You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 11. Кто тебе поверит?Глава 11. Кто тебе поверит?
Молодой, кровь кипит, тело смелое -
Это всё так скоро надоело ей
Боль любви твоей...
Знаешь ли ты, о чём молчит она
О чём её мечты?
Знаешь ли ты, что говорит она
Когда не рядом ты
(Рядом с кем-то другим...)?
Знаешь ли ты, когда уйдет она
Куда она идёт, слушая шаги?
Знаешь ли ты, имеешь ли ты власть,
Чтоб удержать её?
(Лепс/Пьеха «Она не твоя»)
В редкие минуты просветления, когда одна доза анестетика шла на убыль, а другую еще только собирались колоть, Шульдих осознавал, что он под действием лекарства, и даже пытался открыть глаза и сосредоточить на чем-то взгляд. Но предметы уплывали и кружились, не позволяя поймать их даже на мгновенье, а затем снова приходили какие-то люди, и все таяло в бесконечном забытьи.
Время потеряло значение, Шульдих не мог читать мысли, а лишь витал в отголосках ощущений приходивших к нему людей. И, как правило, чувствовал только равнодушие, отвращение, озабоченность, но чем — сказать было нельзя, да он и не хотел. И вдруг в какой-то момент все переменилось.
Теперь, временами выныривая из тумана, Шульдих понимал, что вокруг него происходит что-то хорошее. Чужие эмоции, сильные, положительные, становились все ярче, все яснее. Очень скоро Шульдих осознал, что забытье рассеивается, и он может вычислить, кто находится рядом. Сначала он узнал Рана. Ну конечно, Абиссинец провел с ним последние месяцы, он и должен быть рядом. Потом узнал Наги, Фарфарелло, и …
Впервые уловив эту силу, Шульдих решил, что все еще бредит, и постарался переключиться на других. Но раз за разом этот человек приходил к нему, и Шульдих, не веря себе, вынужден был признать, что чувствует Кроуфорда. Наконец снотворное пополам с болеутоляющим колоть перестали, остатки его постепенно выводились из организма, и Шульдих скоро окончательно пришел в себя. Он открыл глаза, не зная, что увидит вокруг, но ничего ужасного не случилось. Шульдих лежал в светлой, большой комнате, вовсе не похожей на лабораторию, на мягкой, широкой кровати. Через окно, закрытое прозрачными жалюзи, пространство заполнял приглушенный матовый свет. С облегчением вздохнув, Шульдих улыбнулся. Он еще немного подремал, и проснулся от того, что дверь в комнату с легким стуком закрылась. Шульдих быстро открыл глаза и уставился на человека, остановившегося рядом с кроватью. Перед ним стоял Кроуфорд. Не раздумывая, иллюзия это или реальность, телепат попытался сесть, но от слабости тело не слушалось, и беспомощно осев на подушки, он застонал.
— Кроуфорд!
Не пытаясь больше подняться, Шульдих неверяще смотрел на Оракула, силясь понять, как он оказался тут, когда его тело должно было уже истлеть под обломками Дворца Преисподней.
— Рад, что ты пришел в себя, — ответил Оракул. Его голос, лицо, и главное — сила, волны которой чувствовал телепат, не могли обмануть — это действительно был он. Неконтролируемая радость обрушилась на Шульдиха, горло перехватило, и он застыл с открытым ртом, силясь вспомнить какие-нибудь слова. Кроуфорд, похудевший, странно подстриженный, но по-прежнему высокомерный и такой красивый, стоял перед ним.
— Я предвидел, что ты удивишься, — Кроуфорд сел на край кровати, и Шульдих перевел взгляд на его руку, когда он отодвинул одеяло. Рука, большая, смуглая, лежала на белой ткани, и телепату так захотелось прикоснуться с ней, чтобы усилить контакт, и еще раз убедиться. Он коснулся пальцами пальцев Оракула, и все сразу встало на свои места. Сомнений не осталось. А вместе с сомнениями вдруг ушла и радость. Кроуфорд солгал, бросил одного в самый тяжелый момент. Шульдих отдернул руку и отодвинулся.
— Удивлюсь? — он ухмыльнулся, пристально вглядываясь в Оракула, жалея, что взглядом нельзя вскрыть черепную коробку. — Да, Кроуфорд, я удивлен. Не каждый день видишь оживших покойников…
Кроуфорд поднял брови.
— Злишься…
— Нет, — ухмылка Шульдиха стала чуть шире, — зачем? Просто устал… — он закрыл глаза, не желая видеть вновь обретенного босса.
— Мне уйти?
— Да, сделай одолжение… — ехидно пробормотал Шульдих. У него не было сил заорать, но если бы были — он бы заорал — «Предатель!» Кроуфорд не стал дожидаться продолжения. Встал и вышел, прикрыв за собой дверь.
Шульдих посмотрел ему вслед, а обида внутри все росла и крепла. Значит, Кроуфорд разыграл какую-то свою штуку, всех использовал, и главное что его, Шульдиха, тоже. Задействовал в спектакле без его ведома, внушил, что умер, а сам все это время был жив. Знал ли он, как Шульдих страдал? Предвидел ли, что телепат будет умирать, и будет близок к тому, чтобы от отчаяния пустить себе пулю в лоб? Шульдих боялся, что ответы на все эти вопросы его не обрадуют.
Пока Шульдих лежал без сознания, Ран заходил к нему, и сидел рядом на стуле. Он не прикасался к телепату, ему казалось, что теперь он не имеет на того никакого права, и именно Шульдих должен будет выбрать.
Ран старался не встречаться с Оракулом, и тот не горел желанием коротать в его обществе вечера, потому два дня, что они провели в апартаментах, они почти не пересекались. За это время Ран лишь раз уехал из дома, а вернувшись, узнал, что телепат пришел в себя.
Взволнованный новостью, Ран приготовил ему чай и пошел узнать, как Шульдих себя чувствует.
Телепат полулежал на подушках, худой и бледный, и, увидев его, криво улыбнулся.
— Абиссинец, а я-то гадаю, не бросил ли ты меня часом…
Не ответив, Ран поставил поднос с чаем Шульдиху на колени.
— Надо выпить… — проговорил он, решившись, наконец, взглянуть на телепата. Несмотря на все, тот казался Рану удивительно красивым, и он с отчаянной жадностью всматривался в бледное лицо, будто пытался наглядеться впрок.
— Что ты так смотришь? Вот начну читать мысли… — шутливо пригрозил Шульдих. Ран не улыбнулся.
— Пей, — повторил он, собираясь подняться, но Шульдих схватил его за руку.
— Ты чего, Абиссинец? Разве не рад, что я в порядке?
— Рад, — ответил Ран. Исподволь он готовился к этой встрече, к мысли, что придя в себя, Шульдих, возможно, оставит его, но узнав, что тот очнулся, тут же забыл всё, что внушал себе последние два дня. И вот, войдя в комнату, он снова ощутил, как страх возвращается.
— Что будем делать, когда я поправлюсь? Хочешь, останемся тут? — спросил Шульдих, и Ран с болью почувствовал нарочитую веселость в его тоне.
— Если ты останешься со мной, — медленно произнес Ран, — то нам лучше будет уехать в другую страну.
— Если? — Шульдих поднял брови, его улыбка стала похожа на болезненную гримасу. — А что, есть другие варианты?
Ран все также смотрел на него, страстно желая обмануть себя, убедить, что никаких иных вариантов нет. В последние дни Ран много думал о событиях, в которые они с Шульдихом оказались втянутыми, и осознал, что все время со дня, как Шульдих появился на Риверкрест, только делал вид, что пытается докопаться до правды. На самом деле Ран интуитивно знал, что истины следует опасаться. Потому, вместо того, чтобы всерьез искать тех, кто их преследует, он сделал все, чтобы потянуть время и еще хоть ненадолго продлить момент счастья. И теперь врожденная честность вновь требовала признать очевидное — еще как минимум один вариант есть. Вместо того чтобы рассуждать на тему — куда они могут уехать, следовало бы уйти сейчас.
Но все внутри него противилось столь очевидному решению. Вопреки всему, Ран вдруг сказал себе: нет, я должен остаться.
— Не знаю, — ответил он.
— Уже лучше… — Шульдих снова ухмылялся, и болезненное выражение исчезло. — Уедем подальше, будем промышлять каким-нибудь черным бизнесом….
Ран промолчал.
Еще немного посидев с телепатом, он обещал зайти позже, принести супа, и ушел к себе. Готовила и убирала для них нанятая Мамору женщина, и делать Рану было нечего. Он думал позвонить Ае, но, в итоге, не решился потревожить ее. Сидя в одиночестве, он пытался отключить сознание, успокоиться и отыскать уверенность.
* * *
Я знал, что до того момента, как Шульдих сможет уверенно встать на ноги у меня есть несколько дней.
Смысла оставаться в Японии я не видел. Несмотря на превосходную демографическую ситуацию этой нации, паранормы тут появлялись достаточно редко. Конечно, всегда существовали исключения, вроде Наги, одного из сильнейших носителей психокинетического дара. Но на то они и исключения, на их фоне основная масса выглядела еще более серой. Да и как ни билось правительство вот уже более ста лет, а коренное население так и не прониклось доверием к иностранцам. Будь Шульдих или я людьми, хоть трижды располагающими к себе, это еще один жирный минус, чтобы привязывать мой новый проект к этой части света.
В общем, начинать работу с таким скудным материалом не хотелось. Европа же, в силу своего географического расположения была в этом плане выигрышнее. Каким бы застойным, закостенелым не выглядел Старый свет, а усиливающийся год от года приток крови из восточной Европы и обоих Азий рождал благодатную почву для появления людей с самыми необычными, порой даже уникальными особенностями. Иногда эта взрывоопасная смесь давала столь потрясающие «образцы породы», которые академикам Розенкройц с их пробирками даже бы в страшных снах не приснились. Нужно было всего лишь вовремя обнаружить их и создать для развития благодатную почву. Именно этим я и собирался заняться.
В первые же сутки после освобождения телепата, я оккупировал кабинет и, кажется, даже спал в обнимку с телефоном. Точнее дремал в кресле, все равно бы толком поспать не удалось, учитывая существенную разницу по времени с Европой. Мой адвокат в Брюсселе не преминул указать мне в котором часу я вынудил его вылезти из уютной постели. Хвала небесам за прекрасные японские коммуникации, проблемы со связью вряд ли добавили бы мне хорошего настроения. Я и так загонял всех, начиная с самого себя. Итогом нескольких часов совместного плодотворного труда меня и одной известной адвокатской конторы стали почти готовые тезисы к проекту устава Академия развития паранормальных способностей — АРПС. Обязательно имени благородного Меня. И чтобы каменные статуи на каждом этаже и ученики, марширующие строем по коридорам, отдавали статуям честь и хором благодарили за безоблачное существование. На этом месте фантазии обычно я вставал и, посмеиваясь про себя, отправлялся на кухню за крепким кофе.
В последнее время у меня нередко случались подобные приступы самоиронии или даже сарказма, впрочем, они развлекали меня лучше всего, помогая не задумываться над тем, что происходило в мое намеренное отсутствие в спальне на верхнем этаже. Вот еще бы поставить туда видеокамеру и сходство с происходившим пару месяцев назад на Риверкрест было бы почти абсолютным.
После ранений Шульдих всегда оправлялся довольно быстро. Если бы у меня было желание и возможность, я бы обязательно обратил на этот факт внимание. Хотя надо полагать, что в Розенкройц столь незаурядная регенерация тканей, нервных и мозговых клеток не осталась незамеченной. Неудивительно, что институт не пожелал добровольно расстаться со столь ценным имуществом. Если бы не я… Кто знает какое будущее ждало бы Шульдиха. Впрочем, может быть все было бы не настолько печально.
Вряд ли. Даже если бы он остался жив, то стал бы совсем другим. Не был бы уже тем прежним, беззаботным Шульдихом, никогда не оглядывающимся, ищущим и получающим удовольствие от жизни. У меня никак не получалось радоваться, за себя, по крайней мере. Но я был рад за Шульдиха. Он поправится, во всяком случае, физически. К нему всегда очень подходила поговорка «как с гуся вода».
Дела с его душевным равновесием обстояли не в пример хуже. Впервые, он был готов не подчиниться мне и продемонстрировал это столь наглядно, что на некоторое время я решил отступиться и предоставил Фудзимие всю заботу о больном.
Стараясь как можно реже попадаться на глаза им обоим, я тем не менее, продолжал готовить базу для нас, Заняв себя делами, я не позволял себе усомнится в том, что это «мы» по прежнему существует. И мой дар тут был совершенно не при чем. Все это я уже предвидел раньше. До того.
После разговора с Шульдихом, я запланировал и провел еще две продолжительные телеконференции. Первую — с одним из членов правительства Бельгии. Эмпат средней силы, и, как следствие, отличный политик, он согласился стать гарантом успешного будущего Академии. Конечно, для подписания документов придется прибыть к нему лично, но эта встреча станет просто подтверждением нашей с ним договоренности.
Заручившись такого рода поддержкой, я вздохнул спокойнее. Никто не собирается кричать об АРПС на каждом углу, но некоторая реклама все таки нам не помешает. Как никогда мне необходимы активы, условная известность, а определенная репутация в нужных кругах у меня уже сложилась. Смею надеяться, что не самая скверная. А моим будущим выпускникам будет нужна работа и, что немаловажно, работодатели, способные оплатить отнюдь недешевые услуги особенных людей, закончивших мою академию.
Также, мне предстояло выкупить в собственность участок, где будут отстроены основные корпуса школы, арендовать временное здание, где разместиться АРПС пока строительство не будет закончено, нанять персонал, а самое главное — отыскать будущих учеников. Именно эту задачу я и собирался доверить Шульдиху. Лучше него никто не сможет прочитать, человека, особенно ребенка. У него за плечами школа Розенкройц. Не думаю, что он так быстро позабыл этот печальный опыт. К тому же, ему будет полезно сменить вектор приложения сил. Пора нам от разрушения наконец-то перейти к созиданию.
Насчет нехватки средств я не волновался. Финансировать проект взялся анонимный благотворительный фонд, львиную долю средств в который пожертвовала Такатори Индастриз. Наверняка, найдутся и еще инвесторы. В одном я был уверен точно, мое будущее детище потихоньку наконец-то начало обрастать «плотью».
Разговор со следующим собеседником дался мне не в пример сложнее. Лица Директора Розенкройц я так и не увидел. Вместо него была какая-то мутная дымка, и все таки я пришел к выводу, что с ним лично я не знаком. Но голос его мне понравился. Он, как разумный человек, согласился на разумный обмен. Мы предоставляем собственный генетический материал, за это нас снимают с крючка. Еще я пообещал в следующие два года не работать по основному профилю. Это даже не было ложью. Я действительно больше не собирался ни на кого работать. Исключительно, только на себя самого и, может быть, еще на Шульдиха
Про АРПС я Директору упомянул вскользь. Нет смысла скрывать, он все равно узнает. Кроме того, первые несколько лет для Розенкройц мы все равно не конкуренты. Да и профили школ будут существенно различаться. Мои бывшие коллеги вот уже довольно долгое время в своей работе делали ставку на искусственников, обычные люди их интересовали гораздо меньше.
Куклы с даром, выращенные в лабораторных условиях, были практически поставлены на поток. Вот только они чаще всего становились одноразовыми исполнителями. Им не хватало какой-то устойчивости, словно насильственное смешивание лишало их чего-то важного, без чего они никак не могли стать полноценными. Обладающие же талантом от природы, люди уступали искусственникам в разнообразии граней таланта, но почти всегда отличались завидной стабильностью, и даже если и страдали социопатией, то все равно могли долгое время находится в обществе вызывая минимум подозрений. Да и банально обладали куда более здравым смыслом, чем суррогаты из пробирок. Люди больше и чаще думали о себе и, с моей точки зрения, это было более чем разумным.
Другое дело, что для воспитания людей требовалось приложить намного больше усилий. Рожденные естественным путем, по большому счету, ничем не отличались от обычных детей, но, чтобы в совершенстве развить их природный дар, к ним требовался индивидуальный подход. Начальное, среднее и высшее образование, плюс максимально полное владение собственными паранормальными способностями. И все это я собирался им дать.
Закончив с Директором, я довольно долго просидел в кабинете, размышляя обо всем этом, прежде чем лег спать. У меня оставалось еще одно незавершенное дело. Вечером следующего дня я заставил себя пойти к Шульдиху.
Он лежал в кровати, натянув одеяло до подбородка, будто опасался, показать мне себя, словно теперь у него появилось нечто, чего я не видел раньше. Он все еще оставался бледен, яркая рыжина его волос потускнела, под глазами лежали глубокие тени. Как бы он ни был слаб, лежать он уже устал.
Я опустился в кресло напротив, решив, не нарушать личное пространство телепата. Так у меня было больше уверенности, что Шульдих не посмеет сбежать, не выслушав меня до конца. Зачатками своей эмпатии я ощущал его почти враждебность. Он накрутил себя. Злость, взлелеянная им из обиды брошенного щенка, застилала его разум, делая невосприимчивым к любым, даже самым обоснованным доводам. Но я все же попытался донести до него хотя бы самые основные мотивы своих поступков.
Я начал с самого первого видения. Тогда, в Нью-Йорке, когда казалось что нас ждет самое безоблачное будущее. Мы убили Старейшин, вырвались из-под опеки Эсцет, нам ничего не угрожало. Казалось, что нас ждут десятилетия беззаботной жизни. Затем видения стали чаще, подробнее. Я записал и проанализировал каждое из них. Как бы они ни отличались друг от друга, конец был один — моя смерть. Телепат же умирал не всегда, но чаще, чем можно было надеяться на благополучный для него исход дела. Тогда-то я и начал составлять свой долгоиграющий план.
— Почему ты не рассказал мне? — у Шульдиха был тихий, охрипший голос, может быть просто от долгого молчания. Я даже не сразу понял, что он спросил. Но мне не хотелось прерываться на оправдания, поэтому я продолжил рассказывать.
Я добрался до дня своей смерти, когда выбрался из Дворца Преисподней через разбитое окно в лаборатории, оставив дознавателям вместо себя изрядную лужу собственной крови. Объяснил, почему ему лучше всего на время было оказаться под защитой Фудзимии, подальше от Японии. Он морщился, пока я по полчкам раскладывал ему проигранные сто раз в самых кровавых видениях варианты его будущей карьеры у Сайдзе Такатори или в Розенкройц. Те, которые светили ему, если бы я умер на самом деле. На фразу «я все время был рядом и не позволил бы случиться ничему незапланированному» он только вздернул бровь. Надо полагать, что ему не доставило удовольствия подтверждение, что система визуального наблюдения в их маленьком коттедже была моей. Я не стал описывать все, что я чувствовал, когда наблюдал за их постельными играми. Вопрос о таблетках я тоже не поднимал, просто сказал, что обеспечил ему необходимую поддержку, и в Далласе тоже.
— Ты специально «сбросил волну»?
Я понял, о чем он. Наша ментальная связь нарушилась и, честно признать, я был этим весьма доволен. Вероятно, именно это обстоятельство сыграло мне на руку. Иначе прятаться было бы намного сложнее. Но ничего непоправимого не произошло. Вспомнить хотя бы тот случай в Центральном парке. Я едва не попался Шульдиху, едва не позволили ему настроиться на меня вновь.
— Наверное, меня слишком сильно приложило тогда, во Дворце. Вот настройка и сбилась, — я пожал плечами. Он же телепат, это его область, ему должно быть видней. — Думаю, восстановить «волну» будет сложно, — расстроил его я.
— Зачем ты не сообщил мне, что жив? — снова спросил Шульдих и съежился под одеялом, словно замерз, хотя в комнате было довольно жарко.
Я невольно возмутился. Для кого, спрашивается, я тут только что прочитал получасовую лекцию? Для самого себя что ли?
— Шульдих, ты только что выслушал полную версию. Ты, конечно, ранен, но не настолько плох. Не заставляй меня объяснять тебе все сначала.
Он уставился в стенку над моей головой, словно на ней было написано что-то жизненно важное.
— Отдыхай, — я выбрался из кресла. — До завтра.
Он не ответил. Внезапно, я осознал, что безумно устал и очень хочу спать. И не важно, что Шульдих не отреагировал так, как я ожидал. Сейчас эта проблема меня почти не волновала. Поищу ее решение утром.
* * *
Оставшись в комнате один, Шульдих закрыл глаза. Плевать на Розенкройц, на имитацию смерти, хуже всего было то, что Кроуфорд использовал его, как бессловесную вещь, не счел нужным посветить в свои собственные планы, подложил под Абиссинца. У Шульдиха в голове не укладывалось, что Оракул не нашел ни одного варианта, при котором телепат участвовал бы в плане осознанно. Как было бы приятно сейчас уйти в чужие мысли, расслабиться, и не анализировать все то, что с ним случилось, но ничего не получалось, и вопросы неотвязно преследовали телепата. Он вспомнил ясно, как никогда раньше, их последний разговор в Америке. Они стояли рядом у огромного окна, за стеклом высились дома Пятой авеню, а дальше зеленой стеной вставал Централ-парк. Кроуфорд обнял Шульдиха и сказал, что любит. Впервые за десять лет, что они работали и жили бок о бок. И восемь лет из которых трахались. Шульдих тогда с радостью поверил ему. Сейчас телепату казалось, что Кроуфорд просто так попрощался, а может у того был еще какой-то скрытый мотив, в который Шульдиха не сочти нужным посвятить. А ведь тогда Шульдих с готовностью встретил признание. Он ждал, уже давно ждал этих слов. И сам считал, что любит Оракула. А вот любил ли его Оракул на самом деле?
Шульдих вспомнил их первую встречу в столовой Розенкройц. Кроуфорд, такой классный, в костюме, с часами и запонками, которые стоили больше, чем все имущество телепата за всю жизнь. Крутой парень. Тогда Шульдих так страстно хотел стать его подчиненным, что готов был терпеть любые муки. Он восхищался Оракулом, как будто тот специально для него спустился с небес, чтобы увести в рай.
Потом они поселились в том доме, в Берне, и у Шульдиха впервые появилось свое место под солнцем, работа и наставник, учивший его, не покладая рук. И не только убивать. Он учил Шульдиха уважать и любить его. Видно, так было нужно для дела.
И в их первый раз, на ковре в гостиной, Шульдих, конечно, и мысли не допускал, что это делалось исключительно в целях сплочения боевой группы. А Кроуфорд, наверное, знал, что личная привязанность сильнее страха. Шульдих почувствовал, что глазам становится горячо от слез. Вот еще — плакать… Он не помнил, когда плакал последний раз. Может быть, когда-то очень давно. То, что он испытывал сейчас, было сильнее физической боли. Шульдих ощущал себя так, словно все время жил в тумане, а тут туман рассеялся, и стало ясно, что все эти годы он чувствовал по указке. И скорее всего, его «любовь» к Кроуфорду — просто спланированная необходимость, благоприятно сказавшаяся на работе в коллективе. Тогда, возможно, и сцена ревности, когда Кроуфорд дал понять, что недоволен встречами Шульдиха с Абиссинцем — тоже часть плана?
«Я — тупая кукла», — подумал Шульдих, прижимая кулаки к глазам и стискивая зубы. Плакать… Что он — девчонка, плакать из-за любви? Ему уже не шестнадцать лет, когда он запирался в ванной, представляя, что повторяет с Кроуфордом боксерские приемы, и кусал подушку от ярости, когда тот отправлялся на встречи с женщинами-клиентами, а потом просыпался среди ночи от мокрых снов и подслушивал под дверью, что делает его драгоценный шеф, потому что мысли того для Шульдиха оставались закрытыми.
Но слезы, неприятные, злые слезы, все равно текли словно сами по себе. Наверное, от усталости и слабости. Как же мог Кроуфорд так жестоко обойтись с ним, с верным напарником, любовником? С этими мыслями Шульдих заснул. А проснувшись утром, понял, что все прекратилось: плакать больше не хотелось, внутри стало пусто. Шульдих выбрался из-под одеяла и сел. «Надо пойти осмотреться», — решил он уже спокойно. Поднявшись, телепат прислушался. Кажется, он мог слышать мысли Абиссинца — это радовало. Кроуфорд тоже был в квартире — Шульдих чувствовал его, но не мог слышать — тот восстановил непроницаемые щиты.
Распахнув дверь, Шульдих медленно вышел и оказался в огромной, залитой светом комнате. Добравшись до дивана, он постоял немного, потом направился дальше, к окнам. А доковыляв, прижался лбом к стеклу — внизу на расстоянии множества этажей, лежал Токио, яркий, солнечный, красно-золотистый. Как же все-таки хорошо жить — решил телепат, улыбаясь.
Глядя на город с высоты птичьего полета, он почувствовал, что голоден, вспомнил, что надо бы помыться, а то от него уже наверное разит. «Эй, Абиссинец, есть у нас что-нибудь пожевать?» — спросил он мысленно, и тот после секундной паузы, откликнулся. — «Да, принести?»
«Не надо», — ответил Шульдих, пытаясь уловить, где находится Абиссинец. «Как ты себя чувствуешь?», — спросил тот, когда Шульдих уже вычислил его и аккуратно, по стенке пошел к его комнате.
— Лучше, чем ты думаешь, — распахнув дверь, Шульдих остановился на пороге, держась за косяк. — На мне все, как на собаке!
Быстро поднявшись, Ран поспешил к Шульдиху.
— Давай помогу, — предложил он, взяв телепата за локоть.
— Ну, помоги, — ухмыльнулся тот, стиснув плечо Рана.
Поддерживая Шульдиха, Ран усадил его на подушку. Прислонившись спиной к стене, телепат вздохнул и принялся расспрашивать, как они одолели всю эту толпу врагов, а Ран сухо отвечал, любуясь тем, как свет играет в ярких волосах телепата, как ложится отблесками на гладкую матовую кожу, дрожит на ресницах и каплями синевы тает в глазах.
— Ты снова за свое, — покачал головой Шульдих. — Черт бы тебя побрал с твоими романтическими мыслями.
— Шульдих, через неделю ты сможешь уехать, — вместо ответа, сообщил Ран.
— Через неделю? — Шульдих выпрямился.
— Да. Так сказал врач.
— Неплохо… Но я уже сейчас чувствую себя хорошо.
— Нет. Еще не достаточно хорошо… — Рану вовсе не хотелось ждать так долго. Но и идти против прямого указания доктора он не мог.
— Ты сам не хочешь сидеть тут неделю, Абиссинец, так зачем… А! Какого черта слушать врача! — Шульдих явно разозлился, и попытался встать, но тут же опустился обратно, потирая виски.
— Тебе нельзя ехать, ты слишком слаб, — сказал Ран. Телепат нахмурился.
— Слишком слаб, чтобы доехать в такси до аэровокзала, а потом на самолете долететь куда там мы летим? Бред!
Но попыток встать больше не предпринимал, и, просидев еще минут пять, попросил Рана отвести его в комнату и принести поесть.
На следующий день Ран все же отправился к сестре, взглянуть на Аю хоть издали. Когда он вернулся, Шульдих ждал в его комнате.
— Где был? — спросил он, когда тот вошел. — Купил уже билеты туда, куда мы там уезжаем?
Ран кивнул.
— Мы едем в Париж.
— О! Франция! Интересно… И когда же мы едем?
— Через неделю.
Два дня Шульдих в основном лежал в спальне и смотрел телевизор, и только есть полюбил в гостиной. Он выглядел теперь гораздо лучше, и казалось, еще немного, и обретет прежнюю силу.
— Ты знаешь, Абиссинец, — сообщил телепат, глядя на Рана. — Я стал сильнее, чем до похищения.
— Хорошо…
— Так что же, есть у тебя план, Абиссинец? Что мы будем делать, когда уедем отсюда?
— Не знаю. Решим по обстоятельствам, — отозвался Ран, вешая куртку в шкаф.
— Да… Это интересно… Полная неопределенность?
Опустившись на татами, Ран, наконец, взглянул на Шульдиха. Странно, как удивительно ярко горят его волосы, будто набравшие краски, вернувшие свой настоящий цвет, как гладка его кожа, матовая и бледная.
— Ты не о том думаешь… Мне даже кажется, что ты не хочешь думать о деле… — усмехаясь, покачал головой Шульдих, — ну допустим, мы сбежим в другую страну. На что будем жить?
— У меня есть деньги…
— А когда они закончатся? — все шире ухмылялся телепат. — О, не все ли равно, говоришь? Ты найдешь работу? Пойдешь клерком в банк?
— Нет, — раздраженно ответил Ран. Что-то неприятное, тяжелое почудилось ему в перекошенных губах телепата.
— Это так теперь останется… Кроуфорд сказал… — коснувшись щеки, объяснил Шульдих, и, отмахнувшись, продолжал: — ну все-таки, что же мы будем делать?
— Я найду клиентов…
— А я? Моя сила выросла, я хочу работать… Может, будем вместе твоих клиентов кончать, а? Я могу внушить им все, что угодно… И рук не замараем, а? — со смешком предложил Шульдих. Ран покачал головой.
— Нет.
— Почему нет? Боишься, что я заиграюсь…. Понятно… Ну и что же мне прикажешь делать, ждать тебя дома, суши тебе готовить?
— Нет, — Рану трудно было отвечать на вопросы, он будто в полудреме любовался его волосами, чистым лицом, телом, сладостные воспоминания о котором горьким вкусом остались на языке.
— Абиссинец, — Шульдих поднялся с подушки, которую облюбовал, и подошел к нему. — Тебе надо придумать, как нам быть… Как избавиться от маяка, например. Ты же слышал, что он у меня в крови… Я не создан для планов, понимаешь? Ты говоришь, я подчиняюсь … или не подчиняюсь… Смотря как скажешь… — Он опустился рядом, и Ран уловил, что от него пахнет дыней. — А что если, ты будешь не убедителен? Что, если я захочу испытать тебя?
— Я не знаю, — холодно ответил Ран, потом протянул руку и сжал его пальцы. — Решим на месте…
Горячая влажная ладонь скользнула у него из рук.
— Хорошо, как скажешь, — Шульдих легко вскочил на ноги и из комнаты.
Что Ран мог ответить? В его силах было только оставаться рядом, больше он ничего не мог предложить Шульдиху. Ран не обладал паранормальными способностями, не имел обширного круга знакомств, а главное — плана. Ран не умел строить планы для других, не хотел и не умел никого себе подчинять.
Глубоко вздохнув, он выпрямился, расправил плечи и закрыл глаза. Перед ним, под веками, все еще горели оранжевые пятна волос.
Шульдих неспроста вспомнил про маяк, он понимал, что Абиссинец решить этот вопрос не может, и ждал, что это сделает Кроуфорд. Так и случилось. На следующий день, в двенадцать, когда Шульдих и Абиссинец сидели в гостиной, дверь открылась, и в комнату вошли Кроуфорд и японец в очках и марлевой повязке. В руке тот держал небольшой саквояж, в каких обычно носят пробирки.
— Кто это? — мгновенно отреагировал Абиссинец.
Кроуфорд извинился перед японцем и, повернувшись к Фудзимие, усмехнулся.
— О, прости, что не известил тебя о своих планах… Это, — он указал на гостя, — Китамура-сан, врач. Он пришел к нам сегодня, чтобы ввести Шульдиху, — Кроуфорд указал взглядом на телепата, — антидот. Ты не против? Или может быть, маяк оставить? На случай, если вдвоем вам в дороге будет скучно.
Абиссинец мгновение смотрел на Кроуфорда, а потом четко проговорил:
— Спасибо, — и снова уставился в книгу, раскрытую на коленях.
— Проходите, — Кроуфорд распахнул дверь в спальню телепата, — Шульдих… Как видишь, Абиссинец не против, ведь ему ты доверяешь…
— Больше чем тебе, — огрызнулся Шульдих, однако подумав: «Эх и до чего же убедительно он говорит… Даже голос… До чего уверенный». С того дня, когда он обдумывал свое положение, прошло достаточно времени и некоторые пункты обвинения Шульдих отмел. С воскрешением все уже не выглядело так однозначно. Кроуфорд — провидец, и не нашел другого выхода, раз так поступил. И все-таки их прошлое по-прежнему представлялось телепату сплошной чередой предательств Оракула, и их простить он не мог. Шульдих прошел в комнату вслед за Китамурой и там, опустившись на кровать, подставил руку.
— Работайте кулаком, пожалуйста, — попросил по-японски Китамура. Шульдих подчинился, украдкой посмотрев на Оракула. Тот по-прежнему стоял у двери, сложив руки на груди. Снова в очках, снова седой и коротко стриженный, Кроуфорд остался все таким же сильным, высоким и идеальным, успешный человек с обложки журнала. Шульдих перевел взгляд на свою руку: Китамура аккуратно протер ему вену, вставил иглу и пустил бледно-голубую жидкость, прося разжать кулак. — Какие у вас чудесные вены… Вот и все! Антидот разобьет оболочки реагента, и выведет металл в течение трех дней.
— Благодарю, Китамура-сан, — с нажимом проговорил Кроуфорд, и Китамура снова поклонился, доставая еще один шприц.
— Подождите, пожалуйста…
— А это еще зачем?
— Позже объясню, — отозвался Оракул, по-прежнему невозмутимый и уверенный в своем праве командовать. Шульдиху очень захотелось возразить ему, но бывали моменты, когда телепат знал — сейчас лучше заткнуться. Он молча проследил, как врач набрал его кровь в пробирку, и убрал в сумку в отдельный контейнер. После чего поднялся, и церемонно раскланявшись, вышел. Кроуфорд отправился за ним, но у самой двери обернулся.
— В два тридцать будь готов. Поедем на прогулку, тебе не мешает проветриться…
И не дав телепату возможности ответить отказом, закрыл за собой дверь.
Шульдих не представлял себе, куда и зачем Кроуфорд собирается везти его. Но чувствовал телепат себя сносно, и ему наскучило торчать в четырех стенах, так что он был рад перемене обстановки, быстро оделся и с нетерпением ждал Оракула, щелкая с канала на канал. Наконец, ровно в половине третьего Кроуфорд вошел в его спальню.
— Идем, сейчас как раз самое лучшее время для прогулки
Шульдих неспеша поднялся.
— Само собой… — ответил он, стараясь держаться невозмутимо и не показать Кроуфорду волнения. Оракул кивнул, приглашая телепата следовать за ним. Они вышли из квартиры и спустились на нулевой этаж на стеклянном лифте, Шульдих со скучающим видом поглядывал на город из кабинки, прикидываясь, что ему ни чуть не интересно, что делается внизу.
— Как тебе? — в подземном гараже спросил Кроуфорд, показывая телепату на новенькую, словно только что сошедшую с конвейера Мазду, — взял на прокат. Кстати, отменный способ менять машины, не приобретая в собственность. Рекомендую, если планируешь и дальше много путешествовать…
Шульдих хмыкнул.
— Спасибо, возьму на заметку, босс…
Когда они сели в машину, Шульдих какое-то время молчал, стараясь казаться равнодушным, но к середине пути не выдержал, тем более что день выдался солнечный, и по сему случаю, у телепата случилось хорошее настроение.
— Ну что, Кроуфорд, — протянул он, глядя в окно, — понравилось тебе быть мертвым?
— Не очень… Я был лишен многих радостей… — принимая его беззаботный тон, с ухмылкой отозвался Оракул.
Шульдих хмыкнул.
— Не скажу, чтоб мне было тебя жаль. С другой стороны, ты ведь проводил много времени у компьютера, подглядывал, подслушивал, и, наверное, это тебя здорово развлекало…
Кроуфорд только повел плечами, и Шульдих продолжал в том же духе:
— Ну и как я тебе со стороны? Моя сила выросла… Наверное, обидно будет потерять такой ценный трофей…
Кроуфорд вновь промолчал, но его молчание никогда не останавливало Шульдиха:
— Что же мне такие попутчики достаются молчаливые… Ну расскажи, чем ты занимался, пока был мертвецом?
— Я уже рассказывал… В любом случае, развлечением подобное времяпрепровождение трудно назвать, это точно…
— Да? А по мне так это клевая развлекуха — прям вуаеризм, — Шульдих рассмеялся, однако взглянув на Кроуфорда, тут же замолчал. Ему снова стало не по себе, и вспомнилось все, о чем он думал, лежа в своей комнате.
— Да, безусловно, хотя мне было немного завидно наблюдать за тем, как весело живется тебе, — признался Кроуфорд.
— Да уж… — нехотя отозвался Шульдих, задетый последней фразой. Но, с другой стороны, он почувствовал недовольство Оракула, и подумал, что может, тому и было неприятно наблюдать за их с Абиссинцем взаимоотношениями.
В синкансен они сели молча, и Шульдих сразу же уснул, убаюканный мельканием картинок за окном.
Проснулся он уже в Киото. Солнце светило прямо в лицо, и слепило глаза. Шульдих потянулся, и следом за Кроуфордом вышел из вагона.
— Куда дальше? — спросил он, спускаясь рядом с Оракулом с платформы.
Тот усмехнулся.
— Увидишь…
Они шли пешком по старому городу, и Шульдих озирался вокруг, пораженный красотой и странностью узеньких улиц. Он не удержался и несколько раз спросил Кроуфорда, что там за домик, а что это за мост, оглядывался вслед гейшам, удивляясь, что они на самом деле еще есть. Какое-то время прожив в Японии, он ни разу не ездил в Киото, и теперь не мог успокоиться. Он представлял, как множество сотен лет жили тут люди, их эмоции, мысли, казалось, оставили след на строениях, даже на досках тротуара, и от этого все тут становилось еще любопытнее, приобретало новую ценность.
— Вот почему японцы любят все старое, — глубокомысленно констатировал телепат.
— Почему? — поинтересовался Оракул, не глядя на него.
— Потому что оно говорит само за себя, а японцы может обладают немного эмпатическими способностями…
— Все поголовно? Вряд ли… — Кроуфорд усмехнулся. — Скорее они просто более восприимчивы в силу особенностей культуры и воспитания …
— Да, точно сказано…
Пока они шли к самому храму Рёандзи, Кроуфорд вкратце пересказал Шульдиху его историю, объяснив, что это одно из самых известных мест в Киото и вообще в Японии. Поднявшись по ступеням, они оказались на краю площадки, засыпанной гравием. Посреди, окруженные небольшими островками пожухлой травы, торчали груды серых булыжников разного размера.
Шульдих читал что-то о садах камней, о том, что одного камня всегда не видно, в какой бы точке ты не стоял, но с явным удовольствием слушал Оракула.
Обойдя почти всю территорию храма, они, наконец, устроились на скамеечке.
— Шульдих, — заговорил Кроуфорд в тишине, наполненной пением птиц и тихим шуршанием опадающей листвы. — Мы с тобой до сих пор не говорили толком, но теперь самое время. Во-первых, я должен извиниться перед тобой. Хочу, чтобы ты знал — я понимаю, что заставил тебя страдать. И да, я предвидел, что тебе будет нелегко, но и мне не легче, поверь. Во-вторых, этим поступком я поколебал твое ко мне доверие, и все же я убежден — впоследствии, ты оценишь все, что я для тебя сделал. В конце концов, я сделал это для того, чтобы ты мог остаться самим собой. Но это не главное. А главное — в-третьих. Я долго думал, как дать тебе понять, что я действовал не только в своих собственных интересах. Поэтому сегодня я намерен убеждать тебя не только словами. Ты же хочешь узнать всю правду? Всю, целиком. Я долго думал, и пришел к выводу, что нам стоит сделать это, а уж потом ты решишь сам — куда двигаться дальше. Я дам тебе прочесть мои мысли, заглянуть в воспоминания. Если осмелишься…
Замолчав, он взглянул на Шульдиха, а тот от неожиданности даже не знал, что ответить. Прочитать самые тайные мысли Оракула, до сегодняшнего дня скрытые за надежными щитами, напрямую узнать о его чувствах. Телепату вдруг стало страшно — а если он действительно прочтет то, чему не обрадуется сам? А с другой стороны, разве не стоит оно того? Узнать Кроуфорда, открыть его слабости, понять, как он думает. Облизав пересохшие губы, Шульдих кивнул.
— Да, предложение очень заманчивое… А ты не боишься, что мне не понравится твоя подноготная?
— Не боюсь, надеюсь, и ты не струсишь, — спокойно ответил Кроуфорд. И протянул Шульдиху руку. — Ну, вперед.
Шульдих мгновенье смотрел на его широкую ладонь, затем, охваченный внезапным возбуждением, крепко стиснул ее.
Несколько мгновений Оракул и телепат смотрели друг другу в глаза, а потом вдруг все потемнело. Так происходило каждый раз, когда Шульдих чересчур глубоко забирался в чужое сознание. Словно перед ним проносились кадры кинофильма, приправленные чужими эмоциями. С самого начала, со слов той шлюхи-телекинетика, с первой встречи в столовой, мысли, планы, чувства Оракула хлынули на него, как вода, до сих пор сдерживаемая плотиной щитов.
Кроуфорд заинтересовался им. Узнал о нем из видения, а потом от Сильвии, с которой тоже спал. Подготовил почву, еще до того, как добился встречи. Прыщи, неопрятные волосы — Шульдих видел себя со стороны, глазами Оракула. Тщедушный волчонок, голодный и злой, но определенно внушаемый и восторженный. Всего то и надо было, что дать ему достойную жизнь, дисциплину и отношения на основе взаимного уважения. Это работало надежнее денег, вернее страха.
Дальше Шульдих увидел дом в Берне, беспорядочные покупки, своя комната, работа — Кроуфорд знал — Шульдих будет предан ему за все это счастье до конца дней. Обучение. Первое задание. Кроуфорд был доволен своим детищем, зародышем своей команды. Кроуфорд начал замечать интерес своего подопечного. Он недоумевал, но потом решил углубить связь за счет интимного контакта. Шульдиху больно было наблюдать за их первой близостью. Для него это было нечто необыкновенное, крышесносное, а Кроуфорд пытался вспомнить что-нибудь возбуждающее, чтобы довести дело до конца. Оракул видел Шульдиха дохлым прыщавым мальчишкой… И все же… была в этом едва различимая доля нежности. Вряд ли Кроуфорд сам осознавал, что она есть...
Преодолевая страх, Шульдих отправился дальше… Два года вдали от него, дела, планы, мысли, женщины… Шульдих с болезненной ревностью наблюдал за интимными упражнениями Оракула с какими-то девицами, но заставил себя пройти и это до конца, отмечая, что ни к кому тот больше не чувствовал ничего даже отдаленно напоминающего нежность.
Потом встреча в аэропорту. Шульдих снова увидел себя, но уже другого. С радостным удивлением, искупавшим прежнюю боль, он наблюдал за собой новым, прекрасным, притягательным. Он ощущал возбуждение Кроуфорда, но не только. Внезапная вспышка новых эмоций нахлынула, закрутила его и немного сбила с толку. И Шульдих понял, что это было за чувство. А вот Кроуфорд — не понял. Тогда не понял, но постарался сохранить свой внезапно возникший интерес.
Потом была близость, работа, Такатори, Фудзимия Ран. Да, Кроуфорд все рассчитал в тот вечер, когда приказал им больше не встречаться. Но он действительно ревновал, хоть сам не был от этого в восторге.
Потом распалась команда Шварц, годы вдвоем, и телепат мог проследить за тем, как то слабое, и сначала неосознанное чувство росло и крепло. Он мог также заглянуть в видения, ставшие причиной всей этой заварушки. Труп Кроуфорда с дыркой во лбу, и Шульдих в плену… кого, не ясно. Дальше сотни вариантов, и всегда в конце одно и тоже. А потом внезапное решение умереть добровольно, и следом — видение — Шульдих с Раном в аэропорту Кеннеди. Тогда Кроуфорд решил сказать те слова, у окна, квартире на Пятой авеню. И он, хотя и с расчетом, сказал чистую правду.
Потом Шульдих, словно пересматривая заново уже виденный фильм, следил за их с Раном злоключениями, переживал ревность Кроуфорда, его страх и тревогу. Его четкие мысли, ясные схемы, и стремительно уменьшающееся число вариантов событий.
Внезапно ткань воспоминаний лопнула, и Шульдих, открыв глаза, увидел перед собой Оракула. Он еще уловил болезненную гримасу на лице Кроуфорда, но она мгновенно исчезла, уступая место знакомой усмешке.
— Ну что? Увидел все, что хотел? — поинтересовался тот. — Неприятные ощущения, должен признаться…
Шульдих кивнул, и, заметив, что все еще крепко сжимает его руку, с усилием разжал пальцы.
— Не говори ничего сейчас… Подумай… — посоветовал Оракул, вставая. Шульдих тоже поднялся и направился за ним.
* * *
Если я на что и надеялся после острого приступа откровения, продемонстрированного телепату в саду камней, то моим надеждам, что в нашей жизни наступит наконец относительный порядок, было не суждено сбыться. Словно вместе со здоровьем к Шульдиху вернулось все его природное упрямство, и не просто так, а в тройном размере.
Он настолько демонстративно игнорировал мое присутствие, что мне иногда казалось, он упорно добивается чтобы я его опять поколотил. Фудзимия, если и был счастлив столь пристальным к себе вниманием, то никак этого счастья не проявлял. Шульдих же, похоже, развлекался за счет нас обоих. Но я понимал, телепату от этого становится легче и, до поры до времени, не вмешивался.
Позволив полное сканирование, как ни странно, я не был на сто процентов уверен в его результате. Шульдих ни за что бы не упустил такой шанс, даже если бы увидел там что-то отнюдь не самое лестное для себя. Впрочем, так оно и случилось, но не зря я вдалбливал столько лет в его легкомысленную голову: ничего не происходит просто так. У всех поступков есть мотивы, чаще не самые красивые, иногда не самые очевидные. Чтобы понять, почему кто-то поступает так или иначе, нужно просто поглубже заглянуть.
Обычно, я спускался в кухню, мимо них, устроившихся рядышком на диване в гостиной перед включенным телевизором, и Шульдих немедленно принимался изображать бурную деятельность, вовсю тормоша свою «жертву». Темами их бесед чаще всего становился их совместный отъезд из Японии, где их, многострадальных, оставят наконец-то в покое, в особенности это касалось бывшего начальства, всякого сброда и прочих несознательных личностей. О том, как им исключительно вдвоем будет хорошо, Шульдих трепался долго и со вкусом. Односложные ответы Абиссинца его устраивали, ибо, это было выступление одного актера. Впервые во мне проснулась жалость. Как отчаянно мы не враждовали в прошлом, Фудзимия не заслуживал того, что происходило сейчас. В общем-то, я и так свалил на него достаточно трудную часть плана и он достойно с ней справился, не без огрехов, но в целом вполне успешно.
Помимо прочего, в мои планы явно не входило удовлетворение амбиций телепата за счет меня самого. Время шло, близился конец недели, время их отъезда. Состояние здоровья Шульдиха не вызывало больше опасений. Время отъезда, и впрямь, стремительно приближалось. Меня ждали дела в Европе. Да и Шульдиху было больше нечего делать в Японии. Но прежде, нужно было донести до него следующую простую истину. Да, я дал ему массу информации о себе. Но полученные им сведения были практически бесполезны для любого, кроме него самого. То, что нельзя продать или выгодно обменять, не является капиталом. Похоже, что Шульдих об этом забыл напрочь, и пора напомнить «кошке, чье мясо съела».
Был еще один любопытный момент во всей этой истории. После коллапса, дар предвиденья стал гораздо лучше управляем. Если раньше, виденья были более спонтанными, и я мог становиться лишь беспомощным свидетелем, то теперь в видениях появилась даже некоторая интерактивность. Одно из последних как раз касалось восстановления моего статуса кво в отношениях с телепатом. Он и так несколько заигрался, кажется, даже сам устал от своих развлечений, так что пришла пора заняться делами всерьез.
Когда я появился в гостиной, Шульдих по обыкновению глазел в телевизор. Увидев меня, он поднялся, улыбаясь несколько более нервно, чем следовало, я не исключаю, что он что-то прочел по моему лицу, но не в его силах было мне помешать осуществить задуманное. Мы были одни, впервые за две недели. Такатори младший пригласил Фудзимию на ланч и я предвидел, что до его возвращения осталось всего несколько минут. Собственно этим я и собирался воспользоваться.
Я шел вперед, и мне хотелось смеяться. Такое ощущение, что вместо кислорода мои легкие наполняла добрая порция закиси азота. Я чувствовал себя охотником, загоняющим в ловушку вожделенную добычу. Глупо улыбаясь, под моим напором Шульдих пятился к стене. Но вот отступать стало некуда, и он замер. Я взял его за подбородок и заглянул в глаза. Он лихорадочно просчитывал ситуацию, не зная, стоит ли ему сейчас начать отбиваться, продолжая играть в неприступность, или самому броситься мне на шею.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Где-то внутри словно включился счетчик обратного отсчета. Десять, девять, восемь… Его дыхание слегка отдавало какой-то химией и суррогатным запахом дыни. Наверное, снова жевал жвачку. А еще, его губы были теплыми и мягкими, и такими послушным, что я едва не растрогался от умиления. Тихо открылась дверь, но я не позволил Шульдиху отступить, да он и сам уже не рвался. Фудзимия вернулся вовремя, как и планировалось.
* * *
Оставив один билет до Парижа на столике, Ран оглядел комнату и мысленно с ней простился. Он знал, что уедет один. Уже после поездки в Киото, несмотря на болтовню Шульдиха, он понял, что проиграл и вчера, увидев их вместе, перестал врать себе, честно ответил на все вопросы телепата — нет. В последний раз Ран взглянул на Токио, утопавший в алых всполохах кленов. Потом, собравшись с мыслями, отвернулся от окна и вышел из комнаты.
— Абиссинец…
Не успев дойти до двери, Ран круто обернулся. Шульдих стоял посреди гостиной.
— Даже не попрощался… — ухмылялся тот, не двигаясь с места. Ран был ему благодарен за это.
— Ни к чему…
— А как же поцелуй? Может, уже и не увидимся…
Ран покачал головой.
— Нет. — И повернувшись к телепату спиной, распахнул дверь. Шульдих больше не сказал ничего, но Ран, спускаясь на лифте, чувствовал его присутствие. Наверное, он читал мысли, и Ран принялся вспоминать стихи про осень.
И только выйдя на улицу, он подумал, надеясь, что телепат его слышит: «Если когда-нибудь снова понадоблюсь, я буду рядом». В этот момент ему почудился горький смешок, и будто леска лопнула в голове — может быть, связь оборвалась…
Вместо эпилогаВместо эпилога
За семнадцать часов полета до Брюсселя мы много чего успели, в том числе, пару раз перекусить, посмотреть какой-то необязательный фильм и даже обсудить несколько рабочих вопросов. Только выспаться не успели. Меня немного нервировало, что Шульдих все время за мной присматривает. Складывалось впечатление, будто он ждет, что на высоте семь тысяч километров я вот-вот собираюсь уйти в туалет и не вернуться. Я, как мог, старался примириться с его вниманием.
Мы наконец-то поговорили о будущем. Многим он остался доволен, но были и некоторые разногласия. Особенно по поводу его будущей профессиональной деятельности. Пришлось убеждать его, что мое внимание не будет сосредоточено исключительно на работе, ему тоже перепадет кое-что.
И с жильем все определилось как нельзя лучше. Долгосрочный договор на аренду маленького пансионата, в тихом, малолюдном месте, примерно на полпути от Брюсселя до Ватерлоо обошелся недешево, но своих денег стоил. Там и будет первая база АРПС. Меня все еще несколько раздражала высокопарность названия, потом, может быть, я придумаю для своей школы что-то более звучное или менее пафосное, но пока будет так.
Это хорошо, что заведение будет находиться так недалеко от столицы, при необходимости можно будет быстро добраться в город, хоть на машине, хоть на вертолете. Вокруг много леса, это обеспечит нужное уединение. Не весь пансионат, но значительная его часть нуждается в реконструкции, чтобы учителя и ученики разместились с удобствами. Но конкретные вопросы будет проще решать на уже месте. А пока нас ждали вполне сносные, если судить по фотографиям, апартаменты, которые и станут нашим домом надолго. Моим уж точно. Шульдиха же ждут многочисленные служебные командировки, но я знаю, у него не возникнет ни желания, ни повода затягивать их.
Шульдих все еще остается «настороже», но это пройдет, как только он уяснит, что я и в самом деле никогда не желал ему зла. Он еще не сдался окончательно, поэтому, по крайней мере, на первое время, местом самых интересных баталий станет спальня. Там мы останемся наедине сами с собой. Нам придется начинать заново. Все, от чего мы бежали и с чем сражались, останется за порогом нашего дома и уж точно за стенами спальни. Я-то знаю, что внутри себя, Шульдих уже давным-давно сделал свой выбор, просто ему было не так-то просто простить единожды солгавшего. Но в его настороженно прищуренных глазах я вижу, что он снова доверяет мне. Все что мне остается, это постараться как можно дольше не обмануть его доверие.
В наш первый раз, после почти что полугода разлуки, я покажу ему, каково это — жить по своим собственным правилам, обладать свободой выбора не только брать, но и отдавать. Может быть даже дам попробовать власти, пусть делает что может и что хочет.
От размышлений меня отвлекает некоторое оживление в салоне. Сейчас зажжется табло и стюардесса объявит посадку. Я даже немного волнуюсь перед предстоящим, хотя и знаю, что все будет хорошо. Мне нет необходимости прибегать к видениям. Знание грядущего уже перешло на уровень интуиции. Я просто чувствую, что все произойдет именно так, как мне представляется, а не иначе. И начну с того, что когда мы выйдем из самолета, я протяну Шульдиху руку, и он даст мне свою и улыбнется, как когда-то давно, когда еще не было Шварц, но уже были я и он. И я, в свою очередь, отвечу на его улыбку своей. Победителей, как известно, строго не судят.
КОНЕЦ
Вот и все, последняя глава, фик закончен. Очень приятно было работать с моим замечательным соавтором North, (приветы тебе и поздравления), и вообще, писать этот фик было классно. Закончился он как закончился, простите все, кто будет расстроен финалом.
За сим все, вот ссылка на главу. Кого нет на Слеш Ворде, традиционно, будем читать комменты в дневе.
slashyaoi.borda.ru/?1-9-0-00000765-000-0-0-1293...
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 11. Кто тебе поверит?Глава 11. Кто тебе поверит?
Молодой, кровь кипит, тело смелое -
Это всё так скоро надоело ей
Боль любви твоей...
Знаешь ли ты, о чём молчит она
О чём её мечты?
Знаешь ли ты, что говорит она
Когда не рядом ты
(Рядом с кем-то другим...)?
Знаешь ли ты, когда уйдет она
Куда она идёт, слушая шаги?
Знаешь ли ты, имеешь ли ты власть,
Чтоб удержать её?
(Лепс/Пьеха «Она не твоя»)
В редкие минуты просветления, когда одна доза анестетика шла на убыль, а другую еще только собирались колоть, Шульдих осознавал, что он под действием лекарства, и даже пытался открыть глаза и сосредоточить на чем-то взгляд. Но предметы уплывали и кружились, не позволяя поймать их даже на мгновенье, а затем снова приходили какие-то люди, и все таяло в бесконечном забытьи.
Время потеряло значение, Шульдих не мог читать мысли, а лишь витал в отголосках ощущений приходивших к нему людей. И, как правило, чувствовал только равнодушие, отвращение, озабоченность, но чем — сказать было нельзя, да он и не хотел. И вдруг в какой-то момент все переменилось.
Теперь, временами выныривая из тумана, Шульдих понимал, что вокруг него происходит что-то хорошее. Чужие эмоции, сильные, положительные, становились все ярче, все яснее. Очень скоро Шульдих осознал, что забытье рассеивается, и он может вычислить, кто находится рядом. Сначала он узнал Рана. Ну конечно, Абиссинец провел с ним последние месяцы, он и должен быть рядом. Потом узнал Наги, Фарфарелло, и …
Впервые уловив эту силу, Шульдих решил, что все еще бредит, и постарался переключиться на других. Но раз за разом этот человек приходил к нему, и Шульдих, не веря себе, вынужден был признать, что чувствует Кроуфорда. Наконец снотворное пополам с болеутоляющим колоть перестали, остатки его постепенно выводились из организма, и Шульдих скоро окончательно пришел в себя. Он открыл глаза, не зная, что увидит вокруг, но ничего ужасного не случилось. Шульдих лежал в светлой, большой комнате, вовсе не похожей на лабораторию, на мягкой, широкой кровати. Через окно, закрытое прозрачными жалюзи, пространство заполнял приглушенный матовый свет. С облегчением вздохнув, Шульдих улыбнулся. Он еще немного подремал, и проснулся от того, что дверь в комнату с легким стуком закрылась. Шульдих быстро открыл глаза и уставился на человека, остановившегося рядом с кроватью. Перед ним стоял Кроуфорд. Не раздумывая, иллюзия это или реальность, телепат попытался сесть, но от слабости тело не слушалось, и беспомощно осев на подушки, он застонал.
— Кроуфорд!
Не пытаясь больше подняться, Шульдих неверяще смотрел на Оракула, силясь понять, как он оказался тут, когда его тело должно было уже истлеть под обломками Дворца Преисподней.
— Рад, что ты пришел в себя, — ответил Оракул. Его голос, лицо, и главное — сила, волны которой чувствовал телепат, не могли обмануть — это действительно был он. Неконтролируемая радость обрушилась на Шульдиха, горло перехватило, и он застыл с открытым ртом, силясь вспомнить какие-нибудь слова. Кроуфорд, похудевший, странно подстриженный, но по-прежнему высокомерный и такой красивый, стоял перед ним.
— Я предвидел, что ты удивишься, — Кроуфорд сел на край кровати, и Шульдих перевел взгляд на его руку, когда он отодвинул одеяло. Рука, большая, смуглая, лежала на белой ткани, и телепату так захотелось прикоснуться с ней, чтобы усилить контакт, и еще раз убедиться. Он коснулся пальцами пальцев Оракула, и все сразу встало на свои места. Сомнений не осталось. А вместе с сомнениями вдруг ушла и радость. Кроуфорд солгал, бросил одного в самый тяжелый момент. Шульдих отдернул руку и отодвинулся.
— Удивлюсь? — он ухмыльнулся, пристально вглядываясь в Оракула, жалея, что взглядом нельзя вскрыть черепную коробку. — Да, Кроуфорд, я удивлен. Не каждый день видишь оживших покойников…
Кроуфорд поднял брови.
— Злишься…
— Нет, — ухмылка Шульдиха стала чуть шире, — зачем? Просто устал… — он закрыл глаза, не желая видеть вновь обретенного босса.
— Мне уйти?
— Да, сделай одолжение… — ехидно пробормотал Шульдих. У него не было сил заорать, но если бы были — он бы заорал — «Предатель!» Кроуфорд не стал дожидаться продолжения. Встал и вышел, прикрыв за собой дверь.
Шульдих посмотрел ему вслед, а обида внутри все росла и крепла. Значит, Кроуфорд разыграл какую-то свою штуку, всех использовал, и главное что его, Шульдиха, тоже. Задействовал в спектакле без его ведома, внушил, что умер, а сам все это время был жив. Знал ли он, как Шульдих страдал? Предвидел ли, что телепат будет умирать, и будет близок к тому, чтобы от отчаяния пустить себе пулю в лоб? Шульдих боялся, что ответы на все эти вопросы его не обрадуют.
Пока Шульдих лежал без сознания, Ран заходил к нему, и сидел рядом на стуле. Он не прикасался к телепату, ему казалось, что теперь он не имеет на того никакого права, и именно Шульдих должен будет выбрать.
Ран старался не встречаться с Оракулом, и тот не горел желанием коротать в его обществе вечера, потому два дня, что они провели в апартаментах, они почти не пересекались. За это время Ран лишь раз уехал из дома, а вернувшись, узнал, что телепат пришел в себя.
Взволнованный новостью, Ран приготовил ему чай и пошел узнать, как Шульдих себя чувствует.
Телепат полулежал на подушках, худой и бледный, и, увидев его, криво улыбнулся.
— Абиссинец, а я-то гадаю, не бросил ли ты меня часом…
Не ответив, Ран поставил поднос с чаем Шульдиху на колени.
— Надо выпить… — проговорил он, решившись, наконец, взглянуть на телепата. Несмотря на все, тот казался Рану удивительно красивым, и он с отчаянной жадностью всматривался в бледное лицо, будто пытался наглядеться впрок.
— Что ты так смотришь? Вот начну читать мысли… — шутливо пригрозил Шульдих. Ран не улыбнулся.
— Пей, — повторил он, собираясь подняться, но Шульдих схватил его за руку.
— Ты чего, Абиссинец? Разве не рад, что я в порядке?
— Рад, — ответил Ран. Исподволь он готовился к этой встрече, к мысли, что придя в себя, Шульдих, возможно, оставит его, но узнав, что тот очнулся, тут же забыл всё, что внушал себе последние два дня. И вот, войдя в комнату, он снова ощутил, как страх возвращается.
— Что будем делать, когда я поправлюсь? Хочешь, останемся тут? — спросил Шульдих, и Ран с болью почувствовал нарочитую веселость в его тоне.
— Если ты останешься со мной, — медленно произнес Ран, — то нам лучше будет уехать в другую страну.
— Если? — Шульдих поднял брови, его улыбка стала похожа на болезненную гримасу. — А что, есть другие варианты?
Ран все также смотрел на него, страстно желая обмануть себя, убедить, что никаких иных вариантов нет. В последние дни Ран много думал о событиях, в которые они с Шульдихом оказались втянутыми, и осознал, что все время со дня, как Шульдих появился на Риверкрест, только делал вид, что пытается докопаться до правды. На самом деле Ран интуитивно знал, что истины следует опасаться. Потому, вместо того, чтобы всерьез искать тех, кто их преследует, он сделал все, чтобы потянуть время и еще хоть ненадолго продлить момент счастья. И теперь врожденная честность вновь требовала признать очевидное — еще как минимум один вариант есть. Вместо того чтобы рассуждать на тему — куда они могут уехать, следовало бы уйти сейчас.
Но все внутри него противилось столь очевидному решению. Вопреки всему, Ран вдруг сказал себе: нет, я должен остаться.
— Не знаю, — ответил он.
— Уже лучше… — Шульдих снова ухмылялся, и болезненное выражение исчезло. — Уедем подальше, будем промышлять каким-нибудь черным бизнесом….
Ран промолчал.
Еще немного посидев с телепатом, он обещал зайти позже, принести супа, и ушел к себе. Готовила и убирала для них нанятая Мамору женщина, и делать Рану было нечего. Он думал позвонить Ае, но, в итоге, не решился потревожить ее. Сидя в одиночестве, он пытался отключить сознание, успокоиться и отыскать уверенность.
* * *
Я знал, что до того момента, как Шульдих сможет уверенно встать на ноги у меня есть несколько дней.
Смысла оставаться в Японии я не видел. Несмотря на превосходную демографическую ситуацию этой нации, паранормы тут появлялись достаточно редко. Конечно, всегда существовали исключения, вроде Наги, одного из сильнейших носителей психокинетического дара. Но на то они и исключения, на их фоне основная масса выглядела еще более серой. Да и как ни билось правительство вот уже более ста лет, а коренное население так и не прониклось доверием к иностранцам. Будь Шульдих или я людьми, хоть трижды располагающими к себе, это еще один жирный минус, чтобы привязывать мой новый проект к этой части света.
В общем, начинать работу с таким скудным материалом не хотелось. Европа же, в силу своего географического расположения была в этом плане выигрышнее. Каким бы застойным, закостенелым не выглядел Старый свет, а усиливающийся год от года приток крови из восточной Европы и обоих Азий рождал благодатную почву для появления людей с самыми необычными, порой даже уникальными особенностями. Иногда эта взрывоопасная смесь давала столь потрясающие «образцы породы», которые академикам Розенкройц с их пробирками даже бы в страшных снах не приснились. Нужно было всего лишь вовремя обнаружить их и создать для развития благодатную почву. Именно этим я и собирался заняться.
В первые же сутки после освобождения телепата, я оккупировал кабинет и, кажется, даже спал в обнимку с телефоном. Точнее дремал в кресле, все равно бы толком поспать не удалось, учитывая существенную разницу по времени с Европой. Мой адвокат в Брюсселе не преминул указать мне в котором часу я вынудил его вылезти из уютной постели. Хвала небесам за прекрасные японские коммуникации, проблемы со связью вряд ли добавили бы мне хорошего настроения. Я и так загонял всех, начиная с самого себя. Итогом нескольких часов совместного плодотворного труда меня и одной известной адвокатской конторы стали почти готовые тезисы к проекту устава Академия развития паранормальных способностей — АРПС. Обязательно имени благородного Меня. И чтобы каменные статуи на каждом этаже и ученики, марширующие строем по коридорам, отдавали статуям честь и хором благодарили за безоблачное существование. На этом месте фантазии обычно я вставал и, посмеиваясь про себя, отправлялся на кухню за крепким кофе.
В последнее время у меня нередко случались подобные приступы самоиронии или даже сарказма, впрочем, они развлекали меня лучше всего, помогая не задумываться над тем, что происходило в мое намеренное отсутствие в спальне на верхнем этаже. Вот еще бы поставить туда видеокамеру и сходство с происходившим пару месяцев назад на Риверкрест было бы почти абсолютным.
После ранений Шульдих всегда оправлялся довольно быстро. Если бы у меня было желание и возможность, я бы обязательно обратил на этот факт внимание. Хотя надо полагать, что в Розенкройц столь незаурядная регенерация тканей, нервных и мозговых клеток не осталась незамеченной. Неудивительно, что институт не пожелал добровольно расстаться со столь ценным имуществом. Если бы не я… Кто знает какое будущее ждало бы Шульдиха. Впрочем, может быть все было бы не настолько печально.
Вряд ли. Даже если бы он остался жив, то стал бы совсем другим. Не был бы уже тем прежним, беззаботным Шульдихом, никогда не оглядывающимся, ищущим и получающим удовольствие от жизни. У меня никак не получалось радоваться, за себя, по крайней мере. Но я был рад за Шульдиха. Он поправится, во всяком случае, физически. К нему всегда очень подходила поговорка «как с гуся вода».
Дела с его душевным равновесием обстояли не в пример хуже. Впервые, он был готов не подчиниться мне и продемонстрировал это столь наглядно, что на некоторое время я решил отступиться и предоставил Фудзимие всю заботу о больном.
Стараясь как можно реже попадаться на глаза им обоим, я тем не менее, продолжал готовить базу для нас, Заняв себя делами, я не позволял себе усомнится в том, что это «мы» по прежнему существует. И мой дар тут был совершенно не при чем. Все это я уже предвидел раньше. До того.
После разговора с Шульдихом, я запланировал и провел еще две продолжительные телеконференции. Первую — с одним из членов правительства Бельгии. Эмпат средней силы, и, как следствие, отличный политик, он согласился стать гарантом успешного будущего Академии. Конечно, для подписания документов придется прибыть к нему лично, но эта встреча станет просто подтверждением нашей с ним договоренности.
Заручившись такого рода поддержкой, я вздохнул спокойнее. Никто не собирается кричать об АРПС на каждом углу, но некоторая реклама все таки нам не помешает. Как никогда мне необходимы активы, условная известность, а определенная репутация в нужных кругах у меня уже сложилась. Смею надеяться, что не самая скверная. А моим будущим выпускникам будет нужна работа и, что немаловажно, работодатели, способные оплатить отнюдь недешевые услуги особенных людей, закончивших мою академию.
Также, мне предстояло выкупить в собственность участок, где будут отстроены основные корпуса школы, арендовать временное здание, где разместиться АРПС пока строительство не будет закончено, нанять персонал, а самое главное — отыскать будущих учеников. Именно эту задачу я и собирался доверить Шульдиху. Лучше него никто не сможет прочитать, человека, особенно ребенка. У него за плечами школа Розенкройц. Не думаю, что он так быстро позабыл этот печальный опыт. К тому же, ему будет полезно сменить вектор приложения сил. Пора нам от разрушения наконец-то перейти к созиданию.
Насчет нехватки средств я не волновался. Финансировать проект взялся анонимный благотворительный фонд, львиную долю средств в который пожертвовала Такатори Индастриз. Наверняка, найдутся и еще инвесторы. В одном я был уверен точно, мое будущее детище потихоньку наконец-то начало обрастать «плотью».
Разговор со следующим собеседником дался мне не в пример сложнее. Лица Директора Розенкройц я так и не увидел. Вместо него была какая-то мутная дымка, и все таки я пришел к выводу, что с ним лично я не знаком. Но голос его мне понравился. Он, как разумный человек, согласился на разумный обмен. Мы предоставляем собственный генетический материал, за это нас снимают с крючка. Еще я пообещал в следующие два года не работать по основному профилю. Это даже не было ложью. Я действительно больше не собирался ни на кого работать. Исключительно, только на себя самого и, может быть, еще на Шульдиха
Про АРПС я Директору упомянул вскользь. Нет смысла скрывать, он все равно узнает. Кроме того, первые несколько лет для Розенкройц мы все равно не конкуренты. Да и профили школ будут существенно различаться. Мои бывшие коллеги вот уже довольно долгое время в своей работе делали ставку на искусственников, обычные люди их интересовали гораздо меньше.
Куклы с даром, выращенные в лабораторных условиях, были практически поставлены на поток. Вот только они чаще всего становились одноразовыми исполнителями. Им не хватало какой-то устойчивости, словно насильственное смешивание лишало их чего-то важного, без чего они никак не могли стать полноценными. Обладающие же талантом от природы, люди уступали искусственникам в разнообразии граней таланта, но почти всегда отличались завидной стабильностью, и даже если и страдали социопатией, то все равно могли долгое время находится в обществе вызывая минимум подозрений. Да и банально обладали куда более здравым смыслом, чем суррогаты из пробирок. Люди больше и чаще думали о себе и, с моей точки зрения, это было более чем разумным.
Другое дело, что для воспитания людей требовалось приложить намного больше усилий. Рожденные естественным путем, по большому счету, ничем не отличались от обычных детей, но, чтобы в совершенстве развить их природный дар, к ним требовался индивидуальный подход. Начальное, среднее и высшее образование, плюс максимально полное владение собственными паранормальными способностями. И все это я собирался им дать.
Закончив с Директором, я довольно долго просидел в кабинете, размышляя обо всем этом, прежде чем лег спать. У меня оставалось еще одно незавершенное дело. Вечером следующего дня я заставил себя пойти к Шульдиху.
Он лежал в кровати, натянув одеяло до подбородка, будто опасался, показать мне себя, словно теперь у него появилось нечто, чего я не видел раньше. Он все еще оставался бледен, яркая рыжина его волос потускнела, под глазами лежали глубокие тени. Как бы он ни был слаб, лежать он уже устал.
Я опустился в кресло напротив, решив, не нарушать личное пространство телепата. Так у меня было больше уверенности, что Шульдих не посмеет сбежать, не выслушав меня до конца. Зачатками своей эмпатии я ощущал его почти враждебность. Он накрутил себя. Злость, взлелеянная им из обиды брошенного щенка, застилала его разум, делая невосприимчивым к любым, даже самым обоснованным доводам. Но я все же попытался донести до него хотя бы самые основные мотивы своих поступков.
Я начал с самого первого видения. Тогда, в Нью-Йорке, когда казалось что нас ждет самое безоблачное будущее. Мы убили Старейшин, вырвались из-под опеки Эсцет, нам ничего не угрожало. Казалось, что нас ждут десятилетия беззаботной жизни. Затем видения стали чаще, подробнее. Я записал и проанализировал каждое из них. Как бы они ни отличались друг от друга, конец был один — моя смерть. Телепат же умирал не всегда, но чаще, чем можно было надеяться на благополучный для него исход дела. Тогда-то я и начал составлять свой долгоиграющий план.
— Почему ты не рассказал мне? — у Шульдиха был тихий, охрипший голос, может быть просто от долгого молчания. Я даже не сразу понял, что он спросил. Но мне не хотелось прерываться на оправдания, поэтому я продолжил рассказывать.
Я добрался до дня своей смерти, когда выбрался из Дворца Преисподней через разбитое окно в лаборатории, оставив дознавателям вместо себя изрядную лужу собственной крови. Объяснил, почему ему лучше всего на время было оказаться под защитой Фудзимии, подальше от Японии. Он морщился, пока я по полчкам раскладывал ему проигранные сто раз в самых кровавых видениях варианты его будущей карьеры у Сайдзе Такатори или в Розенкройц. Те, которые светили ему, если бы я умер на самом деле. На фразу «я все время был рядом и не позволил бы случиться ничему незапланированному» он только вздернул бровь. Надо полагать, что ему не доставило удовольствия подтверждение, что система визуального наблюдения в их маленьком коттедже была моей. Я не стал описывать все, что я чувствовал, когда наблюдал за их постельными играми. Вопрос о таблетках я тоже не поднимал, просто сказал, что обеспечил ему необходимую поддержку, и в Далласе тоже.
— Ты специально «сбросил волну»?
Я понял, о чем он. Наша ментальная связь нарушилась и, честно признать, я был этим весьма доволен. Вероятно, именно это обстоятельство сыграло мне на руку. Иначе прятаться было бы намного сложнее. Но ничего непоправимого не произошло. Вспомнить хотя бы тот случай в Центральном парке. Я едва не попался Шульдиху, едва не позволили ему настроиться на меня вновь.
— Наверное, меня слишком сильно приложило тогда, во Дворце. Вот настройка и сбилась, — я пожал плечами. Он же телепат, это его область, ему должно быть видней. — Думаю, восстановить «волну» будет сложно, — расстроил его я.
— Зачем ты не сообщил мне, что жив? — снова спросил Шульдих и съежился под одеялом, словно замерз, хотя в комнате было довольно жарко.
Я невольно возмутился. Для кого, спрашивается, я тут только что прочитал получасовую лекцию? Для самого себя что ли?
— Шульдих, ты только что выслушал полную версию. Ты, конечно, ранен, но не настолько плох. Не заставляй меня объяснять тебе все сначала.
Он уставился в стенку над моей головой, словно на ней было написано что-то жизненно важное.
— Отдыхай, — я выбрался из кресла. — До завтра.
Он не ответил. Внезапно, я осознал, что безумно устал и очень хочу спать. И не важно, что Шульдих не отреагировал так, как я ожидал. Сейчас эта проблема меня почти не волновала. Поищу ее решение утром.
* * *
Оставшись в комнате один, Шульдих закрыл глаза. Плевать на Розенкройц, на имитацию смерти, хуже всего было то, что Кроуфорд использовал его, как бессловесную вещь, не счел нужным посветить в свои собственные планы, подложил под Абиссинца. У Шульдиха в голове не укладывалось, что Оракул не нашел ни одного варианта, при котором телепат участвовал бы в плане осознанно. Как было бы приятно сейчас уйти в чужие мысли, расслабиться, и не анализировать все то, что с ним случилось, но ничего не получалось, и вопросы неотвязно преследовали телепата. Он вспомнил ясно, как никогда раньше, их последний разговор в Америке. Они стояли рядом у огромного окна, за стеклом высились дома Пятой авеню, а дальше зеленой стеной вставал Централ-парк. Кроуфорд обнял Шульдиха и сказал, что любит. Впервые за десять лет, что они работали и жили бок о бок. И восемь лет из которых трахались. Шульдих тогда с радостью поверил ему. Сейчас телепату казалось, что Кроуфорд просто так попрощался, а может у того был еще какой-то скрытый мотив, в который Шульдиха не сочти нужным посвятить. А ведь тогда Шульдих с готовностью встретил признание. Он ждал, уже давно ждал этих слов. И сам считал, что любит Оракула. А вот любил ли его Оракул на самом деле?
Шульдих вспомнил их первую встречу в столовой Розенкройц. Кроуфорд, такой классный, в костюме, с часами и запонками, которые стоили больше, чем все имущество телепата за всю жизнь. Крутой парень. Тогда Шульдих так страстно хотел стать его подчиненным, что готов был терпеть любые муки. Он восхищался Оракулом, как будто тот специально для него спустился с небес, чтобы увести в рай.
Потом они поселились в том доме, в Берне, и у Шульдиха впервые появилось свое место под солнцем, работа и наставник, учивший его, не покладая рук. И не только убивать. Он учил Шульдиха уважать и любить его. Видно, так было нужно для дела.
И в их первый раз, на ковре в гостиной, Шульдих, конечно, и мысли не допускал, что это делалось исключительно в целях сплочения боевой группы. А Кроуфорд, наверное, знал, что личная привязанность сильнее страха. Шульдих почувствовал, что глазам становится горячо от слез. Вот еще — плакать… Он не помнил, когда плакал последний раз. Может быть, когда-то очень давно. То, что он испытывал сейчас, было сильнее физической боли. Шульдих ощущал себя так, словно все время жил в тумане, а тут туман рассеялся, и стало ясно, что все эти годы он чувствовал по указке. И скорее всего, его «любовь» к Кроуфорду — просто спланированная необходимость, благоприятно сказавшаяся на работе в коллективе. Тогда, возможно, и сцена ревности, когда Кроуфорд дал понять, что недоволен встречами Шульдиха с Абиссинцем — тоже часть плана?
«Я — тупая кукла», — подумал Шульдих, прижимая кулаки к глазам и стискивая зубы. Плакать… Что он — девчонка, плакать из-за любви? Ему уже не шестнадцать лет, когда он запирался в ванной, представляя, что повторяет с Кроуфордом боксерские приемы, и кусал подушку от ярости, когда тот отправлялся на встречи с женщинами-клиентами, а потом просыпался среди ночи от мокрых снов и подслушивал под дверью, что делает его драгоценный шеф, потому что мысли того для Шульдиха оставались закрытыми.
Но слезы, неприятные, злые слезы, все равно текли словно сами по себе. Наверное, от усталости и слабости. Как же мог Кроуфорд так жестоко обойтись с ним, с верным напарником, любовником? С этими мыслями Шульдих заснул. А проснувшись утром, понял, что все прекратилось: плакать больше не хотелось, внутри стало пусто. Шульдих выбрался из-под одеяла и сел. «Надо пойти осмотреться», — решил он уже спокойно. Поднявшись, телепат прислушался. Кажется, он мог слышать мысли Абиссинца — это радовало. Кроуфорд тоже был в квартире — Шульдих чувствовал его, но не мог слышать — тот восстановил непроницаемые щиты.
Распахнув дверь, Шульдих медленно вышел и оказался в огромной, залитой светом комнате. Добравшись до дивана, он постоял немного, потом направился дальше, к окнам. А доковыляв, прижался лбом к стеклу — внизу на расстоянии множества этажей, лежал Токио, яркий, солнечный, красно-золотистый. Как же все-таки хорошо жить — решил телепат, улыбаясь.
Глядя на город с высоты птичьего полета, он почувствовал, что голоден, вспомнил, что надо бы помыться, а то от него уже наверное разит. «Эй, Абиссинец, есть у нас что-нибудь пожевать?» — спросил он мысленно, и тот после секундной паузы, откликнулся. — «Да, принести?»
«Не надо», — ответил Шульдих, пытаясь уловить, где находится Абиссинец. «Как ты себя чувствуешь?», — спросил тот, когда Шульдих уже вычислил его и аккуратно, по стенке пошел к его комнате.
— Лучше, чем ты думаешь, — распахнув дверь, Шульдих остановился на пороге, держась за косяк. — На мне все, как на собаке!
Быстро поднявшись, Ран поспешил к Шульдиху.
— Давай помогу, — предложил он, взяв телепата за локоть.
— Ну, помоги, — ухмыльнулся тот, стиснув плечо Рана.
Поддерживая Шульдиха, Ран усадил его на подушку. Прислонившись спиной к стене, телепат вздохнул и принялся расспрашивать, как они одолели всю эту толпу врагов, а Ран сухо отвечал, любуясь тем, как свет играет в ярких волосах телепата, как ложится отблесками на гладкую матовую кожу, дрожит на ресницах и каплями синевы тает в глазах.
— Ты снова за свое, — покачал головой Шульдих. — Черт бы тебя побрал с твоими романтическими мыслями.
— Шульдих, через неделю ты сможешь уехать, — вместо ответа, сообщил Ран.
— Через неделю? — Шульдих выпрямился.
— Да. Так сказал врач.
— Неплохо… Но я уже сейчас чувствую себя хорошо.
— Нет. Еще не достаточно хорошо… — Рану вовсе не хотелось ждать так долго. Но и идти против прямого указания доктора он не мог.
— Ты сам не хочешь сидеть тут неделю, Абиссинец, так зачем… А! Какого черта слушать врача! — Шульдих явно разозлился, и попытался встать, но тут же опустился обратно, потирая виски.
— Тебе нельзя ехать, ты слишком слаб, — сказал Ран. Телепат нахмурился.
— Слишком слаб, чтобы доехать в такси до аэровокзала, а потом на самолете долететь куда там мы летим? Бред!
Но попыток встать больше не предпринимал, и, просидев еще минут пять, попросил Рана отвести его в комнату и принести поесть.
На следующий день Ран все же отправился к сестре, взглянуть на Аю хоть издали. Когда он вернулся, Шульдих ждал в его комнате.
— Где был? — спросил он, когда тот вошел. — Купил уже билеты туда, куда мы там уезжаем?
Ран кивнул.
— Мы едем в Париж.
— О! Франция! Интересно… И когда же мы едем?
— Через неделю.
Два дня Шульдих в основном лежал в спальне и смотрел телевизор, и только есть полюбил в гостиной. Он выглядел теперь гораздо лучше, и казалось, еще немного, и обретет прежнюю силу.
— Ты знаешь, Абиссинец, — сообщил телепат, глядя на Рана. — Я стал сильнее, чем до похищения.
— Хорошо…
— Так что же, есть у тебя план, Абиссинец? Что мы будем делать, когда уедем отсюда?
— Не знаю. Решим по обстоятельствам, — отозвался Ран, вешая куртку в шкаф.
— Да… Это интересно… Полная неопределенность?
Опустившись на татами, Ран, наконец, взглянул на Шульдиха. Странно, как удивительно ярко горят его волосы, будто набравшие краски, вернувшие свой настоящий цвет, как гладка его кожа, матовая и бледная.
— Ты не о том думаешь… Мне даже кажется, что ты не хочешь думать о деле… — усмехаясь, покачал головой Шульдих, — ну допустим, мы сбежим в другую страну. На что будем жить?
— У меня есть деньги…
— А когда они закончатся? — все шире ухмылялся телепат. — О, не все ли равно, говоришь? Ты найдешь работу? Пойдешь клерком в банк?
— Нет, — раздраженно ответил Ран. Что-то неприятное, тяжелое почудилось ему в перекошенных губах телепата.
— Это так теперь останется… Кроуфорд сказал… — коснувшись щеки, объяснил Шульдих, и, отмахнувшись, продолжал: — ну все-таки, что же мы будем делать?
— Я найду клиентов…
— А я? Моя сила выросла, я хочу работать… Может, будем вместе твоих клиентов кончать, а? Я могу внушить им все, что угодно… И рук не замараем, а? — со смешком предложил Шульдих. Ран покачал головой.
— Нет.
— Почему нет? Боишься, что я заиграюсь…. Понятно… Ну и что же мне прикажешь делать, ждать тебя дома, суши тебе готовить?
— Нет, — Рану трудно было отвечать на вопросы, он будто в полудреме любовался его волосами, чистым лицом, телом, сладостные воспоминания о котором горьким вкусом остались на языке.
— Абиссинец, — Шульдих поднялся с подушки, которую облюбовал, и подошел к нему. — Тебе надо придумать, как нам быть… Как избавиться от маяка, например. Ты же слышал, что он у меня в крови… Я не создан для планов, понимаешь? Ты говоришь, я подчиняюсь … или не подчиняюсь… Смотря как скажешь… — Он опустился рядом, и Ран уловил, что от него пахнет дыней. — А что если, ты будешь не убедителен? Что, если я захочу испытать тебя?
— Я не знаю, — холодно ответил Ран, потом протянул руку и сжал его пальцы. — Решим на месте…
Горячая влажная ладонь скользнула у него из рук.
— Хорошо, как скажешь, — Шульдих легко вскочил на ноги и из комнаты.
Что Ран мог ответить? В его силах было только оставаться рядом, больше он ничего не мог предложить Шульдиху. Ран не обладал паранормальными способностями, не имел обширного круга знакомств, а главное — плана. Ран не умел строить планы для других, не хотел и не умел никого себе подчинять.
Глубоко вздохнув, он выпрямился, расправил плечи и закрыл глаза. Перед ним, под веками, все еще горели оранжевые пятна волос.
Шульдих неспроста вспомнил про маяк, он понимал, что Абиссинец решить этот вопрос не может, и ждал, что это сделает Кроуфорд. Так и случилось. На следующий день, в двенадцать, когда Шульдих и Абиссинец сидели в гостиной, дверь открылась, и в комнату вошли Кроуфорд и японец в очках и марлевой повязке. В руке тот держал небольшой саквояж, в каких обычно носят пробирки.
— Кто это? — мгновенно отреагировал Абиссинец.
Кроуфорд извинился перед японцем и, повернувшись к Фудзимие, усмехнулся.
— О, прости, что не известил тебя о своих планах… Это, — он указал на гостя, — Китамура-сан, врач. Он пришел к нам сегодня, чтобы ввести Шульдиху, — Кроуфорд указал взглядом на телепата, — антидот. Ты не против? Или может быть, маяк оставить? На случай, если вдвоем вам в дороге будет скучно.
Абиссинец мгновение смотрел на Кроуфорда, а потом четко проговорил:
— Спасибо, — и снова уставился в книгу, раскрытую на коленях.
— Проходите, — Кроуфорд распахнул дверь в спальню телепата, — Шульдих… Как видишь, Абиссинец не против, ведь ему ты доверяешь…
— Больше чем тебе, — огрызнулся Шульдих, однако подумав: «Эх и до чего же убедительно он говорит… Даже голос… До чего уверенный». С того дня, когда он обдумывал свое положение, прошло достаточно времени и некоторые пункты обвинения Шульдих отмел. С воскрешением все уже не выглядело так однозначно. Кроуфорд — провидец, и не нашел другого выхода, раз так поступил. И все-таки их прошлое по-прежнему представлялось телепату сплошной чередой предательств Оракула, и их простить он не мог. Шульдих прошел в комнату вслед за Китамурой и там, опустившись на кровать, подставил руку.
— Работайте кулаком, пожалуйста, — попросил по-японски Китамура. Шульдих подчинился, украдкой посмотрев на Оракула. Тот по-прежнему стоял у двери, сложив руки на груди. Снова в очках, снова седой и коротко стриженный, Кроуфорд остался все таким же сильным, высоким и идеальным, успешный человек с обложки журнала. Шульдих перевел взгляд на свою руку: Китамура аккуратно протер ему вену, вставил иглу и пустил бледно-голубую жидкость, прося разжать кулак. — Какие у вас чудесные вены… Вот и все! Антидот разобьет оболочки реагента, и выведет металл в течение трех дней.
— Благодарю, Китамура-сан, — с нажимом проговорил Кроуфорд, и Китамура снова поклонился, доставая еще один шприц.
— Подождите, пожалуйста…
— А это еще зачем?
— Позже объясню, — отозвался Оракул, по-прежнему невозмутимый и уверенный в своем праве командовать. Шульдиху очень захотелось возразить ему, но бывали моменты, когда телепат знал — сейчас лучше заткнуться. Он молча проследил, как врач набрал его кровь в пробирку, и убрал в сумку в отдельный контейнер. После чего поднялся, и церемонно раскланявшись, вышел. Кроуфорд отправился за ним, но у самой двери обернулся.
— В два тридцать будь готов. Поедем на прогулку, тебе не мешает проветриться…
И не дав телепату возможности ответить отказом, закрыл за собой дверь.
Шульдих не представлял себе, куда и зачем Кроуфорд собирается везти его. Но чувствовал телепат себя сносно, и ему наскучило торчать в четырех стенах, так что он был рад перемене обстановки, быстро оделся и с нетерпением ждал Оракула, щелкая с канала на канал. Наконец, ровно в половине третьего Кроуфорд вошел в его спальню.
— Идем, сейчас как раз самое лучшее время для прогулки
Шульдих неспеша поднялся.
— Само собой… — ответил он, стараясь держаться невозмутимо и не показать Кроуфорду волнения. Оракул кивнул, приглашая телепата следовать за ним. Они вышли из квартиры и спустились на нулевой этаж на стеклянном лифте, Шульдих со скучающим видом поглядывал на город из кабинки, прикидываясь, что ему ни чуть не интересно, что делается внизу.
— Как тебе? — в подземном гараже спросил Кроуфорд, показывая телепату на новенькую, словно только что сошедшую с конвейера Мазду, — взял на прокат. Кстати, отменный способ менять машины, не приобретая в собственность. Рекомендую, если планируешь и дальше много путешествовать…
Шульдих хмыкнул.
— Спасибо, возьму на заметку, босс…
Когда они сели в машину, Шульдих какое-то время молчал, стараясь казаться равнодушным, но к середине пути не выдержал, тем более что день выдался солнечный, и по сему случаю, у телепата случилось хорошее настроение.
— Ну что, Кроуфорд, — протянул он, глядя в окно, — понравилось тебе быть мертвым?
— Не очень… Я был лишен многих радостей… — принимая его беззаботный тон, с ухмылкой отозвался Оракул.
Шульдих хмыкнул.
— Не скажу, чтоб мне было тебя жаль. С другой стороны, ты ведь проводил много времени у компьютера, подглядывал, подслушивал, и, наверное, это тебя здорово развлекало…
Кроуфорд только повел плечами, и Шульдих продолжал в том же духе:
— Ну и как я тебе со стороны? Моя сила выросла… Наверное, обидно будет потерять такой ценный трофей…
Кроуфорд вновь промолчал, но его молчание никогда не останавливало Шульдиха:
— Что же мне такие попутчики достаются молчаливые… Ну расскажи, чем ты занимался, пока был мертвецом?
— Я уже рассказывал… В любом случае, развлечением подобное времяпрепровождение трудно назвать, это точно…
— Да? А по мне так это клевая развлекуха — прям вуаеризм, — Шульдих рассмеялся, однако взглянув на Кроуфорда, тут же замолчал. Ему снова стало не по себе, и вспомнилось все, о чем он думал, лежа в своей комнате.
— Да, безусловно, хотя мне было немного завидно наблюдать за тем, как весело живется тебе, — признался Кроуфорд.
— Да уж… — нехотя отозвался Шульдих, задетый последней фразой. Но, с другой стороны, он почувствовал недовольство Оракула, и подумал, что может, тому и было неприятно наблюдать за их с Абиссинцем взаимоотношениями.
В синкансен они сели молча, и Шульдих сразу же уснул, убаюканный мельканием картинок за окном.
Проснулся он уже в Киото. Солнце светило прямо в лицо, и слепило глаза. Шульдих потянулся, и следом за Кроуфордом вышел из вагона.
— Куда дальше? — спросил он, спускаясь рядом с Оракулом с платформы.
Тот усмехнулся.
— Увидишь…
Они шли пешком по старому городу, и Шульдих озирался вокруг, пораженный красотой и странностью узеньких улиц. Он не удержался и несколько раз спросил Кроуфорда, что там за домик, а что это за мост, оглядывался вслед гейшам, удивляясь, что они на самом деле еще есть. Какое-то время прожив в Японии, он ни разу не ездил в Киото, и теперь не мог успокоиться. Он представлял, как множество сотен лет жили тут люди, их эмоции, мысли, казалось, оставили след на строениях, даже на досках тротуара, и от этого все тут становилось еще любопытнее, приобретало новую ценность.
— Вот почему японцы любят все старое, — глубокомысленно констатировал телепат.
— Почему? — поинтересовался Оракул, не глядя на него.
— Потому что оно говорит само за себя, а японцы может обладают немного эмпатическими способностями…
— Все поголовно? Вряд ли… — Кроуфорд усмехнулся. — Скорее они просто более восприимчивы в силу особенностей культуры и воспитания …
— Да, точно сказано…
Пока они шли к самому храму Рёандзи, Кроуфорд вкратце пересказал Шульдиху его историю, объяснив, что это одно из самых известных мест в Киото и вообще в Японии. Поднявшись по ступеням, они оказались на краю площадки, засыпанной гравием. Посреди, окруженные небольшими островками пожухлой травы, торчали груды серых булыжников разного размера.
Шульдих читал что-то о садах камней, о том, что одного камня всегда не видно, в какой бы точке ты не стоял, но с явным удовольствием слушал Оракула.
Обойдя почти всю территорию храма, они, наконец, устроились на скамеечке.
— Шульдих, — заговорил Кроуфорд в тишине, наполненной пением птиц и тихим шуршанием опадающей листвы. — Мы с тобой до сих пор не говорили толком, но теперь самое время. Во-первых, я должен извиниться перед тобой. Хочу, чтобы ты знал — я понимаю, что заставил тебя страдать. И да, я предвидел, что тебе будет нелегко, но и мне не легче, поверь. Во-вторых, этим поступком я поколебал твое ко мне доверие, и все же я убежден — впоследствии, ты оценишь все, что я для тебя сделал. В конце концов, я сделал это для того, чтобы ты мог остаться самим собой. Но это не главное. А главное — в-третьих. Я долго думал, как дать тебе понять, что я действовал не только в своих собственных интересах. Поэтому сегодня я намерен убеждать тебя не только словами. Ты же хочешь узнать всю правду? Всю, целиком. Я долго думал, и пришел к выводу, что нам стоит сделать это, а уж потом ты решишь сам — куда двигаться дальше. Я дам тебе прочесть мои мысли, заглянуть в воспоминания. Если осмелишься…
Замолчав, он взглянул на Шульдиха, а тот от неожиданности даже не знал, что ответить. Прочитать самые тайные мысли Оракула, до сегодняшнего дня скрытые за надежными щитами, напрямую узнать о его чувствах. Телепату вдруг стало страшно — а если он действительно прочтет то, чему не обрадуется сам? А с другой стороны, разве не стоит оно того? Узнать Кроуфорда, открыть его слабости, понять, как он думает. Облизав пересохшие губы, Шульдих кивнул.
— Да, предложение очень заманчивое… А ты не боишься, что мне не понравится твоя подноготная?
— Не боюсь, надеюсь, и ты не струсишь, — спокойно ответил Кроуфорд. И протянул Шульдиху руку. — Ну, вперед.
Шульдих мгновенье смотрел на его широкую ладонь, затем, охваченный внезапным возбуждением, крепко стиснул ее.
Несколько мгновений Оракул и телепат смотрели друг другу в глаза, а потом вдруг все потемнело. Так происходило каждый раз, когда Шульдих чересчур глубоко забирался в чужое сознание. Словно перед ним проносились кадры кинофильма, приправленные чужими эмоциями. С самого начала, со слов той шлюхи-телекинетика, с первой встречи в столовой, мысли, планы, чувства Оракула хлынули на него, как вода, до сих пор сдерживаемая плотиной щитов.
Кроуфорд заинтересовался им. Узнал о нем из видения, а потом от Сильвии, с которой тоже спал. Подготовил почву, еще до того, как добился встречи. Прыщи, неопрятные волосы — Шульдих видел себя со стороны, глазами Оракула. Тщедушный волчонок, голодный и злой, но определенно внушаемый и восторженный. Всего то и надо было, что дать ему достойную жизнь, дисциплину и отношения на основе взаимного уважения. Это работало надежнее денег, вернее страха.
Дальше Шульдих увидел дом в Берне, беспорядочные покупки, своя комната, работа — Кроуфорд знал — Шульдих будет предан ему за все это счастье до конца дней. Обучение. Первое задание. Кроуфорд был доволен своим детищем, зародышем своей команды. Кроуфорд начал замечать интерес своего подопечного. Он недоумевал, но потом решил углубить связь за счет интимного контакта. Шульдиху больно было наблюдать за их первой близостью. Для него это было нечто необыкновенное, крышесносное, а Кроуфорд пытался вспомнить что-нибудь возбуждающее, чтобы довести дело до конца. Оракул видел Шульдиха дохлым прыщавым мальчишкой… И все же… была в этом едва различимая доля нежности. Вряд ли Кроуфорд сам осознавал, что она есть...
Преодолевая страх, Шульдих отправился дальше… Два года вдали от него, дела, планы, мысли, женщины… Шульдих с болезненной ревностью наблюдал за интимными упражнениями Оракула с какими-то девицами, но заставил себя пройти и это до конца, отмечая, что ни к кому тот больше не чувствовал ничего даже отдаленно напоминающего нежность.
Потом встреча в аэропорту. Шульдих снова увидел себя, но уже другого. С радостным удивлением, искупавшим прежнюю боль, он наблюдал за собой новым, прекрасным, притягательным. Он ощущал возбуждение Кроуфорда, но не только. Внезапная вспышка новых эмоций нахлынула, закрутила его и немного сбила с толку. И Шульдих понял, что это было за чувство. А вот Кроуфорд — не понял. Тогда не понял, но постарался сохранить свой внезапно возникший интерес.
Потом была близость, работа, Такатори, Фудзимия Ран. Да, Кроуфорд все рассчитал в тот вечер, когда приказал им больше не встречаться. Но он действительно ревновал, хоть сам не был от этого в восторге.
Потом распалась команда Шварц, годы вдвоем, и телепат мог проследить за тем, как то слабое, и сначала неосознанное чувство росло и крепло. Он мог также заглянуть в видения, ставшие причиной всей этой заварушки. Труп Кроуфорда с дыркой во лбу, и Шульдих в плену… кого, не ясно. Дальше сотни вариантов, и всегда в конце одно и тоже. А потом внезапное решение умереть добровольно, и следом — видение — Шульдих с Раном в аэропорту Кеннеди. Тогда Кроуфорд решил сказать те слова, у окна, квартире на Пятой авеню. И он, хотя и с расчетом, сказал чистую правду.
Потом Шульдих, словно пересматривая заново уже виденный фильм, следил за их с Раном злоключениями, переживал ревность Кроуфорда, его страх и тревогу. Его четкие мысли, ясные схемы, и стремительно уменьшающееся число вариантов событий.
Внезапно ткань воспоминаний лопнула, и Шульдих, открыв глаза, увидел перед собой Оракула. Он еще уловил болезненную гримасу на лице Кроуфорда, но она мгновенно исчезла, уступая место знакомой усмешке.
— Ну что? Увидел все, что хотел? — поинтересовался тот. — Неприятные ощущения, должен признаться…
Шульдих кивнул, и, заметив, что все еще крепко сжимает его руку, с усилием разжал пальцы.
— Не говори ничего сейчас… Подумай… — посоветовал Оракул, вставая. Шульдих тоже поднялся и направился за ним.
* * *
Если я на что и надеялся после острого приступа откровения, продемонстрированного телепату в саду камней, то моим надеждам, что в нашей жизни наступит наконец относительный порядок, было не суждено сбыться. Словно вместе со здоровьем к Шульдиху вернулось все его природное упрямство, и не просто так, а в тройном размере.
Он настолько демонстративно игнорировал мое присутствие, что мне иногда казалось, он упорно добивается чтобы я его опять поколотил. Фудзимия, если и был счастлив столь пристальным к себе вниманием, то никак этого счастья не проявлял. Шульдих же, похоже, развлекался за счет нас обоих. Но я понимал, телепату от этого становится легче и, до поры до времени, не вмешивался.
Позволив полное сканирование, как ни странно, я не был на сто процентов уверен в его результате. Шульдих ни за что бы не упустил такой шанс, даже если бы увидел там что-то отнюдь не самое лестное для себя. Впрочем, так оно и случилось, но не зря я вдалбливал столько лет в его легкомысленную голову: ничего не происходит просто так. У всех поступков есть мотивы, чаще не самые красивые, иногда не самые очевидные. Чтобы понять, почему кто-то поступает так или иначе, нужно просто поглубже заглянуть.
Обычно, я спускался в кухню, мимо них, устроившихся рядышком на диване в гостиной перед включенным телевизором, и Шульдих немедленно принимался изображать бурную деятельность, вовсю тормоша свою «жертву». Темами их бесед чаще всего становился их совместный отъезд из Японии, где их, многострадальных, оставят наконец-то в покое, в особенности это касалось бывшего начальства, всякого сброда и прочих несознательных личностей. О том, как им исключительно вдвоем будет хорошо, Шульдих трепался долго и со вкусом. Односложные ответы Абиссинца его устраивали, ибо, это было выступление одного актера. Впервые во мне проснулась жалость. Как отчаянно мы не враждовали в прошлом, Фудзимия не заслуживал того, что происходило сейчас. В общем-то, я и так свалил на него достаточно трудную часть плана и он достойно с ней справился, не без огрехов, но в целом вполне успешно.
Помимо прочего, в мои планы явно не входило удовлетворение амбиций телепата за счет меня самого. Время шло, близился конец недели, время их отъезда. Состояние здоровья Шульдиха не вызывало больше опасений. Время отъезда, и впрямь, стремительно приближалось. Меня ждали дела в Европе. Да и Шульдиху было больше нечего делать в Японии. Но прежде, нужно было донести до него следующую простую истину. Да, я дал ему массу информации о себе. Но полученные им сведения были практически бесполезны для любого, кроме него самого. То, что нельзя продать или выгодно обменять, не является капиталом. Похоже, что Шульдих об этом забыл напрочь, и пора напомнить «кошке, чье мясо съела».
Был еще один любопытный момент во всей этой истории. После коллапса, дар предвиденья стал гораздо лучше управляем. Если раньше, виденья были более спонтанными, и я мог становиться лишь беспомощным свидетелем, то теперь в видениях появилась даже некоторая интерактивность. Одно из последних как раз касалось восстановления моего статуса кво в отношениях с телепатом. Он и так несколько заигрался, кажется, даже сам устал от своих развлечений, так что пришла пора заняться делами всерьез.
Когда я появился в гостиной, Шульдих по обыкновению глазел в телевизор. Увидев меня, он поднялся, улыбаясь несколько более нервно, чем следовало, я не исключаю, что он что-то прочел по моему лицу, но не в его силах было мне помешать осуществить задуманное. Мы были одни, впервые за две недели. Такатори младший пригласил Фудзимию на ланч и я предвидел, что до его возвращения осталось всего несколько минут. Собственно этим я и собирался воспользоваться.
Я шел вперед, и мне хотелось смеяться. Такое ощущение, что вместо кислорода мои легкие наполняла добрая порция закиси азота. Я чувствовал себя охотником, загоняющим в ловушку вожделенную добычу. Глупо улыбаясь, под моим напором Шульдих пятился к стене. Но вот отступать стало некуда, и он замер. Я взял его за подбородок и заглянул в глаза. Он лихорадочно просчитывал ситуацию, не зная, стоит ли ему сейчас начать отбиваться, продолжая играть в неприступность, или самому броситься мне на шею.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Где-то внутри словно включился счетчик обратного отсчета. Десять, девять, восемь… Его дыхание слегка отдавало какой-то химией и суррогатным запахом дыни. Наверное, снова жевал жвачку. А еще, его губы были теплыми и мягкими, и такими послушным, что я едва не растрогался от умиления. Тихо открылась дверь, но я не позволил Шульдиху отступить, да он и сам уже не рвался. Фудзимия вернулся вовремя, как и планировалось.
* * *
Оставив один билет до Парижа на столике, Ран оглядел комнату и мысленно с ней простился. Он знал, что уедет один. Уже после поездки в Киото, несмотря на болтовню Шульдиха, он понял, что проиграл и вчера, увидев их вместе, перестал врать себе, честно ответил на все вопросы телепата — нет. В последний раз Ран взглянул на Токио, утопавший в алых всполохах кленов. Потом, собравшись с мыслями, отвернулся от окна и вышел из комнаты.
— Абиссинец…
Не успев дойти до двери, Ран круто обернулся. Шульдих стоял посреди гостиной.
— Даже не попрощался… — ухмылялся тот, не двигаясь с места. Ран был ему благодарен за это.
— Ни к чему…
— А как же поцелуй? Может, уже и не увидимся…
Ран покачал головой.
— Нет. — И повернувшись к телепату спиной, распахнул дверь. Шульдих больше не сказал ничего, но Ран, спускаясь на лифте, чувствовал его присутствие. Наверное, он читал мысли, и Ран принялся вспоминать стихи про осень.
И только выйдя на улицу, он подумал, надеясь, что телепат его слышит: «Если когда-нибудь снова понадоблюсь, я буду рядом». В этот момент ему почудился горький смешок, и будто леска лопнула в голове — может быть, связь оборвалась…
Вместо эпилогаВместо эпилога
За семнадцать часов полета до Брюсселя мы много чего успели, в том числе, пару раз перекусить, посмотреть какой-то необязательный фильм и даже обсудить несколько рабочих вопросов. Только выспаться не успели. Меня немного нервировало, что Шульдих все время за мной присматривает. Складывалось впечатление, будто он ждет, что на высоте семь тысяч километров я вот-вот собираюсь уйти в туалет и не вернуться. Я, как мог, старался примириться с его вниманием.
Мы наконец-то поговорили о будущем. Многим он остался доволен, но были и некоторые разногласия. Особенно по поводу его будущей профессиональной деятельности. Пришлось убеждать его, что мое внимание не будет сосредоточено исключительно на работе, ему тоже перепадет кое-что.
И с жильем все определилось как нельзя лучше. Долгосрочный договор на аренду маленького пансионата, в тихом, малолюдном месте, примерно на полпути от Брюсселя до Ватерлоо обошелся недешево, но своих денег стоил. Там и будет первая база АРПС. Меня все еще несколько раздражала высокопарность названия, потом, может быть, я придумаю для своей школы что-то более звучное или менее пафосное, но пока будет так.
Это хорошо, что заведение будет находиться так недалеко от столицы, при необходимости можно будет быстро добраться в город, хоть на машине, хоть на вертолете. Вокруг много леса, это обеспечит нужное уединение. Не весь пансионат, но значительная его часть нуждается в реконструкции, чтобы учителя и ученики разместились с удобствами. Но конкретные вопросы будет проще решать на уже месте. А пока нас ждали вполне сносные, если судить по фотографиям, апартаменты, которые и станут нашим домом надолго. Моим уж точно. Шульдиха же ждут многочисленные служебные командировки, но я знаю, у него не возникнет ни желания, ни повода затягивать их.
Шульдих все еще остается «настороже», но это пройдет, как только он уяснит, что я и в самом деле никогда не желал ему зла. Он еще не сдался окончательно, поэтому, по крайней мере, на первое время, местом самых интересных баталий станет спальня. Там мы останемся наедине сами с собой. Нам придется начинать заново. Все, от чего мы бежали и с чем сражались, останется за порогом нашего дома и уж точно за стенами спальни. Я-то знаю, что внутри себя, Шульдих уже давным-давно сделал свой выбор, просто ему было не так-то просто простить единожды солгавшего. Но в его настороженно прищуренных глазах я вижу, что он снова доверяет мне. Все что мне остается, это постараться как можно дольше не обмануть его доверие.
В наш первый раз, после почти что полугода разлуки, я покажу ему, каково это — жить по своим собственным правилам, обладать свободой выбора не только брать, но и отдавать. Может быть даже дам попробовать власти, пусть делает что может и что хочет.
От размышлений меня отвлекает некоторое оживление в салоне. Сейчас зажжется табло и стюардесса объявит посадку. Я даже немного волнуюсь перед предстоящим, хотя и знаю, что все будет хорошо. Мне нет необходимости прибегать к видениям. Знание грядущего уже перешло на уровень интуиции. Я просто чувствую, что все произойдет именно так, как мне представляется, а не иначе. И начну с того, что когда мы выйдем из самолета, я протяну Шульдиху руку, и он даст мне свою и улыбнется, как когда-то давно, когда еще не было Шварц, но уже были я и он. И я, в свою очередь, отвечу на его улыбку своей. Победителей, как известно, строго не судят.
КОНЕЦ
Вот и все, последняя глава, фик закончен. Очень приятно было работать с моим замечательным соавтором North, (приветы тебе и поздравления), и вообще, писать этот фик было классно. Закончился он как закончился, простите все, кто будет расстроен финалом.
За сим все, вот ссылка на главу. Кого нет на Слеш Ворде, традиционно, будем читать комменты в дневе.
slashyaoi.borda.ru/?1-9-0-00000765-000-0-0-1293...
@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд
-
-
05.03.2017 в 21:12