странно звучит, — согласился Гарри, отмечая, как дрожат руки Малфоя, когда он наливает суп. Снова есть изысканное варево не хотелось, но Гарри зачерпнул немного, и вдруг, подняв глаза, заметил, что Малфой наблюдает за ним.

— Не понравилось? — спросил тот, так явно стараясь казаться равнодушным, что Гарри тут же пожалел его. Ужин, музыка, одежда — все создавалось для Гарри, чтобы у них впервые получилось настоящее свидание, как это бывает у нормальных людей. Гарри знал это с самого начала. «Нет, — думал Гарри, вглядываясь в его тонкое нервное лицо, — все-таки, там, на Ничьей земле, на нас влияла не магия».

— Что, может быть, выпьем — за встречу? — запинаясь, проговорил смотревший на него Малфой.

— А разве это не дурной тон? — улыбнулся Гарри.

— Не знаю, — раздраженно ответил тот, — я думал — это хороший повод.

— Тогда — за встречу, — Гарри поднял бокал, Малфой сделал тоже. Пытаясь выпить все одним глотком, он пролил немного и неловко вытер губы салфеткой. В сгущавшемся мраке его кисть казалась белым пятном, мелькнувшим и опустившимся на темное дерево столешницы. Протянув руку, Гарри коснулся пальцев Малфоя.

— Давай больше не будем пить, — попросил он, поглаживая влажную, горячую ладонь. Малфой не ответил. Выдернув руку, он резко поднялся из-за стола, задел столешницу, едва не расплескав оставшееся в бокалах вино. Гарри тоже поднялся. В два шага оказавшись рядом, он схватил Малфоя за плечи и прижал к себе. Тот не отстранился, а только подался вперед с готовностью и страстью, подставляя лицо под его губы.


* * *


Отправляясь с утра на работу, Гарри думал — а если выгадать часок, во время ланча, и аппарировать к магазину? Да, частые встречи опасны. Но можно еще отправить Малфою записку, или позвонить вечером? Он даже думал, что мог бы зайти к нему ночью, ненадолго, и эта мысль захватила его так, что Гарри едва не сбил с ног миссис Крессвел, за что удостоился сердитого взгляда. Миссис Крессвел, вдова Дирка Крессвела, работала в департаменте магических популяций, Гарри знал ее еще со времен войны, но они не часто сталкивались по работе.

А на рабочем столе его ждала бумага из Сектора борьбы. Гарри упал на стул и нетерпеливо развернул самолетик. В нем сообщалось, что Сектор борьбы требует возобновить расследование по делу о Бумажном человеке «в связи с тем, что обнаружены следы запрещенных заклятий». Раздраженно отшвырнув пергамент, Гарри потер лоб. Новость свалилась на него некстати. Ему и двух дел хватало, а теперь еще с третьим придется разбираться. Со вздохом смахнув послание на край стола, в кучу других бумаг, Гарри достал из папки Уолли документ о возбуждении дела, сложил его и вместе с чистым пергаментом и колдографией Ромильды Вейн убрал в карман мантии. Первым в плане Гарри стоял пункт — допрос миссис Беджис.

Свидетельница встретила его прохладно. Кутаясь в старую домашнюю мантию, она провела Гарри в гостиную и предложила присесть, поставив на стол тарелку с засохшим печеньем. Гарри показалось, что его присутствие тяготит женщину. Она торопливо налила ему чуть теплого бледного чая и резко спросила:

— Что вам еще нужно? Я больше ничего не знаю…

Перо и пергамент уже были извлечены из кармана, и по велению хозяина, перо приготовилось писать.

— Миссис Беджис, — начал Гарри после секундной паузы. — Знаете ли вы девушку по фамилии Вейн? Ромильду Вейн? Приходилось ли вам когда-нибудь слышать о ней от Уолли?

Миссис Беджис нахмурилась.

— О нет! Я не знаю, как звали его девушек. Знаю только, что одна в последнее время ходила сюда чаще других. Я видела ее, кажется, и в тот день, когда с ним случилось несчастье. Она такая симпатичная, совсем еще юная, темноволосая, кудрявая, но лицо приятное.

— Это она? — Гарри показал ей колдографию Ромильды, отмечая, что сегодня миссис Беджис не очень то стремиться общаться с ним.

— Да, это она, — пробормотала миссис Беджис, взяв у него портрет девушки и поднося к глазам. — Они поругались, когда она зашла в тот день, я знаю. И видела раз, как он ее целовал.

— Целовал? Может, вы слышали как он к ней обращался?

— Да, на лестнице. Случайно застала… Он попросил: «Расскажи мне еще раз ту историю», — а потом так вот чмокнул в губы. А… И назвал ее — Ромми, кажется… Да, точно, Ромми.

Отпив из чашки, Гарри кивнул.

— Ну кроме девушек?

— Еще ходили разные люди. Много кого видела, и не упомнишь всех. Но в тот вечер никого кроме нее у соседа не было. Эта ваша Ромильда так орала, угрожала, что уж поверьте, она замешана в преступлении! В прошлый раз я вам не сказала... В тот день, в пять часов, я встала выключить чайник, и услышала шум на лестничной клетке. Конечно, я пошла посмотреть в глазок. Гляжу — она выбегает из квартиры мистера Уолли. Вот точно пошла перо ему отправлять!Сажать таких надо!

Выбравшись из-за стола, она убрала вазочку с печеньем в шкаф.

— Наверное, вам пора. А мне уже нечего рассказать, правда.

Гарри понимал, что миссис Беджис его выпроваживает. И это снова удивило его. Она точно сегодня не в духе. Или еще что-то знает?

— Я вам верю, — на всякий случай согласился он, вставая. Перо перестало кружить над пергаментом, который сразу свернулся в трубочку. Гарри убрал перо и бумагу в карман мантии.

— Благодарю.

Миссис Беджис улыбнулась быстро и натянуто, чтобы улыбка не послужила поводом продолжить беседу.

— Всего доброго! — она почти выталкивала стажера за дверь, и Гарри не видел причин задерживаться. Следующим пунктом значился «Пророк». Но на всякий случай он прошел от квартиры свидетельницы до квартиры потерпевшего, потоптался там немного, прислушался, слышно ли от двери Уолли, что делает миссис Беджис. Вот тут, именно на этом месте, она и нашла журналиста, точнее он сам вышел к ней.

Сделав пометки в блокноте, Гарри сбежал по лестнице на улицу и аппарировал на Диагон аллею, где в старом здании позапрошлого века располагалась редакция «Ежедневного Пророка». Гарри направлялся туда не с пустыми руками. В документах из экспертного отдела значилось, что листок пергамента, найденный на столе, не что иное, как часть интервью, записанного, но еще не правленого. Вверху над текстом кто-то аккуратно оторвал кусок.

Между банком Гринготтс и магазином волшебных шляп Гарри заметил красную дверь с медной вывеской. Схватившись за золоченую ручку и потянув, он в ту же секунду будто погрузился в волны шума, гомона, голосов, стука и стрекота.

— А, Поттер? Чего надо?

Гарри резко обернулся и нос к носу столкнулся с Бозо. Тот когда-то состоял фотографом при Рите Скитер.

— Мне нужен Кафф, я по поводу Уолли, — стараясь оставаться невозмутимым, выдал Гарри. Бозо хмыкнул.

— Ну иди, чего там. Он прямо по коридору, потом наверх и увидишь. Можешь потом еще с Бетти Брайтвейт поговорить, они немного общались с Уолли.

— Спасибо, Бозо, я тебе пригожусь еще, увидишь, — с ухмылкой бросил Гарри, убегая в указанном направлении.

«Бетти Брайтвейт, Бетти Брайтвейт», — твердил он про себя, пока мчался по коридору и поднимался по лестнице. И даже когда ворвался в кабинет главного редактора, чуть не сбив с ног низенького мужчину в круглой шляпе. Тот показался Гарри знакомым.

Бозо не обманул. Варнава Кафф был у себя. Гарри однажды видел его на колдографии дома у Слагхорна. Крепкий, короткий, с густыми, непокорными, седоватыми волосами, он тут же встал навстречу Гарри, светясь искреннейшей улыбкой, и энергично пожал ему руку.

— Очень приятно видеть вас, мистер Поттер! Хотя вы с нами постоянно. В наших публикациях, в отчетах и обзорах. Вот уже восемь лет!

— Ммм… Да… — Гарри хотел съязвить, но вовремя прикусил язык — не стоило сразу же начинать разговор с сарказма. — У меня к вам пара вопросов, мистер Кафф, о мистере Уолли.

— Ясно, — Кафф кивнул, и, откинувшись в кресле, предложил Гарри сесть. — С удовольствием отвечу на все, задавайте, не стесняйтесь. Я сам уже много лет не был в роли интервьюируемого.

— Если хотите, назовем это так, — проговорил Гарри, доставая протокол допроса и перо. — Итак, о ком писал Уолли?

Кафф потер подбородок большим пальцем, после чего задумчиво улыбнулся.

— О вас, мистер Поттер, о ком же еще? Его статьи были безмерно популярны.

— А еще? Неужели больше ни о ком другом он не написал ни строчки? Сколько он работал в Пророке?

— Больше пяти лет, но поверьте — ни о ком другом. Вы были главным героем его статей, он знал о вас все. Хотя, постойте, помню одну статью, даже несколько, про Дирка Крессвела. Вызвали большой резонанс.

— Родственники Крессвела выражали недовольство статьей, разбирались, может, даже угрожали?

— Да, было дело, жена грозила проклясть Уолли. Но потом все как-то заглохло. Тем более у Уолли уже наклевывалась новая сенсация про вас, дорогой мистер Поттер. Но нет, ничего конкретного сказать я вам не могу — свои информационные каналы Уолли держал при себе.

— Ладно, — Гарри не поверил, но для вида кивнул. — Попросите собрать для меня подшивку газет со статьями Уолли обо мне и о Крессвеле.

Кафф широко улыбнулся.

— Сделаем. Вы только не сердитесь, это наше журналистское дело — писать.

— Да уж, — мрачно взглянув на него, бросил Гарри.

— А не расскажите ли, как продвигается расследование? Нам так не хватает Уолли! Понимаете, журналисты его класса не валяются на дороге.

— Информация по делу не разглашается, — процедил Гарри.

Покинув кабинет главного редактора, он не остался ждать подшивку в приемной, а спустился в редакцию, поговорить с Бетти Брайтвейт. Поймав за рукав мантии первого же встретившегося сотрудника «Пророка», Гарри спросил, где она.

— Да вон, — тот махнул рукой в сторону тесно наставленных столов. — Вон сидит в зеленом. — И умчался прочь.

Бетти склонилась над столом, что-то диктуя перу, и не сразу заметила Гарри.

— Здравствуйте, — произнес он, удивляясь, как не похожа эта девушка на Риту Скитер и Генри Уолли. Кудрявые волосы не расчесаны, на носу большие очки, мантия старая, короткие ногти обкусаны и перепачканы чернилами. — Могу я задать вам пару вопросов?

— Для начала представьтесь, — довольно резко ответила она, переводя на него взгляд от пергамента, с которого диктовала перу текст.

— Стажер Аврората Поттер, — сухо объявил он. — Всего пара вопросов — я вас не задержу. Известно ли вам, какого рода сенсацию обо мне готовил Уолли?

Бетти задумчиво смотрела на него и не спешила с ответом.

— С чего вы взяли, что я знаю? Это профессиональная тайна Генри.

Гарри кивнул.

— Да, вы правы. Но если вы будете молчать, мы никогда не найдем виновного. Вы думаете, Генри хотел бы этого?

— А почему он сам вам ничего не рассказал?

— Он в тяжелом состоянии, — быстро выдал Гарри, хотя не знал, как сейчас чувствует себя потерпевший. Но Уолли ни за что не расскажет, откуда взял материалы про Гарри. А Гарри был уверен — статья, обнаруженная на столе в кабинете Уолли, была про него.

Бетти вздохнула.

— Это конечно ужасно. Но он почти ничего не рассказывал. Помню только, что какой-то мальчишка приходил к нему сюда. Всего раз. И они разговаривали в комнате для посетителей. Худой, высокий, белобрысый. Статью Генри забрал с собой — ее надо было еще причесать.

Все сходилось. Гарри с трудом сдержался, чтобы не хлопнуть в ладоши. Статья на столе, парень, интервью. Видно этот информатор что-то наплел Уолли про Гарри, и Уолли… «А что если не наплел? — подумал вдруг Гарри. Что если интервью — правда?» Он, кажется, догадывался, кто информировал журналиста. Гарри понял, что должен прочитать текст.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри, и, завидев Бозо с подшивкой, направился к нему навстречу.


Вернувшись в Министерство, Гарри сделал запрос в экспертный отдел — восстановили они или нет текст интервью, найденного на столе журналиста — слово в слово. Отправив самолетик в экспертный отдел, Гарри вдруг вспомнил, откуда знает мужчину в шляпе, выходившего от Каффы. Это Гилберт Уимпл, сотрудник отдела изобретений. Он вел у них краткий курс новейших магических устройств и изобретений. А еще о нем когда-то рассказывал мистер Уизли.

В субботу Гарри предпринял отчаянную попытку получить дело Малфоя из архива. Он попросил Робартса разрешить ему изъять документы в рабочих целях, но тот отказал, мотивируя отказ тем, что «не надо оно тебе, лишние телодвижения предпринимаешь, копать надо в другом направлении». Разозленный, Гарри чуть не хлопнул дверью. Но сдержался и аккуратно закрыл ее.

Закончив просматривать подшивку Пророка поздно вечером, Гарри уже собирался домой. Он сунул в карман листки с планом расследования. Пальцы нащупали тонкую ткань — мантия-невиимка все еще была там. И тут Гарри осенило. Он понял, как посмотреть дело в архиве.


В понедельник, после воскресного дня, проведенного в Норе в предсвадебных хлопотах, Гарри все срочное постарался переделать с утра — подшил к делу о дымолетном порохе последние показания вора, сбегал в экспертный отдел и убедился, что текст интервью восстановят через несколько дней. Затем, дописав и дооформив протоколы допросов, в сотый раз проверил — на месте ли мантия.

Перед самым закрытием архива Гарри зашел в туалет. Его никто не увидел — в такое время почти никого из работников уже не было в Министерстве, — накинул мантию и отправился в архив.

Там еще сидел Саваж, архивариус шаркал между полками, его новая помощница, занявшая место прежней после одной скандальной истории с поющим письмом, что-то записывала в длинный пергамент и строго проверяла, все ли вернули в правильном порядке. Гарри проскользнул мимо нее и двинулся вдоль стеллажей, подальше от входа, туда, где хранились самые старые и давно заброшенные дела. Сюда уже лет пятьсот никто не заходил, и чтобы убить время, пока все не уйдут, Гарри прохаживался вдоль рядов, читая надписи на табличках — «Дело опростоволосившегося эльфа Топси», а рядом — «Дело о вывернутом наизнанку мистере Хокинсе». Гарри взглянул на стрелки указателей — направо, начиная с дела Топси — были документы отдела по контролю за волшебными популяциями, а налево — начиная с дела Хокинса, полки Аврората. Он шел дальше — мимо дела трех оборотней, дела о воронках Уорлока — и так увлекся, что не заметил, когда архив погрузился во мрак. Он взглянул на подсвеченный циферблат и еще раз осмотревшись, поспешил ближе к выходу, туда, где хранились дела последних лет.

Вынырнув из коридора к столу архивариуса, Гарри убедился, что никого уже нет. Затем, свернув налево и засветив огонек поярче, принялся пересматривать полки, украшенные новыми табличками. Надпись на них гласила: «Война 1997 года». Гарри быстро отыскал Нотта, Гойла, Кребба младших. И наконец, наткнулся на нужный ящик — дело Драко Люциуса Малфоя. Пробормотав распознающее заклинание, Гарри взмахнул палочкой, и вокруг ящика вспыхнула разноцветными линиями защитная магия. Сигнальные чары, запирающие заклятья, — все это входило в программу усложненного курса, а еще Гарри многому научился у Кингсли — потому, хотя и не без труда, снял заклятья одно за другим. Затем, коснувшись ручки палочкой, снова потянул — ящик выехал, открывая втиснутые друг за другом толстые папочки. Довольный собой, он достал первые десять и сел на пол — читать.

Первые папки оформлялись очень аккуратно и тщательно. Тут значилось все — начиная с полного имени, родословной и даты рождения и заканчивая любимым цветом и квиддичной командой. Гарри невольно зачитался. Как же много он не знал о Малфое. Оказывается, его филина звали Асмодей — зловещее имечко. А еще Малфой любил спать в ночной рубашке — забавно. Гарри не доводилось видеть его одетым в кровати, а ему, наверное, шло.

Закончив читать первые три папки, Гарри перешел к следующим, в которых речь шла о времени пребывания в замке Лестранжей. Информации о том, как именно Малфои совершили побег не нашлось. Предполагалось только, что осуществили они его при помощи какого-то древнего заклятья. Так же под вопросом оставалось и убийство Лестранжа, обнаружились свидетельства против Люциуса Малфоя, якобы именно он прикончил Рудольфуса. МакНейр, Яксли, и Гойл утверждали, что Драко Малфой в замке находился по собственной воле и принимал активное участие в допросах и убийствах. А вот Нотт, Кребб и, конечно, профессор Снейп, свидетельствовали об обратном. Фенрир Грейбек был убит. Получалось, что «за» невиновность высказались три человека, и «против» невиновности тоже три. Не допросили лишь одного Упивающегося из ближнего круга Волдеморта — Эйвери.

Гарри несколько раз перечитал бумагу — именно показания Эйвери решали, в чью пользу склонится мнение суда.

Захлопнув последнюю папку и задвинув ящик, Гарри наложил защитные заклинания и привалился к полкам. До открытия архива оставалось еще больше пяти часов. Сон накатывал волнами. Не давая себе крепко заснуть, Гарри балансировал на границе между сном и явью, и ему грезилось, что Эйвери дает показания, и что Малфой идет по своему поместью, между высокими кустами белых роз.


Гарри заставил себя проснуться, когда часы на руке тихо зазвенели. Поднявшись, он огляделся, потянулся и, поплотнее завернувшись в мантию, ушел за самые дальние полки, совсем не ощущая усталости. В голове стучало — надо найти Эйвери. Наконец, в семь часов, архив открылся, и Гарри вышел незамеченным. В туалете он снял мантию, засунул в карман, умылся и поднялся в аврорат, еще раз просмотреть нужное дело.

Занятый поисками, Гарри не забывал про день рождения Малфоя, но когда спустя три дня позвонил поздравить его, никто снова не откликнулся.

@темы: слэш, ГП/ДМ, Harry Potter, Поттер, творчество, R - NC-17, макси, Малфой, МПРЕГ

---

Tuti

Вот, давно хотела это сделать. Я не знаю, откуда это у меня, если что, пишите, укажу или уберу. Но пока я хочу видеть это чудесное лицо, и не только лицо, здесь, на страницах моего дневника))




что за деловой вид...

эта улыбка меня умиляет))

но комментс))



секс в чистом виде

кокетка

феноменальные губы, таких выразительных губ я никогда не видела

красавчег

@темы: Pnish, Tuti, Eikishhhhh

---

WK "Единожды солгав..."

Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен

Глава 3. Мелочи

Глава 3. Мелочи


Sometimes I find myself sittin' back and reminiscing
Especially when I have to watch other people kissin'
And I remember when you started callin' me your miss's
All the play fightin', all the flirtatious disses
I'd tell you sad stories about my childhood
I don’t know why I trusted you but I knew that I could

Dreams, Dreams
Of when we had just started things
Dreams of you and me
It seems, It seems
That I can't shake those memories
I wonder if you have the same dreams too.

The littlest things that take me there
I know it sounds lame but its so true
I know its not right, but it seems unfair
That the things are reminding me of you
Sometimes I wish we could just pretend
Even if for only one weekend
So come on, Tell me
Is this the end?


Иногда ловлю себя на том, что сижу и вспоминаю,
Особенно тогда, когда вижу, как целуются влюбленные,
И вспоминаю я о том, как ты начал звать меня своей миссис,
Нашу шутливую возню, подколки и флирт,
И как я рассказывала тебе печальные истории из моего детства,
Сама не знаю, почему я доверилась тебе, но я знала, что ты поймешь.

Мечты, мечты,
О днях, когда мы только начали встречаться,
Мечты о нас с тобой.
И кажется, мне кажется,
Что я не могу прогнать воспоминания.
Скажи, а ты — думаешь ли ты обо мне?

Любая мелочь напоминает мне о прошлом,
Неубедительно, но правда,
Неправильно, но ведь это нечестно,
Что любая ерунда напоминает мне о тебе.
И иногда я мечтаю, чтобы мы притворились, пусть хоть на выходные…
Так скажи же,
Неужели это конец?

(Lily Allen “Littlest things”)



Шульдих вздохнул с облегчением — смерть от руки Абиссинца представлялась идеальным вариантом. Воспоминания о стерильных коридорах лабораторного корпуса Розенкройц до сих пор нет-нет да всплывали в памяти. Ночные побудки, путешествия под конвоем, тесты один приятнее другого — пункция спинного мозга, проверка высоты болевого порога, испытания на УБ-тренажере (так в Академии тактично называли прибор для проверки устойчивости ментальных барьеров). Попасть туда снова Шульдиху совсем не хотелось. Впрочем, как и оказаться в светлой палате какой-нибудь больницы, гадить под себя и слушать рассказы Фудзимии о том, какая погода на дворе. По-любому выходило, что лучше смерти ничего не остается. Телепат улыбнулся бывшего любовника, а потом вдруг наклонился и уткнулся носом ему в ладони.

— Спасибо тебе, Абиссинец, — пробормотал он приглушенно. — Теперь я спокоен… Надеюсь, убьешь ты меня не больно… Я боли боюсь…

Ран кивнул.

— Только не начинай уже хоронить меня, ясно? Я вообще-то надеялся обрести, так сказать, рядом с тобой цель жизни. Для начала научу тебя кофе варить.


— Достойная цель, — без улыбки ответил Ран. Он высвободил одну руку и погладил Шульдиха по волосам. Ему показалось, что все это уже было когда-то: склоненная к его коленям рыжая голова, солнечные полосы на полу, тревога и жар в груди. Словно весь мир исчез, и они остались вдвоем, запертые в доме вместе с тишиной.

Шульдих тихо рассмеялся и, приподняв голову, хитро взглянул на Рана.

— Какие у тебя мысли. Я сроду о такой чепухе не думал. А кофе... Для начала нормальная цель. Не всем же мир спасать... У кого-то появилась проблема интимного свойства, а?

— Не надо, — сухо ответил он. — Если ты поел, то примерь одежду. Не подойдет — поменяю.

— Какой ты скучный, Абиссинец, — хмыкнул телепат. Отстранившись, он вывалил на кровать содержимое второго пакета. — Ну, что ты тут накупил? О, за духи спасибо! — он покрутил в пальцах флакон и отбросил на кровать, затем принялся за одежду. — Что за цвета? Почему все такое мрачное? Не иначе ты уже планируешь прикончить меня.

Шульдих с возмущением ткнул пальцем в скромный синий пуловер, потом с нескрываемым отвращением выхватил из кучи тряпья серые брюки.

— Ну что это такое, а? Ты же сам носил в свое время такой веселый оранжевый свитер! А почему мне все такое мрачное принес?!

— Тебе пойдет, — безапелляционно заявил Ран и отодвинулся вместе со стулом к шкафу, чтобы лучше видеть телепата. — Прости, что не купил зеленый пиджак, — язвительно добавил он.

Шульдих закатил глаза.

— Как мило с твоей стороны, — ехидно заметил он. — Мне надо все это перемерить? Я, между прочим, недавно находился в шаге от смерти. А свитера, а куртка? Кто знает, может, я и не доживу до холодов.

— Шульдих. Соберись, — одернул телепата Ран. — Хватит постоянно напоминать о своей смерти. Возможно, тебе понадобится куртка, и что? — Он не любил нытья, не любил, когда люди бравировали бедами, как личными достижениями. В смерти нет и не было ничего уникального, она повторялась миллионы раз каждый день, и гордиться тут было нечем.

— Зануда, — притворно вздохнул Шульдих. Затем стянул грязные джинсы, опустил голые ноги на ковер и пошевелил пальцами.

— Белье тоже мерить? — спросил Шульдих с усмешкой. Ран все никак не мог оторвать взгляда от его белых, костлявых коленок, и вспомнил почему-то их первую близость, когда он упорно смотрел телепату в глаза.

Шульдих вытащил из кучки одежды первые попавшиеся трусы и призывно подвигал бровями.

— Д... а... Нет, — с трудом выдавил Ран и нахмурился. Воображение с готовностью нарисовало телепата без белья, живо, ярко, в деталях. — Нет. Белье не меняют.

Телепат рассмеялся.

— Какая жалость! — он швырнул трусы на кровать и взял джинсы. — Ну что же, начнем...

— Начнем, — ответил Ран, наблюдая за немцем. Тот медленно, словно нехотя натянул джинсы и встал.

— Ну, как? — упирая руки в бока, спросил телепат.

— Выпрямись, — попросил Ран, рассматривая его голые плечи, впалый живот, худые длинные руки. В теплой комнате вдруг стало как-то зябко, и Рану захотелось немедленно согреть телепата. Встав, он вручил Шульдиху теплый пуловер.

— Надень.

— Ну, сейчас, погоди, — с раздражением ответил тот, одеваясь. — Так лучше?

— Нормально. Давай дальше, — вернувшись на стул, ответил Ран.

— Зачем мне столько одежды... — проворчал Шульдих, стягивая джинсы. — Тем более она вся одинаковая, скучная, темная. Пустая трата денег. Лучше бы ты купил мне нормальный шампунь, туалетную воду, я не знаю… лосьон для бритья…

Раздраженно передернув плечами, он натянул брюки.

— Как тебе? — похоже, настроение у телепата было вполне сносное. Он даже немного покрутился перед Раном, демонстрируя обновку.

— Хорошо выглядишь, — кивнул Ран, разглядывая его. Солнце золотило волосы, бледное, заострившееся лицо сияло, словно картина в удачной раме. Ран не видел синяков под глазами, не видел кровоподтека на скуле, а видел брови вразлет, яркие аквамариновые глаза, мягкие губы — Шульдих казался ему красивым. Ран смотрел на телепата и пытался осознать, что красота эта — всего лишь иллюзия, родившаяся благодаря прихотливой химии.

— Дальше мерить? — бросил Шульдих.

— Не надо, — остановил Ран.

Пожав плечами, Шульдих плюхнулся на кровать и отрезал еще торта. — Я себя в зеркале видел, фантазия у тебя буйная, вот что. Будешь выглядеть так же — и я лично закажу тебе гроб подороже.

— Гроб, — Ран холодно усмехнулся. — Зачем такая роскошь?

— Сколько цинизма, — скривился телепат. — А я думал, что ты ждешь захоронения тебя с почестями, как международного героя.

Он отковырял ложкой большой кусок и засунул в рот. «Как он может есть столько сладкого?» — с недоумением подумал японец.

— Элементарно, — прогудел Шульдих с набитым ртом. Кусок становился все меньше, и скоро тарелка опустела. Ран поднял брови.

— Ты не успеваешь понять вкуса еды, — сказал он.


— Отстань, жевать двадцать раз по системе кого-то там я не намерен, — телепат потянулся с удовольствием и почесал шею. — Пуловер колючий. Наоэ тоже все время доставал нас этим — надо смаковать каждый кусок. Черт бы его побрал.

Вдруг так ясно вспомнилась кухня в токийской штаб-квартире: раннее утро, весна, розово-желтые блики на стенах, сосредоточенно жующий Наги, Кроуфорд с газетой, Фарфарелло с толстой книгой и он сам, медленно прохаживающийся по комнате. Тогда ему было скучно, хотелось действия, какого-нибудь приключения. Не обязательно кровавого, хотя так казалось прикольней. И он совершенно не ценил этого утра, этой весны, этого Кроуфорда с газетой, не понимал, что все это яркое, свежее, чистое может кончиться однажды. Он просто жил, стараясь брать от жизни все и побольше — вкусно много есть, долго спать, слушать музыку, покупать дорогие ненужные вещи, заниматься сексом, гонять на машине. Получить то, чего у него до встречи с Кроуфордом не было и не могло быть.

Снова стало муторно и тяжело, и Шульдих мрачно осклабился.

— В общем, ни к чему мне эти ваши техники, методики. У меня в национальном характере тушеная капуста с копчеными лопатками.

— О твоем народе это ничего хорошего не говорит. Гайдзины вообще не умеют наслаждаться, зато с тупой самоуверенностью учат всех, как это надо делать, — выговорил Абиссинец. Он посмотрел на телепата и поймал его холодный, злой взгляд. «Он никогда не поймет меня. А я его», — подумал Ран, чувствуя отчуждение и одиночество.

— Именно, Абиссинец, так и есть, — кивнул Шульдих с ухмылкой. «Зачем я здесь? — в который раз спросил он себя. — Фудзимия мне никто».

В спальне повисла тишина. Бывшие любовники не смотрели друг на друга. Телепат изучал потолок, а Ран повернулся к окну, за которым мягко набирал силу день. Из комнаты было видно, как на тротуаре девочки играли в веревку — две крутили, две прыгали. Их маленькие ноги двигались с удивительной скоростью, косички весело подскакивали, на лицах застыло выражение взрослой сосредоточенности. «Я бы хотел снова стать ребенком, — подумал Ран, — жить детскими проблемами, в простом мире. Ни за что не отвечать, ничего не бояться».

— Шульдих, мне нужно поспать, — сказал он и встал. Пора было прервать затянувшееся молчание. — А тебе не мешает принять душ. Пока я буду спать — никуда не выходи.

— Слушаюсь, — бросил Шульдих. Он не стал спорить, хотя исполнять приказы Абиссинца не собирался.

«Ты куда?» — мысленно окликнул он Абиссинца.

— Лягу в гостиной, — ответил тот и вышел.

Шульдих остался один. Покончив с остатками торта, он уставился в стену. Стена была обычная, совершенно ничем не отличавшаяся от трех других, и разглядывать ее скоро наскучило. Да и ненужные мысли лезли в голову: о том, что Абиссинец скоро вышвырнет его к чертовой матери, о том, что Шульдих будет этому даже рад. У него никак не получалось поладить с Фудзимией, вернуть те чувства, которые он когда-то испытывал к японцу. Тот все делал не вовремя и не так.

Через десять минут телепату окончательно надоело разглядывать комнату, и он решил принять душ. Схватив с кровати новое полотенце, халат и щетку, Шульдих отправился мыться. Ванная была небольшая, но светлая, с маленьким окном, через которое видно было качели на заднем дворе и запущенные кусты шиповника. Дав себе слово обязательно покататься, Шульдих разделся и включил воду погорячее.

Грея ладони под колючими струями, он старался расслабиться, успокоиться, и ему вроде бы удалось. «Все не так плохо, — убеждал он себя, — я поел, выспался, помылся, если что — Абиссинец поможет». Выключив воду, Шульдих наскоро вытерся и вернулся в спальню.

В комнате было душно. Телепат распахнул окно, и помещение наполнили звуки улицы: лай собаки, смех соседских девчонок, музыки из фургона мороженщика. Улыбнувшись, Шульдих вдохнул поглубже прохладный воздух. Ему даже стало весело и захотелось покричать, спеть — сделать что-нибудь безумное. Тихо напевая, он улегся на кровать, но скоро странное беспокойство начало одолевать его. Все больше нервничая, телепат следил за тем, как по стене ползает толстая муха. Исследовав поверхность, она снялась с места и с жужжанием перебралась на тумбочку. Схватив упаковку от зубной щетки, телепат размазал муху по пластику. Несмотря на всю мушиную скорость, он оказался быстрее. А может, виновата осень, и муха попалась сонная. Шульдих ухмыльнулся и швырнул упаковку на пол. Он завидовал мухе. Она-то сдохла, а он еще жив. Тоска скрутила его, еще хуже, чем раньше. Сейчас, когда физическая боль ушла, вернулась боль другая, лишавшая сил. «Как приятно было бы умереть, — подумал телепат, вставая и начиная бродить по спальне. — Тогда все сразу закончилось бы, и стало спокойно. Почему бы кому-нибудь не пустить мне пулю в лоб? Или не всадить нож в спину? Черт побери, Кроуфорд, почему тебя нет? Почему я еще здесь? Я хочу перестать чувствовать». Комната давила, все вокруг казалось чужим, безликим, захотелось вырваться, оказаться там, где будет хоть что-то родное. В каком-то безумном порыве Шульдих решил сейчас же отправиться на Пятую авеню, туда, где два года жил с Кроуфордом. В спешке нацепив первое попавшееся под руку, он вышел в коридор. Несколько быстрых шагов по ковру, лестница. Внизу он остановился. Убедившись, что Абиссинец спит, Шульдих накинул старую куртку и вышел на улицу.

Вокруг сиял, как золотой доллар, глупый пригород. Солнце лежало повсюду — на ровных газонах, на желтых листьях дубов и вязов, росших вдоль тротуара, на гладких крышах и белых подоконниках. Сверкало в алюминиевом руле детского велосипеда и в застоявшейся в водостоке луже. Только Шульдиху было плевать. Он пошел по улице, сам не зная, куда идет. Пальцы привычно перекатывали в кармане пузырек с таблетками. Увидев такси, телепат поднял руку. Ему нужно было срочно добраться до Пятой, просто увидеть тот дом.


В такси он смотрел в окно, но ничего не видел. Внутри все горело нетерпением — быстрее, быстрее, быстрее. Ему не могли помешать даже пробки, даже пристававший с разговорами водитель. Шульдиху показалось, что они доехали мгновенно.Отыскав за подкладкой куртки деньги, он расплатился.

Выбравшись из салона, телепат захлопнул дверцу машины, сделал несколько шагов и остановился. Больше не нужно было спешить — он приехал. Вот тот самый дом — из серого камня. Тот самый подъезд с колоннами. А вот и окна, в которые Шульдих смотрел в последний день перед отлетом в Японию. Окна, перед которыми Кроуфорд сказал ему то, чего Шульдих ждал долгие годы, и сказал лишь затем, чтобы усыпить его бдительность. Да, здесь, в Нью-Йорке, бывшие Шварц жили как-то сонно, странно, словно супруги со стажем. Ходили в супермаркет, решали, что должны купить, что планируют приготовить. Глупые мелочи, быт составляли смысл их жизнь. Телепату стало не по себе. Здесь все осталось как раньше, знакомое до оскомины, как будто он вернулся в прошлое.

Шульдих сделал то, что хотел — увидел дом, и мог теперь вернуться, однако он не спешил. Оглядевшись, телепат перешел дорогу и побрел вдоль живой изгороди Централ парка. Все вокруг казалось ему далеким, словно он находился внутри прозрачной сферы. В парке в этот час народу было много, люди радовались тихому, теплому дню. Но Шульдих не мог прикоснуться к их радости. Она как будто текла мимо него. Внутри стало маетно. Безотчетная тревога заставляла его двигаться, не сбавляя шаг, по давно знакомому маршруту. Телепат не понимал, зачем и куда идет, почему до сих пор не поймал такси и не вернулся в Ривердейл. Как будто невидимый аркан держал его около злополучного дома, не давая отойти слишком далеко. Шульдих думал, но не находил ответа. В голову лезли воспоминания, хотелось забыться, лечь на газон, смотреть в чистое, синее небо и не вспоминать, но телепат продолжал свою странную прогулку, как будто боялся, что, уехав, потеряет последнюю опору, последнюю связь с прошлым.

Листья кружились и падали на тротуар. Шульдих давно свернул в парк, шел быстро и сам не заметил, как оказался на берегу озера. Он опустился на скамейку и огляделся. Здесь царила тишина, народу толклось меньше, чем у Музея. На соседней лавке обжималась влюбленная парочка. Шульдих смотрел на них так пристально, что патластый парень оторвался от черногубой подружки.

— Что надо? — спросил он с равнодушной подозрительностью.

Еще вальяжней развалившись на скамейке, Шульдих оскалился.

— Че надо? Проблемы? — повторил парень.

«Какой-то псих», — подумала девчонка.

Телепат вдруг люто возненавидел их обоих. Что они понимают в жизни со своим никчемным счастьешком? Чем они заслужили возможность сидеть тут и миловаться? И почему он не заслужил? Он куда больше пережил, он заработал право быть счастливым. Но вот он сидит тут, смотрит на них и хочет сдохнуть. Так пусть и они лишатся своего незаслуженного счастья. Шульдих, наплевав на хрупкость щитов, сделал внушение.

Парень резко развернулся и ударил девчонку по лицу. Шульдих успел увидеть это, прежде чем виски пронзила боль. Он запрокинул голову и уставился вверх. В вырезе желто-красных листьев синело небо. Ни одна ветка не шелохнулась — погода выдалась на удивление безветренная. Злоба постепенно угасала. Девчонка раскричалась и убежала. Парень направился за ней.

И вдруг как будто что-то теплое и нежное скользнуло от копчика по позвоночнику вверх — что-то, похожее на ментальное касание. Такое знакомое. Шульдих вскочил, паника, смятение, надежда смешались, сбивая с толку.

— Кроуфорд? — выдохнул он, озираясь. Никого, но ощущение не исчезало, а росло, заполняя безумной уверенностью — вот для чего Шульдих шатался тут битый час. Именно этого он ждал, приходя каждый день на развалины дворца — прикосновения телепатического сигнала.

Телепат пошел по дорожке, продолжая оглядываться. Ощущение стало таким сильным, таким четким, что, казалось, еще немного, и Шульдих ухватит нитку, вытянет, вернет все то, что потерял.

Но ощущение вдруг пропало. Было и исчезло, словно никогда не появлялось. Шульдих остановился. Он снова очутился в одиночестве, беспомощный и слабый. Люди занимались своими делами, не замечая его

«Шульдих, — раздался в голове холодный голос Абиссинца. — Я просил не выходить? Какого черта ты вышел?»


То, что в доме никого нет, Ран понял сразу, как только открыл глаза. Он встал и поднялся наверх, в спальню. Пусто, как он и думал. Окно открыто, кровать не заправлена, на полу — коробки с бельем, джинсы, полотенце, на журнальном столике — пустая тарелка. Шульдих ушел.

— Идиот! — процедил Ран. В нем одновременно всколыхнулись злоба и страх. Ран надеялся, что телепат будет слушаться, раз обратился за помощью, и непоследовательность бесила. Но одновременно японец боялся, что Шульдих пожалеет, что пришел к нему, и исчезнет. Неужели это случилось так скоро?

Ран спустился вниз, надел пальто и вышел во двор. Все так же не по-осеннему ласково светило солнце, согревая тихую улицу. С холодной отстраненностью Ран отметил, что девочки с веревкой теперь играют у дома напротив, что ветра совсем нет и становится жарко.

«Шульдих, — мысленно процедил он. — Я просил не выходить? Какого черта ты вышел?»

«Выспался?» — донесся в ответ гнусавый, глумливый голос.

«Ты где? — спросил Ран. Злоба горела в груди красными углями, хотелось найти телепата и врезать ему. — Я заберу тебя».


«Тоже мне нянька. Сам доберусь», — фыркнул Шульдих, оглядываясь. Ему не хотелось сейчас видеть Абиссинца. Тот зол, сразу понятно: начнет отчитывать или, чего доброго, ударит. А телепату нужно было остаться одному, подальше от чужих мыслей и чувств.

«Я спросил — где ты», — повторил Абиссинец.

«Подъезжай к дому девятьсот тридцать девять на семьдесят шестой улице между Пятой и Медисон», — все-таки ответил Шульдих.

Путь обратно казался бесконечно длинным. Сил совсем не осталось, ноги отяжелели и не желали двигаться быстрее, как во сне, когда пытаешься убежать и не можешь.

Абиссинец, конечно, уже был на месте. Его серебристая машина словно светилась на солнце, того гляди сорвется с места и взлетит. Забираясь в салон, Шульдих кожей чувствовал его гнев.


Как только дверь порше захлопнулась, Ран развернулся к телепату.

— Куда тебя понесло? Я просил тебя не уходить, — глядя Шульдиху в лицо, холодно сказал он.

— Отвали, — ответил тот равнодушно, словно Ран — ленивая осенняя муха у него перед носом.

Стиснув зубы, Ран отвернулся. Его слова для Шульдиха ничего не значили, и это особенно оскорбляло.


Шульдих молча смотрел в окно, стараясь закрыться от мыслей Абиссинца. Тот все равно не мог ничего изменить. Вот Кроуфорд не стал бы церемониться, Кроуфорд нашел бы верные слова, встряхнул бы его, прекратил истерику в зачатке, поставил на место холодным: «Я предупреждал». Но Фудзимия — не Кроуфорд.


Ран смотрел на дорогу, стараясь сдержать гнев, и неожиданно в зеркале заднего вида заметил знакомое лицо. Этого человека он видел вчера у ресторана, у книжного магазина. «А еще, — внезапно вспомнил Ран, — видел его в аэропорту». Тот самый лысоватый мужчина, который складывал и разворачивал рекламный листок. Теперь не оставалось никаких сомнений — за ними следят.

Ран перестроился в соседний ряд, сбрасывая скорость и пропуская подозрительный бьюик. Нужно было срочно что-то предпринять. Прикинув варианты, Ран принял решение. «Слон. Надо связаться со Слоном, — подумал он. — Как можно скорее». Он не допускал мысли, что слежка связана с его работой — Босх не допустил бы подобного просчета, но тогда почему они ничего не предпринимают?


Шульдих почувствовал, что настроение Абиссинца изменилось. Таблетки подавляли дар, но на коротком расстоянии читать было легко. «Следят? Розенкройц», — пронеслось в голове. Шульдих вопросительно взглянул на Абиссинца.



* * *



День обещал быть долгим. Я снял очки и протер линзы. Пора было приниматься за дела. Я бродил по квартире, собираясь выйти в город, одновременно пытаясь просчитать, какие еще сюрпризы приготовило мне будущее, тщательно притворяющееся прошлым. Время от времени я бросал рассеянные взгляды на экран, чтобы быть в курсе происходящего в доме Фудзимии. Но мысли о состоянии собственных паранормальных способностей сейчас занимали меня гораздо сильнее. Честно говоря, в нынешнем состоянии я с трудом мог сообразить, отчего дар упорно не желает показывать мне то, что произойдет. Старый Бланк, один из шишек Розенкройц, был прав — игры со временем никогда не доводили до добра. В принципе, видения в жизни не позволяли предотвратить событие, а всего лишь давали возможность смягчить его последствия, подготовиться. Обычно этого хватало, чтобы остаться в живых, о своей сохранности мы всегда заботились сами. Но какую пользу можно извлечь из того, что произошло много лет назад? Из того, что уже не изменить, даже если суметь туда вернуться? Был ли я не прав, вопреки всем своим предчувствиям связавшись с тем, кого следовало предоставить его собственной судьбе? Где, а точнее, когда я совершил ошибку?

На экране Фудзимия наблюдал за тем, как Шульдих меряет принесенные ему вещи. Честно говоря, закрепившаяся за Шульдихом привычка одеваться броско и ярко, не заботясь о том, подходит ли ему та или иная вещь, начинала изрядно утомлять. Никакие доводы в пользу того, чтобы подбирать гардероб, хотя бы немного руководствуясь не только собственными желаниями, но и правилами хорошего тона, на телепата не действовали. Впрочем, как всегда, с тех пор, когда он начал тратить заработанные деньги самостоятельно. Глядя на скромные цветовые решения выбранных Фудзимией вещей, я втайне порадовался. Так он будет привлекать к себе гораздо меньше внимания, чем я предполагал, и, возможно, обеспечит нам хотя бы минимальную передышку, но особо на это рассчитывать не стоит.

Проверив кредитки и оценив состояние счетов — для этого пришлось отдельно связываться с банком — я решил, что стоит не только пополнить запасы провианта, но и купить кое-что из вещей. К примеру, полотенца в ванной были совершенно неудовлетворительного качества и всего один комплект, а новых постельных принадлежностей не было вовсе. На эту мысль меня натолкнула подушка необычной формы, которую вертел в руках Шульдих. Полки холодильника тоже сияли чистотой и стерильностью, что не прибавляло мне хорошего настроения. Я вспомнил, что так и не поел. Решая, что перекусить удобнее всего в кофейне у Джорджа, в паре кварталов отсюда, я достал с полки джемпер, чтобы не тратить время на выбор и приведение в сносный вид рубашки. Продолжив инспектировать квартиру, попутно отметил явно недостаточное количество вешалок в шкафу, куда я отправил свой скудный гардероб, уж не говоря о том, что не было ни крема для обуви, ни одежной щетки.

Список покупок рос с каждой секундой, фактически, я был готов к тому, чтобы уйти, ждал только звонка из агентства, чтобы не обсуждать вопрос на ходу. Еще утром я отправил им заказ на предоставление услуг горничной. По идее, квартиру убирать можно было бы самому, но будет ли для этого время?

Все утро я внимательно прислушивался к себе — не почувствую ли я необходимость обратиться к провидению? Ничего такого не было. Тем не менее, стоило мне немного сосредоточиться, и виски начинало привычно ломить, так что спонтанность появления видений, кажется, преодолена. Я могу их вызвать. Но какой смысл в том, чтобы видеть то, что ты не можешь, а главное — не хочешь менять. Сейчас я не готов отказаться даже от одной минуты своего прошлого с Шульдихом. Пока не готов. Что же, черт возьми, я должен понять?

На минутку я присел в кресло перед монитором. Фудзимия, серьезный и раздраженный, но умело это скрывающий, пытался командовать телепатом, потом, наверное, поняв бесплодность этих попыток, оставил Шульдиха в покое и вышел. Минуту спустя я наблюдал, как он устраивается на диване в гостиной, предпочтя оставить спальню в распоряжении телепата. Не доверяет себе или просто старается быть вежливым? Зря он так, Шульдих плевал на его деликатность.

Оставшись в одиночестве, Шульдих принялся за еще один кусок сладкого. Казалось, что жевал он с аппетитом, но я слишком хорошо его знал, он снова выглядел почти жалко. Я видел глубокую складку между бровями, когда он поворачивался лицом к камере, и опухшие тяжелые веки. Отложив тарелку, Шульдих прошел по комнате, вероятно придумывая себе занятие. Ненадолго задержался у окна, потом снова замер, уставившись в пространство. Лучше бы он поспал. Подмывало схватить трубку, набрать номер Фудзимии и приказать ему отдохнуть. Моего приказа он не посмел бы ослушаться. Ведь это так просто — приказать. Так приятно — снова почувствовать свою власть над ним…

Я успел удивиться тем ощущениям, что на меня навалились, когда телефонный звонок вернул меня к более насущным проблемам, чем состояние собственных нервов. Решив вопрос с уборкой и прачечной, я поднялся и направился к выходу. Если я правильно оцениваю ситуацию, то примерно ясно, как эти двое проведут ближайшие несколько часов. Фудзимия на диване видит уже десятый сон, а Шульдих, надеюсь, не совсем отчаялся, и выйти из дома один не решится. Отпирая замок, я глянул в зеркало в прихожей. С кривой, будто приклеенной улыбкой, сверкая стеклами очков, на меня смотрел из стеклянной глубины взъерошенный седой мужчина. Признав, что выгляжу ужасно, я пожал плечами и толкнул тяжелую стальную дверь. Закрываясь, она хлопнула за спиной неожиданно громко, я вздрогнул и подавил желание вернуться обратно в квартиру, к заветной картинке на мониторе. Мысленно обругав за ребячество, тем не менее, позволил себе еще несколько минут передышки, спустившись вниз по лестнице, вместо того, чтобы воспользоваться лифтом. Ровно три минуты спустя я оказался на шумной улице.

Что бы ни происходило в мире, Нью-Йорк всегда остается самим собой. Дойдя до края тротуара, я, голосуя, поднял руку. Несколько секунд спустя, взвизгнув тормозами, желтое такси остановилось точно напротив. Я забрался в салон. Водитель влился в поток машин, прибавил газу и, не обращая внимания на предупреждающий сигнал светофора, пролетел перекресток. Он быстро вез меня через Гринвич Вилладж и дальше, по направлению к восьмой авеню, до ближайшего ВолМарта, одного из самых крупных гипермаркетов, где за один раз легче всего было сделать все необходимые покупки. Под какие-то восточные напевы молчаливо-сосредоточенный таксист яростно крутил баранку, а на заднем сидении я грустно улыбался сам себе и смотрел в окно. Да, шоппинг — не самое лучшее времяпрепровождение, но особого выбора у меня не было.

Даже в середине сентября, в будний день, Большое Яблоко все еще остается одним из тех городов, где количество жителей приравнено к количеству автомобилей. Несмотря на по-осеннему прохладный воздух, дышать уже было нечем. В липком мареве мимо торжественно проплывали желтые светофоры, словно ажурная паутина, с домов свисали переплетения пожарных лестниц, которыми никто никогда не пользуется, кроме киношных злодеев из дешевых ужастиков, оставались позади затейливо оформленные витрины дорогих бутиков и не менее вычурные вывески знаменитых на весь мир ресторанов и баров. Брусчатка под колесами автомобиля напоминала о себе мягкой вибрацией, но после выезда из исторического центра ее сменило гладкое асфальтовое покрытие. Кондиционированный воздух в машине постепенно вытеснял из легких воспоминание об удушливом смоге. Глядя в окошко такси, я с облегчением сознавал, что за мое отсутствие здесь город практически не изменился. Восточный Мидлтаун, хоть и гораздо более современный, чем Сохо, но тем не менее остающийся частью Манхеттена, с успехом сочетал в себе и американскую демократичность и утонченность старушки Европы. Я поймал себя на том, что еще немного, и я загрущу о том времени, когда мы жили здесь только вдвоем, после того, как Шварц перестали быть самими собой. У нас были только Нью-Йорк, работа и общество друг друга. Как же давно это было...

ВолМарт встретил меня неизменной ярко-белой вывеской на синем фоне с красной полосой, бессмысленным столпотворением в местах распродаж с десятипроцентной скидкой и кассирами в непременных накидках с нарисованной на них дурацкой желтой рожей: «Купи сейчас и не прогадаешь». Старательно, одну за другой я обходил все секции магазина, избегая только детских и женских товаров, которые, судя по обилию рекламных плакатов и количеству покупателей в них, предлагали самые значительные скидки. Последовательно, в соответствии со списком загружая самую большую тележку, которая только нашлась. Одежда: самый короткий перечень, ограниченный трикотажем и носками, товары для дома: комплекты белья, пакеты с полотенцами, нетяжелые, но объемные, принадлежности для бритья, душа, домашние тапки и прочие полезные или просто нужные мелочи. Толкая заполненную доверху тележку, я направился к менеджеру, чтобы заказать доставку. Я был без машины, в которую при желании все это можно было бы загрузить, а запихивать свой скарб в такси мне не хотелось. Кроме того, помня о том, каким я увидел себя в зеркале, стоило бы зайти еще в одно место — парикмахерский салон. И заняться этим я решил безотлагательно. Но предварительно зашел в продуктовый отдел и загрузил еще одну тележку, так, чтобы в ближайшее время мне не пришлось вздыхать, глядя на пустые полки холодильника. Вручив менеджеру и ее, я с чувством выполненного долга покинул этот приют сумасшедшего Гермеса и пешком отправился в сторону Парк авеню, там, в одном из подвальчиков на Пятьдесят седьмой улице, держал куафёрское заведение Би-Бой Нэндсом. Если ничего не изменилось, то стрижку и прочие процедуры я был склонен доверить именно ему. Даже если сам Нэндсом не помнит меня, но если в его салоне все осталось по-прежнему, то за определенный процент он примет меня без модной нынче записи. Да и мастера в его салоне знают свое дело. Особенно слащавый Мик. Как бы он ни кривлялся и ни манерничал, а денежки Мик за свою работу получает не зря. После его стрижки прическу можно подновлять не чаще раза в месяц, это гораздо удобнее на первый взгляд, чем может показаться. Хотя Шульдих не очень-то жаловал это заведение, его никогда не волновала практичность стрижки, гораздо важнее было внимание к его персоне. Если раз в две недели он не посещал какой-нибудь модный салон, то у него неудержимо портилось настроение. Да и полки в ванной вечно ломились от каких-то пузырьков и тюбиков. Заметив, что телепат потерял к какому-то средству интерес, я иногда выбрасывал даже полуиспользованные флаконы, и их место тут же занимали другие. Ох, Шульдих, что же с тобой происходит? Фудзимия вряд ли будет баловать тебя новым бальзамом. Может быть, моя беда в том, что я слишком отчетливо помню это: волосы, чисто вымытые, блестящие после какого-нибудь Беттер Плант, не хуже шелка скользящие сквозь пальцы или в беспорядке разметавшиеся по подушке. Черт, я превращаюсь в тряпку! Нельзя об этом думать сейчас!

В салон я спустился по истертым каменным ступеням. Сидя в кресле Мика, я второй раз за день посмотрел на себя в зеркало и отвел взгляд — мне не хотелось видеть себя таким. За моей спиной Мик, прищелкивая языком и ножницами, тоже без особого удовольствия разглядывал мое отражение. Было видно, что он не восторге от того, как я выгляжу. Сам он за это время тоже не помолодел и явно был рад моему возвращению. Он покачал головой, а я виновато улыбнулся и пожал плечами, мне было приятно, что он меня вспомнил. Выслушав длинную напевную тираду о том, во что превращают себя люди, которые перестают пользоваться его услугами, я согласно кивал в ответ на каждое слово. Мик определился с фронтом работ и отвел меня к креслу-раковине. Правда, в этот раз одной стрижкой не обойтись, кажется, он вознамерился покрасить мне волосы. Я не стал возражать, это и к лучшему. Прежде чем вплотную заняться выяснением обстоятельств, приведших нас с телепатом в Нью-Йорк, следует немного подкорректировать внешность.

Почти в исступлении, спустя бесчисленное количество чашек кофе, печенья, пару липких пирожных (есть все таки хотелось) и около трех часов, проведенных в обществе не прекращающего ни на секунду болтать старого Мика, я выбрался из салона на свежий воздух. Пережив бесконечные массажи головы, маникюр, педикюр и даже маску, я разглядывал то, что в итоге у нас получилось. Признаться, все стало гораздо лучше. И я в прямом смысле чувствовал себя другим человеком. Цвет волос из неопрятно-седого стал нейтрально-каштановым, челка не лезла в глаза, а на затылке пряди были слегка длиннее, чем я привык, но так было даже лучше. Дальше следовало избавиться от очков, вечных классических костюмов и снова вернуться к правильному английскому выговору, не забывая добавлять в речь всяческие американизмы. В голове вырисовывался более или менее сносный план действий. И в первую очередь следовало найти аптеку, чтобы подобрать соответствующие контактные линзы. Я огляделся. В пылу рассуждений я не заметил, как ноги сами привели меня к Пятой авеню: обычно этим маршрутом после парикмахерской я и возвращался домой, лучше сказать, в наш старый дом на углу Пятой авеню и Уолл-стрит. А сейчас-то я что там забыл? В недоумении я глядел на дорожный указатель. А ведь я почти пришел: если сейчас свернуть с Парк авеню и пройти еще два квартала, то прямо передо мной и будет наш дом. Не устаю себе удивляться. Как больной облезлый кот, притащился на старое пепелище. Нет, так не пойдет. Так что вместо того, чтобы свернуть направо, я перехожу улицу и отправляюсь в Централ парк. Четверг ли, суббота — здесь почти всегда многолюдно. Молодежь на роликах, парочки, рассевшиеся на траве, группы студентов — здесь неподалеку Университет. И как чудо среди белого дня, я вижу никем не занятую скамью, ноги отказываются идти дальше, и я со вздохом опускаюсь на нее. Это происходит очень вовремя, потому что через несколько минут меня накрывает очередное ретро-видение. И я почти с благодарностью погружаюсь в него.


В составе экзаменационной комиссии сидеть не очень-то весело. Это утомительно — слушать, какой бред несут временами выпускники, лишь бы экзаменатор не задавал дополнительных вопросов. Группа выпускников-телепатов за полгода сократилась почти на треть. Нервное напряжение, постоянная угроза не сдать очередной предмет, давление на разум со стороны сотен таких же нервничающих учеников, как и они сами. У тех, кто остался, щиты трещат, но пока держатся, слава богу — Шульдих в их числе.

Как и ожидалось, легче всего ему было справиться с экзаменом по телепатии. Ему досталось внушение через препятствие первой, второй и третьей степени. Объект рядом, на большом расстоянии, за стеной. В подопытных кроликах недостачи нет. Иногда я спрашивал себя, каково это: видеть перед собой в качестве объекта задания твоего вчерашнего одноклассника, смотреть на него, ощущать пустоту его разума и знать, что рано или поздно ты тоже будешь таким. Сдано. Не известно, кто почувствовал большее облегчение, я или он, когда вышел с полигона на свежий воздух. Ничего, привыкнет. Стрелковое оружие, взрывное дело, физическая подготовка — одни из самых легких, я даже не стал на них приходить. Потом заберу оценочные ведомости в деканате. Перед отъездом дел и так хватает.

Лично присутствую только на зачете по теории общей классификации паранормов. Рыжий подросток, увидев за столом меня, сначала нервно скалится, потом заметно бледнеет, а еще через секунду робко улыбается. Кажется, что он не в себе. Тем не менее, отвечает быстро и уверенно, но все время теребит в руках бесполезную ручку. Опрос устный, писать не разрешается. Экзаменаторы, которым за прошедшую неделю эта бесконечная игра в вопросы и ответы уже успела наскучить, произносят дежурные фразы, слушают развернутые и не очень ответы. Я молчу, свой вопрос так ему и не задал. Наконец, произносится сакраментальное: «Вопросов больше нет? ... Свободен», — телепат замирает, недоуменно, испуганным олененком смотрит на меня и только после разрешающего кивка с моей стороны вылетает за дверь. Этот последний. Ректор скрипя зубами ставит в оценочную ведомость «удовлетворительно», мы все расписываемся и расходимся по своим делам с заметным облегчением. Учителя тоже люди, и им надо отдыхать, даже если они паранормы. На выходе из помещения декан придерживает меня за локоть.

— Вы не передумали? Уверены, что он вам подходит?

Моя очередь удивляться. Что за странные вопросы, мне казалось, что решение о передаче его в мое подчинение уже принято, или появились какие-то новые обстоятельства, о которых я ничего не знаю? Декан не стал бы спрашивать зря. В данный момент мне ничего не остается, как кивнуть.

— Хорошо, — декан снова вздыхает. — Увозите его. Документы почти готовы.

Я уже открываю рот, чтобы спросить, в чем дело, но вижу, что продолжать разговор бессмысленно, мне никто ничего не скажет. Широкая спина декана уже скрывается за поворотом коридора. Что же, будем разбираться на месте. Через два часа я назначил встречу телепату и его куратору все в том же кафетерии. Осталось только составить характеристику, согласованную с куратором, и забрать из канцелярии документы, удостоверяющие личность Шульдиха, и можно уезжать. Дом уже подготовлен.

Сводный аттестат и оценочный лист паранормальных способностей подростка у меня с собой. Я решаю ознакомиться с ними еще раз, хотя и так почти помню их наизусть. Но возможно, есть что-то, что я упустил. Разговор с деканом никак не выходит у меня из головы. Однако интуиция подсказывает мне, что с телепатом команда будет работать намного эффективнее, чем без него. Задачи, которые будут ставиться перед моей группой, хотя и допускают физическое уничтожение объекта, но все же будут связаны с тем, чтобы получать определенные сведения, а в таком деле без соответствующе одаренного паранорма обойтись сложно.

Итак, что мы имеем на данный момент: телепат второй категории, с природными щитами, устойчив к внешним факторам воздействия, адекватен, знания профилирующих предметов в целом сданы на «хорошо», про общеобразовательные предметы почти ничего не сказано. Почему? Ну да ладно, кажется, он что-то плел про то, что учится быстро. А вот сведения из личного дела не радуют. Более того, не самым приятным сюрпризом стало то, что Шульдих оказался малолетним преступником и в Розенкройц был доставлен прямиком из колонии для несовершеннолетних. Вряд ли доказанное обвинение в краже и попытку убийства можно отнести к смягчающим обстоятельствам. А вот, пожалуй, про обучаемость он не врал — за полгода он вполне сносно освоил практически все технические предметы. Единственно, сколько простоят его щиты? Пять, десять лет? А потом искать нового паранорма? Хотя, похоже, отступать некуда. Он уже практически мой.

Дверь распахивается, и вошедший Шульдих сияет как начищенный пятак. Даже Нойман и тот идет за ним, гордо выпятив впалую грудь. Ничего не скажешь — прекрасная пара. Наверное, я слишком сильно поморщился, потому что Шульдих немного сник. Улыбка перестала быть столь лучезарной. Нойман, не дойдя до нашего столика, уселся за стойкой и, не дожидаясь нашего заказа, попросил себе кофе. Стол, за которым сидел я, сегодня был пуст, не считая груды бумаг, которые надлежало заполнить, чтобы подготовить Шульдиха к отъезду.

— Ручка с собой есть? — в кои-то веки есть повод не делать одному всю бумажную работу.

— Зачем? — Шульдих весь подобрался, как если бы почувствовал опасность. Словно я спросил о чем-то, что могло представлять для него угрозу. Мне не понравилось то, как он насторожился.

— Нужно заполнить эти формы, закрыть личное дело, и тогда мы сможем уехать.

Объяснение его удовлетворило, но настороженность никуда не исчезла, и он пробормотал: — Нет.

— Тогда возьми мою, — я протянул ему запасную.

Шульдих принял ее так, словно я протянул ему чашу с ядом, а не вполне безопасную ручку.

Подтолкнув ему пару бланков, я распорядился: — Ты пишешь эту форму, да смотри не ври. После того, как закончишь вот с этими бумагами, можешь идти собираться, и завтра с утра мы уедем. В Берн. Там будет наша первая база.

Шульдих снова заулыбался, но его радость заметно уменьшилась, стоило ему обратить свой взор на бланки. Несколько секунд он сосредоточенно пыхтел, потом начал что-то писать. Быстренько заполняя остальные документы, я не сразу обратил внимание на то, что от него идет волна неуверенности, и чем дальше, тем сильнее.

Нойман, от которого всего-то и требовалось только поставить подпись в акте о том, что он передал телепата под мою ответственность, на своем месте вжал голову в плечи и старался вообще не смотреть в нашу сторону. Я прекратил писать. Шульдих поднял голову, в глазах стояли слезы, и я был готов поклясться, что он мысленно простился со своей завтрашней поездкой, потому что телепат был в отчаянии. Я это чувствовал.

— В чем дело? — я забрал у него листок и ужаснулся. Почти в каждом слове была ошибка, в некоторых — по две. Корявые буквы расползались в разные стороны, как полусгнивший забор в сельской глуши. У меня не было слов. В ту минуту я и правда не знал, что ему сказать, настолько сам факт был ошеломительным.

— Черт возьми, — прохрипел я. — И как ты все это объяснишь?

Понятно, что ответа я не дождался. Очень хотелось как минимум закричать на него, но я сдержался. И что я буду делать с этим полубезграмотным ребенком? Пусть он хоть трижды талантливый телепат. Потом я выпрямился. Мое поведение было не достойно.

Я молча смотрел на телепата. В синих, как весеннее небо, глазах плескалось раскаяние. Такое искреннее, что в пору было хвататься за голову. Я так с ума сойду. Как может человек, сдавший все экзамены, быть таким... таким... У меня даже не было слов, чтобы описать это. Видя мою реакцию, Шульдих ощетинился:

— Я же сдал всё. Ты обещал, что заберешь меня, если я все сделаю! Я сделал, я…

Телепат вскочил с места, стул сзади него едва не опрокинулся.

— А ну сядь, — голос повысить все-таки пришлось. Не хватало еще выслушивать истерики, подобные этой. Подросток быстро плюхнулся на свое место.

— А сразу ты не мог мне сказать, что ты практически не умеешь писать? — Я перевел дух, голос наконец-то пришел в норму.

— Но я же сдал всё остальное... — он упрямо твердил свое.

— Та-ак. А что у тебя по другим предметам? Которые ты не сдавал. Математика? Считать ты тоже не умеешь?

— Умею, — буркнул он, вспыхивая. На скулах разливались два ярких пятна.

Я не поверил.

— Чего там я еще хотел... Английский?

Пара самых обычных фраз об имени, роде занятий и возрасте. Он несколько долгих секунд молчал, видимо, соображая, что надо сказать, потом выпалил ответ. Меня передернуло. Произношение было ужасным, но как ни странно, фразу он построил правильно. Мне казалось, что впереди, в черном и мрачном туннеле безысходности замаячил лучик света.

— Что мне с тобой делать?

— Забери меня!

Не знаю, что произвело на меня большее впечатление: его сжатые в кулаки руки или отчаянье, с которым он произнес эту фразу.

— Убирайся, — на мгновение он замер, казалось, что я слышу стук его сердца, что оно вот-вот прорвет грудную клетку. — Иди, собирай вещи. Завтра в девять утра у главного входа. И не дай тебе бог опоздать хотя бы на секунду.

Последнюю фразу я говорил уже в рыжий затылок. У стойки Нойман оторопело смотрел ему вслед.

— Идите сюда, герр Нойман. Для вас есть работа, — сказал я уже куда спокойнее.


Легкий ветерок овевает мое разгоряченное лицо, с того момента, как я присел на лавку, прошла, может быть, от силы пара минут, но сердце продолжает колотиться так, словно я все еще сижу за столиком кафетерия и разглядываю каракули, нацарапанные Шульдихом. Когда на следующее утро я подъехал к крыльцу, чтобы забрать нового члена команды, он уже был там. В видавшей виды джинсовой куртке, с полупустой сумкой, он прятал лицо в высокий воротник и занавешивался длинными волосами.

Когда я вышел из машины, чтобы поставить его сумку в багажник, то с недоумением созерцал подбитый глаз и несколько царапин на скуле. Надо думать, что остальные повреждения закрывала одежда. Спросить, в чем дело, было не у кого. Провожать его никто не вышел. Даже куратора не было поблизости, что было вопиющим нарушением его должностных обязанностей. Мы сели в машину, и слово за слово я вытянул из Шульдиха подробности. Его избили ночью, потому что несдержанный телепат умудрился похвастаться своим одногруппникам, что будет работать вне этих стен, в своей собственной команде. Подростки, озлобленные тем, что большинство из них так и не сможет покинуть Розенкройц, в отместку попытались изувечить его.

Только благодаря своей природной быстроте и закалке, которую он получил в колонии, Шульдих сумел избежать тяжелых травм. Остаток ночи он провел в ванной комнате, закрывшись на защелку. На шум потасовки не пришел ни один взрослый. Как тот Шульдих, которого я увидел в доме Фудзимии сутки назад, похож на подростка, съежившегося на сидении моего автомобиля в то давнее утро. Этот потухший взгляд и усталая обреченность. Тогда, в прошлом, я ничем не мог помочь ему, даже если бы что-то предвидел. Смогу ли помочь сейчас? Сумею ли? Успею ли?

Меня заливает такое яростное желание увидеть его, прикоснуться, обнять хотя бы на секунду, что я почти физически чувствую его присутствие. Успеваю уловить вспышку радости в его сознании, от того, что он нашел то, что искал, а через мгновение контакт прерывается. Словно ничего и не было. Напряженно вслушиваясь в наступившую ментальную тишину, я замираю. Неужели он где-то рядом? Вскакиваю со скамьи и быстро иду к ближайшему выходу из парка, матеря себя последними словами. Надо было идти домой, а не разгуливать возле старого дома. Пока добираюсь до дороги, где бы я смог поймать такси, вдергиваю в ухо передатчик. Так и есть — двигатель включен, и Фудзимия куда-то едет. Он вслух разговаривает с телепатом, ругая его на чем свет стоит за то, что тот вышел из дома. Они что-то говорят о лекарстве для Шульдиха. Я в панике верчу головой, но с облегчением сознаю, что серебристого порше нигде не видно. Наверное, я псих. Может быть, мне тоже стоит пить таблетки? Только от нервов.

Машину я ловлю только через пятнадцать минут. К концу дня движение на Манхеттене достаточно плотное, и на дорогу до дома уходит около часа. Порше тоже застрял в пробке, и я почти физически ощущаю их напряженное молчание, наполненное невысказанными претензиями друг к другу. Через некоторое время они все-таки начинают разговаривать, и я ловлю каждое слово из коротких, отрывистых реплик Рана, улыбаюсь тому, как с почти прежним пылом на них огрызается Шульдих. Это было нашей маленькой игрой — я всегда старался предугадать, что и на какой вопрос он ответит, а он менял свою фразу в последний момент, пытаясь переиграть меня. И пусть сейчас играю в нее один, пусть говорит он не со мной, но я все равно рад его слышать. Наверное, таксист думает, что я идиот, потому что блаженная улыбка не покидает моего лица. Между тем, веселого мало. Из их разговора я узнаю то, что пропустил за день. Как и следовало ожидать, ситуация с лекарством критическая. В той упаковке, что оказалась у Шульдиха, осталось всего несколько штук. Плохо то, что даже если он будет пить по одной в сутки, для полноценного выздоровления оставшихся у него таблеток все равно недостаточно. Даже при постоянном присутствии Фудзимии он не продержится до хоть сколько-нибудь надежного восстановления щитов. Лихорадочно просчитываю варианты развития ситуации — даже если дар не работает, но навык-то все равно остался — попутно выделяя действия, которые можно предпринять. Кажется, где-то в кармане пиджака была еще одна початая упаковка, которую я обычно носил с собой, на всякий случай. Подобный препарат в обычной аптеке не купишь. Да и не в каждой фармацевтической лаборатории возьмутся сделать что-то по спецзаказу. Даже если я найду такую лабораторию, кто даст гарантию, что в ней отыщутся все необходимые компоненты? Проще всего сначала скормить ему те, что имеются в наличии. Остается только решить, каким образом я смогу передать таблетки телепату. Мне надо подумать.

@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд

---

Фото

что-то урбанистическое

---

ГП

Люциус Малфой с собачками)) красивай))



промофото

---

Блич

Кирин ночной кошмар)) Не мое, но оч понравилось

@темы: гинокиры, Кира Изуру

---

Блич

Мое скромное произведение))
Этеншн!!! Не бечено!

Ночь в парке
Автор: я
Пейринг: бьякурены
Жанр: романс, наверное
Рейтинг: R - NC
Дисклаймер: не мое, да и ни к чему мне

[Ренджи вышел из подсобки и огляделся. Свет фонаря выхватывал из черноты асфальт всего на шаг-полтора, дальше за прозрачной ночной завесой в прохладной и сырой мгле, шелестели листвой невидимые клены, трещали в акации невидимые цикады, резко вскрикивала где-то птица, пахло мокрой землей и ирисами. Ренджи поежился, сунул руки в карманы, и тут, наконец, заметил капитана. Тот стоял чуть поодаль, в тени, особенно тонкий в непривычном коротком пальто, бледный и странно человечный. Ренджи поймал его горячий взгляд, и внутри словно обожгло огнем.
- Здравствуйте, тайчо, - сказал лейтенант, шагая навстречу и кланяясь. Как бы он не пытался держать себя в руках, но волнение и тревога переполняли его. Что могло случится, чтобы Кучики-тайчо появился тут, в гигае? Сенретей в опасности, или может, он просто захотел увидеть Ренджи?
Капитан коротко кивнул.
- Тебя плохо кормят? – спросил он вместо приветствия.
Ренджи поднял брови. Мог Кучики-тайчо придти только для того, чтобы разобраться с его продовольственной проблемой? Это было так же вероятно, как если бы Зараки-тайчо уселся в архиве за заполнение отчетов, а Юмичика надел бы рваное косоде. Хотя капитан иногда чудил…
- Да как вам сказать…. - лейтенант помолчал, и, наконец, не выдержал. – Тайчо, простите, тайчо, но вы же не за этим пришли, верно?
- Не кричи. Верно, - тихо ответил капитан. Было странно видеть его в человеческой одежде, без кенсейкана на голове, слышать его горячий шепот.
- Я что-то натворил? – тихо спросил Ренджи.
- Меньше вопросов, - ответил капитан тем же полушепотом, потом вдруг толкнул лейтенанта в темноту, на каменную парковую ограду и поцеловал. Ренджи сначала растерялся, но потом обнял его, стиснул плечи, словно, даже лаская, сражался с ним.
Через несколько секунд Кучики-тайчо отстранился.
- Идем в парк, - одними губами произнес он. Ренджи не удержался.
- Но тайчо, там грязно и сыро. Вы же испачкаетесь…- напомнил он.
- Ты постелешь куртку, - отрезал капитан, направляясь вдоль каменной ограды к парковым воротам. Ночь сомкнулась за его спиной, и чтобы не отстать, Ренджи поспешил следом. Он больше не спорил, и не язвил, сбитый с толку странным поступком Кучики-тайчо. Капитан нашел гигай, открыл врата, оказался здесь только ради быстрых ласк на газоне? Это не умещалось в голове лейтенанта, и все же странная, пьянящая радость наполняла его, разливалась в весеннем пряном воздухе, будила пока робкую, но уже ясную надежду. Кучики-тайчо шел впереди, и Ренджи с острой нежностью смотрел в его прямую узкую спину.
Пройдя через ворота и миновав главную аллею, капитан и лейтенант свернули на узкую, мощеную булыжником тропинку. Она шла вдоль темных прудов к небольшой поляне, окруженной голубыми в свете луны вишнями. В парке по ночам жили нищие, но сейчас их картонные дома были скрыты темнотой. Вокруг была только ночь, природа, таинственные лесные шорохи, напряжение и сладость.
Неожиданно капитан остановился.
- Здесь, - в полголоса произнес он.
Не задавая лишних вопросов, Ренджи снял куртку и бросил в траву. Кучики-тайчо шагнул к нему и снова поцеловал, крепко обнимая.
Земля была холодной, и поначалу лейтенант чувствовал это даже через куртку, но спустя несколько минут желание стало настолько острым и непереносимым, что заглушило все прочие ощущения. Что Ренджи переживал сейчас – описать словами было трудно, но если бы он попытался, то сказал бы так: большая доля нежности смешалась в его сердце с огромной долей страсти, долей восхищения, и бог знает чего еще.
Он стоял на коленях, упираясь ладонями в мокрую траву, чувствовал, как ветер холодит спину, а ладони капитана гладят и согревают. Чувствовал, как тот раздвигает ягодицы, потом касается губами ануса, быстро ласкает языком. Еще минута, и капитан погладил его пальцами, приставил головку к входу и толкнулся. «Главное правильно расслабляться» - промелькнула мысль, когда Ренджи подался назад, помогая ему войти. Как же все-таки он хотел этого, сейчас желание, которое он сдерживал, вспыхнуло в нем, не давало дышать. Ему стало безразлично, только ли за этим капитан оказался на грунте или нет, совершил ли Ренджи какую-то провинность или нет, вся правда, вся красота заключалась для него в горячих ладонях Кучики-тайчо.

- Велю выдать тебе спецрасчет на продовольственные расходы, - сказал капитан. Они шли обратно к магазину, и Кучики-тайчо снова вернулся к теме еды.
- Тайчо, да вы что! То есть… простите, но не надо мне ваших денег… то есть… - розовея, пытался возражать Ренджи.
- Молчать. Это командировочные… И премиальные, - ответил капитан, когда они уже вышли к освещенному фонарем пятачку.
- Премиальные?
- Повторять не буду, - Кучики-тайчо смотрел на Ренджи серьезно, и тот даже вдруг поверил, что и правда мог же он заработать их, эти деньги. Ведь он вкалывал в отряде с утра до вечера, а в свободное время отправлялся на грунт.
- Ну, спасибо, тайчо, - пробормотал Ренджи, смущаясь от признательности и нежности. Смотреть на капитана было невыносимо, мириться с тем, что настало время прощаться, было невозможно. Уж лучше он бы вообще не приходил.
- Иди, - голос Кучики-тайчо казался ровным, как всегда, но Ренджи почувствовал в нем немножко больше теплоты.
- Ну, тогда до свидания, тайчо, - промямлил Ренджи.
Капитан кивнул, лейтенант быстро повернулся и направился к входу.

Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Бьякуя еще раз глубоко вздохнул. Так ново и странно было чувствовать эти сладкие запахи, ощущать тревогу и сладость в груди. Каждый лист просыпался весной, и капитан тоже, вслед за ними, пробуждался от своей зимы.
«Чудесная ночь», - подумал он и открыл врата.
/MORE]

@музыка: тишина

@настроение: творческое

@темы: Бьякурен, творчество, фанфикшн, Bleach

---

Блич

Знаю, что оно уже было сто раз, и все видели, но нравится мне и все тут.



Утырено тут www.diary.ru/~ComOk/p42413221.htm, там есть еще красивый Шухей

@темы: Абараи Ренджи, Bleach

---

Архив фиков

Ai no Kusabi

Ai no Kusabi

Медицинские процедуры (драббл, 783 слова, Рауль/Катце, ангст, PG-13)

Спасение (драббл, 632 слова, Ясон, Рауль, ангст, драма, G)

Космический захват (мини, 2 855 слов, Ясон/Рики, АУ, приключения, PWP, NC-17)

Bleach

Bleach

Драбблы с ФБ-2012, пейринги разные, рейтинг от G до NC-17

Мини с ФБ-2012 (часть 1), пейринги разные, рейтинг от G до NC-17

Мини с ФБ-2012 (часть 2), пейринги разные, рейтинг от G до NC-17

Миди с ФБ-2012: «Милосердие Хисаны» (Бьякуя/Хисана, Кайен/Хисана, 4 786 слов, драма, предупреждения: самоистязание, медицинские процедуры, мастурбация, подглядывание)

Миди с ФБ-2012: «Коламбия пикчерс не представляет» (Бьякуя/Ренджи, Занзас/Сквало, Ямамото/Сквало, Мураки/Ория; 4192 слова; стеб; джен, слэш)

Миди с ФБ-2012: «Две мечты капитана Джека» (Джек Воробей/Уилл Тернер, Кенпачи, Ичиго, разные персонажи; 8 723 слова; от G до PG-13; приключения, романс; джен, слеш)

Чайный дом в тридцать пятом районе (мини, 1 254 слова, Гин/Кира, романс, PG-13)

Стихи (драббл, 672 слова, Улькиорра Шиффер, Ичимару Гин, романс, PG)

Просто и ясно (мини, 2 366 слов, Рюриро Кудзяку/Аясегава Юмичика, Мадараме Иккаку/Аясегава Юмичика, драма, R)

О пользе и вреде экспериментов (мини, 2 330 слов, Маюри/Унохана, детектив с элементами стеба, PG)

Разные методы (мини, 1027 слов, Маюри/Унохана, Ангст, PG)

Ужин для капитана (мини, 1850 слов, Маюри/Унохана, юмор, PG-13)

Изучение (мини, 1230 слов, Маюри/Унохана, хоррор, NC-17)

Игры памяти (мини, 2 296 слов, Маюри/Унохана, побочный пейринг Кучики Бьякуя/Кучики Хисана, Акон, Ханатаро и Исане, АU\ретеллинг, PG-13)

Опасное приключение в Каракуре (мини, 2 582 слова, Зараки Кенпачи/Укитаке Джууширо, приключения, экшн, PG-13)

Роман с камнем (миди, 5 745 слов, Зараки Кенпачи/Укитаке Джууширо, АУ, романс, приключения, юмор, ретеллинг одноименного фильма, PG-13)

В темной воде (мини, 1 804 слова, Кёраку Шунсуй/Укитаке Джууширо, Шиба Кайен, хоррор, R)

Любовное письмо Дракону (мини, 2 698 слов, Кераку/Укитаке, Датэ Масамунэ, АU, R)

Новый год (драббл, 659 слов, Генрюсай Шигекуни Ямамото, Сасакибе Чоджиро, Кераку Шунсуй, Укитаке Джууширо, предканон, G)

Самый лучший праздник (драббл, 399 слов, Ичиго/Рукия, романс, PG-13)

Звери (драббл, 849 слов, Кенпачи Кенпачи Зараки | Унохана Рецу (Кенпачи Ячиру), ангст, драма, R)

Лгунья (мини, 1 202 слова, Зараки/Кучики Хисана, Кучики Бьякуя/Кучики Хисана , ангст, драма, NC-17)

Внутри (мини, 2 529 слов, Айзен Соуске/Акон , ангст, драма, NC-17)

Красота (мини, 1 103 слова, Аясэгава Юмичика/Иноуэ Орихиме, романс, ПВП, R)

Harry Potter

Harry Potter

Блондинка на миллион (мойпервыйфик макси, 20 298 слов, ГП/ДМ, Humor/Romance, АУ, NC-17)
1-4 главы
5-9 главы, эпилог

Ничья земля (макси, 46 641 слово, ГП/ДМ, ГП/ДУ, ДМ/НЖП, action/agnst/romance, АУ 7 книги, NC-17)
1-3 главы
4-6 главы
7-8 главы
9-10 главы
11-12 главы
13-14 главы, вместо эпилога

Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле) (макси, 87 362 слова, ГП/ДМ, ДМ/НМП, action/agnst/romance, МПРЕГ, Genderswitch, АУ 7 книги, Снейп жив, Нарцисса умерла, NC-17)
1-2 главы
3-4 главы
5-6 главы
7-8 главы
9-10 главы
11-13 главы
14-16 главы
17-19 главы
20-24 главы, эпилог

Тайна (драббл, 715 слов, ГП/?, РУ/ГГ, Action /romance, G)

Katekyo Hitman Reborn!

Katekyo Hitman Reborn!

Перемены (мини, 1 016 слов, Гамма/Генкиши, драма/романс/PWP, NC-17)

О чем не говорят (драббл, 383 слова, Цуна/Гокудера, романс/PWP, NC-17)

Важное дело (мини, 1060 слов, TYL!Цуна/TYL!Гокудера, драма, романс, PG-13)

Личные обстоятельства (миди, 6806 слов, TYL!Цуна/TYL!Гокудера, романс, драма, экшн, R)

драбблы (Занзас/Сквало, от G до NC-17)

С тобой ухожу (миди, 4317 слов, Сквало/Занзас, Вария, дарк!Ямамото, Рокудо Мукуро, драма, романс, NC-17)

Смокинг (миди, 5734 слова, TYL!Занзас/TYL!Сквало, экшн, романс, крек и стеб, NC-17)

Круг замыкается (миди, 11 130 слов, Гамма/Юни, Гамма/Генкиши, драма, романс, NC-17)

Меня зовут Блюбелл (мини, 3 211 слов, Бьякуран|Блюбелл, Кике, Закуро, Торикабуто, Дейзи, драма, мистика, хоррор, PG-13)

Loveless

Loveless

Живительный свет (миди, 5 061 слово, Рицка/Соби, angst, romance, NC-17)

Sengoku Basara

Sengoku Basara

драбблы на  Basara Kink (Касуга/Уэсуги Кэнсин, ??? / Касуга, Санада Юкимура / ОЖП / Датэ Масамунэ, Санада Юкимура / Датэ Масамунэ. Все PWP, NC-17)

Любимое развлечение (драббл, 523 слова, Синген/Кенсин, флафф, ПВП, NC-17)

Thor/Avengers

Thor/Avengers

(Другая сторона Пеппер, мини, 1 961 слово, Старк/Пеппер Потс, романс/PWP, NC-17)

(Свадебный переполох, миди, 13 164 слова, Тор/fem!Локи, Тор/Локи, романс/приключения, R)

Weiß Kreuz

Weiß Kreuz

"Единожды солгав..."
Глава 1
Глава 2. В мыслях о прошлом
Глава 3. Мелочи
Глава 4. Полный порядок
Глава 5. Часть первая. Под кожей
Глава 5. Часть вторая. Под кожей
Глава 6. Под прицелом
Глава 7. Даллас
Глава 8. Момент истины
Глава 9. Спасение утопающих
Глава 10. План Оракула
Глава 11. Кто тебе поверит? и Вместо эпилога

Суши (драббл, 365 слов, Фудзимия Ран/Шульдих, ангст, PG-13)

Электричество (мини, 1 715 слов, Брэд Кроуфорд/Ран Фудзимия, драма, романс, NC-17)

Yami no Matsuei

Yami no Matsuei

цикл драбблов (Мураки Кадзутаки/Мибу Ория)

Фандом гуманитарного мышления

Фандом гуманитарного мышления

(Давным-давно, драббл, 360 слов, История/Право, романс/PWP, NC-17)

(Гон, драббл, 342 слова, Википедия/Право, Википедия/История, Логика, PWP, NC-17)

( Гордость и предубеждение, драббл, 300 слов, Лингвистика/Филология, ангст , PG-13)

(Консенсус, миди, 4554 слова, Лингвистика/Филология, романс/PWP, NC-17)

(Зоомагазин, мини, 1001 слово, Филология, Философия, История, Соционика, Психология, Лингвистика, юмор, романс, G)

(Важный вопрос, мини, 1117 слов, История/Философия, юмор, PG-13)

@темы: творчество

---

Блич

Не мое пока, но так понравилось. Великолепный разбор по отрядам, там есть все остальные тоже:

11 отряд:

Зараки Кенпачи - высокий Посейдон-атаман, выступает в целом ряде паттернов, позитив. Ситуативно выступает как Арес, но сила характера, а так же отсутствующее стремление к разрушение (Зараки наслаждается сражением, а не стремиться "укопать" противника, чтобы потом сплясать на нем победный танец) и наплевательское отношение к авторитетам говорит о том, что перед нами - "отец". Для Зевса он, как и Тоширо, слишком не заинтересован властью, а для Гадеса - слишком экстравертен.
Кусаджиши Ячиру - ?
Иккаку Мадараме - высокий Арес-танцор, позитив. Несмотря на некоторую... невменяемость, свойственную всем членам 11 отряда, Иккаку отличается удивительным для Ареса спокойствием и даже некоторой скромностью, но при этом не теряет дикости. Причиной такого поведения является Зараки, который Иккаку не шпыняет и не опускает. Так же Иккаку - единственный из Аресов в Бличе у кого есть собственная Афродита-муза, поддержикающая его в боях.
Айясегава Юмичика - высокая Афродита-муза, так же выступает в паттерне "богини красоты", позитив. Юмичика - эталонный образ Афродиты, достаточно редкий как в литературе, так и в искусстве. Зацикленность этого архетипа на собственной внешности часто превращает его в посмешище, но Юмичике крупно повезло - его показывают не только как напыщенного павлина, но и как верную музу и любовницу, которая следует за своим Аресом хоть в ад, хоть в рай.

6 отряд:

Кучики Бьякуя - Аполлон в паттерне "законника", проявляет себя весьма негативно. Так же в Бьякуе силен архетип Гадеса - в частности, его отношения с Хисаной (особенно посмертные) весьма напоминают типичную для Гадесов любовь к "абстрактной Персефоне" т.е. образу, нарисованному их воображением и не соответствующую реальности. Негативность проявления Бьякуи, я думаю, всем итак видна и понятна - он сам ее признал, когда в итоге спас свою сестру от смерти.
Абараи Ренджи - высокий Арес-любовник, так же выступает как солдат, отвергнутый сын (в частности Айзеном - его ведь перевели в 11 отряд) и в некоторых других паттернах. Позитивен - несмотря на агрессивный характер и систематическое нарушение правил, Ренджи добился и банкая, и спасения Рукии, и даже наладил отношения с собственным капитаном.

3 отряд:

Ичимару Гин - высокий Гермес-трикстер, негатив.
Кира Изуру - высокая Персефона в паттернах Коры, жертвы и проводника. Негатив - несмотря на то, что Кира со времен Академии развился до проводника, он периодами скатывается к жертве и слишком психически неустойчив, чтобы полноценно копаться в чужих головах. Впрочем, для базовой Персефоны такие вот глюки и мотания - это нормально.

Утырино тут 3881.diary.ru/p39748207.htm

@музыка: газонокосилка под окном

@настроение: гуд

@темы: Bleach

---

Блич

Если Гину и Кире очень идет форма эсесовцев (видела где-то такую картинку), то Кенпачи однозначно идет эта... Никто не знает - чья это форма?

@музыка: радио "Москва"

@настроение: нормал

---

Яой фест

Фик для меня, чудесный и грамотный.
Читать тут.

slashyaoi.fastbb.ru/?1-5-0-00000027-000-0-0-121...

@музыка: не до нее

@настроение: устала

@темы: чужое, фесты

---

Драбблы

Откопала на одном форуме свои драбблы, на остальных они уже в архиве(( давненько я ничего такого не писала, все по макси-миди прикалываюсь

Фендомы: Лавлесс, Ями но Мацуи, Белый Крест. ПВП, ангст, романс

domiana.forum24.ru/?1-17-0-00000007-000-0-0-120...

@темы: драбблы, творчество, Loveless

---

WK "Единожды солгав..."

Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен

Глава 2. В мыслях о прошлом

Глава 2. В мыслях о прошлом


Memory — all alone in the moonlight
I can smile at the old days,
Life was beautiful then.
I remember the time I knew what happiness was.
Let the memory live again.

Память...
В одиночестве, при свете луны,
Я могу мечтать о старых временах.
Жизнь тогда была прекрасна, и я помню
То время, когда я знала, что такое счастье,
Пусть воспоминания оживут снова...

(Webber, Cats «Memory»)



— Спасибо, я помню. Еще не совсем свихнулся, знаешь ли, — хмыкнул Шульдих и поманил Абиссинца пальцем, — сядь-ка поближе. Вот что мы сделаем…

Телепат рисковал. Он настолько привык пользоваться даром, что даже под угрозой безумия и смерти сдержаться не мог. А время действия таблетки истекало, и созданные с ее помощью щиты шатались, готовые рухнуть в любой момент под напором чужих мыслей.

Но к счастью, когда Абиссинец, все с той же невозмутимой миной, уселся на кровать и Шульдих сжал пальцами его виски, ничего страшного не произошло. Думал Фудзимия очень последовательно и четко. О Кроуфорде, с чьей подачи Шульдих мог внушить ему что-нибудь. Но и только. Никаких терзаний, метаний и сомнений.

— Кроуфорд мертв, не беспокойся, — ухмыльнувшись, процедил телепат, и вдруг испугался собственных слов. Внутри стало холодно, словно смерть дохнула ему в затылок, и он впервые по-настоящему осознал, что Кроуфорда больше нет, и уже не будет. Слова были произнесены, и ничто не могло отменить их. Ясные и окончательные, как надпись на могильном камне, они поставили последнюю точку в старой главе, начиная новую, еще не прочитанную, пугающую, но вместе с тем волнующую. Шульдих впервые почувствовал это. А еще он почувствовал знакомое, но давно забытое любопытство.

Отпустив Фудзимию, телепат откинулся на подушку.

— Все. Можешь пользоваться. Лучше телефона — не занято, и номер набирать не надо, — сказал он и потянулся так, что хрустнули суставы. Этот небрежный жест скрыл секундное напряжение, когда немец мягко проникал в сознание Абиссинца. Теперь там царила забавная мешанина, рациональному японцу вовсе не свойственная. Ревность, ликование, слабый оттенок надежды, пока еще не осознанной. Шульдих был одновременно польщен и обескуражен. Он никак не ожидал, что Фудзимия будет так откровенно радоваться чьей-то смерти.

А тот кивнул и встал. Обычные люди в таких случаях всегда говорили что-нибудь вроде «сожалею», но только не Абиссинец. Тот только спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Отменно! — Шульдих широко ухмыльнулся, стараясь скрыть слабость и страх.


Снова кивнув, Ран вышел из комнаты. Нужно было сосредоточиться на заказе. Слежка и устранение. В районе Мэдисон авеню.

Воздух еще пах дождем. На траве лежали мокрые листья, по небу белой рябью растянуло мелкие облака, и казалось, что над головой повесили кружево. Часы на панели показывали пять, наступило то время суток, когда солнечный свет словно оседал на деревьях, делая все вокруг особенно нежным и уютным. Выехав из гаража, Ран еще раз взглянул на окно спальни и направился в сторону центра.

Мимо в золотистой сетке листьев скользили дома Индипендант. На зеленых газонах тут и там алели астры, белели георгины, в лужах отражалось робкое влажное солнце. Как тиха, как ласкова ранняя осень, думал Ран, глядя на дорогу, как красиво и празднично умирает природа. Старое засыпает, уже тая в себе новое, готовое появиться на свет в первых лучах весны. Отчего смерть человека никогда не бывает такой же красивой и естественной? Отчего она всегда вызывает протест, всегда кажется противной природе? Известный писатель, которого предстояло убрать Рану, или тот же Кроуфорд наверняка не сомневались в собственном бессмертии. Но время поставило их на место.

— Пророк мертв, — тихо произнес Ран, и внутри, в обычной пустоте вдруг вспыхнуло и погасло что-то новое, тревожное и волнующее.

В потоке машин затеряться было легко. Миновав Музей американской истории, Ран припарковался на углу Медисон и семьдесят шестой. Его «заказ» раздавал автографы в книжном магазине, и Ран видел «клиента» через стекло витрины. Полный модно одетый, тот улыбался почти искренне, легко изображая любовь к поклонникам, которые не знали, что его книги программируют на самоубийство.

На город наступал вечер. Упали неожиданно густые сумерки, повсюду зажглись огни, расцвечивая фасады домов. Красный, зеленый, желтый — цвета мегаполиса, думал Ран. Светофоры, фары, вывески раскрашены в этой гамме, и Нью-Йорк так же, как и Токио, с приходом ночи становился красно-зеленым, накладывал нехитрую электрическую косметику, пряча под ней морщины и шрамы. Обманывал и прельщал ложными посылами, заставляя делать ложные выводы, но Ран знал правду.

Кроуфорд умер, отчего-то снова вспомнил он, и волнующий огонек внутри опять вспыхнул и погас.

Тем временем объект наблюдения в сопровождении агента покинул магазин и сел в машину. Дверца хлопнула, ауди мягко тронулась с места, и Ран пожелал писателю приятно провести последний вечер своей жизни. Выждав минуту, японец поехал следом. Вдруг в зеркале заднего вида на мгновенье показалось что-то, что он не смог уловить: то ли лицо, то ли движение. Что-то неясное, странно знакомое мелькнуло и исчезло. Но беспокойство, отступившее было под напором других чувств, вернулось. «Такое ощущение, что за мной следят», — подумал Ран, незаметно окидывая взглядом перекресток, и резко сворачивая в проулок.

Спустя полчаса Ран, покружив по району, нашел «клиента» у ресторана «Славия», за широкими окнами которого, как на витрине, демонстрировал себя свет Нью-Йорка. «Конец маршрута», — приятным голосом объявил навигатор, и Ран остановился.

Писатель уже вошел в помещение, и японец смог увидеть его за стеклом ярко освещенного зала. «Объект» сидел за столиком в окружении «друзей» и «почитателей». «У меня есть как минимум час, — решил Ран, — так как «клиент», по данным Босха, освободится не раньше одиннадцати». Выбравшись из машины, Ран поежился. На улице холодало, снова зарядил мелкий дождь, ветер гонял по тротуару мусор, и Рану, впервые за много лет, вдруг захотелось сейчас же вернуться домой.

По пути к автомату с содовой он связался с Шульдихом, просто чтобы убедиться, что тот в порядке. На мысленный призыв телепат ответил в обычной глумливой манере, и успокоенный Ран продолжил наблюдение. Купив бутылку воды, он вернулся к машине, но у газетного киоска замедлил шаг. Высокий лысоватый мужчина, покупавший журнал, показался ему знакомым. «Странно. Но я видел его раньше», — решил Ран, медленно направляясь к машине. Эта мысль не давала ему покоя, но когда японец обернулся, лысого нигде не было видно.


Ран закончил работу только к трем утра. Квартира писателя находилась на десятом этаже высотного дома, и японцу понадобилось время, чтобы попасть туда. «Объект» совершенно не ожидал нападения. В пышно обставленной гостиной играла тихая музыка, на столе горели свечи, а сам «клиент» что-то набирал на компьютере. Когда Ран приставил иглу к его шее, писатель сначала улыбнулся, видимо, спутав убийцу с кем-то другим, потом понял, что происходит, начал угрожать, умолять, предлагать. «Ты получил по заслугам. Твое место в аду», — тихо сказал Ран. В этот момент он не ощущал ничего, кроме безразличия и брезгливости, просто выполнял свой долг. Игла вошла в сонную артерию, и писатель умер. Грузное тело скользнуло на пол, и, бросив оружие на ковер, Фудзимия покинул пентхаус. Его план был просчитан до минуты — спуск по пожарной лестнице, до нулевого этажа, потом через пустой гараж во дворы и до машины. Никакой суеты, гулкие шаги по ступеням, на сердце тяжесть, в душе — мрачное удовлетворение. Все как всегда. Но не совсем.

Сегодня на Риверкрест ждал Шульдих, и, оказавшись в салоне порше, Ран снова связался с телепатом. Тот ответил насмешливо, что почистил зубы, вымыл руки и надел пижаму, так что пусть «мамочка» не волнуется. А вот завтрак он готовить не собирается, так как не из чего. Кивнув, как будто телепат мог его видеть, Ран сообщил, что возвращается и заедет в магазин.


Абиссинец уехал, но Шульдих не спешил вставать. Он еще долго валялся, пялясь в неровный потолок, изучая штукатурку, как древнюю карту. Между плотными шторами просачивалась полоска света, и телепату казалось, что она делит комнату пополам. В полумраке зеленым горели цифры будильника, сонно жужжал кондиционер, словно убаюкивал его. Хотелось еще поспать, но телепат заставил себя взять с тумбочки чашку. Чай остыл и напоминал фруктовый компот ягодным запахом, бордовым цветом, а вкус отдавал малиновой и клубничной отдушкой. Желудок одобрительно заурчал. Это было почти блаженство. «Забавно, что Абиссинец пьет такое», — подумал Шульдих, с удовольствием доедая скромный завтрак. Или уже обед. Когда тарелка и чашка опустели, ему показалось, что силы вернулись и что можно прогуляться по квартире, осмотреться, помыться, наконец. Дрожа от холода, он медленно, осторожно сел. Вещи аккуратно сложил на стуле Фудзимия, искать их не было нужды. Но едва натянув джинсы, телепат почувствовал дурноту. Только что съеденное просилось обратно, и пришлось, превозмогая слабость, плестись в туалет. Распахнув дверь, Шульдих упал на колени и его вырвало.

Наконец, спазмы прекратились, слабость стала сильнее, и снова захотелось есть. С трудом поднявшись, Шульдих умылся, прополоскал рот и выключил воду. В доме стояла такая тишина, что можно было расслышать даже, как гудит в лампочках ток. Сразу захотелось разбить оглушающую тишину, включить радио, поговорить, почитать мысли. Шульдих тяжело вздохнул. Сейчас он вряд ли был способен активно использовать дар, в противном случае он рисковал окончательно разрушить щиты. Держась за стену, телепат медленно побрел к лестнице. Спуск занял у него целую вечность. Голова кружилась, пот лил ручьями, приходилось постоянно садиться на ступени и дышать, дышать, дышать. Осторожно, вдыхая через нос, выдыхая через рот. Потом Шульдих снова вставал и снова спускался. «А ведь потом мне придется подниматься», — с ужасом думал он, но, посмотрев вверх, на уже пройденные ступени, решал, что поздно менять планы.

Кухня показалась телепату слишком большой и пустой. Больше всего она напоминала лабораторию с начищенными до блеска приборами. «Или морг», — поразмыслив, решил Шульдих. Никаких мелочей — цветных чашек, прихваток, подставок под горячее, занавесок и прочей ерунды, которая обычно в изобилии присутствует в кухнях. На широком прямоугольном окне — жалюзи, на полу — серая плитка, стены выкрашены в светло-голубой цвет. Только скромная икебана на стойке выдавала наличие жильца. Засушенные цветы бросались в глаза ярким пятном, как красное платье на героине черно-белого фильма. Полюбовавшись букетом, немец побрел к холодильнику. И не удивился, когда там его встретили пустые полки. Ну или почти пустые. Не считать же едой несколько бутылок «Перье», банку консервированных персиков и маленький кусок сыра. Шульдих достал его и тут же засунул в рот.

Не сумев взобраться на высокий барный, телепат поплелся в гостиную. Оказавшись на диване, он с удовольствием вытянул ноги. Эта комната тоже выглядела нежилой. Чисто, минимум мебели и ничего, чтобы говорило о ее владельце, кроме книг в шкафу. От нечего делать телепат принялся читать надписи на корешках, но очень скоро заскучал. Кант, Хайдеггер, Ницше, Ленин. Как можно держать такое дома? Шульдих закрыл глаза, но задремать не давали собственные мысли, вдруг оказавшиеся единственными в опустевшей голове. Через несколько минут лежания немец задумался — зачем он приехал? Зачем поменял одну пустую квартиру на другую? Он ждал внимания, ждал поддержки. Он не привык и не любил быть один. Но Фудзимия уехал, когда будет — не понятно. И сможет ли помочь — не известно. У него все равно нет ни знаний, ни опыта. Так зачем же Шульдих пришел к нему? Фудзимия хотел от него определенных авансов. Надолго ли хватит хваленой абиссинской выдержки, прежде чем тот поймет, что телепата надо выхаживать, и выставит бывшего любовника вон? Действие таблеток кончалось, и здравый смысл, и так не наблюдавшийся в избытке, покинул его. Шульдих почувствовал себя одиноким и беспомощным. Ему захотелось вызвать Абиссинца и заставить его вернуться домой, а еще лучше самому убраться подальше, а не валяться тут, жалким безумцем, уповая на благородство бывшего врага. Эта мысль вдруг не показалась Шульдиху абсурдной. Полный решимости, он поднялся с дивана и потащился к лестнице. Подъем был мучительнее спуска. В спальне телепат сел на кровать, в отчаянии озираясь. Зачем он поднялся? Чего он хотел? Шульдих лег и закрыл глаза.

Паранормы не должны пить спиртные напитки, курить и употреблять наркотики, точнее то, что является наркотиками для обычных людей, не обладающих даром, — это Шульдих усвоил крепко, много лет назад напившись с Кроуфордом в их первом доме в Берне. Но у телепата имелось кое-что посильнее психотропных препаратов, о чем обычные люди могли только мечтать. Чужие мысли, чужие сны, чужие мечты — будоражащие, пряные, горячие. В них можно плутать целый день, и время пройдет незаметно. Если собственная жизнь скучна и нелепа, что может быть лучше чужих драм?

И вот сейчас, лежа на кровати, Шульдих медленно погружался в этот сладкий омут, чувствуя, как уходят собственные страхи, забываются проблемы.

Вдруг через сотню голосов до него донесся голос Абиссинца. Бывший любовник звал его, и Шульдиху пришлось открыть глаза и несколько секунд вспоминать, где он находится. Проклятый телепатический канал. Теперь Фудзимия постоянно будет выдергивать Шульдиха своими позывными.

Отделавшись дежурными шутками, он снова погрузился в ясный, чудесный мир мыслей. Сегодня люди думали удивительно много и жизнеутверждающе. Обо всем на свете, но чаще прочего — о внезапно прояснившейся погоде, о голубом небе и неожиданно теплом солнце. Это вселяло в сердца людей неоправданные надежды и забавляло телепата. Он ничего не менял, просто наблюдал.

Когда настойчивый Абиссинец снова позвал Шульдиха, часы показывали полчетвертого. Телепат с огромным трудом смог ответить.

«На завтрак не надейся», — бодрясь, произнес он.

«Я все куплю», — пообещал тот, но Шульдих уже не слышал этого. Он ушел в чужие мысли, погружаясь все глубже. Пока не понял, что не может выбраться сам.


Припарковав автомобиль, Ран машинально огляделся. Стоянка была пуста, отчего сразу напомнила ему площадь перед зданием аэровокзала. Казалось, еще мгновенье, и вспыхнут сигнальные огни, а по свежим полосам разметки в небо поднимется самолет.

В магазине вовсю работали кондиционеры. Сдерживая зевоту, продавцы сонно наблюдали за редкими ночными посетителями. По залу курсировали погрузчики. Побродив между стеллажами, Ран купил кое-что поесть: ветчины, салатов, сыра. Потом положил в тележку вишневый пирог и мороженое. Фисташковое. Именно такое ел Шульдих когда-то, еще в токийской квартире Рана. Отчего-то он очень хорошо помнил тот вечер.

Вещи Ран выбирал дольше. Размеров он не знал и не хотел ошибиться. И, как назло, все казалось либо слишком большим, либо слишком маленьким. Одежда как будто издевалась над ним. В конце концов Ран отобрал из груды барахла несколько футболок, пару свитеров, джинсы и брюки. К ним он добавил носки, зубную щетку и расческу. Потом еще прикинул и, слегка смущаясь, взял белье, надеясь, что оно окажется впору.

Стоя в очереди, Ран заметил среди пакетов с сахаром подушку, которую кто-то, видимо, не смог оплатить и бросил где попало. Надпись на упаковке гласила: «Этот скромный предмет обладает чудодейственными свойствами. Если подложить его под шею, как указано в инструкции, головная боль больше не побеспокоит вас никогда!». Ран зачем-то прихватил и ее.

Рассчитавшись, он выкатил тележку на улицу. Промозглый ветер рванул полы плаща и растрепал волосы. От вчерашнего тепла не осталось и следа — ночь выхолодила воздух. По стоянке в оранжевом свете фонарей носились вихрями листья и газеты. Оглядевшись, Ран снова попытался связаться с телепатом. Но на этот раз не смог. В груди стало холодно. «Наверное, я что-то сделал не так», — решил японец, повторяя попытку. На месте уже привычного тепла зияла пустота. Шульдих молчал. Сложив покупки в багажник, Ран снова позвал его. Тот снова не ответил. «Нужно позвонить ему. Возможно, что-то с его связью», — решил Ран, интуитивно уже зная, что ошибается. Он сел в машину и набрал собственный номер на сотовом. И услышал длинные гудки. Шульдих не брал трубку. Чувствуя, как страх ледяными пальцами сжимает внутренности, Ран резко снялся с места.

«До Риверкрест с Индипендант три минуты, от ворот до черного хода несколько секунд, по лестнице до спальни полминуты. Что могло случиться? На него напали? Или он потерял сознание? Или… это ловушка. Для меня. Или опять его игры… Если напали — тут пригодится катана. А если потерял сознание?» — думал он. — «Он даже не сказал мне, что с ним. Что можно предпринять? Искусственное дыхание? Массаж сердца? Что? В аэропорту он что-то выпил. Какую-то таблетку… Достал из кармана. Но это на крайний случай. Если засада — …»

— Шульдих, выйди на связь… Ответь… — повторял он громким шепотом. Но то странное ощущение связи, которое Ран чувствовал, мысленно разговаривая с телепатом, не возвращалось. В голове не было ничего, кроме собственного голоса и шума дороги. За окном мелькали тревожные огни автострады, хотелось ехать еще быстрее, обгонять, лететь. Исчезнуть тут и появиться там, на Риверкрест. Ран впервые пожалел, что, в отличие от Шульдиха, не наделен паронормальными способностями.

Наконец показались знакомые места. Бросив машину на параллельной улице, Ран выскочил и побежал к проходу между домами. В соседских окнах уже зажегся свет: сосед рано вставал на работу. Проскользнув под подоконником к изгороди, Ран перебрался на задний двор своего дома. Туда выходила дверь минипрачечной. Неслышно открыв ее, он оказался в тесном теплом помещении. Отсюда выход был только на кухню. Ран вынул катану из ножен и шагнул вперед.

Внутри никого не было. На плите светились часы, показывая шестой час утра. Не расслабляясь ни на секунду, Ран вышел в прихожую и, мягко ступая, поднялся по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула под его сапогами, и до спальни он добрался незамеченным. Оттуда не доносилось ни звука. Неслышно выдохнув, Ран распахнул дверь. Казалось, в комнате ничто не изменилось. Шторы были плотно задернуты, уютно горела лампа, на тумбочке еле слышно гудел будильник, футболка телепата по-прежнему висела на стуле. Сам Шульдих лежал в постели, такой умиротворенный, почти счастливый, словно сладко спал. Но было в этом сне что-то ненормальное.

— Шульдих, — позвал Ран. Тот не отзывался. Ран быстро убрал катану в ножны и бросился к кровати.

Мгновенно оказавшись рядом, он прижал ухо к груди телепата. Сердце билось еле слышно.

— Шульдих! — снова позвал японец, тряхнув телепата за плечи, но тот даже не пошевелился.

Ран понял, что так ничего не добьется, что надо действовать, и действовать быстро, иначе он может никогда не дозваться Шульдиха. Замахнувшись, Ран ударил его. На бледной щеке алым пятном остался след от руки. Голова телепата дернулась, словно тот был тряпичной куклой. Абиссинец напряженно уставился в его лицо. Вдруг Шульдих вздрогнул и открыл глаза.


Очертания расплывались, все казалось странно бледным и смятым, но сознание и ощущения медленно возвращались. Вот начала ныть левая скула, вот ржавым гвоздем заковыряла голову мигрень. Телепат пару раз моргнул, прижал ледяную ладонь к щеке и слабо ухмыльнулся.

— Ты всех гостей так будишь? — голос звучал хрипло, и Шульдих откашлялся.


Ран хмуро молчал. Телепат очнулся и даже пошутил. Это вселяло надежду. Но почему нельзя было раньше предупредить, что с ним может случиться приступ или что там это было? Почему нельзя было объяснить, как действовать в такой ситуации?

— Скажи сразу — как часто мне придется будить так тебя? — с досадой спросил Ран.

— Поверь — я сам не в восторге от такого способа, — осклабясь, заверил Шульдих. Ран раздраженно покачал головой — Шульдих неисправим. Добиться от него содержательного ответа было едва ли не сложнее, чем убедить, что зеленый — не его цвет. Все разумные доводы тонули в потрясающем искреннем самолюбовании.

Еще раз взглянув на телепата, Ран встал.

— Сейчас вернусь, — сказал он холодно.


Пока Рана не было, Шульдих лежал, не двигаясь, и смотрел на шторы, мысленно отдергивая их и впуская в комнату свет. Судя по будильнику, на дворе было раннее утро, но глухо задвинутые гардины не позволяли предположить — идет ли на улице дождь или светит солнце. Почему-то для Шульдиха вдруг стало важно выглянуть во двор, увидеть небо, пусть даже темное, затянутое облаками, и убедиться, что он еще здесь, что он жив, что он существует.

— Открой окно, — попросил телепат, как только Абиссинец вошел. С виду казалось, что тот невозмутим, не волнуется, не боится, но Шульдих прочитал в нем совсем другие чувства — и как ни странно, ощутил укол совести.

Абиссинец бросил пакеты на кровать и раздвинул занавески. Комнату наполнил бледный свет.

— Дождя нет, — задумчиво проговорил Шульдих, а потом с любопытством взглянул на пакеты.

— Это что?

— Вещи, — сухо сказал Абиссинец. Он стоял спиной к окну, сложив руки на груди, и телепат про себя назвал его «черным обелиском».

— Что за вещи?

— Открой и посмотри, — отрезал тот, но потом немного мягче добавил: — Есть хочешь?

Шульдих потер виски. Боль становилась почти непереносимой. Действие таблеток закончилось, и без природных щитов было очень сложно воспринимать реальность.

— Не отказался бы от воды и шоколада, — пробормотал он. В ядовитом тумане чужих мыслей неотвязно мерцала собственная — приди Абиссинец на пять, десять, сорок минут позже, и головная боль больше бы его не волновала. Впрочем, как и все остальное в этом мире. У Шульдих почувствовал, как от страха свело живот, ладони стали липкими, и стиснул зубы, чтобы не застонать.

— Абиссинец, — позвал он тихо, — захвати таблетки… Они в кармане куртки.


Ран вернулся через минуту.

— Я купил тебе одежду, — сообщил он, глядя, как телепат кладет на язык таблетку и с усилием глотает. «Третья… Значит, осталось две», — мысленно сказал ему Шульдих, а вслух произнес с улыбкой:

— Здорово… Правда, я пока не собираюсь выходить в свет. Ну да ладно. Буду единственным ярким пятном в твоей унылой хибаре. Может, сделаешь попить? Кофейку. И где шоколад, а?

— Есть торт и мороженое, — отозвался Ран. Ему вдруг очень ясно вспомнилась их последняя ночь в «Токио Инн», когда Шульдих остался до утра и требовал то ужин в номер, то кофе, то сладкое. Тогда телепат старался скрыть отчаяние, наполнявшее все вокруг, проникавшее в поры. Тогда они оба предчувствовали, что завтра расстанутся навсегда.

— Тащи, — между тем снизошел Шульдих, и его гнусавый голос вернул Рана в настоящее. Он кивнул и пошел на кухню готовить. Пожарил картошку, нарезал мясо, открыл салаты, хотя Шульдих не просил ничего, кроме кофе и шоколада. Ран был уверен, что еда пойдет телепату на пользу. Спустя полчаса он накрыл в спальне журнальный столик, перенесенный туда из гостиной.

— Зубная щетка… и расческа, — бормотал Шульдих, вытаскивая на одеяло купленные Раном вещи. — А это… Подушка от головы! — торжественно провозгласил он, стараясь отсрочить момент, когда Абиссинец начнет задавать вопросы, так как не был уверен, что сумеет на них ответить.

— От головной боли, — поправил Ран, скрывая смущение. Он почему-то стеснялся этой подушки, словно та выдавала его с головой, намекала на самые глубокие, самые личные чувства, на тайные слабости, делала его открытым и уязвимым.

— Все равно… Это именно то, что надо. Спасибо, — забрав подарок, Шульдих тут же подложил его под шею. — Если не сомневаться, что она поможет, — так и будет. Головная боль — штука неприятная.

Ран промолчал. Он взял со столика чашку с кофе и протянул телепату, которому пришлось отодвинуть чудо-подушку и сесть. Отпив большой глоток, Шульдих поморщился.

— Кофе — дрянь. Тааак… Что еще принес мне дорогой Санта? Не на еврейский ли Новый год подарочки? — телепат склонился над пакетом, выгребая на кровать трусы, носки и пуловеры. — Ого! Да ты оптимист. Думаешь, я успею все это поносить? — телепат невесело хмыкнул. На душе стало горько. Кто знает — возможно, Абиссинцу придется выбросить весь этот хлам. — Дай-ка кусочек торта.

Ран сел на край постели и протянул телепату тарелку.

Какое-то время они сидели молча. Шульдих делал вид, что очень занят едой, а Ран смотрел на него и ждал подходящего момента, чтобы поговорить. Неясность ситуации, туманность шульдиховских высказываний раздражала его.

— Шульдих, — наконец заговорил он, когда бывший любовник покончил с тортом. — Почему ты позвонил мне?

— Соскучился — разве не видно? — вытерев губы ладонью, ухмыльнулся телепат.

— Я ждал честного ответа. — Ран помрачнел и замолчал. Он рассчитывал, что тот без шуток и отговорок все объяснит, но разве можно ожидать искренности от такого человека, как Шульдих.

Телепат нахмурился и отставил тарелку. Некоторое время он перебирал коробки с нижним бельем.

— Ты единственный, кто захотел бы мне помочь, — внезапно проговорил он. — Впрочем, если не получится у тебя — пригодится твоя катана.

— Зачем? — поднял брови Ран.

— Видишь ли, Абиссинец… — медленно начал Шульдих. — Мы, телепаты, существа хрупкие, ничего не стоит свести нас с ума….

— Конкретней, — перебил Ран.

— Ну вот. Ты же всегда умел слушать… В общем, чтобы не свихнуться, мне нужны щиты. Но они у меня ослабли и, если ничего не предпринять, исчезнут совсем. Я слишком много времени провожу в чужих мыслях, не могу вернуться сам. А самое главное, что мне это нравится. Так я могу забыть о своих проблемах. Сегодня был как раз такой случай. Это называется «телепатическая кома». Потом мне трудно сориентироваться — где я, кто я, что я делал. Головная боль выматывает, и с каждым разом все сильнее. Однажды я просто свихнусь, вот и все…. — Телепат крутил коробку в пальцах, не решаясь взглянуть на Абиссинца. — Я думаю, что все это случилось из-за гибели Кроуфорда. Конечно, взрыв тоже повлиял… Но не это главное… — Шульдих нетерпеливо бросил коробку на кровать и посмотрел на Рана. — Телепату, каким бы сильным он ни был, нужен определенный душевный комфорт, некий мысленный стержень, чтобы щиты восстанавливались и держались, для меня таким стержнем был… Кроуфорд. Ну а теперь вот… я надеюсь, будешь ты. Когда ты рядом, я чувствую себя увереннее… — Шульдих судорожно вздохнул. Ран внимательно смотрел на него. В этот момент, когда следовало сосредоточиться на рассказе, он вдруг поймал себя на мысли, что любуется телепатом, пытается насмотреться на него впрок.

— Я создал себе иллюзию, и теперь мне сложно обходиться без нее, — продолжил Шульдих мрачно. — Мне хочется не думать, а просто наблюдать... там — другой мир, в котором у меня все хорошо...

Ран ждал, что Шульдих скажет еще что-нибудь, но тот молчал.

— Ясно, — сказал японец. — Я — запасной игрок. На замену Кроуфорду… Расскажи мне про таблетки.

Шульдих повернулся и пристально посмотрел на него.

— Кроуфорда никто не сможет заменить. Так что не думай, что ты замена. Но ты… в общем, ты хорошо ко мне относишься, ты будешь терпеть меня, ты мне поможешь, если, конечно, еще можно мне помочь. Теперь таблетки… Они укрепляют естественные щиты или создают новые… Ну, как коронки на зубах, что ли.

— И где их взять?

— Коронки? — Шульдих осклабился. — Ах, таблетки. Не знаю. Я нашел пачку в вещах Кроуфорда, а где он их брал — не знаю. У него были свои связи. В общем, придется нам обойтись без них.

— Хм, — Ран посмотрел на свои руки. Во всем этом было нечто неправильное. Но, несмотря на то, что слова телепата ранили, Ран не собирался отказываться. Видеть его каждый день, слышать его голос — ради этого Ран был готов поступиться гордостью. И неизвестно, чем еще, — японец надеялся, что Шульдих не заставить его делать выбор. Пока телепат был рядом, у Рана был шанс. Даже если сейчас телепат нуждался только в его помощи. Все могло измениться. — Хорошо. Я сделаю все, что нужно.

Шульдих ухмыльнулся.

— Не обольщайся, Абиссинец… Шансов никаких… —

Ран вздрогнул.

— Ты мне нравишься… И у меня к тебе страсть, что ли, и не только. Много чего еще… Но Кроуфорд — это все, понимаешь, — вздохнул Шульдих.

— Не надо меня жалеть, — отрезал Ран холодно.

— Даже не пытаюсь, и от тебя жалости и самоотречения не жду. Все равно оценить их я не способен, — усмехнулся телепат. — Но если все это продолжится, и как-нибудь ты не сумеешь меня добудиться, или я окончательно забуду, кто я, оставшись в чужих мыслях… прошу тебя — поработай катаной еще разок. Не вздумай навещать меня в больнице, держать за руку и рассказывать о том, какой чудесный за окном денек. И мстить за меня не пытайся — некому. Где надо узнают, что я свихнулся, и заберут куда следует, а я не хочу быть подопытной мышкой, ясно?

— Ты просишь меня помочь тебе умереть, — подытожил Ран. — Это большая честь. Но как я пойму, что ничего нельзя сделать? А вдруг тебя еще можно будет спасти?

Шульдих посмотрел в окно. Там сияло солнце. Тучи разошлись, и небо было синим-синим, а листья — золотыми, как кусочки конфетной фольги. И телепату вдруг стало тесно, темно и душно в спальне, отчаянно захотелось вдохнуть осенний пряный воздух, поддать ногой ворох опавшей листвы. Шульдих перевел взгляд на японца и внезапно рассмеялся.

-Gott, Абиссинец, звучит так, будто я прошу помочь мне сделать харакири, или как там это у вас называется... — он фыркнул, — на самом деле мне совсем не хочется умирать... И будь моя воля — я бы жил, даже если бы все вокруг сдохли, — его смех резко оборвался. — Пообещай, что убьешь меня. Если ты не сможешь — Наоэ не откажется.

Ран понимал Шульдиха. Чувствовал горечь во рту, страх и пустоту в сердце, но, как никто другой, понимал.

— Смерть — единственный выход?

— Да! — с досадой воскликнул Шульдих. Он начинал злиться. Какого черта Кроуфорд умер раньше него?

— Фудзимия, а если я скажу, что утащу за собой в могилу весь этот район, или город, или даже штат? Кто знает, что придет мне в голову? Я не смогу себя контролировать. Может, мне покажется, что надо защититься... — он зло усмехнулся. — Никто до конца не изучил возможные последствия...

Ран слушал, не перебивая. Всего лишь очередное убийство, думал он, одно из многих. Наказание за грехи. Несущее в себе очередной грех.

— Я понял. Хорошо. Я убью тебя, — кивнул Ран.



* * *



Я проснулся оттого, что затекла шея. Каким бы удобным не выглядел диван в этой гостиной, он явно не предназначался для здорового сна. Конечно, где-то тут была и спальня, но дойти до нее у меня просто вчера не хватило ни сил, ни времени. Что же, следующую ночь я определенно проведу там.

С трудом разлепив глаза, я сосредоточил свое внимание на приглушенно мерцающем мониторе. Кажется, все в порядке. В комнате царил сумрак, подушки, которые я ночью скинул на пол, сейчас попались мне под ноги. Машинально подобрав, я закинул их на диван обратно. Кажется, вечером я просто прилег, собираясь немного отдохнуть, да так и заснул на злополучном диване. Видимо, от переживаний прошедших суток организм просто выключился.

Часы на мониторе гордо демонстрировали половину пятого утра. В такую рань я не вставал уже много лет, приблизительно с тех пор как покинул стены Розенкройц в Берне, разумеется, не считая тех ночей, когда вообще не ложился.

Шея еще болела. А еще хотелось в туалет, принять ванну и чего-нибудь поесть. Именно в таком порядке. Чтобы там ни думали остальные, но я живой, а потребности собственного тела игнорировать глупо. Помня о вчерашней безрезультатной инспекции кухни, неприятно было понять, что ничего, кроме фастфуда, в настоящий момент мне не светило. Можно было бы заказать пиццу, уж ее-то вполне сносно готовят в любое время суток.

Я уставился в монитор. Шульдих снова спал на фудзимиевской кровати. Интересно, диван в его крошечной гостиной такой же неудобный, как мой? В свете горевшего ночника лицо моего телепата не выглядело таким бледным и изможденным как накануне, может, многочасовой сон, а может, присутствие Фудзимии благотворно сказалось на его состоянии. Он глубоко и ровно дышал, что говорило о его более или менее уравновешенном состоянии, но кажется, так и не помылся. Не собираясь следовать его примеру, я решил первым делом навестить ванную. В поисках нужного, одну за другой вытащил из валявшейся под столом сумки вещи, привезенные с собой. Кажется, пора по-настоящему обживаться в этом доме. Я здесь надолго. Старые бритвенные принадлежности и гель в полупустом пузырьке — это не то, что я называю «принять ванну с комфортом». Но до открытия магазинов сойдет и то, что оказалось под рукой.

Ванна была небольшой, но светлой. Никогда не любил кремовый кафель — девчачий цвет. Сильвии бы понравилось. Да что со мной сегодня такое? О ней я тоже не вспоминал уже много месяцев. С чего бы вспоминать именно сегодня? Может, с того, что, начиная новую жизнь, я не собираюсь отказываться от старых привычек? Что-то сжалось в груди, во рту появился желчный привкус. Надо скорее почистить зубы. Я забрался в душ. Вода оказалась чуть солоноватой, с резким медным привкусом, почти как кровь. Но напор был мощным, и уже через минуту я почти забыл о своих неприятных ощущениях. Вертя краны, попробовал чередовать холодную с горячей, но бодрости во мне и так было достаточно, так что я просто подставил лицо обычным теплым струям. Я казался себе почти довольным жизнью, но несколько секунд спустя на смену умиротворенному состоянию пришло неясное беспокойство. Более того, с каждой секундой предчувствие усиливалось, приведя меня в легкое недоумение, потому что это не было видением — его я чувствовал бы совсем по-другому. Холодея, но уже не от температуры воды, а от накатившего беспричинного страха, что упускаю что-то безумно важное, я выбрался из ванной и, оставляя за собой мокрые следы, направился в комнату к мониторам. С волос капало, очки, это варварское изобретение человечества, сползали с мокрого носа, капли воды на стеклах мешали видеть.

Шульдих лежал на спине. Выражение его лица было слишком умиротворенным, как если бы он находился под кайфом. Опять? Чертов телепат. Снова взялся за свое. Как можно быть таким беспечным? Если бы я был рядом, я знал бы, что делать.

Где шатается Фудзимия, когда он так нужен? Открывая нужную папку, я попытался пододвинуть кресло ближе, стукнулся босой ногой об угол стола и едва не взвыл. Боль отрезвила, но не надолго. Мне повезет, если он сейчас едет в машине. После загрузки программы автоматического слежения за объектом я вывернул громкость динамика почти на полную мощность. Микрофон в салоне порше работал исправно.

Как музыку, сквозь рев дизеля и визг тормозов на поворотах, слушал его горячечный шепот: «Шульдих. Шульдих, ответь!». И с облегчением понимал, что он знает о случившемся, и с точностью до последнего нейронного импульса мог представить, что он чувствует сейчас. Обрыв вновь обретенной связи через несколько часов после ее установления может означать только одно: основной Носитель выведен из строя. Эта связь как новая пломба во рту: сперва ты все время трогаешь ее, каждый миг, каждую секунду проверяешь, на месте ли она, все ли в порядке, нет ли больше той мучительной пустоты, что была в этом месте раньше. И, получая отклик с той стороны, радуешься — тот, с кем ты связан, здесь, никуда не делся. А потом привыкаешь, как к чему-то, что было с тобой всегда, словно к руке или ноге, к дополнительной способности организма.

Если слабенький маркер Шульдих поставил сразу, чтобы легче было выполнять задания, то по-настоящему он отметил меня только через несколько месяцев, когда стал полностью доверять мне. Метка клеймит тебя, как тавро на крупе племенного жеребца, давая ощущение принадлежности. Я был не против, вовсе не против принадлежать ему. Увы, моей метки больше нет. Как бы я ни был рад ее потере, в то же время сожалел о ней как никогда. Это было единственное, что по-настоящему соединяло нас.

Усмешка выходит горькой. Значит, Фудзимия теперь помечен. Получил маркер, ярлык, как на библиотечной книге. Взято там-то, просьба не терять и при возвращении класть на то же место. Спасибо. Надеюсь, ему было больно.

Минуты, что Фудзимия несся до дома, добавили мне седых волос, хотя, вроде бы, больше было уже некуда. Я смотрел, как он осторожно, с обнаженной катаной, на цыпочках, приближается к кровати. Что же ты так долго, Фудзимия? И если сейчас ты ошибешься, мстить мне будет уже не за кого. Похоже, что испугался он не меньше меня. Его хриплое дыхание заставило меня уменьшить громкость динамиков. Тут не поможет «зови — не зови», тут нужны другие методы. Когда до тебя дойдет?

Ну наконец-то. Надо будет запомнить, что у Фудзимии отличный удар справа, хотя это вряд ли когда-нибудь мне пригодится. Да и Шульдих, раз способен на сарказм, значит, почти пришел в себя. А вот то, что он снова вернулся к таблеткам, совсем меня не обрадовало. Хуже этого могли быть только уколы, но, кажется, до них еще дело не дошло. К таблеткам Шульдих прибегал на моей памяти только дважды, а про инъекции я ему только рассказывал. Значит, проблем будет больше, и они намного серьезнее, чем мне представлялось.

Где этот дар, когда он так нужен? Не может быть, чтобы он совсем пропал. Я должен предвидеть, должен знать, что мне делать дальше.

Нужно сосредоточиться, нужно выполнить одно простое действие, такое привычное с детства и такое обыденное — увидеть будущее. Закрывая глаза, я знал, что вот именно сейчас у меня получится, и был прав, ощущая знакомое покалывание в висках. Ну наконец-то, видение. И я увидел…


Ноги вокруг моей талии вовсе не принадлежали Шульдиху. Аккуратные женские лодыжки. Гладкие и теплые пятки давят на мою поясницу. Бедра под руками гораздо уже, чем у Шульдиха, мышцы не такие рельефные, но не менее сильные. Я почти кончил, мне нужно еще пару движений, когда ее руки хватают меня за волосы и тянут, а хриплый шепот сбивает меня с ритма «Ты лучший. Ты лучше всех, Кроуфорд. Давай». Ненавижу отвлекаться. Лучше кого? Что на этот раз? Сильнее сжимаю руки, вдавливаю ее своим телом в стену, показывая, что любое ее движение сейчас лишнее, Сильвия прекращает свои попытки контролировать меня, а я наконец пересекаю такую вожделенную грань. Еще несколько секунд держу ее на весу, но больше для того, чтобы подавить дрожь в собственных ногах, потом опускаю ее на пол и начинаю поправлять одежду.

Сильвия разглаживает практически не пострадавший от наших упражнений чеонгсам. Шелковая ткань с каким-то национальным рисунком с мягким шелестом падает на длинные стройные ноги. Что меня всегда интересовало, так это то, что пятна от моих пальцев на ее бедрах никогда не превращаются в синяки, легкое покраснение сойдет через несколько часов, словно ничего и не было. Или просто на смуглой коже их не видно? Поправляю булавку галстука, прислушиваясь к себе и к Сильвии. Благодаря дару эмпатии я знаю, что оргазма у Сильвии не было, но мне на это наплевать, а на продолжении она не будет настаивать. Ей достаточно того, что она получила. Она, вообще-то, довольно амбициозна, но знает, что стоит ей перегнуть палку, и отношения тут же прекратятся. Она и так мне уже наскучила. Эмпатического дара у нее нет совсем. Зато отсутствие всех прочих талантов с лихвой компенсирует телекинез. Не сказать, что она особо сильна, но с тактическими способностями у нее полный порядок, да и Амриш ценит ее уже за то, что Сильвия способна быстро и нестандартно реагировать на действия противника. Плюс она достаточно уверенно чувствует себя в любой уличной потасовке. Фарблос не просто отличные ликвидаторы, они лучшие в своей области, собственно, поэтому я и оказался здесь. В свои двадцать я пока мало что видел, кроме кабинетной работы.

В отличие от меня, Лин постоянный член команды, тогда как я всего лишь прохожу практику полевой работы в Фарблос по приказу Старейшин. Я должен понюхать пороху, как выразился Фладд. Не сказать, что полковник Амриш был этому особо рад, но от навязанного ему Эсцет аналитика-теоретика он многого и не ждал. А зря, здесь я развернулся в полную силу. Размахивать пистолетом оказалось не менее интересно, чем составлять план операций или просчитывать процентное соотношение благополучных исходов или провалов. Я с удовольствием участвовал в заданиях в качестве рядового боевика, стараясь особо не вмешиваться в процесс их планирования, только если полковник что-то упускал и появлялась угроза команде, впрочем, делал он это крайне редко, стараясь закрывать глаза на нашу с Сильвией связь, до тех пор пока это не мешало работе. За полгода я привык к таким заданиям, когда на решение задачи по ликвидации объекта дается несколько часов, к перелетам с одного конца мира на другой, долгим поискам и демонстративно-показательным убийствам. Мне нравилось. Одно утомляло: Сильвия в последнее время все постоянно намекала на то, чтобы я остался, даже Амриш чаще стал требовать, чтобы я работал по основной специальности — анализировал и предвидел исход операций, но…

Перспектива стать четвертым меня прельщала гораздо меньше, чем красивое тело телекинетика Лин. И уж гораздо интереснее было бы получить свою команду. Нет, руководство полковника не вызывало у меня нареканий, он все делал безупречно, возможно, благодаря своему дару, но одно дело, когда подчинение временное и несколько формальное. И совершенно другое — когда оно принято официально. Все решила та самая фраза Сильвии.

— Так с кем ты сравнивала меня на этот раз? — кофе был горьковатым, свежемолотым и обжаренным в меру, так, как мне и нравилось, сейчас я почти чувствовал на языке его вкус.

Сильвия была падка на все хоть сколько-нибудь отличное от обыденного, будь то внешность или проявления паранормальных талантов, она обожала коллекционировать в своей постели все необычное. Никогда не задавался целью выяснить, что привлекло ее во мне, но мое самолюбие было распалено уже тем, что именно меня она считала своим постоянным партнером. Что не мешало ей ловить в сети своего обаяния других. Интересно, кто попался на ее пути на этот раз.

— Телепат.

Я поморщился. Что в этом необычного? Правда, их немного, да и живут они не долго: природа телепатического дара такова, что они просто тонут в мыслях других людей, теряют себя, кто-то раньше, кто-то позже, но уже к двадцати превращаясь практически в растения. Именно телепаты интересуют институт больше всего, поставляя материал для новых генетических разработок лабораториям Розенкройц, но надо заметить, что эти исследования пока не слишком-то успешны. Редкие экземпляры, те, кому удается поставить преграду между собой и окружающим миром, так называемые «щиты», ценятся на вес золота, и вряд ли Розенкройц отнесся бы к такому паранорму легкомысленно. Одна из самых старых и опытных телепатов — Рут Стронг, а уж из ее цепких рук, покрытых старческими пигментными пятнами, такой экземпляр бы точно не вырвался. Неужели за мое отсутствие в Розенкройц появилось что-то столь уникальное и ценное? Скептически пожимаю плечами:

— Они все полоумные. Не знал, что тебе нравится аутичность в партнере. Буду иметь в виду.

— Этот не такой. — Лин улыбалась, я чувствовал, что ее довольство собой превышает все мыслимые пределы. Это начинало раздражать. — А еще он хорошенький.

Я фыркнул в чашку. Раз уж Сильвия обратила внимание и на внешность, тогда там действительно есть на что посмотреть, помимо дара, разумеется. Стараясь не показать чрезмерного интереса, я молча ждал, пока она продолжит. Лин, как обычно, вскоре оправдала мои ожидания.

— Он такой неуклюжий, хотя ласковый, правда, он торопыга, но все равно такой… такой… — Сильвия закатила глаза. — Но ты лучше.

Интересное заявление. Женская логика во всей красе. Как будто мне нужны были такие подробности. Гораздо интереснее технические детали.

— И он не свел тебя с ума, когда кончил?

Как она вообще умудрилась затащить его в постель? Такое чудо должны запереть в самой дальней комнате института, под вакуумной колбой, и изучать днем и ночью. Сильвия, определенно, весьма талантлива в достижении собственных целей.

— Нет, говорю же — он уникален, наверное, его заберет себе Рут. Конечно, у него есть определенные трудности, но дело того стоило.

Сильвия довольно жмурится и становится до отвращения похожа на кошку, слизавшую сливки с чашки Рут. Рут? Возможно, парень действительно заслуживает внимания. Может быть, и правда мне уже пора задуматься о создании собственной команды, и этот уникальный телепат может стать достойным началом моей империи. На черта мне сдалась эта империя, лучше не задумываться, но я точно знаю, что она мне необходима.


Я открываю глаза и снова оказываюсь в настоящем. Уже почти четверть седьмого. Я прекрасно помню, что должен был увидеть будущее и что я видел вместо этого. Уже через две недели после этих событий я вернулся в институт Розенкройц, чтобы впервые увидеть Шульдиха. Сильвия давно мертва. Около двух лет назад я самолично отправил ее на тот свет. А это значит, что я теперь вижу… прошлое? Да что происходит? Сцепив зубы, продолжаю пытаться и пробую вызвать еще одно видение, и оно не заставляет себя ждать.


Постепенно приходя в себя, я цежу вторую чашку кофе, сидя за столиком в институтском кафетерии. Разговор со Святой троицей никогда не бывает долгим, но утомляет не хуже многочасовых бесед с самыми дотошными экзаменаторами Розенкройц. Фладд, конечно, поупирался, но больше для виду, остальным вообще было наплевать, пока я не завел разговор о телепате. Рут отреагировала так, как я и предвидел, с легким интересом, но не более. В случае моей неудачи они просто отдадут приказ кому-то вроде Фарблос, и мое имя станет очередной записью в книге истории Розенкройц, если таковая ведется, конечно. Полчаса аргументов, подтверждений, доказательств, строительства воздушных замков и прочей болтовни, и формирование моей собственной команды перешло в стадию подбора кадров. Впрочем, первый претендент где-то болтается уже минут семь, причем вместе с куратором. Что их так задержало? Телепат, конечно, получше остальных представителей своего класса, но все же не идеален. Будь он таковым, Рут бы занималась им лично, он бы вообще мне не достался. Не только в качестве члена команды, я бы даже посмотреть на него не смог, как и Сильвия. Я видел его издалека: раз он не заперт в лаборатории, а открыто болтается по школе, значит, его щиты хотя и отлично стоят, но изучать там особо нечего. Теперь я понимаю, почему она успела затащить его в постель меньше чем за три дня. Я не то чтобы разочарован, но в моем представлении новый телепат был достаточно взрослым человеком, а не гормонально неуравновешенным подростком с уровнем развития, больше подходящим десятилетнему ребенку.

В корпус, где находится кафетерий, вход строго по магнитным пропускам. Я уже начинаю подумывать о том, не позвонить ли на вахту и не уточнить ли, правильно ли оформлено разрешение на вход. Оглядываюсь. Зал кафетерия практически пуст: завтрак миновал, а до ланча еще полтора часа. Только у стойки профессор Вейсблат, местное светило генетики, торопливо глотает сандвичи, запивая их обжигающим крепким чаем, полностью погруженный в собственные мысли о высоком. За угловым столиком четверо из пирокинетической лаборатории что-то яростно обсуждают. Их спор вот-вот грозит перейти в банальную свару, но все обходится, двое из спорщиков резко поднимаются и выходят. Я все еще восседаю за своим столиком в гордом одиночестве. Где же эта пара, в конце концов?

А вот и они. Запыхавшись, старик Нойман бормочет оправдания. Пока я был на совете Старейшин, телепат успел затеять драку с одним из сокурсников на лекции. Не рассчитав своей силы, новенький применил слишком сильное ментальное воздействие, за что и был вызван в учебную часть. Конечно, пострадавшего немедленно отправили в лазарет, хотя теперь он вряд ли скоро будет в состоянии продолжить обучение. Делаю себе заметку: обладая достаточным уровнем силы, телепат вспыльчив и недисциплинирован. Это не очень хорошо.

Прежде чем начать разговор, внимательно оглядываю подростка. Является ли это следствием драки или это его обычный вид, но телепат явно неопрятен, новая форма помята, плохо подстриженные волосы растрепаны. Неаккуратность — еще один явный минус. На таком фоне даже Нойман в поношенном костюме смотрится заправским щеголем, несмотря на совершенно неподходящие по цвету сорочку и галстук. Может быть, я ошибся, и этот подросток совсем не тот, кто мне нужен?

Тем не менее, решаю немного подождать с выводами, но для того, чтобы поговорить без свидетелей, стоит избавиться от лишних ушей. А Нойман мне явно мешает. При нем подросток вряд ли будет достаточно откровенен, хотя своего куратора Шульдих (что за глупое прозвище) явно не стесняется. Я прошу Ноймана оставить нас. И знаю, что возражений не последует. Нойман уходит, и я ощущаю его радость от избавления от неугомонного подопечного, хотя бы на некоторое время. Не трудно догадаться, о чем он думает. Прекрасно зная, что Шульдиха, как и подобных ему, ждет участь подопытной крысы, он считает, что я всего-навсего тороплюсь первым заполучить в свою лабораторию телепата. Все правильно, потому что телепат, даже и не думающий скрывать, что читает своего куратора, заметно бледнеет.

В этой части обширного комплекса Розенкройц, в кафетерии, предназначенном исключительно для сотрудников научного центра, можно попробовать то, что никогда не подают в ученической столовой. Уверен, что даже Нойман оказался здесь если не впервые, то уж точно был не частым гостем. Надеюсь, выход он найдет без труда. Демонстративно разворачиваю папку с меню и прячу улыбку за твердыми корками. Я просто чувствую, что телепат собирается проинспектировать и мои мысли. Наглядность его намерений выдают слегка расфокусированный взгляд и сосредоточенное выражение лица. Что же, пора показать, кто здесь устанавливает правила:

— Попробуй меня считать, и я лично позабочусь, чтобы ты получил самое неудобное койко-место в худшей из здешних лабораторий.

Сложив руки на груди, Шульдих злится, хотя я не дал для этого ни единого повода, даже был вежлив в своей просьбе. Он становится внимателен и насторожен, и вместе с тем показательно беспечен, словно это всего лишь скучная, ни к чему не обязывающая встреча, а не собеседование, решающее его дальнейшую судьбу.

— Зачем я тебе?

А вот голос у него дрожит. Высокий, совсем мальчишеский, он выдает его с головой: телепата снова захлестывают злость и страх, которые он испытал в кабинете декана. Похоже, что он даже не догадывается, что все его чувства сейчас передо мной как на ладони.

Думаю, что декан пригрозил отдать его на опыты, не дожидаясь, пока тот сойдет с ума самостоятельно, если его поведение не изменится в ближайшем будущем. Я бы с ним согласился. Неуправляемые паранормы тут мало кому нужны. Отличный исполнитель не должен задавать лишних вопросов, беспрекословно выполняя приказанное, и уж тем более не действовать в своих интересах, совершенно наплевав на возможные последствия. Единственное, чем пока может похвастаться телепат, так это тем, что постоянно нарушает здешние правила.

Пожалуй, все его достоинства, начиная с природных щитов и заканчивая высоким уровнем ментального воздействия, ничего не стоят в сравнении с недостатками, воспитанными в нем средой или его собственными упорством и стремлением выжить наперекор обстоятельствам. Попав в Розенкройц меньше полугода назад, телепат еще не понял, что отсюда существует только два пути: абсолютное подчинение или смерть. Стоит ли возиться с тем, кто сознательно толкает себя к краю пропасти? Как сделать выбор между покорным, но бездарным или талантливым, но непослушным? Стоит ли возиться, чтобы сделать из Шульдиха идеального члена моей команды? Или поискать кого-то постарше, кто не доставит мне таких хлопот? У меня нет ни желания, ни возможности переучивать его. С другой стороны, я могу искать годы, прежде чем найду достаточно сильного телепата, с более или менее совершенной защитой, а этот мальчишка уже здесь. Заслуживает ли он того, чтобы я тратил на него свое время?

Я снова внимательно рассматриваю его, сидящего напротив, привычно поправляя манжет и растирая некстати затекшее запястье. Запонки, это, конечно, стильно, но весьма неудобно, зато они идеально сочетаются с заколкой для этого галстука. К тому же мне нравится, как они выглядят — квадратный прозрачный камень и десяток каратов золота. Моя первая самостоятельная покупка, почти талисман. Есть еще несколько пар, но я привык к этим, они придают облику завершенность и солидность.

Машинально отмечаю про себя, что, плюс ко всему, подросток совершенно не умеет вести себя за столом. Поставив на стол локти и сцепив ладони под подбородком, он нагло разглядывает меня. И больше всего меня настораживает смена его настроения. Он глаз не может оторвать от золотых украшений. Хотя минуту назад он их даже не замечал. Это интригует настолько, что я не выдерживаю:

— Что, нравится?

И, наверное, впервые за все время он искренен:

— Да-а, — в выдох этого слова он вкладывает весь воздух, что накопился в легких. У него синие глаза, дающие потрясающий эффект в сочетании с густыми ресницами, и думаю, что на этот раз Сильвия была права: когда он на пике эмоций — он очарователен. Но мгновенная слабость проходит быстро, мальчишка спохватывается и опять нацепляет маску прожженного жизнью и много повидавшего циника. — Зачем позвал?

— Давай перекусим, а заодно и поговорим. — Я листаю меню, хотя оно выучено мной наизусть. — Что ты будешь?

Глаза спрятались под длинной, неаккуратно обрезанной челкой, и в ответ мне достается только невнятное бурчание:

— Не надо ничего. Я сытый.

Бедный, но гордый волчонок показывает зубки? Не обращая внимания на его слова, я делаю заказ: по два пирожных с шоколадом и сливочным кремом, домашние вафли и кофе, черный, со щепоткой перца для себя и двойной мокко со сливками и корицей в высокой чашке для него. Подростки обычно любят побольше и послаще. Хотя не знаю, может, он привык к гамбургерам. Пару минут в молчании мы ждем заказ. Шульдиху приходится убрать локти со стола, чтобы официантка могла переставить всё с подноса на столик: тарелок много. Она улыбается мне и подмигивает ему — такие молоденькие, как он, здесь редкость. Я киваю в ответ. Мы снова остаемся одни. Я не хочу кофе, я выпил уже достаточно, Шульдих тоже демонстративно игнорирует свою чашку, показывая, что такими дешевыми подачками его не купишь. Похоже, что придется говорить откровенно: особенность дара таких как он — умение мгновенно распознавать ложь. Врать бессмысленно и даже опасно. Интересно, не обрати Сильвия на него мое внимание, встретились бы мы?

— Мне нужен телепат в команду. Если ты мне подойдешь — я возьму тебя, — говорю твердо, хотя после личного знакомства уверенности во мне явно поубавилось. — Что ты можешь?

— Много чего. А чего надо?

— Ты говоришь по-английски? Какие еще языки ты знаешь?

— Английский знаю, немецкий само собой. Я пойму, если что.

— Не надо понимать, надо уметь разговаривать. Как быстро ты можешь выучить язык? Японский, к примеру.

— Ну за пару дней осилю, если окажусь в Японии. А что, надо?

Интересно, насколько это далеко от истины? Ну, да ладно. С языком можно разобраться позднее. Что касается всего остального, я уверен, что за полгода в Розенкройц он наверняка не зря ходил на какие-то занятия, а может быть, чему-то учился и сам. Самые элементарные вопросы должен знать: — Датчики движения какого-типа чаще всего используется на промышленных объектах класса Е?

— Инфракрасные: активные и пассивные, радиоволновые: линейные и объемные, ультразвуковые.

— Сколько патронов в обойме восемьдесят первой Береты?

— Тринадцать.

— Какого типа взрыватели нужно использовать, чтобы получить задержку срабатывания длиной не менее тридцати минут?

— Механического или электромеханического.

— Максимальное число твоих противников, которых ты мог бы устранить без применения телепатии?

С ответом на последний вопрос он медлит несколько секунд, потом уверенно говорит: — Четверо, с телепатией много больше.

Я ожидал худшего, значит, из прочитанных ему лекций что-то он все-таки запомнил.

— Про телепатию отдельный разговор, я еще посмотрю твои оценочные листы и поговорю с теми, кто проводил твои тесты при поступлении. Увидим, насколько хорошо ты смог их одурачить.

— Никого я не дурачил — я такой, какой есть!

Злится, но заинтересован. Мне тоже интересно, что из всего этого получится.

— Ну, конечно. В конце года у тебя будут экзамены, чуть позже я назову те предметы, результаты которых будут интересовать меня больше всего. Если твои оценки устроят меня — ты будешь работать в моей команде. Если нет, то совет ректората будет решать, что с тобой делать.

Я вижу его насквозь. Робкий всплеск неуверенности, а потом все затмевает жажда вырваться из этих стен, я чувствую его ненависть к ограничениям, страх, что его заставят измениться, нежелание ходить на коротком поводке — все вспыхивает в нем ярким пламенем и гаснет, приглушенное уверенностью в том, что он сможет, что пройдет испытание.

— Посиди здесь. Нойман придет за тобой. — Я смотрю на него, Шульдих смотрит на пирожные, я загадываю: если он съест хоть одно, значит, мы будем работать вместе. Если нет, тогда вся эта затея была пустой потерей времени. — Увидимся на твоих выпускных.

Встаю и, не оглядываясь, иду к выходу. Покидая кафетерий, вижу в зеркальном стекле двери, как рыжий подросток пальцем поддевает консервированную вишню, венчающую шапку белоснежных сливок на самом большом пирожном, и тянет в рот. Господи, что за манеры?!

@музыка: все тоже

@настроение: боевое

@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд

---

Яой фест

Вот он многострадальный фик на фест. Уф... Не люблю я лавлесс

slashyaoi.borda.ru/?1-5-0-00000005-000-0-0-1254...

@музыка: Лермонтов "Герой нашего времени"

@настроение: боевое

@темы: ссылки, творчество, Loveless, фесты

---

какая эротишная картинка, боже боже... Естественно, не мое, а чудесной художницы Elruu

@темы: гинокиры, Bleach

---

Ниппонцы

Вот узнала, что в Японии не принято обниматься...Хм хм, а Китамура то ведет себя неприлично, вечно он обнимает Тутня, и больше никто, заметьте, себе этого не позволяет. И ни с кем.

@музыка: otta my head

@настроение: удивленное

@темы: Тути/Эйки, Rock Musical Bleach, Eikishhhhh

---

Ты — ЙОЖЫГ с дырочкой в правом боку

Находится везде и всюду, хоть его об этом никто не просит. Крайне самолюбивое и шумное жывотное, хотя другие не замечают его «достоинств» и тяготятся его назойливостью. Однако, кроме выпендрёжа, не лишён талантов – болтлив – не заткнёшь!

Пройти тест

---

Бьякуя - любовь моя! Страстная натура

@темы: Bleach