Еще раз про ГП

В который раз перечитывая книги Дж.К. Роулинг, отмечаю две вещи:

1. И как все-таки переводчики ловко сделали из Гарри няшку. По-русски его реплики звучат так приглаженно, так сильно снижен градус кипения, что я его даже не узнаю. По-английски это другой характер.

2. Рон и Гермиона - идеальная пара. Не могу спокойно читать про них - наворачиваются слезы. Как же они мне нравятся. И как на контрасте выглядят рядом с ними Джинни и Гарри. Ну не верю я, что эти двое прожили вместе всю жизнь и ни разу не посмотрели вокруг. (Эх, то-то у Гаррика в Эпилоге такой тухлый вид - "шрам не болел. все было хорошо" - грустно подумал Гарри и пошел выкапывать Волдеморта).

@темы: Harry Potter, интересное

---

ГП/ДМ Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле)

Название: Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле)
Автор: Umbridge
Бета: главы 1, 9-эпилог — daredevildriver, 2-8 — *JD*
Фэндом: ГП
Размер: макси, 87 362 слова
Пейринг: ГП/ДМ
Рейтинг: NC-17
Жанр: action/agnst/romance
Дисклеймер: на персонажей не претендую. Все принадлежит Сами-Знаете-Кому.
Краткое содержание: Что бывает, если кто-то слишком сильно желает вам добра.
Предупреждения: МПРЕГ, ДМ/НМП, Genderswitch, АУ 7 книги, Снейп жив, Нарцисса умерла
Примечание: Выкладывалось в подарок, на семилетие Slash World. Написано для Jojo в честь всех ее прошедших дней рождений.
Состояние: Закончен

Глава 14. Адский огонь

Глава 14. Адский огонь


Начинался ноябрь, глянцевый, словно покрытая лаком шкатулка, масляно-бордовый, с холодными туманами и внезапным солнцем. Для Драко с наступлением нового месяца ничего не изменилось — он не жил, а перебирался из одного дня в другой, с трудом дотягивая до очередной встречи с Поттером. Драко не знал ничего о положении дел в магическом мире, потому что профессор не появлялся вот уже почти месяц, а Поттер не рассказывал ничего конкретного. Только изредка отвечал, что «все нормально, не выдумывай кошмаров, Малфой». Драко ему не верил. Не просто так его посадили, кому-то это выгодно.

Особенно тяжело приходилось Драко в выходные, но совсем отказаться от них он не мог, да и вечером все равно надо идти домой. Даже если он до поздней ночи готовил, все равно приходилось потом принимать ванну и ложиться в кровать. А в это время не думать не получалось. Тогда он вспоминал их с Поттером встречи. Сидел в ванной, наполненной теплой водой, и представлял: Кенсингтонский парк, желтые листья с шелестом осыпаются в солнечной дымке, лебеди ходят по зеленой траве у пруда, закованного в гранитные стенки. Октябрь только начинался, и солнце грело совсем как летом. Поттер перенес его в парк и целовал на скамейке за густо-зеленой живой изгородью. Иступленное желание того дня возвращалось. Но все, что тогда он отдавал Поттеру, теперь уходило в пустоту.

У Драко осталось много воспоминаний. Кенсингтонский парк — только одна жемчужина в коллекции. Драко вспоминал, как Поттер приходил к нему домой. Сбрасывал мантию-невидимку, потом обнимал Драко. А спустя полчаса исчезал. Один раз только Поттер остался чуть дольше, попробовал пудинг, который Драко приготовил для него. Но и только. Ни разу они не остались вместе больше чем на полчаса.

Потом, когда вода остывала, Драко вытирался, надевал рубашку, и ложился в кровать. Долго лежал в темноте и искал признаки того, что Поттер вот-вот опять появится. Иногда Драко удавалось убедить себя, иногда нет. Но в любом случае засыпал он нескоро.

Драко чувствовал отчуждение от собственного тела. Такое с ним случалось и в школе, на последних курсах, когда физические порывы раздражали до приступов ненависти. Так и сейчас. Он хотел преодолеть навязчивый физический голод и ненавидел тело за то, что оно отвлекало его понапрасну. В такие моменты Драко хотел выпить сильнее, чем в первые дни провозглашенного им сухого закона. Он грезил о стакане виски или о бокале коньяка. Но все-таки справлялся с собой, погружаясь в изучение кулинарных рецептов и книг по зельям.

Когда октябрь уже шел на убыль, Драко начал чувствовать, что скучает по профессору. Тот хотя бы приносил газеты, рассказывал новости, и ел то, что Драко готовил.

И вот наступил ноябрь, и второй же день последнего осеннего месяца принес Драко утешение.

С утра в понедельник, не успел он позавтракать, дверь открыли ключом. Драко оставил недоеденный омлет и вышел в прихожую, стараясь не показать, что ужасно рад. Профессор с недовольным видом встряхивал мокрый зонт.

— Погода отвратительная, — процедил Снейп, и Драко невольно улыбнулся:

— Здравствуйте, профессор. Давно вы не приходили.

— Тебя бы следовало выпороть, Драко. Но боюсь, тебе это может понравиться, — скривил губы тот, и Драко решил, что прощен.

— Проходите — налью вам чаю, — пригласил Драко, со страхом и нетерпением ожидая, что Снейп положит на столик газету. Но тот снял плащ, ботинки и направился в гостиную.

— Вы принесли Пророк, сэр? — бесцветным голосом спросил Драко.

— Да, и хотел зачитать выдержки сам, если позволишь, — профессор вытащил из внутреннего кармана мантии газету и развернул. — Номер от первого октября. Дата тебе ни о чем не говорит?

— Тогда Поттер вернулся, — отозвался Драко, у которого отлегло от сердца — профессор все-таки принес газеты.

— Да, именно в тот день вы с ним сочли нужным удалиться в неизвестном направлении, а вернувшись, ты устроил мне безобразную истерику. Ну да ладно. Слушай.

Снейп расправил лист и начал:

«Удивительное происшествие снова заставило поработать Отдел происшествий и катастроф. Несанкционированная вспышка магии на Лондон Ай привлекла внимание магглов, охранявших объект. Охранник по фамилии Прувет утверждал, что поздним вечером видел в одной из кабинок всполохи света и был поражен, так как попасть на колесо в такое время невозможно…» Дальше читать?

Драко порозовел:

— Не надо.

— Вот именно, не надо, — Снейп положил газету на столик. — Надеюсь, это будет тебе уроком, и ты усвоишь, что не стоит всегда идти на поводу у Поттера.

— А еще газеты? — пробормотал Драко, надеясь прервать неловкую паузу.

— Зачем? — уточнил профессор холодно. — Что именно тебя интересует? Расскажу, если это не государственная тайна, конечно.

— Почему Поттер все еще под арестом? — выпалил Драко.

Профессор поднял брови.

— Но вы же видитесь? Или нет…? Почему же не спросишь у него?

— Я спрашивал, но он не говорит.

— Вот как, — Снейп ухмыльнулся. — Как ты знаешь, твой горячо любимый Поттер находится под домашним арестом. У него даже изъяли волшебную палочку, так что понятия не имею, как ему удается аппарировать с тобой.

— Изъяли палочку, но она… За что? — переспросил Драко. Внезапный холод заполнил легкие.

— Поттера обвиняют в нанесении телесных повреждений средней тяжести, тяжких телесных повреждений, в убийстве с особой жестокостью. Заметь, что в ряде случаев у него нет алиби. А почему? Потому что он в это время был у тебя.

Драко сглотнул. Во рту пересохло.

— Кроме того, — продолжал Снейп, — переносясь к тебе, он снова рискует нажить на свою голову неприятностей. Ведь никто не гарантирует, что именно в этот момент не случится что-то еще, не умрет еще кто-нибудь.

— Поттер проводит со мной не больше получаса, да и то редко — ну может раз пять шесть был… Ну десять, — бледнея, проговорил Драко.

— Это утешает, — саркастически хмыкнул профессор. — Что ж, раз на мои предостережения тебе наплевать, может, принесешь чаю, который предлагал полчаса назад?

— Сейчас… Только скажите, как продвигается дело Поттера?

— Никак. Улик недостаточно, или кто-то не желает их искать. У него проводили обыск, ничего не нашли, его допрашивают. Один проходит сейчас. А Поттер ведет себя агрессивно, впрочем, как и всегда.

— Агрессивно? Что вы имеете ввиду под «агрессивно»?

— Имею ввиду, что Поттер активно защищается. И ему в этом помогает миссис Уизли.

Драко удивленно уставился на Снейпа:

— Грейнджер?

— Она самая. Так вот, она устроила целую компанию в защиту героя. Кроме того, наша всезнайка добилась права присутствовать на допросах, якобы для того, чтобы следить за соблюдением законности.

Драко кивал, думая, что почти благодарен Грейнджер за это.

— Она так же умудрилась повлиять на прессу, и в нескольких газетах вышли статьи, обличающие тайную группу противников нового режима. Словом, миссис Уизли стремиться обеспечить перевес общественного мнения. Драко, где мой чай?

Драко развернулся и поспешил на кухню. Столько мыслей теснилось в голове одновременно, что ему требовалось время подумать. Он налил профессору крепкого чая, отрезал пирога, а потом в гостиной смотрел, как Снейп ест.

— Профессор, — снова начал он, когда тот вытер салфеткой рот. — А другие подозреваемые есть?

— Не знаю, но одно могу сказать точно — Мартинс — не последняя жертва в списке.


* * *


Сегодня — допрашивают Гарри Поттера. Опять. Это уже слишком. Когда он узнал, что Поттер под арестом, сразу решил, что сделает все, чтобы оправдать его. И вот, наконец, придумал, как сделать сегодняшний допрос последним и наказать виновных. Думал долго, так долго, целых два месяца. Но сегодня все сложилось.

Как рано еще! Свежо, ночью шел дождь и скоро снова пойдет. Восемь тридцать утра. Главное, правильно рассчитать время, тогда все получится.

Он идет по тропинке к воротам. Вокруг дома — высокий забор, за забором — старые бордово-коричневые клены. Но дом — не родовое гнездо, и Кафф — не чистокровный волшебник, а значит, эльфов у Каффа нет. Это отменно! Он потирает ладони, идет дальше. У самых ворот достает палочку: «Алохомора!» — дверь отворяется с длинным, протяжным скрипом. В ответ — только шорох листьев да крики воронья. Они тут повсюду — вороны, черные как сажа. Снова взмах палочкой и дом вместе с садом скрывается за куполом — никто не должен уйти.


Гарри разбудил оглушительный звонок в дверь. Мадам Блэк на портрете тут же разоралась в ответ. С трудом соображая, что делает, Гарри поднялся с кровати, натянул джинсы и сбежал вниз. Его ждал аврор, стороживший дом на Гриммаулд. Он вручил Гарри свернутый в трубочку пергамент.

— Вам письмо, мистер Поттер! — отрапортовал аврор.

— Спасибо, — бросил Гарри, и захлопнул дверь. Тут же в прихожей он развернул пергамент и прочитал:

«Гарри, допрос сегодня в девять. Будь готов. Кингсли».

Свернув письмо, Гарри вернулся в спальню. Часы показывали восемь, значит, скоро за ним придут. Надо собираться. Оставив пергамент на кровати, Гарри принялся поспешно одеваться, потом наскоро умылся. И стоило ему прополоскать рот, как в дверь снова позвонили. Мадам Блэк по-прежнему орала — Гарри не хотел успокаивать ее. Он натянул мантию, схватил в прихожей плащ и вышел. На крыльце его уже ждал конвой, сопроводить в Министерство магии. Втроем они аппарировали.

В Атриуме мгновенно собралась толпа зевак, как обычно бывало, когда Гарри приводили на допрос. Однако теперь многие не боялись высказываться в его защиту так, что слышали все. И у статуи феникса сегодня дежурили не только сторонники его водворения в Азкабан, но и те, кто ратовал за снятие всех обвинений. Гарри бодро кивнул им. Тут же один, маленький худенький блондинчик, замахал Гарри руками. «Денис Криви», — вспомнил Гарри. И почувствовал, что вопреки всему, на душе у него легко. Он ясно понимал, что именно будет говорить дознавателю. Он думал об этом много раз, сидя в одиночестве, в полном бездействии. Он говорил об этом на прошлых допросах, и готов повторять снова и снова. У него сложилась собственная версия событий. И он уверен, что не ошибается.


Он торопливо шагает по мощеной гладким булыжником дорожке к входной двери. Кафф дома, никогда не встает раньше десяти, может себе позволить отдых. Ведь у него достаточно денег, полученных от Министерства за гнусные лживые провокационные статьи о Гарри Поттере. У Каффа нет детей. У таких, как Кафф не бывает детей. Потому таких, как Кафф, не зазорно и проучить.

Звонок в дверь. В прихожей тишина. Еще звонок. Он поднимает палочку — все верно, дом окружен антиаппарационным барьером, как у всех. Отлично. Случайности исключить. Он сжимает палочку в руке. Тут из-за двери доносятся тяжелые шаги, потом хриплый голос:

«Кто там?»

«Это я», — отвечает он. Кафф молчит, потом сдавленно каркает:

«Ах, вы… Ну и что же вам надо в такую рань?»

Но дверь открывает — любопытно, зачем Он пришел. Жена Каффа и старшая сестра еще дрыхнут наверху. Тоже не привыкли вставать рано. А, как известно, кто рано встает, тому и Бог подает.


Гарри завели в комнату для допросов и усадили на стул в центре. Следом вошел Саваж, сам Робартс и Гермиона.

— Привет, Гарри, — улыбнулась она, устраиваясь на другом стуле. Робартс занял место за столом, Саваж встал рядом.

— Ну что ж, начнем, — проговорил Робартс. — Мистер Поттер, мы вынуждены снова допросить вас, так как не получили ни одного вразумительного ответа ни на один из вопросов. А обыск ничего не дал.

— А вы уже допрашивали Каффа, редактора Ежедневного Пророка? Или Гилберта Уимпла, сотрудника Отдела изобретений? Я обвиняю их в преднамеренном сговоре с целью.. как там ты говорила? — он взглянул на Гермиону.

— Опорочить твое имя, — подсказала та. Гермиона сидела на краешке стула, прямая, напряженная, и на лице написана такая упрямая решимость, за которую Гарри любил ее сейчас, как никогда в жизни. Он кивнул:

— Вот именно. Уимпл мог бы рассказать, я уверен, кто послал его с мешком галеонов в Ежедневный Пророк.

— Мистер Поттер! — остановил его Робартс. — Вы снова стараетесь запутать следствие. Давайте-ка по порядку. Где вы были в пять часов после полудня двадцать пятого мая этого года?

— Это мое личное дело, где я был. Но точно не был на общественной почте на Скотроуд, откуда отправили письмо. Вы уже провели мою палочку?

— Ваша палочка в данный момент находится в экспертном отделе, а до этого ее проверял сам министр, — процедил Робартс, Саваж ухмыльнулся.

— Зачем тогда устраивать допрос раньше, чем получены результаты экспертизы? Все потому, что вам надо изображать деятельность? Хотя на самом деле вы не делаете ничего?


Он протискивается в прихожую, потому что Кафф стоит совсем близко.

— Так что вам надо, вы не сказали, — раздраженно интересуется он.

— Секретная информация о Поттере. Вы знаете, что его сейчас допрашивают? — говорит Он. И потирает ладони, зажав палочку между пальцами. Кафф пожимает плечами:

— И что с того? — но глаза загораются — журналистишко. Натура берет свое. — Так что у вас? — Кафф приглашает его в гостиную, оживляет палочкой прыткопишущее перо.

Но тут Он смотрит на часы. Скоро допрос закончится. Надо действовать быстрее. Он резко поворачивается — палочка направлена в грудь Каффа:

— Петрификус тоталус!

Главный редактор Пророка падает на пол с грохотом.

— Что случилось? — наверху, опираясь на перила второго этажа, над ним стоит женщина.

— Вызовите авроров сейчас же. Отправьте им сову, — просит Он. Женщина открывает рот, смотрит на палочку, потом передумав что-то говорить, хочет уйти.

— Нет, не так. Просто позовите ее. Она в доме, или в совятне?

— Дома, на чердаке, — шепчет женщина и зовет. — Астра!

Они стоят в тишине и ждут. Вдруг на лестницу выскакивает вторая женщина, копия Кафф, только в ночной сорочке.

— Экспе… — начинает она, взмахивая палочкой. Но Он быстрее:

— Петрификус тоталус!

Сестра Каффа падает на ступеньки. Тут в комнату влетает большая рыжая сова, взмывает под потолок и опускается на руку жене.

— Отправьте ее в Аврорат. Вот с этим. — Он вытаскивает пергамент. На нем печатными буквами. «Срочно. Беда. Кафф». Он левитирует пергамент женщине. У той слезы ползут по щекам, но она боится их утереть. Женщина хватает пергамент, привязывает к лапе совы и хрипло выдыхает:

— Лондон, Министерство магии, Аврорат.

Сова поднимается в воздух и исчезает, так же бесшумно, как появилась.

— Отпустите. Я все сделала, — просит женщина.

Он вздыхает.

— Да полно вам, дамочка, — говорит Он. — Петрификус тоталус.

Затем разворачивается и возвращается к двери, но прежде чем захлопнуть ее, снова поднимает палочку.


— Поттер, черт вас дери! — воскликнул Робартс. — Саваж, давайте уже, допрашивайте его.

— У меня есть идея, я уже говорил вам. Кто-то хочет защитить меня, естественно, без моего на то разрешения. Проверьте, может быть, смертельная опасность грозит тем, кто когда-то чем-то мне не угодил. А я, вместо того, чтобы предотвратить преступления, сижу тут, и вы тоже особенно не стремитесь проверить мою версию!

— Я начал проверять… — заметил Саваж, но встретив свирепый взгляд Робартса, сухо добавил. — Расскажите подробно, каким образом вам удалось наложить заклятие на мистера Пибоди, сотрудника отдела магического правопорядка?

— Не могу! — рявкнул Гарри. — Потому что я ничего не накладывал!


— Фендфая! — так просто. Огонь проходит от груди в плечо, потом в локоть, в кисть и вырывается из палочки золотой струей. Он захлопывает дверь и бежит по дорожке к воротам. Он все рассчитал. Допрос подходит к концу. Вот Он уже у ворот. Купол не пропустит пламя дальше, ворота останутся нетронутыми. Он закрывает засов.

Вытирает пот со лба, потом лезет во внутренний карман мантии. Главное — на месте. Клочок пергамента с адресом Мартинса. Самое ценное, что он забрал у Уолли. Он прижимает клочок к столбу и пригвождает заклинанием. Отлично! Затем отступает на два шага. Снова поднимает палочку и пишет на деревянном столбе и на камне забора: «Освободите невиновного!»

Он любуется своей работой. За куполом негасимый огонь пожирает дом и сад. А тут прохладно, начинается дождик, влага блестит на пожелтевшей траве. Он улыбается и аппарирует.


— Думаешь, нам приятно все это, Поттер? — не выдержал Робартс. — Мы все равно заставим тебя говорить, хочешь ты этого или нет! Саваж! Продолжайте!

— Это давление на подозреваемого! — вступилась за него Гермиона. — И не повышайте голос, мистер Робартс!

Гарри хотел тоже высказаться, но в этом момент в комнату влетел Уильямсон.

— Срочный вызов!

Глава 15. Рождество на Эдвард роуд

Глава 15. Рождество на Эдвард роуд

Каменный заборчик и живая изгородь не пострадали. На серых камнях отчетливо читается надпись «Освободите невиновного!», нетронут и кусочек пергамента с адресом. Проверив, не наложены ли на пергамент заклятья, Саваж отрывает его и видит адрес Мартинса.

Взмах палочки, и едва заметный купол, который сдерживал Адский огонь, исчезает. Гарри следом за Саважем входит в ворота. Внутри, от линии где купол защищал от огня изгородь, только пепел. Пепел кружит в раскаленном воздухе, попадает в глаза, ноздри, оседает на одежде и волосах. Невозможно дышать, кажется, что ядовитый осадок разъедает легкие. Никаких следов сада, дома, людей. Тысяча ярдов пепла и золы. Расплывшийся круг солнца бледнеет за серой завесой.

Снова движение палочкой — повсюду проступают знаки. Здесь применили темно-магическое заклинание. Фендфая. Не надо даже экспертизы, чтобы определить…

Гарри вынырнул из омута памяти, куда заглядывал не меньше двадцати раз с того дня, когда Саваж отдал ему эти воспоминания. Зачем он заглядывал, что хотел увидеть? Гарри восстановили в должности и вернули ему дела в середине ноября, а сейчас уже декабрь и скоро Рождество. А он все еще ничего не добился.

Гарри еще несколько секунд бездумно смотрел в окно. Снега не было. Погода стояла тихая. Черные ветки за окном не шевелились, замерли, словно обгоревшие скрюченные пальцы. Белое небо, пожухшая трава, голый сад. Мертвенную тишину разрывал крик потревоженного воронья. Они с треском и гвалтом бросались из промерзших переплетенных ветвей старых буков в бесцветное, пустое небо. Гарри задернул занавески и вернулся к столу, на котором в определенном порядке разложил записи.

Здесь были и протоколы допроса потерпевших. Гарри опросил повторно всех, не забыл даже Уильямсона и Мерилин. Нового не узнал, зато подтвердил собственную версию — все они в разное время насолили ему. Эти листки лежали отдельной стопкой. Левее Гарри развернул пергамент с материалами допросов по делу Мартинса. Пока он сидел взаперти в своем доме, изредка выбираясь в Лондон, чтобы увидеть Малфоя, Саваж не терял времени даром: успел поговорить с матерью убитого, друзьями и соседями. Первый и главный вопрос, заданный им миссис Мартинс — говорила ли та кому-то, когда точно вернется ее сын — долго оставался без ответа. Так рассказывал аврор. Но потом выяснилось, что дама постоянно говорила о сыне и его отпуске, и не только в Отделе регулирования магических популяций и контроля над ними, но и по всему Министерству с любым, кто желал слушать.

Друзья Мартинса считали, что тот нажил себе неприятностей, решив заработать, и рассказать об отношениях с Поттером. Но ничего странного, подозрительного припомнить не могли.

Соседи в основном в этот час еще спали, и только двое — некто Хиггинс и некто Паркмен — видели примерно в то же время какого-то старика рядом с домом Мартинса и даже на лестнице. Только описать толком не смогли. Один подметил, что старик сильно сутулился и носил шляпу, другой — что в руках тот держал матерчатую сумку. Словом, ничего конкретного, неоспоримого, что могло бы послужить уликой.

Саваж так и сказал Гарри, когда закончил передавать бумаги. Он сказал, что «сделал все, что мог, и, кажется, следствие зашло в тупик». Гарри только пожал плечами. А Саваж помолчал, глядя в сторону, а потом добавил:

— Я рассматривал и твою версию… — выдал он, наконец. — Знаешь, она не лишена оснований. Все те, кто пострадал и погиб, связаны с тобой тем или иным образом. Ты осуждал их действия, критиковал пристрастия или просто недолюбливал их самих. Но так как не ты их убил, и наш преступник позаботился о том, чтобы мы все это поняли, то твоя версия становится еще более актуальной. Я задумался о том, кто может желать тебе добра, при этом знать и уметь накладывать такие заклинания как Фендфая локально, чтобы пострадали только намеченные жертвы, и вот… — Саваж протянул ему список. Гарри взял, и не глядя, убрал в карман. И только потом, уже дома, вытащил пергамент. На нем значились три фамилии: Кингсли, Уизли, Снейп. Верно, подумал тогда Гарри. Они, и правда, больше прочих заботятся обо мне. Но невозможно даже представить, чтобы кто-то из них захотел совершить все те преступления, которые совершил неуловимый преступник. Разве мистер Уизли, прямой и честный, способен сжечь семью пусть даже редактора Пророка? Способен чудовищно надругаться над телом юноши, даже если этот юноша продал газете интимные сведения? Нет, этого Гарри не мог вообразить. Прежние подозрения казались смехотворными. Потому он раз за разом пересматривал записи и искал зацепку. И Кингсли… Кингсли — Министр Магии. Его вообще нельзя заподозрить ни в чем противозаконном. Тут Гарри совсем некстати вспомнил, как тот принес ему палочку. Сам этот поступок незаконен. Но он тут же прогнал видение прочь. Нет, Кингсли — не преступник. Ну а что касается Снейпа, то тот заботится о Гарри гораздо в меньшей степени, чем кажется Саважу. Профессор не стал бы убивать людей только для того, чтобы заступиться за Поттера. «Хорошо, что я попросил вернуть дела мне, — решил Гарри. — Если я прав и преступник — мой, так называемый, Доброжелатель, Саважу опасно продолжать расследование».

Правда, возможность найти преступника по горячим следам была упущена. Сначала Гарри давал показания бесчисленное количество раз, уже как свидетель, потом оформлял и заполнял документы по делам, вновь оказавшимся в его ведении и по тем, что он получил только теперь, собранным в единое производство Саважем.

В тоже время с шумом, достойным самых громких преступлений, лопнула махинация Партии старого порядка, и Гарри присутствовал на допросах Уимпла, одного из ее рядовых членов. Тот признался, что заплатил по приказу верхушки крупную сумму бывшему главному редактору Пророка, чтобы против Поттера фабриковали скандальные статьи. В конце концов Уимпла осудили, а вместе с ним и большинство партийцев.

Кроме того Гарри допросил архивариуса и выяснил, что «Дело о вывернутом наизнанку мистере Хокинсе» выдавала бывшая его помощница: потерпевшая по делу о поющем заклинании. Она давно в Мунго и поговорить с ней нельзя, об этом Гарри и так знал. А запись о том, кто брал папку, из учетной книги пропала, как будто и не было. Гарри снова оказался в тупике.

И еще, он должен был продолжать поиски Эйвери. Уильямсон, занимавшийся Упивающимся, совершил с Гарри путешествия по стратегическим точкам плана, задуманного и рассчитанного Гарри. Семь мест в Лондоне и на окраинах, в трех из которых ритуалы уже свершились. Психбольница, дом, где произошло убийство, тот, в котором Гарри никого застать не удалось, и дом, в котором он получил ранение. Два последних располагались в районе, который возвели на месте снесенной в прошлом веке тюрьмы Брайдуэл. Оставалось четыре точки на плане: Уайтчепел; Риллингтон-плейс, десять; Рампарт стрит, пятнадцать и станция Сауф Кентиш Таун. Все связаны с кровавыми историями насилия, убийств, катастроф. Оказывается, таких точек в Лондоне не так уж много. Но пока Эйвери нигде не появился, никто не видел никого из его свиты. Только у дома на Риллингтон-плейс, где когда-то убивал своих жертв Джон Кристи, старый сквиб, бродяга Дьюк, заметил мальчика. Тот стоял прямо у старой каминной трубы, выходившей на улицу, и всматривался в окна второго этажа. Возможно, это — просто подросток, адепт одной из множества молодежных субкультур, а может это кто-то из шайки Эйвери, превратившийся в ребенка при помощи оборотного зелья. Гарри точно сказать не мог, но чувствовал, что они на верном пути, надо только ждать.

Он много времени проводил, рыская по Лондону в мантии-невидимке. Бродил по развалинам и темным углам города, часто бывал в Лютном переулке, прислушивался и приглядывался. Однажды Гарри был близок к успеху, случайно подслушав разговор в одной из лавок, где торговали ядами. Гарри, невидимый, стоял у крошечного окна, и слушал через щель между мутными стеклами.

— Нам надо еще… — говорил человек, облаченный в черный плащ. Лицо его скрывал капюшон, но по голосу Гарри решил, что человек совсем еще не старый. Старуха, с которой он говорил, засмеялась, и ее смех походил на кудахтанье.

— Ты знаешь цену… — ответила она и добавила что-то. Гарри не расслышал всей фразы, но четко уловил имя — Эйвери. Он думал вытащить удлинители ушей, позаимствованные у Джорджа, но боялся, что пропустит что-то важное, пока будет копаться в карманах. Тогда он шагнул немного левее, и смог рассмотреть лицо человека в черном: длинноносый, рябоватый юноша.

— Да ты сдурела совсем! — донесся до него молодой голос. — Ты хочешь стать следующей?

— Не пугай, не пугай, — проскрипела старуха, и принялась шептать совсем тихо. Гарри пошел к двери. В голове крутилась одна мысль — надо оглушить его. Но Гарри не успел. Человек, видно, что-то почувствовав, вдруг аппарировал прямо с того места, на котором стоял, не закончив разговор со старухой.

С тех пор Гарри больше ни разу не удалось наткнуться на длинноносого в Лютном переулке. Но Гермиона обещала выяснить, какое зелье должно включать настойку полыни и чрезвычайно редкий порошок из костей единорога. Она и Рон долго расспрашивали его о плане. О тех местах, которые Гарри выбрал как возможные для ритуала Эйвери. Говорили они и о Доброжелателе. Так они прозвали того, кто уничтожил Каффа. Но далеко не продвинулись.

И вот теперь время к Рождеству, на дворе — промозглый декабрьский день. Двадцать третье число. Завтра Сочельник, а Гарри по-прежнему ничего не знает о Доброжелателе. Он отложил бумаги и откинулся на спинку стула. Голова начинала болеть. Может, из-за погоды. На него навалилась усталость, желание сбежать подальше. Гарри представил огонь в камине, большую пушистую ёлку, накрытый стол, обернутые в золотую бумагу подарки. Гарри так хотелось отдохнуть от одиночества, очутиться где-то в тепле, подальше от преступлений и расследований. Он закрыл глаза…

Черный тротуар под ногами вел его к двери мимо мигающего фонаря. Гарри позвонил, и через секунду Малфой открыл ему. Тепло прихожей, запахи еды окутали Гарри, втянули его внутрь. Он снял куртку, поглядывая на Малфоя. Тот что-то говорил, и голос звучал неясно, но зато Гарри мог разглядывать его. Мог уловить его запах, мешавшийся с запахом тмина и корицы…

Гарри вздрогнул и очнулся. Кажется, он задремал за столом и ему снова приснился Малфой. Наверное, оттого, что они очень редко виделись. Последний раз — чуть больше недели назад. Гарри, занятый расследованием, документами, слежкой, не успевал бывать у него чаще. И в последний раз они даже не обмолвились и парой слов. Гарри вздохнул. Рождественский обед у Уизли он с радостью променял бы на день с Малфоем. Внезапно, Гарри решился. Вытащив пергамент из-под груды перьев, он быстро вывел: «На Рождество поеду к Невиллу, не ждите» и позвал Кричера. Невилл всегда отправлял Гарри подарки к Рождеству, но сам никогда не появлялся, а Гарри отвечал ему не всегда в тот же день, так что Невилл не станет волноваться и искать его. Больше ничего путного Гарри придумать не мог, но и не пытался. Он достал галеон из верхнего ящика стола и коснулся его палочкой. А затем, отправив Кричера с письмом, бросился вниз — у него осталось еще одно неотложное дело.


* * *


Металл обжег пальцы. Драко, невнимательно слушавший очередную историю о беременности и замужестве в исполнении Бриджет, вздрогнул от неожиданности.

— Я сейчас, — бросил он, и встал из-за столика. Они с Бриджет обедали в кафе рядом с магазином. Оставив подругу в замешательстве, Драко скрылся в туалете, и, закрывшись в кабинке, достал монету. По ребру отпечатались цифры — двадцать четвертое двенадцатое девяносто девятый. Перечитав еще раз, Драко стиснул галеон в ладони — Поттер появится завтра, и будет с ним в Сочельник. Счастливый, Драко бережно убрал монету в карман и вернулся за стол.

Он ждал с нетерпением, когда закончится рабочий день. Ведь нужно еще купить продукты, а подарок для Поттера уже давно лежал в шкафу в спальне. Как только часы показали шесть, Драко простился с подругой, пожелал ей счастливого Рождества и, намотав шарф повыше, отправился за покупками. Как раз сейчас начались предпраздничные распродажи. Уже стемнело, но улица сияла, освещенная огнями витрин, наряженными елками у магазинов, гирляндами над козырьками кафе. К вечеру приморозило, но снега не было, и на газонах все еще зеленела трава.

Драко хотел отправиться в Сэйнсберис, даже купил билет на автобус. Но завороженный красотой и праздничностью всегда тихой улицы, пошел до следующей остановки пешком. На каждой двери висел еловый венок, украшенный мишурой и бусами. На лужайках перед домами разместились маленькие Санта-Клаусы, олени, запряженные в сани. Любуясь на все это пошловатое великолепие, Драко вспомнил Рождество в Малфой Мэнор. В гостиной — накрыт длинный стол, и мама в прекрасной мантии проверяет, все ли готово к обеду. Потом, когда часы объявляют пять, они садятся обедать — Драко, мама и отец. Иногда еще и профессор. «Ему так одиноко одному», — объясняла мама. Это позже профессор оставался в Хогвардсе на каникулы.

Посреди комнаты — огромная елка до самого потолка. Вся в сверкающих гирляндах, украшенная феями, гномами в красных шапках, огромными серебристыми снежинками и ангелами. Вечером, когда во всем доме гаснет свет, отец зажигает на елке огни. И мама с Драко садятся к камину и любуются ей, а отец читает им рождественские стихи. Потом Драко, сонный и разморенный, отправляется спать, и родители целуют его, и он знает, что наутро под елкой найдет восхитительную гору свертков и коробок. Среди них есть и его подарки родителям...

— Рождественские распродажи!

Драко вздрогнул и обернулся. Наряженный Сантой служащий магазина предлагал ему рекламную листовку. Драко взял.

— Заходите! — звал его ненастоящий Санта. — Хо-хо-хо!

Драко хотел отказаться, но видно дух Рождества, всеобщее предпраздничное безумие повлияло, и он вошел в магазин и даже купил венок на входную дверь, венки из омелы и толстые свечи. Оттесняемый толпой к полкам с игрушками, Драко увидел золоченые шишки и вспомнил, как точно такие покупала ему мама. Но в отличие от этих те можно было съесть.

Он выбрался на улицу из толкотни, стараясь побороть внезапный приступ тоски и одиночества. Его новый дом никогда не станет таким нарядным и волшебным, как Малфой Мэнор. Потому что на Эдвард роуд нет и не может быть никакого волшебства. Не глядя по сторонам, Драко направился к остановке автобуса.


Утром следующего дня Драко проснулся с ощущением, что сегодня должно случиться нечто прекрасное. Полежав несколько секунд с закрытыми глазами, он вспомнил, что ждет Поттера и улыбнулся. Индейку он запек еще вчера. А сегодня специально встал пораньше, чтобы приготовить рождественский пудинг и минспай.

Драко потянулся. Направляясь в ванную, он поправил венок из омелы — вчера вечером украсил квартиру. И хотя она все еще не походила на Малфой Мэнор, но стала гораздо уютнее.

Спустя полчаса Драко уже стоял на кухне, разложив продукты для плам-пуддинга. Пока он взбивал в миске яйца с молоком, ему вспомнилось, как он однажды сломал зуб о подковку, которую эльфы запекли в пирог по указанию мамы. Подковка означала, что Драко ждет удача.

Он вздохнул, быстрее работая венчиком, и вдруг его осенило — надо тоже сделать так — запечь в пироге разные вещицы. Пуговицы, монеты, колечко, подковку и наперсток. Колечко, конечно, глупо. Но ради шутки. Драко решился. Закончив готовить тесто, он направился в спальню. Монеток у него оказалось достаточно. Он выбрал несколько по одному пенни, нашлись и пуговицы. Драко отрезал их от старой рубашки. С наперстком и подковкой получилось сложнее. Драко перерыл квартиру, и отыскал их в чулане: подковку оторвал от оленя — старой елочной игрушки, а наперсток вытащил из коробочки с нитками. Хотя ему на голову чуть не обрушился старый котел вместе с весами, колбами и пестиками, он остался доволен собой. Теперь дело стало за кольцом. У Драко было одно: отец оставил, велел беречь, и Драко жаль стало пачкать его тестом, но он все же достал кольцо, довольно толстое и потемневшее от времени, и вместе с остальными вещицами вмешал в пудинг. Затем накрыл посуду крышкой, поставил в миску с водой и оставил вариться, принимаясь готовить минспай.

Вот только-только начиналось утро, солнечное, желтое, хрустящее, как яблоко, и тут же вдруг наступил день, и уже вечер не за горами. Накрывая на стол, Драко засомневался, надо ли доставать вино. «Но все-таки сегодня праздник, — прошептал в голове тихий голос. — Это же не преступление — выпить немного в праздник». Драко согласился, и выставил на стол бутылку красного вина и бутылку дорогого шампанского, на которое потратил добрую половину Рождественской премии.

Когда в дверь позвонили, Драко вынимал минспай из духовки. Услышав звонок, он чуть не уронил противень, и торопливо сдирая фартук, бросился открывать. Только в прихожей остановился, взглянул на себя в зеркало и неспеша повернул ручку:

— Поттер.

Тот вошел, поставил у вешалки коробку, обернутую серебристой бумагой. От него пахнуло морозом, лицо раскраснелось, в волосах блестел снег.

— Снег пошел? — спросил Драко. Поттер кивнул, стащил с рук перчатки и бросил на столик. Потом принялся разматывать шарф.

— Я думал, так и не пойдет, — продолжал Драко, лишь бы говорить. Руки дрожали, во рту пересохло. — Дай помогу, — наконец не выдержал он, и потянулся к шарфу.

— Ну его, — вдруг пробормотал Поттер, обнял и поцеловал Драко. Они оба не хотели нежностей. В спальне Драко помог Поттеру снять брюки. Скользкими от смазки пальцами провел по члену. И снова сухие, обветренные губы на губах, на щеках, на шее. Возбуждение, такое сильное, что не чувствуешь боли. Просто огнем горит сначала все внутри оттого, что Поттер недостаточно резко двигается. Но потом, секунда, две, и Драко забывается, перестает ощущать, где кончается его тело, и начинается тело Поттера. И все происходит так быстро.


Взглянув на часы, Драко сел на постели:

— Поттер, одевайся, а то весь мой рождественский обед пропадет. Будешь помогать мне накрывать на стол.

— Ладно, — лениво пробормотал тот, потягиваясь. Драко покачал головой:

— Вставай, Поттер!

— Малфой, а почему у тебя нет елки? — вдруг спросил тот, надевая очки.

— Елки? — Драко немного опешил, не зная, что ответить. Ну откуда у него тут может быть елка? — Да как-то надобности не было наряжать, — пожал он плечами. Поттер поднял брови, но промолчал. А Драко накинул халат и отправился в ванну.

Когда он уже вытирался, ему показалось, что в гостиной что-то хлопнуло. Драко торопливо нацепил халат и бросился в комнату. Он решил, что бутылка могла лопнуть. Но все в гостиной осталось как раньше: круглый стол, свечи, посуда. Вот только Поттер, одетый, уже сидел в кресле.

— Ванну ты игнорируешь, Поттер? — недовольно бросил Драко, не удержавшись.

— Потом помоюсь, — отмахнулся тот. — Ну что, накрываем мы на стол или нет? Я есть хочу.

Драко усмехнулся.

— Ты специально не ел три дня, прежде чем появится у меня? — проговорил он. — Идем на кухню, поможешь.

Поттер кивнул, и вместе они очень быстро перенесли все из кухни в комнату. За окном уже смеркалось, и комната погрузилась в полумрак. Драко зажег свечи.

— Я купил вино, — начал он, гадая, как к этому отнесется Поттер. Тот уже собрался ответить, как вдруг с громким хлопком у эркера появилась елка. Драко закрыл и открыл глаза — елка не исчезла. Она действительно лежала на полу у окна. Еловый аромат мгновенно заполнил гостиную. Драко воскликнул:

— Что за…! — но закончить не успел. Из-под широкой ветки показалась длинноухая голова, а потом и весь домовой эльф.

— Спасибо, Кричер. Установить можешь? — спросил тем временем Поттер.

— Это что такое? — прошептал Драко, не в силах совладать с голосом.

— Елка. Ты разве не видишь? Или ты про эльфа? Так это Кричер, мой эльф. Он и игрушки принес, правда, Кричер?

Эльф, поднимавший елку, качнул вислыми ушами:

— Да, хозяин, Кричер принес игрушки. Я взял старые игрушки хозяйки.

Стоило эльфу произнести эти слова, как Драко, и правда, заметил большой деревянный ящик, до этого скрытый елью.

— Будем елку наряжать, — улыбнулся Поттер. — Потом, когда пообедаем. И подарки тоже надо же куда-то класть.

— А убирать ее кто будет? — проворчал Драко, но Поттер отмахнулся.

Драко оставалось только наблюдать за тем, как эльф устанавливает елку, едва не касавшуюся макушкой потолка, как кланяется и с хлопком исчезает.

— Ну ладно… — в конце концов, процедил он. — Продолжаем есть, пока все окончательно не остыло.

Поттер кивнул:

— Только не делай такое лицо, Малфой. Тебе елка не нравится?

— Нравится. Только она немного великовата для моей квартиры, — проворчал он, но все же не сдержался и улыбнулся.

Поттер налил им вина, и они принялись за индейку. Потом наступила очередь плам-пудинга. Драко заволновался. Несмотря на все уверения, он вдруг решил, что гадание сегодня может оказаться правдивым. И почему он так подумал, сам не мог понять, но боялся до боли в животе вытащить пуговицу, которая означала одинокую жизнь. Он отрезал кусок Поттеру, потом себе.

— Нравится? — спросил, нервничая еще больше. Поттер кивнул, принимаясь за угощение, и вдруг охнул.

— Что такое? — Драко напряженно посмотрел на него. Поттер поднес руку ко рту и вытащил кольцо.

— И что это значит? — поднял тот брови. — Деньги, удача?

Драко ощутил, что лицо горит, и через силу ухмыльнувшись, ответил:

— Это к свадьбе, Поттер.

— Это вряд ли, — Поттер тоже ухмыльнулся, покачал головой, и Драко показалось, что ухмылка эта невеселая.

— Почему? — спросил он, помолчав несколько секунд. В груди растекался ледяными волнами страх. Да, это неизбежно. Поттер когда-нибудь женится. На какой-нибудь девушке. И Драко останется в прошлом.

— Потому что, — переводя взгляд на елку, отговорился Поттер.

Драко не переспросил. Может быть, тот не хочет расставаться с ним, потому так и говорит. В это надо верить. А глупые гадания, это все ерунда. Драко ковырнул свой кусок пудинга и достал подкову.

— Удача, — криво усмехнувшись, пояснил он, положив игрушечную подковку рядом с тарелкой. — Мне повезет.

Поттер улыбнулся, и у Драко сердце сжалось от этой улыбки. Он легче справлялся с насмешками Поттера, чем с такими вот странными улыбками, в которых ему мерещилась нежность.

— Ладно, ешь. Надо еще елку нарядить, — резко бросил Драко. Несколько минут и он, и Поттер молчали, наполняя тишину невысказанными мыслями.

Обед закончился, и Драко, который выпил немного вина, порозовел и выкинул из головы дурацкое гадание. Они с Поттером принялись разбирать ящик с игрушками, и очень скоро обнаружили, что это в основном серебряные змейки, драконы с рубиновыми глазами, но попался даже толстый василиск из золотой ткани. Драко долго крутил его в руках, пока Поттер не отнял игрушку и не увлек Драко на ковер, для того, чтобы целовать среди елочных украшений и разноцветной оберточной бумаги. Но его не волновали ни жесткий ковер, сдиравший колени, ни бумага, на которой скользили ладони.

Потом оба они, с влажными после ванны волосами, вернулись наряжать елку.

— А это у нас что? — Поттер вытащил из коробки и показал Драко странное создание на веревочке.

— Это клаберт, — пояснил он, стараясь не расхохотаться. До того нелепо это существо смотрелось в кружевной юбочке, расшитой серебряными нитями. — У него на лбу нарост, который загорается красным, когда рядом магглы.

Поттер фыркнул, вытаскивая еще одного клаберта, и еще:

— Ну и извращенный вкус был у твоей бабушки.

Драко все-таки рассмеялся.

— Двоюродной бабушки, Поттер, — поправил он, успокаиваясь. — Надо было приказать Кричеру принести игрушки из Малфой Мэнор. Интересно, как там мой дом…

— Я могу посмотреть, — предложил Поттер.

— Правда? — Драко быстро взглянул на него. — Поттер, я буду тебе благодарен. Только осмотри там все!

— Хорошо, — кивнул тот. Драко чуть было не обнял его, но вовремя удержался. — Обязательно поднимись в родительскую спальню, на втором этаже, рядом с малой гостиной — комната с белыми двойными дверями. Там, в нижнем ящике стола лежали колдографии, лучшие из всех, что мы делали. Только осторожно, отец всегда накладывал на этот ящик тьму заклинаний.

Они еще долго наряжали огромную ель. Драко вошел во вкус. Ему нравилось отдавать Поттеру указания, и нравилось, как тот страхует его, когда Драко сам поднимался на шаткий стул, чтобы повесить мигавшего наростом клаберта. Елка колола пальцы — Драко никогда раньше не наряжал ее сам, вручную, без магии, но это оказалось так весело. Уже и свечи догорели, и бутылка шампанского закончилась. Драко, который не пил уже почти полгода, обхватил Поттера подмышками, сцепил руки у того на груди и принялся целовать волосы и кожу у кромки волос. Поттер не возражал, и не вспоминал, что пора уходить. Драко разжал пальцы, и сунул руку за ремень его джинсов. «Дурацкая маггловская одежда», — мелькнуло в голове, но тут же последние мысли иссякли и воцарилась блаженная пустота.


Прикрыв дверь ванной, Драко вернулся в спальню. Поттер лежал в той же позе, в которой он оставил его — обняв подушку и широко раскинув ноги.

— Повесил тебе сухое полотенце, иди уже, — позвал его Драко, сбрасывая халат. Но Поттер в ответ издал странный хриплый звук. Удивленный, Драко подошел к кровати и встал на колени на одеяло, наклоняясь к нему. Поттер все также не реагировал, и только снова всхрапнул. Тут Драко понял — Поттер уснул. Боясь разбудить его, Драко забрался под одеяло и затих. Поттер храпел, но это не раздражало. Драко лежал, не двигаясь, и слушал его дыхание.


Поттер не исчез и под утро, хотя Драко казалось, что ночью он слышал, как тот встает. Но когда Драко открыл глаза, то понял, что Поттер рядом с ним, обнимает его сзади, прижимается. Сладостная истома охватила Драко. Он лежал, притворяясь спящим, чувствуя руки Поттера, бедра и губы, сам едва сдерживая стон. Это было самое сладкое, самое чудесное утро за прошедшие два года. Первое утро, когда он не проснулся один, после долгого и откровенного сна, перевозбужденный и раздраженный собственным пустым желанием. Наконец, когда терпеть больше не осталось сил, Драко застонал и тут же услышал шепот, обжигавший ухо:

— Не спишь?

Драко только неопределенно хмыкнул в ответ, неспособный придумать что-нибудь забавное. Он позволил Поттеру продолжать, и болезненное возбуждение с утра казалось не таким как вечером — отупляющее, жестокое, но неуловимое, как во сне. Оно нарастало, но Драко не управлял желанием, не владел собственным телом, и мог только ждать, пока Поттер медленно двигался в нем.

Когда все закончилось, они еще какое-то время лежали, обнявшись, наплевав на пот и сперму, на чистоту простыней и ванну.

— Раз я вчера не вернулся домой, — проговорил Поттер, прерывая молчание, — и подарки мы вчера забыли подарить, значит сейчас у нас будет настоящее утро подарков.

— Да, — протянул Драко лениво. Вставать не хотелось, но он все-таки поднялся. Любопытно было увидеть, что же Поттер приготовил ему в подарок. Не обращая внимания на то, как неприятно и липко идти, он вышел в гостиную. Под елкой лежали его свертки, и большая коробка, обернутая серебристой бумагой. Когда Поттер успел принести ее из прихожей? Драко присел рядом и принялся разрывать обертку. За шуршанием фольги он смутно расслышал, что Поттер подошел и стоит рядом. Наконец обертка поддалась, и первым на колени Драко выпал длинный футляр. Драко удивленно поднял брови.

— Это что? Колье? — ухмыльнулся он, поднимая крышку. Но на бархатной подушке внутри лежало вовсе не колье, а золотые часы.

— Поттер, у меня есть часы, — Драко в изумлении уставился на него.

— Я знаю, — невозмутимо откликнулся тот сверху. — Но я решил, что ты их поменяешь на эти. Во-первых, они волшебные, показывают не только время, но и погоду, а во-вторых, тебе подарил их я, а не этот твой друг Антонио.

Драко ухмыльнулся.

— Ты все еще ревнуешь? — поинтересовался он, но Поттер в ответ только нахмурился. И Драко вернулся к подарку. Он оборвал остатки бумаги и нашел вторую, большую коробку. Открыв крышку, Драко извлек из пахнущего кожей нутра пару ботинок с круглыми носами.

— Кожа дракона, не промокает и не снашивается, — предупредил вопросы Поттер. Драко одобрительно хмыкнул. — Ну, спасибо. Это лучше, чем кассеты. Ты исправляешься.

Его подарки были гораздо скромнее, и Драко даже порозовел, когда Поттер вскрывал обертку.

— Свитер… Ты прямо как миссис Уизли. Сам вязал?

— Нет, — буркнул Драко. — И не сравнивай — этот свитер стоил целое состояние.

— Не сомневаюсь. А это что? Шейный платок. Спасибо, Малфой, правда.

Драко кивнул.

— Ладно, я пойду, приготовлю завтрак, — предложил он, пока Поттер пытался намотать платок на шею. — И научу тебя его завязывать.

Поттер только хохотнул в ответ. А потом весь день не делал ровным счетом ничего: лежал на диване, смотрел телевизор, пока Драко кормил его. Время от времени они оказывались вдвоем, переплетенные как ветки бука, на кровати, или боролись на ковре в гостиной, или вдруг Поттер обнимал его у кухонного стола, а затем снова оказывался на диване. Поттер сказал, что отдыхает. И Драко честно признался себе, сидя рядом с ним и глядя на его профиль, что не имеет ничего против такого отдыха. Что он отчаянно желает, чтобы Поттер всю жизнь вот так сидел рядом с ним. Впервые эта мысль оформленной появилась в его голове — он хотел, чтобы они не просто иногда удовлетворяли потребности друг друга.

На следующий день Поттер проводил Драко до работы. Шел рядом, в мантии-невидимке, а у самого магазина быстро сжал руку Драко и пропал.

Глава 16. Лютный переулок

Глава 16. Лютный переулок

Белый лес глухой стеной подступал к высокой живой изгороди поместья, снег лежал повсюду, никакого намека на дорожку — только сверкающий на солнце покров. Гарри, с трудом переставляя ноги, прошел к кованым воротам Малфой Мэнор. Наверное, думал он, весь снег выпал здесь, и потому в Лондоне по-прежнему деревья оставались черными и голыми, а на газонах прела прошлогодняя трава.

Остановившись прямо у входа, он поднял палочку и прошептал заклинание. В то же мгновение золотистые искры пробежали от запоров вверх, в морозный воздух, взмыли в холодное синее небо и погасли, а ворота гостеприимно распахнулись. Путь свободен, сигнальные чары сняты. Убрав палочку, Гарри перешел границу поместья и побрел по сугробам, которые когда-то были подъездной аллеей. Живая изгородь вдоль аллеи тоже погрузилась под снег. «Что же стало с павлинами?» — сам себе задал вопрос Гарри, оглядывая заледеневший белый сад. Вокруг стояла такая тишина, что даже снежный ком с ветки падал с оглушительным грохотом. Тем временем аллея заканчивалась, и Гарри вышел к широкому высокому крыльцу. Он снова вытащил палочку и взмахнул. Сигнальные чары накладывал Уильямсон, и Гарри не знал, ограничился ли тот куполом над поместьем, или наложил их еще и на двери. Однако тут чар не было. Взбежав по лестнице, Гарри коснулся палочкой дверной ручки — парадная дверь распахнулась, открывая широкую мраморную лестницу. Она вела в холл.

Гарри никогда не был здесь, но почему-то представлял его именно так. Сейчас в холодном свете, сочившемся через ромбовидные окна белый мрамор казался серым, зеркала отражали тени по углам, огромная люстра висела мертвая и темная, словно застывшая птица. Но Гарри легко мог вообразить, что когда свечи в люстре горели, все тут сверкало и сияло.

Гарри пошел по вытертому ковру, поднимая пыль при каждом шаге, толкнул тяжелые двери и оказался в просторном вытянутом зале. Здесь тоже висела люстра, еще больше и красивее первой, стоял длинный стол, белой громадой высился в стене напротив запечатанный камин, над ним — окантованное золотом зеркало. Все тут сейчас выглядело мертвым, ни звука, ни шороха, только пыль кружила в лучах зимнего солнца, но Гарри почти видел, как в кресле сидели Люциус Малфой с маленьким Драко на коленях, а Нарцисса следила за тем, как эльфы накрывают на стол. Он представил себе, как праздновали Рождество в этом доме. Бродя по залу, касаясь покрытых известкой и пылью полок, он видел, как тут, у камина висели носки, в которые каждый член семьи складывал подарки, он мог представить, как в центре наряжали огромную ёлку, почти такую, какие были у них в Хогвардсе, и как Драко подавал матери шарики, фей и огоньки.

Оставив гостиную, Гарри вернулся в холл и направился к широкой мраморной лестнице, рассматривая висевшие на стенах картины. С них, все сплошь светловолосые и белокожие, за Гарри наблюдали волшебники. Мужчина в остроконечной шляпе недовольно скривился и что-то быстро зашептал красивой синеглазой женщине. Ребенок в бархатном платьице заливисто смеялся, девушка с высокой прической подобрала подол длинной праздничной мантии и с подозрением глядела на незваного гостя. Гарри хмыкнул в ответ на ее долгий взгляд.

Поднявшись, Гарри оказался в коридоре второго этажа. Сделав несколько шагов, он увидел первую дверь, и не рассуждая, вошел. Эта комната, небольшая, но светлая напомнила ему что-то, что он видел совсем недавно. Широкая кровать под пологом, камин, стол у окна. На стенах — колдографии игроков команды «Соколы Сирина». Гарри подошел к столу и посмотрел в окно. Внизу, вокруг маленького фонтана, припорошенные снегом торчали ветки розовых кустов. Внезапно Гарри осенило — эта комната напомнила ему комнату Джинни, в которой он побывал всего несколько дней назад, в Новый год. Запах цветов из сада, стол у окна. Только в ее комнате все выглядело чуть более случайным, чуть менее аккуратным. Он вспомнил и саму Джинни, словно она — прямо перед ним… Камин наполняет комнату ровным теплом, окна плотно закрыты, Джинни сидит на кровати и заворачивает новогодние подарки в разноцветную бумагу. Взмах палочки, коробка поднимается в воздух, взмах — блестящая обертка складывается, как нужно. Джинни молчит, Гарри тоже, он устал, его клонит в сон, но сквозь дремотный туман он смотрит на нее. В какой-то момент ему даже кажется, что он снова чувствует тепло в груди, как тогда, на шестом курсе. И Джинни как будто замечает — выпрямляется на кровати, ловит его взгляд. На одно мгновенье, всего лишь, Гарри ощущает тяжесть в животе, жар, но потом все проходит. С внезапной ясностью он видит, что не испытывает к Джинни ровным счетом ничего. Он понимает, что с Малфоем все по-другому. Ему хочется, чтобы напротив сидел Малфой, тогда жар не угас бы, а только разгорелся сильнее прежнего, как случалось всегда рядом с ним. Гарри отчаянно хочет увидеть его лицо вместо порозовевшего лица Джинни, коснуться его мягких, густых волос, ощутить его запах. Он осознает только сейчас, что весь Новый год хотел этого. Весь Новый год он словно находился далеко от Норы, словно был отделен от друзей и близких прозрачной стеной одиночества. Часть его оставалась в Норе, часть переносилась на Эдвард роуд. Гарри вздыхает, чтобы ослабить натяжение невидимой нити, тянувшей его в Лондон, но легче не становится. А Джинни не понимает, что с ним творится. Она приготовила ему личный подарок. Два билета на матч Палящие Пушки против Гордости Портри. Гарри не мог отказаться…

Гарри очнулся и вспомнил, что он в комнате Малфоя. И хотя эта комната похожа на комнату Джинни, все же она другая. Тут все очень аккуратно, продуманно, больше пространства. Он подошел к кровати, провел ладонью по серебристо-зеленому покрывалу, присел. Странно было представить, что на этой самой кровати спал Малфой. Гарри прилег, желая почувствовать, как Малфой лежал здесь, но когда его голова коснулась подушки, под наволочкой что-то зашуршало. Он торопливо поднялся. Взмахнув палочкой, отдернул ткань — прямо ему в лицо выпорхнул с треском крупный пикси. Гарри направил на него палочку — и через мгновенье синий черт исчез. Вернувшись к столу, Гарри принялся открывать ящики один за другим. Внутри почти ничего не обнаружилось, только несколько сломанных перьев, свиток пергамента да конфета, прилипшая ко дну. Самый нижний ящик оказался заперт. Гарри коснулся дерева палочкой — замок заскрипел, и ящик выехал, шурша пергаментом. Он доверху был набит вырезками из газет. Присев на корточки, Гарри принялся вытаскивать их одну за другой. «Гарри Поттер — четвертый герой», «Гарри Поттер — опасен?» — читал он, переворачивая листки. На каждом — статья о нем. Некоторые фразы подчеркнуты. Кое-где текст статьи обрезан, осталась только колдография. Гарри стало жарко. Он неловко затолкал вырезки в ящик, запечатал его и торопливо отошел. Он чувствовал себя так, словно не просто залез в чужой стол, а заглянул в чужую душу.

Гарри вернулся к каминной полке. Там стояли несколько колдографий. На первой — Драко-второкурсник с метлой. На второй — крошечный Драко на руках у матери, а сзади — Люциус Малфой. Нарцисса и Люциус выглядят очень торжественно, сын же готов разреветься. Третья колдография представляла собой портрет школьницы, в которой Гарри сразу узнал Нарциссу. Гарри собрал все три картинки и, уменьшив, сунул во внутренний карман. Затем, еще раз на прощание оглядев комнату Малфоя, Гарри вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.

Следующей по коридору была малая гостиная. Гарри лишь мельком осмотрел ее и направился дальше — в спальню родителей. Белые двойные двери не заперли и в дверной проем Гарри увидел широкую кровать, туалетный столик и зеркало. Помня об обещании, данном Малфою, он вошел и сразу направился к столу. Малфой говорил, что в нем, в нижнем ящике лежат колдографии. Гарри направил палочку на маленькую золоченую ручку, снимая наложенные заклинания. Что-то щелкнуло, ящик выехал. Гарри наклонился и вынул оттуда колдографии, перевязанные атласной лентой. Не разглядывая их, он положил пачку в карман мантии, к тем, что забрал из комнаты Драко. Затем осмотрелся. В комнате не было никаких следов присутствия Темного лорда. Как будто хозяева только что вышли. В противоположной стене Гарри заметил узкую дверь. Он обогнул кровать, толкнул холодное дерево — за дверью ему открылся будуар леди Малфой.

Здесь на стенах и комоде не осталось пустого места — отовсюду на Гарри смотрели колдографии Драко: младенца, маленького мальчика, школьника, юноши. И колдографии Люциуса — молодого человека в форме старосты школы, Люциуса с сыном на руках. Гарри сам не понимал, почему не может не рассматривать их. Ему вдруг стало очень больно. Вспомнилась мама, ее письмо — единственное письмо, что Гарри читал. Вспомнилось ее лицо. «По крайней мере, она любила их», — подумал он, улыбаясь в ответ на улыбку Нарциссы с портрета. Кажется, вся жизнь Нарциссы Малфой крутилась вокруг мужа и сына. И Гарри знал, что оба они отвечали ей взаимностью. Гарри подошел к стулу с высокой спинкой и провел ладонью по ткани мантии. Шелк холодил пальцы, и Гарри вдруг осенило. Он достал палочку, уменьшил мантию Нарциссы и спрятал в карман к колдографиям. Он решил, что Малфою будет приятно получить на память о матери ее вещь, которая еще возможно сохранила запах ее духов, и даже ее светлый длинный волос может где-то хранится между складками шелкового одеяния.

Убрав палочку, Гарри покинул комнату и спустился в холл.

В немагическом Лондоне ничто не напоминало заснеженный Уилтшир. Мокрый черный тротуар отражал бесцветное небо, парк стоял голый и пустой, трава почернела и истлела. Здесь и не пахло зимой, Рождество прошло, и только кое-где остались на дверях рождественские венки. Гарри прошел по узкой дорожке к двери и позвонил. Слушая отдаленные шаги в коридоре, он озирался по сторонам и вдруг заметил старика, который пристально наблюдал за ним из-за живой изгороди. Гарри кивнул ему, чтобы не вызывать подозрений, тот прищурился и отвернулся.


* * *


Откидывая волосы с лица, Драко решительно шагнул к зеркалу. Оттуда на него смотрела женщина. Нет, это конечно всего лишь он сам. Но как похоже. На мгновенье ему даже показалось, что его мать вернулась и сейчас заговорит с ним, совсем такая, как на колдографиях, которые Поттер принес ему в январе. А сейчас — конец зимы, и только сейчас Драко решился.

Он глубоко вздохнул и отступил назад. Светлые длинные волосы до самой поясницы — отличный парик, купленный загодя, женская мантия, скрывавшая мужские ботинки — этого достаточно. И его собственное лицо в обрамлении волос казалось совсем девичьим. Нахмурившись, Драко накинул капюшон. Медлить больше нельзя, иначе сомнения, которые одолевали его вчера ночью, возьмут верх, и он не сумеет сделать, что задумал. Главное не рассуждать. Решительно он прошел к прачечной и вышел на задний двор, прямо под лестницу. Странно после двух лет без магии держать в руках палочку, но Драко набрал в легкие побольше воздуха, сосредоточился и прошептал, как шестикурсник, который только-только осваивает азы: «Аппарейт». Мгновенье, мучительное проталкивание через пространственную кишку, и Драко уже, пошатываясь, стоит на узкой темной улице, где все ему так хорошо знакомо. Он коснулся рукой макушки, проверяя, не упал ли капюшон. Нет, все в порядке. Драко снова вдохнул, потом медленно выдохнул. Перед внутренним взором опять возникла страница Пророка: «Гарри Поттер и его школьная любовь снова вместе?» Сколько раз Драко перечитал ту статью, вглядываясь в колдографии — Джинни Уизли и Поттер на трибунах стадиона. Драко ни о чем не спросил Поттера, а тот ничего не объяснил и продолжал приходить, но статья оказалась последней каплей. Тогда, месяц назад Драко впервые понял, почему так много раз перечитывал книгу по зельям, почему отчистил и поставил под кровать котел и прочие принадлежности для зельеварения. Он должен сделать это.

Колдография, всплывшая в голове во всех подробностях, заставила Драко сдвинуться с места. Он заспешил вниз по улице, вздрагивая от каждого шороха, от каждого звука. Мимо него, словно тени, пробирались завсегдатаи этого места — Лютного переулка. Драко прошел еще немного, стараясь казаться незаметным. Он даже не задумывался о том, что спустя столько времени оказался в магическом мире. Он сосредоточился на плане. Сделав еще несколько шагов, Драко толкнул кривую, едва заметную дверь, и, наклонившись, вошел. В темной коморке пахло травами: он мог различить запах душицы, мяты, багульника, сладкий пьянящий запах сушеных ирисов. В полумраке он разглядел за прилавком старую ведьму. Та молча смотрела на него. Драко шагнул к ней и положил на прилавок список ингредиентов.

— И что? — прошелестела хозяйка, читая строчки. Драко спрятал руки в карманы мантии, потому что пальцы дрожали.

— Есть у вас это все? — стараясь говорить мягче и тоньше, спросил Драко.

— И что? — повторила ведьма. Драко взглянул на нее в замешательстве из под плотного капюшона.

— Я хотела бы обменять… вот на это, — прошептал он, в последний момент вспомнив, что должен говорить о себе в женском роде. Выудив из складок мантии древнюю книгу, положил на испещренный царапинами прилавок. Старуха медленно взяла книгу, полистала, понюхала, потрогала. Драко показалось, что прошел час, прежде чем она вспомнила о нем.

— Зелье Инанис Концептионис? — ухмыльнулась старуха, пристально вглядываясь в его лицо. Драко от ее взгляда стало не по себе.

— Не ваше дело, — отозвался он хрипло.

Она тихо засмеялась, не сводя с него взгляда круглых, как у совы, глаз.

— А зачем женщине варить Инанис? — спросила ведьма, наваливаясь на прилавок. Драко отступил. Страх сдавил грудь.

— Вам не нужна книга? — бесцветным голосом уточнил он.

Ведьма ухмыльнулась еще шире, пожевала губы, но в конце концов кивнула:

— Сейчас, — и, шаркая, удалилась в глубину темной комнаты. Драко ждал ее возвращения, стиснув в карманах руки в кулаки. Ладони вспотели, во рту пересохло. Ему казалось, что в голове у него набиты жужжащие мухи, и ни одна мысль не может протиснуться сквозь этот неумолкающий рой. Он оглядывался, утирал пот, выступивший на лбу. Наконец, старуха вынырнула из темноты и появилась у прилавка. В ее иссушенных временем руках Драко увидел мешочки разного размера. Ведьма положила все на стол и подвинула к нему.

— Проверяй, — бросила она хрипло. Драко принялся разворачивать мешочки. Он торопливо заглянул в каждый, потрогал и понюхал содержимое. Затем завязал тесемки и запихал мешочки в карманы мантии и покинул магазин. Оказавшись в узком переулке, Драко быстро огляделся и аппарировал.

окончание в комментах

@темы: слэш, ГП/ДМ, Harry Potter, Поттер, творчество, R - NC-17, макси, Малфой

---

ГП/ДМ Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле)

Название: Грустные понедельники (сиквел к Ничьей земле)
Автор: Umbridge
Бета: главы 1, 9-эпилог — daredevildriver, 2-8 — *JD*
Фэндом: ГП
Размер: макси, 87 362 слова
Пейринг: ГП/ДМ
Рейтинг: NC-17
Жанр: action/agnst/romance
Дисклеймер: на персонажей не претендую. Все принадлежит Сами-Знаете-Кому.
Краткое содержание: Что бывает, если кто-то слишком сильно желает вам добра.
Предупреждения: МПРЕГ, ДМ/НМП, Genderswitch, АУ 7 книги, Снейп жив, Нарцисса умерла
Примечание: Выкладывалось в подарок, на семилетие Slash World. Написано для Jojo в честь всех ее прошедших дней рождений.
Состояние: Закончен

Глава 11. Новая жизнь

Глава 11. Новая жизнь

Драко приоткрыл глаза — солнце светило прямо в лицо. Комнату заполнял чистый утренний свет, за приоткрытым окном шумела улица, сладко пахло соседскими розами и петуниями. Драко зажмурился, потянулся. Ему казалось, что вчера случилось что-то хорошее. Он взглянул на тумбочку. Там лежал аккуратно свернутый пакет с вырезками из журналов. Тогда он вспомнил, что Бриджет придумала ему хобби. Тут же перед внутренним взором появилась картина: Поттер отодвигает тарелку и говорит: «Как вкусно! Опять в магазине пирог купил?» А Драко отвечает: «Нет, Поттер. Такую ерунду я способен приготовить сам».

Улыбнувшись, Драко повыше поднял подушку, удобнее устроился и вытащил из пакета тетрадку с вырезками. Поттер оценит. «Салат Жардиньер» — значилось на первом листке. Драко принялся читать дальше. В состав ингредиентов входили репа, горох, фасоль и спаржа. Драко хмыкнул. Он не встречал спаржу в соседнем супермаркете. Да и в своем магазине тоже. Вытащив следующий листок, Драко произнес вслух:

— Говяжье филе по-льежски.

Звучало внушительно. И необычных продуктов не требовалось. Отложив бумажки, Драко сел на кровати. Ему не терпелось приготовить хоть что-нибудь. Вот пусть хотя бы эту говядину. Он накинул халат и направился в ванну. Интересно, думал он, выдавливая на щетку зубную пасту, видит ли Поттер его сейчас? Вдруг он стоит за спиной и наблюдает. Драко выпрямился и пригладил растрепанные со сна волосы.

Когда он вышел на улицу, свежевымытые тротуары сияли, в каплях воды на листьях сверкали солнечные лучи. Драко огляделся, а потом направился к автобусной остановке. Автобус подошел полупустым — в четверг у большинства лондонцев рабочий день. Купив билет, Драко прошел в наполненный светом салон и сел на свободное место. Автобус тронулся. За окном поплыли умытые сверкающие улицы. Сегодня этот свет проникал и в Драко, а не отскакивал от невидимой стены, как несколько дней назад. Теперь у него появилась цель. К тому же Поттер мог наблюдать за ним. Драко украдкой огляделся. Вполне возможно, что тот едет с ним в автобусе. Драко снова повернулся к окну. Ему казалось, что незримая нить протянулась между ним и Поттером, он почти видел ее, когда глядел на петлявшие между домами улицы, на гладкие мощеные булыжником мостовые. Нить убегала туда, где сейчас Поттер.

Механический голос объявил «Уолфемстоу Квинс роуд». Драко вздрогнул, очнувшись.

— Извините, — бросил он, отодвигая женщину с ребенком и выбираясь из автобуса. В лицо ему пахнуло свежестью и влажным теплом. Покрутив головой, Драко пошел между кирпичными домами по узкой улочке и скоро увидел здание супермаркета Сэйнсберис. В рабочий день в десять утра магазин еще спал, редкие покупатели ходили между высокими стеллажами. Драко взял тележку и направился к мясному отделу. Он понятия не имел, как выбирать мясо. Тем более, когда перед ним в холодильнике выложены несколько видов. Драко сверился с рецептом. Восемьсот грамм говяжьей вырезки. Он принялся внимательно изучать этикетки. Окорок, шейка, бедро, ребрышки… Вырезка! Драко схватил один из кусков, лежавших в контейнере под ярлыком «Вырезка говяжья», и бросил в корзину. Затем направился дальше, проглядывая список: овощи, вино, соус и специи. Оливковое масло у него имелось дома.

Закатив тележку в овощной отдел, Драко побрел между контейнерами, в которых лежали упакованные в полиэтилен или сетку овощи. Драко бросил в тележку морковь и лук. Потом положил баночку томатного соуса, разыскал специи по списку и покатил за вином. Не думая долго, он выбрал самое дешевое, и направился к кассе.

Дома Драко разложил продукты на кухонном столе и достал из кармана брюк бумажку с рецептом. Затем отправился переодеваться. Вывалив на кровать горы хлама, он выудил вытертую футболку, надел и вернулся на кухню. «Вырезку натереть солью и перцем. Полить оливковым маслом и поместить в предварительно нагретую глубокую сковороду». Очень хорошо. Почти как на зельеварении. Нарезать трех коричневых слизней, растолочь в пыль полстакана перламутровых жуков. Драко вытащил из стола единственный ножик, и вскрыл упаковку. Затем достал тарелку и выложил в нее мясо. Он от души смазал кусок перцем и солью, полил маслом. Затем, включив конфорку, полез за сковородой. Ее сложно было назвать глубокой. Но выбора нет. Драко поставил сковороду на плиту, подождал пока масло запузырилось, затем осторожно выложил мясо и снова заглянул в рецепт. «Посыпать мясо луком и морковью». Драко взглянул на морковь и лук. Затем еще раз перечитал рецепт. В ингредиентах указано, что морковь и лук нарезаны — морковь кружочками, а лук — дольками. Только вот нигде не указано, какие по толщине и весу эти кружочки и дольки. Почему нигде не написано, что ему понадобятся весы?

— Какой неподробный рецепт! — возмутился он, еще раз перечитывая все с начала до конца. Затем снова поглядел на морковь. Как ее чистить? Разрезав полиэтилен, он достал длинные красные морковки и для начала тщательно вымыл. Нигде не написано, что их вообще надо чистить. Может, сойдет просто настругать? Сжав нож покрепче, Драко нарезал морковь тонкими одинаковыми по ширине кружками и аккуратно добавил в сковороду. Некоторые кружки прилипли к мясу, другие шлепнулись в масло. Удовлетворенно оглядев работу, Драко принялся за лук. Надо ли чистить лук? Драко представил себе китайский суп. Лук в нем белый, а не в коричневой толстой кожуре. Значит, надо почистить его. Драко снова взялся за нож. Первая попытка избавить лук от кожицы провалилась. Драко пытался срезать ее как кожуру с яблока и от луковицы остался малюсенький шарик. Да к тому же жутко защипало глаза, и Драко выбрасывал очистки, слизывая с губ слезы.

Высыпав лук в сковороду, Драко осмотрел кусок мяса. В рецепте указано что оно должно обжариться, но ни слова нет о том, сколько минут и секунд его обжаривать, написано только: «Оно должно покрыться золотистой корочкой». Драко нахмурился. Магглы и понятия не имеют о точности. Если бы речь шла о зелье, с таким рецептом получилось бы бог весть что. Выждав какое-то время, Драко решил, что корочка на филе появилась. Дальше в рецепте говорилось, что духовку надо нагреть до двухсот градусов. Драко долго осматривал ее, пытаясь определить, где указана температура. Так и не определившись, он просто повернул ручку на цифру шесть. Затем захлопнул дверцу. Подождав несколько минут, он полил мясо вином и томатным соусом, поставил сковороду в духовку и засек время — двадцать пять минут. Дело сделано. С удовлетворением прислушавшись к шкворчанию масла, Драко хотел уже пойти посмотреть телевизор, пока мясо готовится. Но вдруг остановился. За широким кухонным окном у мусорных баков кто-то стоял. Драко резко обернулся. Никого нет. Но он не сомневался, что заметил движение. Он был уверен, что это не кошка спрыгнула на крышку бака, не соседка и не сосед спустились во двор. Драко мгновенно поверил, что это Поттер смотрит на него. Он подошел к стеклу, пристально вглядываясь в пространство у лестницы. Но больше не заметил ничего. Нагретый солнцем воздух оставался неподвижным. Мусорные контейнеры, плиты, мостившие двор, перила лестницы, чахлые деревца — все как всегда. Но Драко знал — прямо у окна, с другой стороны, под мантией невидимкой стоит Поттер. Он физически ощущал его взгляд. «Или может ты просто свихнулся?» — предположил разумный внутренний голос. «Нет! Поттер сказал, что будет следить за мной. Вот он и следит! Почему бы не сейчас!» — горячо возразил Драко. И тот час же осознал, что говорит вслух. Он отпрянул от окна, стряхивая оцепенение. Руки еще дрожали от возбуждения, сердце колотилось как бешеное. Ему хотелось выбежать во двор и позвать Поттера, но Драко справился с собой.

— Нет, нет, так нельзя. Возьми себя в руки. Не надо, чтобы он видел, — пробормотал он. Сходив в спальню, принес вырезки и остался читать на кухне, перебирая и изучая рецептуру. Он уже понял, что подручными средствами ему не обойтись. Нужно купить посуду, ножи, специи. Так много всего. У Драко не хватит денег. Он задумчиво посмотрел в окно. Двор казался пустым. Может, Поттер уже ушел, а может, все еще наблюдает.

«Ты точно псих», — решил внутренний голос. Драко не спорил. Возбуждение схлынуло, оставляя ноющую боль в висках и уверенность — ему не померещилось. Он почувствовал. Из размышлений Драко вырвал запах. Взглянув на часы, он понял, что двадцать пять минут прошли уже двадцать минут назад. Мясо горело. Схватив полотенце, Драко распахнул дверцу духовки и вытащил слегка подгоревшее мясо. Ничего, успокаивал он себя, отрезая кусок, наверное, есть можно. Внутри мясо оказалось прожаренным, хотя и сухим, и Драко съел половину, а потом до самого вечера читал рецепты, выбирал наиболее точные, выписывал, что надо купить, и рыскал по шкафам, надеясь найти хоть одну кулинарную книгу. Но ничего похожего на книги поварского мастерства в доме не обнаружилось. Зато Драко достал свой любимый путеводитель по целительным зельям и остаток вечера читал про златоглазок, зелье из которых сводит шрамы и бородавки, про свойства напитка из мандрагоры, способствующей зачатию у мужчин, про дикий плющ, восстанавливающий сердцебиение даже спустя десять минут после его остановки,

Ночью, погасив свет, Драко никак не мог уснуть. Теперь, когда он снова верил, что Поттер вернется, Драко мог вспоминать его без боли. В темноте, слушая лишь собственное дыхание, Драко вспоминал тело Поттера, руки, волосы, а после быстрой разрядки еще долго лежал без сна. Почему-то после становилось намного хуже, чем до. Физическая жажда прикосновений становилась невыносимой, и Драко заставлял себя думать о конкретных планах. Он решил — завтра расстанется с Антонио.


Все утро пятницы Драко собирался с силами. Он бродил по квартире в клубах солнечного света, стараясь избавиться от мыслей об увольнении. Он хотел придумать способ бросить Антонио, но остаться на работе. В итоге, ничего не выдумав, Драко отправился в магазин. За кассой сегодня сидела Диана, а в зале дежурила Бриджет. Поздоровавшись с подругой, Драко уточнил, здесь ли сегодня начальство. Та кивнула. Конечно, где же ему быть. Тогда Драко направился в кабинет. Шеф как всегда склонился над амбарной книгой.

— Привет, — Драко прикрыл за собой дверь. — Как дела?

Антонио оторвался от бумаг и посмотрел на него:

— Нормально. А ты тут откуда? У тебя же выходной.

— Да, но я… пришел поговорить, — Драко опустился на стул, на самый край, стараясь унять сердцебиение.

— Поговорить? О чем? — поднял брови Антонио. Драко смотрел на него, на крупный нос, большой рот, темные глаза и чувствовал, что все равно никогда уже не смог бы спать с ним.

— Мы больше не будем встречаться. В смысле, спать не будем. Нам надо расстаться, — Драко не мог собраться с мыслями, и потому мямлил и путался. Но Антонио понял и неожиданно для Драко кивнул:

— Я так и знал, что у нас все. Ты последнее время какой-то чудной. Встретил кого-то? Диана что-то болтала…

Драко снова кивнул и во внезапном приступе откровенности выдал:

— Да.

Антонио пожал плечами:

— Ну что поделаешь, у меня все-таки семья, дочка. А ты совсем еще зеленый, тебе наверное хочется серьезного чего.

Драко слабо улыбнулся:

— Хочется. Я уволен?

— Ну что ты! Брось, это неспортивно. Иди домой, завтра работать еще.

Драко почувствовал, как напряжение схлынуло. Ему захотелось рассмеяться от облегчения:

— Ну, так я пойду?

— Иди, я же сказал! — повторил Антонио, немного раздраженно.

Драко поспешно встал, еще раз промямлил:

— Спасибо… — но когда уже взялся за дверную ручку, вдруг его осенило.

— Тони, — поворачиваясь, позвал Драко.

Антонио поднял голову:

— Ну что еще?

— Одолжи мне триста фунтов. Потом вычтешь у меня из зарплаты, и мы в расчете, ладно?

Антонио удивленно поднял брови:

— Зачем они тебе?

— Надо, — уклончиво ответил Драко. — Одолжи, пожалуйста.

Антонио с недоумением хмыкнул, но достал кошелек и протянул Драко шесть купюр по пятьдесят фунтов:

— Держи.

— Спасибо! — счастливый, Драко торопливо спрятал бумажки в карман и вышел из кабинета, пока Антонио не передумал. Теперь у него есть деньги на необходимые приспособления. Осталось заручиться поддержкой Бриджет. Прогулявшись между стеллажами, Драко нашел подругу у полок с дисками.

— Бриджет, сегодня после работы ты мне нужна, — выдал он, не желая слушать о ее планах на вечер.

— Да? Зачем? — удивилась девушка. Драко невольно отметил, что сегодня она выглядит еще развязнее чем обычно. Таких гигантских серег ему еще не доводилось видеть. Сейчас Бриджет напомнила ему Полоумную Лавгуд, носившую редиски в ушах.

— Надо. Я пока прогуляюсь, а в шесть — жди у выхода, — велел он.


* * *

Мартинс жил в Челси, в двухэтажной квартире с чудесным задним двором. Квартира эта досталась ему от отца-маггла, известного среди магглов художника. Мать происходила из старого магического рода и имела какое-то отношение к семье Невилла Лонгботтома. Гарри познакомился с ее сыном на подготовительных курсах в Аврорат. Он вспоминал, пока шел к дому Мартинса, что этот парень привлек его полным равнодушием к славе Гарри. Между ними сразу установились странные отношения. Мартинс, стоило ему увидеть Гарри, заговаривал с ним. А Гарри поначалу старался разговоров избегать, но постепенно присмотрелся к Мартинсу, принял его игру.

Мартинса звали Эрик. Он постоянно расчесывал густые светлые волосы, много рассказывал про отца художника и сидел на занятиях по топонимии и маскировке с Гарри за одним столом. Спустя месяц Гарри решил, что Эрик ему нравится. Потом очень кстати пришлась небольшая вечеринка в пабе «Проклятый домовик», прогулка по темным переулкам до Гриммаулд плейс.

Бездумно разглядывая красивые подъезды в кружеве теней, Гарри вспоминал, как Мартинс напросился к нему, а потом остался на несколько часов. Так началась их непродолжительная связь. Гарри не мог назвать это романом, потому что роман предполагал чувства, а чувств у Гарри к Эрику не было. Разве что похоть, когда между изнурительными тренировками и экзаменами экстерном Гарри ощущал жгучую потребность в разрядке. Мартинс всегда готов был разделить с ним постель, темный угол в переулке, ванную, ковер и что угодно другое.

Потом связь прервалась так же резко, как и началась. Гарри целиком погрузился в работу и поиски Малфоя, ему не хватало времени на вылазки в Челси. Мартинс не настаивал. К тому же Гарри закончил обучение раньше, как герой войны, а Эрику предстояло учиться еще два с половиной года.

И вот теперь, спустя полгода, Гарри снова оказался на Кингс роуд у дома номер двенадцать. Стараясь подавить гнев при мысли о материале, так любезно предоставленном Мартинсом Ежедневному Пророку, он поднялся по ступеням и позвонил. Из-за двери не донеслось ни звука, кроме пронзительной трели звонка. Гарри снова нажал на кнопку и снова услышал только звон в прихожей. Но никто не ответил и не открыл. Гарри нахмурился. Мартинс должен был приехать сегодня в шесть утра, и Гарри собирался поймать его первым. Может, тот просто спит?

Позвонив еще три раза, Гарри раздосадовано выругался. Неужели Мартинс не заехал домой и теперь отсиживается где-то еще, скрываясь от его праведного гнева? Вполне вероятно. Злой, Гарри двинул по двери ногой. И к его удивлению та открылась. Вытащив из кармана палочку, Гарри протиснулся в прихожую. Верхний свет не горел, но из гостиной солнечный свет освещал половину узкого коридора. В доме стояла мертвая тишина, в лучах крутилась пыль, оседая на ковер. И запах — такой знакомый, тяжелый. Гарри пошел дальше, заглянув попутно на кухню и в ванну.

— Мартинс! — крикнул он. — Ты дома? Мартинс!

Никто не ответил. Тогда Гарри вошел в гостиную. В наполненной светом комнате на ковре лежал Мартинс. Гарри хорошо видел его лицо, потому что тот лежал головой к двери. Белое восковое лицо с искаженными ужасом чертами, глаза широко распахнуты. Гарри перевел взгляд дальше. Грудная клетка и живот Мартинса были вскрыты. Понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — на ковре вокруг тела разбросаны внутренности убитого. Тошнота подкатила к горлу. Гарри выскочил из гостиной, пробежал по коридору и вывалился на улицу, прижавшись спиной к двери. Глубоко вдыхая, он постарался унять внезапную дурноту. Когда немного полегчало, Гарри вернулся в прихожую и, взмахнув палочкой, хрипло выговорил: Экспекто Патронум. Серебристый олень мгновенно появился перед ним, готовый выполнить любой приказ.


Спустя полчаса в гостиной уже работали эксперты, министерский колдограф и Саваж.

— Еще раз повтори, как ты его обнаружил.

— Зашел. Дверь была открыта, — подчинился Гарри, стараясь не смотреть на вспоротое тело, а вместо этого изучая картинки на стенах — безвкусные портреты знаменитостей. Его всегда поражало, что в доме Мартинса нет ни одной колдографии матери или отца. От этого комнаты казались неживыми.

— Ты кого-то заметил, когда подходил?

Гарри покачал головой:

— Нет. Если не считать нескольких магглов — старухи, женщины с ребенком и подростка на роликах.

— Хорошо… То есть ни черта хорошего, — хмуро проговорил Саваж, приказав прыткопишушему перу убраться в сумку. — И чего тебя понесло к нему в такую рань?

— Мне надо было поговорить с ним. Он проходил по делу Уолли, — бесцветным голосом объяснил Гарри. — Его адрес был на пергаменте с интервью, но кусок с адресом кто-то оторвал.

— Ясно, — тон Саважа откровенно говорил о том, что на самом деле аврору ничего не ясно. В этот момент из прихожей раздались голоса, затем дверь в гостиную распахнулась. Саваж и Гарри одновременно посмотрели в ту сторону. В комнату в сопровождении колдографа вошел Уолли. В пустой глазнице журналиста крутился стеклянный глаз, точь-в-точь такой, как у Грозного глаза Муди.

— Мистер Поттер! Вы как обычно в центре грязной историйки! — провозгласил Уолли, направляясь к ним. Прыткопишущее перо, зависшее в воздухе у его плеча, скакнуло следом.

— Вас уже выпустили? — поинтересовался Гарри сухо.

— О да! Сколько же можно лежать, когда в мире происходит столько интересного! — на длинном рябом лице Уолли расплылась улыбка. — Итак, мистер Поттер, что вы делали в девять утра в квартире своего бывшего любовника?

— Уолли, убирайтесь подобру-поздорову, пока мы вам еще и уши не отрезали, — буркнул Саваж, вставая между журналистом и Гарри.

— Как грубо!— Уолли пытался пробраться к центру комнаты, где лежало тело. — Это вы убили Мартинса? Из-за того, что он дал мне интервью о вас? Какое заклинание вы наложили, что его так раскорячило?

Перо что-то строчило за плечом Уолли. Гарри заставлял себя молчать, хотя внутри все кипело.

— Подающий надежды стажер совершает убийство с особой жестокостью, — продолжал между тем Уолли. — Вы продолжали встречаться? Вы любили его или цинично использовали? Возможно, эта история заставит нас по-другому взглянуть на случившееся со мной. Может, вам, мистер Поттер, не нравятся люди, которые говорят о вас правду?

— Правду?! — взревел Гарри, вскакивая. Саваж предостерегающе придержал его за предплечье.

— О какой правде речь? — процедил Гарри, пытаясь смотреть в единственный глаз Уолли. — Вы пишете чушь и вас давно пора привлечь за клевету!

— Неуравновешенный юноша, Гарри Поттер, проявлял агрессию к прессе, — ухмыльнулся Уолли, махнув перу рукой.

Гарри сел.

«Не позволяй ему вывести тебя из себя», — твердил он мысленно.

Уолли подождал, не будет ли еще выступлений, а затем направился к экспертам. Колдограф потащился за ним. Выругавшись, Саваж ринулся наперерез, чтобы помешать им сфотографировать тело.

Гарри остался один. В животе до сих пор неприятно бурлило, и воспоминания накатывали одно за другим. Вот он видит Мартинса в той самой гостиной, веселого и болтливого, как обычно. Вот они целуются в тупичке за пабом «Мерлинова голова». Вот Мартинс стоит перед ним на коленях в ванной на Гриммаулд. Гарри вздохнул. Невольно вспомнились строчки из статьи. «Гарри Поттер — неутомимый, властный самец». Гарри застонал. Какая глупость. Возможно, дав это интервью, Мартинс сам подставил себя, дал повод убийце узнать адрес. Но кому мог понадобиться этот чертов Мартинс? МакМиллану нет никакого резона убивать его, да еще так жестоко, даже будь МакМиллан убийцей. Миссис Крессвел тоже не за что уничтожать несчастного Мартинса. Она ненавидела Уолли за статьи о покойном муже, и только. И уж конечно Ромильде Вейн убитый совершенно без надобности. Одно Гарри знал точно — клочок от пергамента оторвал убийца.

Глава 12. Подозреваемый номер один

Глава 12. Подозреваемый номер один

Бриджет удивленно уставилась на Драко, но спорить не стала. В назначенный час подруга ждала у магазина, нетерпеливо щелкая застежкой новой сумочки.

— Что это ты? — тут же спросила она, когда Драко подошел. — Что-то еще случилось?

— Я вчера пытался приготовить мясо по одному из твоих рецептов, — раздраженно начал Драко. — Что ты мне вообще подсунула? Рецепт неточен, там не указан размер и глубина сковороды, не указаны доли секунды, когда надо помешивать зе… то есть блюдо. Но главное — у меня дома нет необходимого: ножей, специй, кастрюль и сковородок, вообще ничего. Поэтому я просмотрел все рецепты и вот, выписал, что надо купить. — Драко протянул подруге листок, исписанный с обеих сторон.

— Отлично, — пробормотала Бриджет, переворачивая лист. Дочитав до конца, девушка покачала головой.

— Ну ты и зануда! Ты же не лекарства готовишь, зачем тебе весы и мерные ложечки? И без них хорошо получится, — отдавая бумагу Драко, заметила она.

Драко холодно ухмыльнулся.

— Ну да! Без них можно приготовить только омлет, и то самый примитивный. Так что это ваши рецепты не приспособлены для использования, а не я — зануда, — отрезал он, убирая листок в карман.

— Наши? Это чьи это наши? — удивилась Бриджет, но заметив, как изменилось выражение лица Драко, тут же примиряюще улыбнулась. — Значит, нам надо купить все необходимое, так? А откуда деньги возьмем?

— Уже взял, — вытянув из кармана брюк аккуратно сложенные бумажки, Драко показал их Бриджет.

— Откуда? — удивилась девушка.

Драко ухмыльнулся:

— Ты не спросила, как прошло с Антонио. Так вот, он не только не уволил меня, но и дал взаймы триста фунтов!

Бриджет ахнула:

— Триста фунтов?! Ничего себе!

— Да, мы поговорили, и он все понял. Я ему действительно дорог, мне даже стало жаль его. Так что, — продолжал Драко, — мы сейчас едем по магазинам.

Он снова вытащил лист из кармана и сверился со списком. Заглянув в перечень следом за ним, Бриджет хихикнула.

— Фартук, — прочитала она, но встретив холодный взгляд Драко, тут же сделала серьезное лицо. — Все правильно. Ну, тогда поехали в Сейнсберис.


Домой Драко добрался поздно вечером. Вытащил покупки, оставив в пакете только продукты, расставил и разложил кухонную утварь на диване в гостиной. Новенькие кастрюли поблескивали красным в лучах заходящего солнца, ножи от огромного тесака до крошечного ножичка отбрасывали блики на экран телевизора. Драко поднял с пола пакет с продуктами.

— Попробуем сегодня сделать все по правилам, — сказал он, засовывая мясо и сливки в холодильник. Драко вернулся в комнату и взял с дивана кассету. Надпись на коробке гласила: «Готовить легко! Готовим дружно с Джулией Чайлд». Драко хмыкнул и вставил кассету в магнитофон.

После музыкальной заставки на экране появилась аккуратно причесанная пожилая женщина в белоснежном фартуке.

— Здравствуйте, дорогие мои, — начала она, останавливаясь за широким кухонным столом. За ее спиной на плите стояли кастрюли, сковороды и другие приспособления, о которых Драко еще предстояло узнать.

— Здравствуйте, — язвительно откликнулся Драко, с недоверием глядя на маггловскую ведущую.

— Со временем я и мои гости научим вас готовить самые разные блюда. А сегодня давайте начнем с азов.

Нажав на паузу, Драко сбегал за блокнотом и ручкой, уселся на диван, отодвинув набор специй, и приготовился записывать.

Шоу не разочаровало его. Джулия, а точнее «Ваша Джулия», рассказывала подробно и понятно, как и что нужно делать. Драко узнал, как подготовить овощи, как разделать мясо, какое мясо лучше брать, какие части покупать для разных блюд. Исписав почти половину блокнота, он потер руку. Теперь надо потренироваться. На сегодня Драко задумал приготовить филе-миньон с грибами.

Он собрал купленное и отнес все на кухню, а затем быстро расставил и разложил на пустовавших полках. Включил маленький приемник, установленный рядом с плитой, и принялся за дело, время от времени сверяясь с записями. «Не торопи любовь», — пел Фил Коллинз, Драко подпевал: «Тебе придется не только брать, но и давать в ответ», — и резал шампиньоны, заглядывая в испещренный пометками рецепт. Вдохновение пришло к нему, он чувствовал подзабытый азарт, когда видел, что у него получается. Обжаривая грибы, он начал пританцовывать, но неожиданная мысль вдруг смутила его — что если Поттер, как вчера, смотрит на него через стекло? Лицу стало жарко, но не от огня. Драко перестал замер, взглянул в окно. Сумерки сгустились, только над домами еще светлело небо. Во дворе снова пусто, но это не значило, что там правда никого нет. Драко попытался унять сердцебиение, но дышать стало трудно. Он все смотрел и смотрел за окно. Вдруг что-то черное метнулось из-за баков. Драко вздрогнул, едва удержав стон, но тут же разочарованно выдохнул: на ступенях улеглась черная соседская кошка.

— Перестань, — приказал себе Драко, принимаясь помешивать грибы. — Тебе уже бог знает что мерещится.

Но ощущение присутствия не проходило. Драко казалось, что нить, связавшая его с Поттером, сейчас натянулась, и стало немного больно.

Закончив готовить, Драко разложил на тарелке грибы и мясо.

— Ну что же, приятного аппетита, Драко Малфой, — произнес он вслух. — Не надо забывать, что тебя зовут именно так.

Он улыбнулся, и отсалютовал сам себе стаканом яблочного сока, затем принялся за еду. На протяжении тех месяцев, что он жил здесь совершенно один, без надежды вернуться в свой мир, Драко часто чувствовал себя одиноким, но сейчас одиночество заполняло каждый угол пустой квартиры: оно светилось на экране телевизора, лежало в тарелке с мясом, звенело, когда вилка касалась керамики, стояло у каждого темного окна и заглядывало в дом.

Закончив с обедом, Драко взял газету с программой и отметил кулинарные шоу, которые нашел на неделе: «Точка кипения с Гордоном Рамзи» и «Готовим дома с Глорией Ханнифорд». Убрав посуду, Драко достал подшивку Ежедневного Пророка. Почти в каждом номере с первой полосы на него смотрел Поттер, где-то с улыбкой, где-то хмурый. Драко перебирал, перекладывал газеты, читал статьи, потом снова смотрел колдографии. Он пытался представить, что сейчас делает Поттер. Может, он дома, обедает, а может в Норе с Уизли, или еще сидит в Аврорате. Драко увидел, словно наяву, Поттера, склонившегося над бумагами, окруженного размытыми очертаниями шкафов и столов. В мечтах Драко Поттер писал ему письмо, и конечно, думал о нем.


На следующий день после работы Драко притащил домой две сумки продуктов, но едва успел включить телевизор, как в дверь позвонили. Внутри все обмерло. Уронив пульт на пол, Драко вскочил. Позабыв об осторожности, распахнул дверь. На пороге стоял профессор.

— Ты теряешь бдительность, — процедил тот, протискиваясь в прихожую. Драко не ответил. Он безмолвно следил, как Снейп достает новый номер Пророка и бросает на пуфик у двери. — Вот, держи. Ты получишь удовольствие — Поттер опять на первой полосе.

Ухмыльнувшись, Снейп прошел в гостиную. Как только его шаги затихли, Драко схватил газету. «Борец с преступностью или маньяк-убийца?» кричал заголовок, а под ним — огромная колдография Поттера. Лицо искажено яростью, очки съехали на нос, зубы оскалены. Драко вздрогнул и принялся читать дальше:

«После победы над Волдемортом Гарри Поттер считается надеждой и опорой магического сообщества. Его поклонники с возмущением встречают любые публикации о жизни кумира, называют статьи о нем клеветническими. А между тем они закрывают глаза на очевидное. Гарри Поттер с давних пор имеет репутацию скандалиста. Вспомним истории от небезызвестной Риты Скитер, живописавшие вздорный нрав Избранного, и более того, указывавшие на психические болезни, вызванные тяжелым детством, бурной юностью и травмами головы. Чего стоят две Авады, пережитые им. Может ли человек сохранить рассудок после такого? Нельзя также игнорировать и статьи Генри Уолли, писавшего правду о личной жизни героя. Первая любовь Поттера, Гермиона Грейнджер, ныне известная как миссис Уизли, когда-то разбила Поттеру сердце, закрутив сначала с Виктором Краммом, затем соблазнив Рональда Уизли, друга Поттера. Возможно именно эта травма виной тому, что психически неуравновешенный мальчик решил мстить всему женскому полу. Он начал с Чжоу Ченг, жестоко посмеявшись над ней, потом безжалостно бросил у алтаря свою невесту Джиневру Уизли. А после скандальных историй с малолетней дочерью почтальона и дочерью Главного аврора стало ясно — извращенный разум Поттера не приемлет нормальных отношений.

Очередной скандал, в центре которого оказался Поттер, только подтверждает написанное выше. Кошмарное убийство, совершенное в четверг тридцатого июля в Челси, Лондон, не обошлось без присутствия Поттера. Он вызвал авроров на место преступления и хладнокровно давал показания над оскверненным, еще не остывшим телом Эрика Мартинса, девятнадцатилетнего студента курсов при Аврорате, убитого в собственном доме рано утром того же дня…»

Драко посмотрел на колдографии. В просторной комнате на ковре лежал парень, его живот и грудь вспороты, края вывернуты, словно лепестки плотоядного цветка, а внутренности вынуты и разбросаны вокруг. Подпись под колдографией гласила: «Мартинс поплатился за роман жизнью». Драко затошнило, но он продолжил читать:

«Сам по себе напрашивается вопрос — что Поттер делал дома у студента Мартинса в девять часов утра в рабочий день? «Герой», ничуть не смущаясь, выдал свою версию событий.

— Я зашел допросить студента Мартинса по делу о нападении на Уолли, — заверил он. — Хотел застать его дома — Мартинс как раз должен был вернуться из отпуска.

Но уже через несколько секунд Поттер чуть не набросился на журналиста и колдографа, грозя проклясть их, если они не уберутся. Его напарнику с трудом удалось удержать рассвирепевшего Золотого мальчика. Что же так разозлило надежду и опору магического мира? Ответ на этот вопрос весьма прост и попахивает грязным бельем, как и все, связанное с личной жизнью Поттера: Мартинс недолгое время был любовником Гарри Поттера, и журналист всего лишь напомнил ему об этой связи.

Мартинс ранее сообщил об отношениях с Поттером «Ежедневному Пророку» и с лихвой расплатился за честность. Ведь всем известно, что Избранный не любит, чтобы мир знал правду о нем. Безобразную, шокирующую правду (подробности читайте в эксклюзивном интервью Мартинса). Может быть, Поттер решил отомстить бедному мальчику, которому не посчастливилось встать у него на пути? Может быть, он вознамерился уничтожить всех неугодных? Может быть, Поттер пришел к Мартинсу, чтобы убить его, и убил особенно изощренным, ужасным способом, как обычно, самонадеянно полагая, что преступление не будет раскрыто. Он применил заклятие Убер Флосс, известное только темнейшим магам. Кто знает, возможно, Поттеру не дает покоя слава побежденного им Темного лорда, и он вознамерился занять пустующее место? Или Избранный просто сошел с ума?

Ответов пока нет. Не можем мы объяснить и поведение Робартса, позволившего главному подозреваемому заниматься делом обезображенного журналиста Уолли. Успел ли Поттер замести следы — мы не знаем. Но надеемся на справедливость.

В память о Мартинсе Ежедневный Пророк публикует последнее прижизненное интервью Эрика Мартинса, подающего надежды студента, единственного сына ныне безутешных родителей».

— Драко.

Драко вздрогнул и чуть не выронил газету.

— Что? — он круто обернулся. Профессор стоял у двери в комнату.

— Ты решил научиться готовить? — поинтересовался Снейп.

Драко порозовел, прижимая газету к груди.

— И что с того? — огрызнулся он, проходя мимо профессора в гостиную. Снейп пошел следом:

— Ничего. Ровным счетом ничего. Это лучше чем напиваться и таскаться по сомнительным заведениям.

— Я не таскался, — процедил Драко, гадая, откуда тот все знает.

— Как скажешь, — профессор остановился перед телевизором и с ухмылкой взглянул на экран. — Ты смотришь кулинарные шоу. Как мило.

— Да. Лучше скажите, что за … — Драко употребил одно из крепких маггловских словечек, — написана в газете!

Снейп поднял брови:

— Это чистая правда, Драко. Поттер сообщил в Аврорат об убийстве своего бывшего любовника. Бывшего с его слов, разумеется. Он обнаружил тело. Рядом никого не было. Никто не может подтвердить показания Поттера.

— Откуда вы знаете? — воскликнул Драко.

— Это уже тебя не касается, — холодно осадил его профессор. — Но знаю одно — эта статья — только начало. У Поттера действительно был мотив убить Мартинса, была и возможность. Кроме того, заклятие выполнено палочкой Мартинса, следовательно нельзя доказать, что его наложил не Поттер. И еще — после этой статьи у многих возникнет подозрение, что Гарри Поттер покушался на жизнь самого Уолли, журналиста, статью написавшего. Ты не знаешь, но в производстве у Поттера находится дело о прыткопишущем пере, выколовшем Уолли глаза. Того самого Уолли, который писал бред про Поттера в Пророке.

Драко молча слушал, не веря ушам. Поттер не может никого убить. Это Драко знал так же точно, как свое имя.

— Поттер — не убийца, — продолжал профессор. — Самовлюбленный, чванливый, но не убийца. Однако в этом уверены мы с тобой, но нет гарантии, что уверены другие. А почему? Да потому что никто не любит героев. Всем хочется, чтобы герои походили на них: оказались слабыми, гнусными, грязными, словом обычными людьми, такими же как все. Поттеру надо найти убийцу, иначе он скоро станет подозреваемым для большинства читателей Пророка.

Драко опустился на диван, не слушая больше.

— Поттеру ничего не будет. Он не убивал, его все любят, статьям никто не поверит, — проговорил он уверенно. Профессор покачал головой. Но Драко повторил:

— Поттер не убивал. Пустая болтовня в прессе ничего не значит.

— Вера — это хорошо, — кивнул профессор. — Но действительность редко оставляет нам возможность верить, Драко. Мне пора. Оставь мне немного, когда будешь готовить в следующий раз.

Закончив, Снейп направился к двери, но вдруг остановился.

— Кстати, передай Поттеру, чтобы перестал появляться у тебя. У него есть враг, за ним могут следить, пусть будет осторожней, — поворачиваясь к Драко, проговорил он тихо.

Тот сглотнул. За те секунды, что Снейп выжидающе смотрел на него, Драко успел решиться и передумать, и снова решиться все рассказать. Потому что Поттер должен узнать об опасности, но Драко не может предупредить сам.

— Мы не видимся, профессор. Предупредите его сами, — выдавил Драко. Голос прозвучал хрипло, и Драко прокашлялся. Снейп поднял брови.

— Вот как… Так и знал, что ваша интрижка ничем хорошим не закончится. Что ж, я подумаю над этим, — ухмыльнулся профессор, буравя крестника взглядом пустых черных глаз, затем развернулся и удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Не пытаясь остановить его, Драко раскрыл газету и вернулся к чтению:

«Мы встретились с Мартинсом в его квартире в Челси. Она досталась ему от отца-маггла. Тут очень аккуратно и вместе с тем дорого. Мартинс принимает меня в гостиной. Он приятный молодой человек с роскошными светлыми волосами и подкупающей улыбкой…»

С колдографии на Драко таращился щуплый полукровка, напомнивший чем-то Гилдероя Локхарда.

«…— Мы познакомились на курсах, — начал он. — Гарри Поттер с самого начала откровенно показывал, что не прочь начать встречаться. Он не стесняется своих пристрастий…»

Драко сглотнул, сжимая пергамент так, что тот порвался.

«…— Вы спрашиваете про наш первый раз? Это случилось у меня. После грубых поцелуев Поттер приказал мне встать на колени и… это же не напечатают, правда?

Не волнуйтесь, Мартинс, подробности мы сохраним в тайне…»

Драко закрыл глаза. Он не мог больше читать.


Дальше дни потянулись как в кошмарном сне. Каждый день Драко ждал Снейпа, и когда тот, наконец, появился, кинулся изучать принесенные газеты. О Поттере писал не только Пророк. Все словно сплотились против него, выливая бесконечный поток грязи на бывшую надежду и опору. Драко не знал, куда себя деть. Иногда, особенно когда ему вдруг мерещилось, что Поттер где-то рядом, Драко хотелось заорать: «Покажись! Дай мне знак, что с тобой все хорошо». Он постоянно проверял галеон, перекладывал его из джинсов в брюки, лишь бы тот был под рукой. Если бы Драко только мог выпить немного, стало бы легче. Он брал в руки бутылку сухого вина, купленного для приготовления блюд. Всего один стакан. Темная жидкость плескалась за стеклом, мерно, успокаивающе. Не сделав ни глотка, Драко возвращал бутылку на место, и доставал книгу по зельям. Он вознамерился выучить ее наизусть, решив, что если вернется, станет зельеваром. И просто чтобы отвлечься, как советовала Бриджет.


Возвращаясь из магазина спустя девять дней после первой статьи, Драко повторял про себя рецепт зелья из мандрагоры: «Кровь дракона, волос вейлы…» Он так задумался, что не заметил сидевшую на дорожке рядом с дверью сову. И когда она с криком взлетела, он от неожиданности выронил пакеты. Яблоки покатились по плитам в траву.

— Черт, — Драко подошел к тому месту, где только что сидела птица, и сразу заметил квадратик пергамента, оставленный на пороге. Сердце замерло, а потом забилось так быстро, что заболела грудная клетка. Драко наклонился и подобрал письмо. На конверте — ни буквы. С трудом сглатывая, Драко развернул пергамент и торопливо принялся читать:

«Как дела, Малфой? Если волнуешься за меня, то перестань. Я в порядке. Филе-миньон получился отлично. Кстати, люблю пудинг с патокой. Не скучай. До встречи. Поттер».

Драко перечитал короткое послание еще раз. «Идиот», — прошептал он, сглатывая подступивший к горлу ком. Послать письмо совой казалось Драко безумием. Он сунул пергамент в карман.

— Молодой человек, — кто-то позвал его, и Драко обернулся. Старик протягивал ему яблоки. Драко взял их и подумал, что уже видел старика раньше, только где — вспомнить не мог. — Это же ваши?

— Д-да, — выдавил Драко, понимая, что совсем забыл про пакеты, по-прежнему валявшиеся на тротуаре. — Спасибо.

Старик кивнул и побрел прочь, а Драко принялся торопливо собирать покупки. Он позволил себе снова развернуть письмо только дома, заперев дверь на все замки.

— Я в порядке, — проговаривал он вслух, скользя взглядом по строчкам. — Не скучай. Филе-миньон получился отлично. При чем здесь…

Драко вскрикнул. До него внезапно дошел смысл прочитанного. Филе-миньон! Значит, в тот день Драко не почудилось — Поттер действительно наблюдал за ним. Пудинг с патокой… Поттер намекает на то, чтобы Драко приготовил ему пудинг с патокой! Значит, он знает!

* * *


— Снейп утверждает, что у тебя появился враг? — переспросила Гермиона, встревожено вглядываясь в лицо Гарри. Ему стало не по себе от ее взгляда.

— После статьи в Пророке любой дурак поймет, что не все от тебя в восторге, — фыркнул Рон, раздраженно расхаживавший по комнате. — И как Уолли в голову пришло сочинять про тебя такое! Обвинять в убийстве, писать, что ты с этим Мартинсом… Вот бред! Все знают, что ты любишь девчонок! Жаль, что ему выкололи глаза, надо было оторвать язык!

— Еще этого не хватало… — раздраженно пробормотала Гермиона.

Рон покачал головой.

— Да. Затолкать бы ему его писанину в … — друг выругался. — Сразу бы заткнулся.

Гермиона подвинула к себе газету, и украдкой взглянула на Гарри. Он пожал плечами:

— Рон, это правда.

Рон остановился.

— Какая еще правда? Ты убил Мартинса? — с ухмылкой уточнил друг.

— Нет. Правда то, что Мартинс — мой бывший любовник, — пояснил Гарри все тем же ровным тоном. Гермиона спряталась за свежий номер Пророка, пытаясь сделать вид, что отсутствует в гостиной. Рон молчал.

— Гермиона, что ты хотела сказать про Снейпа? — поинтересовался Гарри, делая вид, что ничего необычного не произошло.

— Гарри, ты шутишь? — раздался из-за спины голос Рона. Гарри развернулся в кресле и посмотрел на друга снизу вверх. Лицо того выражало крайнюю степень недоумения.

— Нет. Готов поклясться на Истории магии, что спал с Мартинсом, — улыбнулся Гарри. Рон стоял напротив окна и его волосы, просвеченные солнцем, пылали.

— Гарри, ты спятил? — не поверил Рон, потом перевел взгляд на жену, надеясь найти у нее поддержку. — Гермиона, он спятил?

Девушка выглянула из-за газеты.

— Не знаю. Но раз Гарри говорит, что спал, значит спал. Зачем ему врать? — смалодушничала она, но тут же сделала над собой усилие и продолжила. — Рон, ты только не ругайся, в этом же ничего такого нет.

— А почему я должен ругаться? — возмутился Рон. — Я и не ругаюсь! Что ты меня вечно выставляешь каким-то ретроградом? Я просто удивлен! Но все равно, как такое может быть? Тебе же нравилась Чжоу, и Джинни! Ты же от нее с ума сходил, помнишь?

Гарри пожал плечами:

— Да, помню. Но это было давно.

— Да ладно! Может, тебе нравятся девочки, похожие на мальчиков? Мужеподобные девицы, без сисек?

Гарри невольно хмыкнул:

— Зато с членом и яйцами.

Гермиона зарделась. Рон покачал головой, не в силах подобрать слова. Потом принялся ходить по комнате, глубоко засунув руки в карманы джинсов.

— И с этим человеком я жил шесть лет в одной спальне… — наконец проговорил Рон и усмехнулся. Гарри понял, что буря прошла стороной:

— Да, а помнишь, когда мы мылись в душе после тренировки…

— Уволь! Надеюсь, я не в твоем вкусе? А то я однолюб. Не хочу разбить тебе сердце, — друг взглянул на жену. — Посмотри только, как же это может не нравиться? — проговорил, проводя рукой в воздухе, обрисовывая ее силуэт.

— Вы, ребята, не в моем вкусе, без обид, — успокоил друга Гарри. — Вернемся к Снейпу. Как вы думаете, он действительно что-то знает, или это просто подозрения?

— Не знаю, — задумчиво пробормотала Гермиона, снова пробегая взглядом статью. — В одном я уверена — Кафф и Уолли не перестанут писать подобную чушь, пока настоящий виновник не будет найден. Но у меня есть ощущение, что кто-то использует ситуацию в своих интересах.

— Похоже на то.

— Может быть, дело в переписке с Кингсли? Кому-то не нравится, что ты даешь ему советы? — предположила Гермиона.

— Я тоже об этом подумал. Пока на свободе такие маги, как Эйвери и его шайка, ожидать можно чего угодно. Кто знает, может это сам Эйвери совершил убийство. Оно в его стиле — безобразное и жестокое. Ведь их цель — возродить группу Упивающихся смертью, восстановить старый порядок, запугать террором и магглов и, конечно, волшебников. Я уже говорил вам — Эйвери недаром останавливается в местах, связанных с убийствами, с безумием и страданиями. Он готовит что-то. И я ему в этом мешаю.

— Звучит убедительно, — согласился Рон и сел рядом с Гермионой, отпихнув Живоглота, который в отместку цапнул хозяина за палец.

— Как ты думаешь, связаны нападение на Уолли и убийство Мартинса или нет? — спросила Гермиона.

— Да. Общий подчерк — использовано старое, мало кому известное темное заклинание, исключительное по жестокости, — рассуждал Гарри. — И Уолли и Мартинс насолили мне. Я не могу доказать, что когда Уолли отправили посылку, я был в другом месте. Еще я знал Ромильду Вейн, и мог подделать ее подпись.

— А где ты был? — поинтересовался Рон. Гарри, прямо гладя другу в глаза, ответил:

— Искал свидетелей по Эйвери в немагическом Лондоне. Так вот, с Мартинсом все тоже очень подозрительно. Я появился у него первым, и был один, никто меня не видел. Так что я вполне мог воспользоваться палочкой Мартинса, чтобы проклясть его, а потом вызвать авроров и сделать вид, что только вошел. Никто бы не узнал, как все было в действительности.

— Все сходится, — пробормотала Гермиона.

— Да, — Рон потянулся. — Но если бы мы еще и пообедали, то нам бы лучше думалось…

Гермиона хмыкнула, но поднялась с дивана.

— Сейчас, — бросила она, скрываясь за дверью гостиной.


Они еще долго разговаривали, но ничего конкретного так и не решили, и Гарри вернулся домой поздно ночью, злой и уставший. Он чувствовал себя так, словно перенесся назад во времени, когда на пятом курсе стал вдруг изгоем на своем собственном факультете. Гарри быстро разделся, и кое-как поужинав под причитания Кричера, отправился в постель. Лежа под одеялом, он повторял про себя: «Уолли, Мартинс, Уолли, Мартинс». И не мог найти ответа. Камин погас, стало холодно, и свернувшись под тонким одеялом, Гарри вспомнил квартиру на Эдвард роуд, вонючий суп из шампиньонов, Малфоя в шелковом халате. «Интересно, что он думает о статьях? Волнуется обо мне, наверное», — решил Гарри, и эта мысль словно согрела воздух вокруг него, осветила комнату. Где-то далеко, за несколько километров отсюда была квартира, и был в ней человек, думавший о нем. Гарри заснул, представляя себе Малфоя, уютно устроившегося на диване в теплой гостиной на Эдвард роуд.

Искра надежды, вспыхнувшая в его сердце вчера ночью, утром погасла, стоило Гарри открыть новый номер Пророка. На первой полосе — его лицо, над ним — заголовок: «Новые шокирующие подробности. Как Гарри Поттер расправляется с недоброжелателями». Гарри отодвинул газету, и взял другую, под названием «Поговорим». Здесь тоже на первой странице красовалась его колдография: «Герой или монстр? Сексуальные извращения Гарри Поттера». Гарри швырнул «Поговорим» через комнату. Она упала на диван и с шелестом раскрылась.

Аппетит пропал. Кричер тщетно пытался уговорить его доесть тосты, но Гарри все же отодвинул тарелку и поднялся из-за стола.

Ситуация в Аврорате не успокоила, а напротив только сильнее разозлила его. Не спасала привычка к недобрым взглядам в спину, шепоту и пересудам за глаза. Его задело, что почти каждый в Аврорате считал своим долгом поглазеть на него и обсудить статьи с другими. В лифте мужчины отодвигались, думая, что Гарри не замечает, а иногда, и не заботясь о том, чтобы скрыть отвращение. Некоторые, среди них Долиш, даже не поздоровались в ответ на его приветствие. Только мистер Уизли и мистер Диггори поддерживали его.

— Этот Мартинс — тот еще тип! — возмущался мистер Уизли.

— Да! У него в доме нет ни одной колдографии родителей — подумайте только! Ни одной! Что за неблагодарный сын!

Мрачный и злой, Гарри опустился за свой стол.

— Не падай духом, дружище, — шепнул ему Рон, выглядывая из-за перегородки. — Тебе не привыкать.

Гарри кивнул.

— Мне плевать, — процедил он сквозь зубы. — Пусть болтают…

Он изо всех сил пытался думать только о деле, понять, кто мог совершить эти преступления. Снова допросил миссис Крессвел, поговорил с МакМилланом. Ни первая, ни второй очевидно не имели никакого отношения к делу Мартинса. Единственным подозреваемым теперь казался Эйвери, хотя прямых доказательств не было. Как назло, к вечеру разболелась голова. А ночью Гарри снова вспоминал Малфоя.

Спустя девять дней Гарри решил написать ему. Набросав пару строк, он отправил письмо с совой, принадлежавшей общественной почте.

Гарри надеялся, что письмо немного успокоит Малфоя, читавшего Пророк. Хотя сейчас он бы только обрадовался, если бы Снейп перестал бы приносить Драко новые номера. Гарри часто прокручивал в голове последний разговор с профессором. Снейп подловил его в столовой Министерства и, обозвав кретином, велел пока не писать и не появляться «сам знаешь где», и еще: «Будьте внимательней, Поттер! У вас появился враг. Не шатайтесь по квартирам бывших любовников в одиночестве».

И это было правдой. Гарри понимал, что нужно срочно найти убийцу, тогда статьи прекратятся. Он подал заявку на перевод дела Мартинса в его производство, но Робартс пока молчал. Шли дни. Август подходил к концу. Статьи в газетах не прекращались, наоборот скандал набирал обороты, отчуждение росло. Несмотря на это Гарри сосредоточился на делах, инициировав экспертизу наложенных заклятий, в который раз допросив потерпевшего. Приходя на работу, Гарри каждый раз вздрагивал, услышав голос Главного аврора. Он надеялся, что тот вызовет его и все-таки передаст ему дело Мартинса. Но все разрешилось иначе.

Четвертого сентября (Гарри запомнил этот день) он получил указание передать дело Уолли и дело Бумажного человека Саважу. Приказ об этом пришел в виде сиреневого самолетика. Гарри не верил своим глазам. Схватив пергамент, он уже хотел пойти к Робартсу разобраться, но тут же прямо перед ним свалился новый самолетик. На нем мелким почерком написали: «Сегодня в десять будь дома, я зайду. Саваж». Гарри сглотнул. Это могло значить только одно — аврор собирается рассказать ему нечто, не предназначенное для глаз и ушей других авроров. Гарри выглянул из-за перегородки. Саваж как ни в чем не бывало диктовал отчет прыткопишущему перу.

Ровно в десять Саваж постучал в дверь дома на Гриммаулд. Гарри тут же открыл.

— Что случилось? — выпалил он, едва аврор снял плащ.

— Привет, Гарри, — поздоровался Саваж со вздохом. — Не мог поговорить с тобой в Аврорате. По закону я не имею право рассказать то, что собираюсь.

Он бросил на Гарри странный взгляд, и Гарри стало не по себе:

— Проходи. Выпить хочешь?

Саваж кивнул:

— Не откажусь. И тебе не повредит.

Он прошел за Гарри в гостиную, освещенную светом свечей, и опустился в кресло:

— Я ненадолго. Дома ждут.

— Понимаю, — кивнул Гарри. Тут у дивана появился Кричер с подносом в руках. Гарри протянул бокал Саважу, другой взял себе.

— Гарри, — сделав глоток, начал аврор. — Я сам попросил передать твои дела мне.

— Ты? — Гарри удивленно поднял брови.

— Я. Слушай внимательно. Работая над делом Мартинса, я нашел много интересного. Собрал у себя дела проклятого лифта, поющей помощницы архивариуса, буфетчицы Кетрол. Во всех случаях потерпевшие показали, что в чем-то провинились перед тобой, и тут же попали в переделку. Плюс дело Бумажного человека и Уолли. Гарри, кто-то всерьез решил тебя подставить. Если только ты, конечно, не страдаешь раздвоением личности и манией мести.

Гарри покачал головой:

— Не думаю.

— Если ты можешь доказать, что не совершал эти убийства, скажи мне об этом сейчас…

— Не могу. У меня нет алиби на Уолли и Мартинса. Остальное уже не помню, — ответил он спокойно. Саваж хмуро посмотрел в свой бокал.

— Если не будет новых доказательств, я должен буду привлечь тебя в качестве подозреваемого, — наконец, выдавил он, вскидывая голову и глядя Гарри в глаза.

Глава 13. Лондон Ай

Глава 13. Лондон Ай

Словно во сне Гарри слышал слова Робартса: «Мне очень жаль, но обстоятельства таковы… Ты еще можешь работать над делом Эйвери». Все еще. С того дня прошел почти месяц. Становилось все хуже. В Министерстве с подачи некой инициативной группы собирались пикеты. Люди требовали отстранить его от работы, посадить в Азкабан. Стоило Гарри закрыть глаза, и из мрака прямо на него выплывали его собственные лица, хмурые, кричащие, перекошенные, и под ними горели огромные буквы заголовков: «Маньяк или жертва?», «Наши дети в опасности!», «Поттер погорел на работе», «Поттер правду знать не хочет, всех свидетелей замочит». Потом он видел лицо Робартса, лица коллег по работе. Заголовки кричали: «Министерство покрывает убийцу!», «Робартс допустил роковую ошибку». Будто кто-то нашептывал ему слова из статьи: «В чем выгода Министерству магии покрывать маньяка? Может быть, дело в том, что сам министр — друг Поттера? А рука руку моет? Эти вопросы подводят нас к главному — а состоятелен ли новый режим? Ответ, к сожалению, не утешителен. Министр и его ставленники делают все, чтобы пропихнуть своих людей повсюду и защищать их, чтобы те не сделали. И Поттер — только звено в длинной цепи…»

Под лобной костью словно набили вату, голова грозила разболеться. «А что, если я совершил эти преступления?» — в который раз подумал Гарри. — «Может, я сошел с ума?» Некстати вспомнились поменявшие команду плакаты на стенах в закутке Уильямсона — Гарри всегда ненавидел Портри, чемпионов национальной лиги. Вспомнились и погибшие цветы аврора Мерилин. Они раздражали Гарри. Он сто раз просил убрать расставленные повсюду горшки. А что, если он устал просить и уничтожил их, а потом забыл? Пронизывающий холод растекался под кожей. «Нет», — снова остановил себя Гарри. — «Я отлично помню, что делал. И у меня есть алиби для самого себя. Когда Уолли отправили посылку, я был с Малфоем». Гарри вздохнул. Он переживал такое раньше, три года назад, когда считал себя одержимым Волдемортом. Но все оказалось куда проще. Он и теперь не одержим. Он и теперь не совершал ни одного из преступлений. Просто кто-то пытается подставить его. Внезапная мысль прервала размышления: «Но цветы и команды — он сам мечтал избавиться от них. Вонючая герань, от запаха которой раскалывается голова, сиреневые всполохи на плакатах Уильямсона, чертовы Портри, вечные лидеры сезона. Может, некто старается сделать мне приятное таким извращенным способом?» Гарри ухмыльнулся. Это уж слишком! Но тонкий голосок внутри не унимался: «Тот парень в лифте вечно раздражал тебя, и девица из архива. И ты никогда не считал нужным скрыть отношение к ним, ругался и жаловался на каждом шагу. Может, некто решил сделать тебе приятное?» Какое-то смутное воспоминание пыталось прорваться через заслон тревожных мыслей. Что-то он видел в архиве, когда искал дело Малфоя. Что-то важное. Перед ним, как в магловском фильме, возникла картинка — вот он идет между стеллажами, читает названия дел. «Дело о вывернутом наизнанку мистере Хокинсе» — точно! Если б он только мог узнать у архивариуса, кто брал эту папку…

— Поттер! — Гарри открыл глаза. Голос Саважа вырвал его из очередного кошмара, в которые он теперь погружался даже наяву. Гарри повернулся. Он знал, что рано или поздно это случится. Почему бы не сегодня? Аврор подошел к его столу и остановился. Гарри видел, что Саважу трудно произнести то, что ему приказали. — Поттер, к Робартсу.

Гарри поднялся, аккуратно положив на пергамент ненужное больше перо.

— Не переживай, Саваж, — ухмыльнулся он. — Это ненадолго.

С тяжелым вздохом Саваж кивнул. Затем развернулся, и они вместе направились в кабинет Главного аврора. Как только дверь перед Гарри распахнулась, он понял — интуиция его не обманула. В просторной комнате, обставленной тяжелой массивной мебелью, кроме хозяина находились еще три человека — министр магии, Кингсли Шаклболт, и молодые авроры — Уотерби и Прат.

— Саваж, закройте дверь, — проговорил Робартс и громко кашлянул, не глядя на Гарри. За его спиной прозвучало — «Колопортус» — и дверь с громким чавканьем запечаталась. Гарри перевел взгляд на Кингсли. Тот едва заметно кивнул. Гарри снова взглянул на начальника. Тот наконец повернулся и теперь смотрел прямо ему в глаза.

— Мистер Поттер, — заговорил Робартс, — против вас выдвинуты обвинения в совершении нескольких преступлений. — Он снова прокашлялся, потом продолжил:

— В связи с этим я выношу постановление о том, что с сегодняшнего дня вы отстраняетесь от дел и заключаетесь под домашний арест по адресу: Гриммаулд плейс, двенадцать. Прошу вас сдать палочку и форму аврора. Уотерби и Прат сопроводят вас по месту заключения.

Гарри подошел к столу Робартса, положил палочку поверх бумаг, затем снял через голову алую аврорскую мантию и бросил ее рядом с палочкой. Он не собирался давать им повод применить силу. Кингсли не произнес ни слова.

— Хорошо, — Робартс смотрел на свой стол так, словно на столешнице написаны нужные слова. — Уотерби, Прат! Выполняйте.

Оба аврора уставились на Гарри с опасением.

— Я не окажу сопротивления, не волнуйтесь, — ухмыльнулся он, подставляя руки. Прат быстро проговорил связывающее заклятье. Запястья стянули невидимые веревки. Не дожидаясь приказа, Гарри развернулся к двери. Саваж мрачно пробормотал: «Алохомора». Первым из кабинета вышел Уотерби, затем Гарри, после него — Прат. Оба аврора держали палочки наготове, словно правда думали, что он попытается сбежать. Они направились через Аврорат к выходу, но почти у двери Рон преградил им путь.

— Это еще что за дела? — рявкнул он, переводя взгляд с одного конвоира на другого. — Куда это вы его ведете?

— Рон, все нормально. Меня ведут домой, потом все объясню.

— Как это нормально? А ну отвечай, ты! — Рон наставил палочку на Прата, а тот моментально направил на него свою.

— Еще слово, Уизли, и мы будем расценивать это, как нападение на конвой и попытку устроить побег арестованному! — отчеканил Уотерби.

— Арестованному? Это кто тут арестованный?! — прокричал Рон, но не успел он закончить последнее слово, как Прат взмахнул палочкой. Рон едва успел отбить заклятье, но в этот момент Уотерби ударил его сбоку, и друг отлетел в соседний закуток и свалился за стол Мерилин.

— Так то, — бросил Уотерби, однако Гарри показалось, что аврор и сам не в восторге от происходящего. — Ладно, пошли.

— Мы вытащим тебя! Не волнуйся! Они еще пожалеют! — неслись ему в спину слова Рона. Но Гарри не отвечал. Авроры вывели его в коридор, погруженный сегодня в алый сумрак, затем направились к лифтам. Прат и Уотерби не решались смотреть на Гарри. А он беззастенчиво разглядывал их. Внутри все горело от гнева. Но устроить скандал сейчас значило бы подписаться в собственной невменяемости.

Наконец механический голос объявил: «Атриум». Уотерби отодвинул решетку и вышел первым. За ним снова Гарри, сзади — Прат. Палочка устремлена в спину подконвойному. Гарри невольно зажмурился — Атриум заливал яркий солнечный свет. За несколько минут в лифте магически сделанная погода поменялась. Он проследовал за Уотерби к каминам. Когда они проходили через зал, поглазеть высыпали почти все служащие Министерства. Они шептались, переглядывались, уступая дорогу. «Я так и знала», — услышал Гарри громкое шипение одной волшебницы. В толпе он заметил и знакомые лица — Сьюзан Боунс, Перси, Амос Диггори и Гермиона. Только подруга, в отличие от Рона, молча провожала его взглядом. Гарри едва заметно кивнул ей, и она прикрыла глаза, давая понять, что видела. Когда они шли мимо статуи феникса, заменившей установленный при Волдеморте скульптурный комплекс, Гарри заметил плотную группу людей, устроившуюся у лап золотой птицы. Они расположились обособленно от толпы служащих, и заметив процессию, все как один поднялись на ноги.

— Поттера — в Азкабан! — закричал один из них — бородатый волшебник. Все остальные согласно зашумели. Переведя взгляд с его лица на плакат, Гарри прочитал: «Поттер — преступник и извращенец! Его дом — камера Азкабана!» Дальше еще двое волшебников держали второй плакат: «Для Поттера — вернуть поцелуй дементора». Отвернувшись, Гарри уставился в спину Уотерби. А им вслед по-прежнему неслись крики: «Поттер — маньяк!», «Его надо запереть, он опасен!». Гарри испытал облегчение, когда Прат за спиной скомандовал: «Пятый камин». И они все вместе шагнули в зеленое пламя.

Как только Гарри и два его стражника оказались в гостиной дома Блеков, Уотерби снял связывающее заклятие:

— На ваш дом наложены антиаппарационные чары, с этой секунды камины закрыты для перемещений по сети летучего пороха. Ни один предмет в этом доме невозможно сделать порталом. У вашего дома ежедневно будет дежурить сотрудник Аврората.

Он замолчал, и, видя, что Гарри не отвечает, неловко кивнул:

— До свидания.

— До свидания, сладкий! — Гарри послал аврору воздушный поцелуй.

Уотерби попятился, Прат тоже сделал шаг к выходу. Как только дверь за ними захлопнулась, Гарри опустился в кресло. Сил не было. Голова болела так, словно собиралась взорваться.

— Хозяин Гарри, что случилось? — прохрипел Кричер, появляясь рядом с креслом.

— Все хорошо, — потирая лоб, пробормотал Гарри. — Принеси мне чаю, пожалуйста. И зелье от головной боли.

Кричер взволнованно тряхнул ушами, но ничего не сказал и с громким хлопком исчез исполнять поручение.

Гарри прижал пальцы к глазам. Веки горели, в горле саднило и хотелось выпить. Вдруг Кричер появился рядом, но без зелья и без чая:

— Министр магии мистер Кингсли, хозяин Поттер. Хочет увидеть хозяина…

Гарри вскинул голову:

— Кингсли?

— Пригласить его? — сварливо уточнил эльф.

— Да, да, конечно.

Кричер снова исчез, и в гостиную вошел, широко шагая, сам министр.

— Гарри, ты как? — тут же поинтересовался Кингсли, хмурясь.

— А вы как думаете? — через силу хмыкнул Гарри.

окончание в комментах

запись создана: 18.02.2011 в 12:52

@темы: слэш, ГП/ДМ, Harry Potter, Поттер, творчество, R - NC-17, макси, Малфой

---

Капсы к нам приходят...

Ну, пожалуй еще немного капсов с бэкстейджа. Моменты со страусом и знакомыми мальчиками редки, оттого вылавливается все. и почему страус вечно в тени прячется?

Эйджи: Ребята, а кто у нас сегодня так громко пел в гримерке, всем мешая?

Вольная интерпритация закулисной болтовни

Все хором: Он!


Эйджи: Ты?!
Тути? Не-не-не! Как ты мог подумать?


Эйджи: Ребят, может и правда не он?
Тути ухмыляется, зная, что это и правда он


ну, а с вами я еще разберусь…


и с тобой в частности...





Эйки: но как же, как же – я точно слышал (заводит дурным голосом) Ой, цвееее…
Тути (не выдержав, присоединяясь): ...цвееее…


Хором: -тёёёёёт… они тут очень забавно синхронно подняли руки, и если б не отвратительное качество видео - я бы сделала побольше капсов


Калииииииии....нааааааа ….


В поооо-….


-лееее...


у рууу…


Тути понимает, что нашелся достойный конкурент и замолкает на полуслове,
что не мешает Эйки довести дело до конца
Эйки: -чьяаааааааааа!





Эйки: Вот, твоя ж песня!
Тути: ну ладно, спалился


Пчелка Майя напоследок

@темы: Eiki, Eiji, капсы, Tuti, Eikishhhhh

---

Занимательное страусоведение - капсы

Для Ру, в честь Дня Рождения, ну и для всех любителей страусов

страус и маркер

Народная забава – подпиши футбоку молодежи. Младшеньких надо баловать, так что страус со всей серьезностью ставит на футболочке свой автограф… ухватившись за плечо своим фирменным захватом… а в это время негодяй Тути, подзуживает его на какую-то гадость...


Которую Эйки и делает, причем с таким же серьезно-сосредоточенным лицом
Т: Эйки…а маркер перманентный…
Э: тогда точка должна быть идеальной!


Т: Ха-ха-ха! Он это сделал!
Э (задумчиво): достаточно ли она идеальна?
Лицо Такаши изображает его истинное отношение к вытворяемому…


Под развеселый гогот Тути Эйки продолжает оценивать расположение точки по фен-шую "кажется надо было ставить выше... так не видно из-за футболки"


Такаши взяв себя в руки выдавливает улыбку, наверное мысленно благодяря всех богов, что никому не пришло в голову разрисовывать его шею,Тути продолжает хохотать, а Эйки кажется только сейчас понимает что он сделал и еще не вполне определился со своим отношением к этому...


Улыбаемся…и машем


Мальчик: А ну отдай маркер! Ща я тебе…


Э: Ха-ха! вы только посмотрите - он мне угрожает!


Цап за футболочку - а ну стояяять, мы еще не все показали!


Тути демонстрирует свой выбор места для подписи


Эйки отчего-то не доверяет тому, как показывает Тути и показывает сам


Ну и крупный план, для желающих


Да, да - это я там подписался

@темы: Eiki, капсы, Tuti, Eikishhhhh

---

Госы!!!

Ура!!! Сегодня я сдала последний гос, остался диплом, и я - филолог!!! Боже, как же это было тяжело - учиться, получать второе образование, работать, и еще не забывать общаться с ребенком. Но я это сделала.

@темы: праменя, праздник к нам приходит

---

WK "Единожды солгав..."

Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен

Глава 11. Кто тебе поверит?

Глава 11. Кто тебе поверит?


Молодой, кровь кипит, тело смелое -
Это всё так скоро надоело ей
Боль любви твоей...

Знаешь ли ты, о чём молчит она
О чём её мечты?
Знаешь ли ты, что говорит она
Когда не рядом ты
(Рядом с кем-то другим...)?

Знаешь ли ты, когда уйдет она
Куда она идёт, слушая шаги?
Знаешь ли ты, имеешь ли ты власть,
Чтоб удержать её?

(Лепс/Пьеха «Она не твоя»)



В редкие минуты просветления, когда одна доза анестетика шла на убыль, а другую еще только собирались колоть, Шульдих осознавал, что он под действием лекарства, и даже пытался открыть глаза и сосредоточить на чем-то взгляд. Но предметы уплывали и кружились, не позволяя поймать их даже на мгновенье, а затем снова приходили какие-то люди, и все таяло в бесконечном забытьи.

Время потеряло значение, Шульдих не мог читать мысли, а лишь витал в отголосках ощущений приходивших к нему людей. И, как правило, чувствовал только равнодушие, отвращение, озабоченность, но чем — сказать было нельзя, да он и не хотел. И вдруг в какой-то момент все переменилось.

Теперь, временами выныривая из тумана, Шульдих понимал, что вокруг него происходит что-то хорошее. Чужие эмоции, сильные, положительные, становились все ярче, все яснее. Очень скоро Шульдих осознал, что забытье рассеивается, и он может вычислить, кто находится рядом. Сначала он узнал Рана. Ну конечно, Абиссинец провел с ним последние месяцы, он и должен быть рядом. Потом узнал Наги, Фарфарелло, и …

Впервые уловив эту силу, Шульдих решил, что все еще бредит, и постарался переключиться на других. Но раз за разом этот человек приходил к нему, и Шульдих, не веря себе, вынужден был признать, что чувствует Кроуфорда. Наконец снотворное пополам с болеутоляющим колоть перестали, остатки его постепенно выводились из организма, и Шульдих скоро окончательно пришел в себя. Он открыл глаза, не зная, что увидит вокруг, но ничего ужасного не случилось. Шульдих лежал в светлой, большой комнате, вовсе не похожей на лабораторию, на мягкой, широкой кровати. Через окно, закрытое прозрачными жалюзи, пространство заполнял приглушенный матовый свет. С облегчением вздохнув, Шульдих улыбнулся. Он еще немного подремал, и проснулся от того, что дверь в комнату с легким стуком закрылась. Шульдих быстро открыл глаза и уставился на человека, остановившегося рядом с кроватью. Перед ним стоял Кроуфорд. Не раздумывая, иллюзия это или реальность, телепат попытался сесть, но от слабости тело не слушалось, и беспомощно осев на подушки, он застонал.

— Кроуфорд!

Не пытаясь больше подняться, Шульдих неверяще смотрел на Оракула, силясь понять, как он оказался тут, когда его тело должно было уже истлеть под обломками Дворца Преисподней.

— Рад, что ты пришел в себя, — ответил Оракул. Его голос, лицо, и главное — сила, волны которой чувствовал телепат, не могли обмануть — это действительно был он. Неконтролируемая радость обрушилась на Шульдиха, горло перехватило, и он застыл с открытым ртом, силясь вспомнить какие-нибудь слова. Кроуфорд, похудевший, странно подстриженный, но по-прежнему высокомерный и такой красивый, стоял перед ним.

— Я предвидел, что ты удивишься, — Кроуфорд сел на край кровати, и Шульдих перевел взгляд на его руку, когда он отодвинул одеяло. Рука, большая, смуглая, лежала на белой ткани, и телепату так захотелось прикоснуться с ней, чтобы усилить контакт, и еще раз убедиться. Он коснулся пальцами пальцев Оракула, и все сразу встало на свои места. Сомнений не осталось. А вместе с сомнениями вдруг ушла и радость. Кроуфорд солгал, бросил одного в самый тяжелый момент. Шульдих отдернул руку и отодвинулся.

— Удивлюсь? — он ухмыльнулся, пристально вглядываясь в Оракула, жалея, что взглядом нельзя вскрыть черепную коробку. — Да, Кроуфорд, я удивлен. Не каждый день видишь оживших покойников…

Кроуфорд поднял брови.

— Злишься…

— Нет, — ухмылка Шульдиха стала чуть шире, — зачем? Просто устал… — он закрыл глаза, не желая видеть вновь обретенного босса.

— Мне уйти?

— Да, сделай одолжение… — ехидно пробормотал Шульдих. У него не было сил заорать, но если бы были — он бы заорал — «Предатель!» Кроуфорд не стал дожидаться продолжения. Встал и вышел, прикрыв за собой дверь.

Шульдих посмотрел ему вслед, а обида внутри все росла и крепла. Значит, Кроуфорд разыграл какую-то свою штуку, всех использовал, и главное что его, Шульдиха, тоже. Задействовал в спектакле без его ведома, внушил, что умер, а сам все это время был жив. Знал ли он, как Шульдих страдал? Предвидел ли, что телепат будет умирать, и будет близок к тому, чтобы от отчаяния пустить себе пулю в лоб? Шульдих боялся, что ответы на все эти вопросы его не обрадуют.


Пока Шульдих лежал без сознания, Ран заходил к нему, и сидел рядом на стуле. Он не прикасался к телепату, ему казалось, что теперь он не имеет на того никакого права, и именно Шульдих должен будет выбрать.

Ран старался не встречаться с Оракулом, и тот не горел желанием коротать в его обществе вечера, потому два дня, что они провели в апартаментах, они почти не пересекались. За это время Ран лишь раз уехал из дома, а вернувшись, узнал, что телепат пришел в себя.

Взволнованный новостью, Ран приготовил ему чай и пошел узнать, как Шульдих себя чувствует.

Телепат полулежал на подушках, худой и бледный, и, увидев его, криво улыбнулся.

— Абиссинец, а я-то гадаю, не бросил ли ты меня часом…

Не ответив, Ран поставил поднос с чаем Шульдиху на колени.

— Надо выпить… — проговорил он, решившись, наконец, взглянуть на телепата. Несмотря на все, тот казался Рану удивительно красивым, и он с отчаянной жадностью всматривался в бледное лицо, будто пытался наглядеться впрок.

— Что ты так смотришь? Вот начну читать мысли… — шутливо пригрозил Шульдих. Ран не улыбнулся.

— Пей, — повторил он, собираясь подняться, но Шульдих схватил его за руку.

— Ты чего, Абиссинец? Разве не рад, что я в порядке?

— Рад, — ответил Ран. Исподволь он готовился к этой встрече, к мысли, что придя в себя, Шульдих, возможно, оставит его, но узнав, что тот очнулся, тут же забыл всё, что внушал себе последние два дня. И вот, войдя в комнату, он снова ощутил, как страх возвращается.

— Что будем делать, когда я поправлюсь? Хочешь, останемся тут? — спросил Шульдих, и Ран с болью почувствовал нарочитую веселость в его тоне.

— Если ты останешься со мной, — медленно произнес Ран, — то нам лучше будет уехать в другую страну.

— Если? — Шульдих поднял брови, его улыбка стала похожа на болезненную гримасу. — А что, есть другие варианты?

Ран все также смотрел на него, страстно желая обмануть себя, убедить, что никаких иных вариантов нет. В последние дни Ран много думал о событиях, в которые они с Шульдихом оказались втянутыми, и осознал, что все время со дня, как Шульдих появился на Риверкрест, только делал вид, что пытается докопаться до правды. На самом деле Ран интуитивно знал, что истины следует опасаться. Потому, вместо того, чтобы всерьез искать тех, кто их преследует, он сделал все, чтобы потянуть время и еще хоть ненадолго продлить момент счастья. И теперь врожденная честность вновь требовала признать очевидное — еще как минимум один вариант есть. Вместо того чтобы рассуждать на тему — куда они могут уехать, следовало бы уйти сейчас.

Но все внутри него противилось столь очевидному решению. Вопреки всему, Ран вдруг сказал себе: нет, я должен остаться.

— Не знаю, — ответил он.

— Уже лучше… — Шульдих снова ухмылялся, и болезненное выражение исчезло. — Уедем подальше, будем промышлять каким-нибудь черным бизнесом….

Ран промолчал.

Еще немного посидев с телепатом, он обещал зайти позже, принести супа, и ушел к себе. Готовила и убирала для них нанятая Мамору женщина, и делать Рану было нечего. Он думал позвонить Ае, но, в итоге, не решился потревожить ее. Сидя в одиночестве, он пытался отключить сознание, успокоиться и отыскать уверенность.



* * *



Я знал, что до того момента, как Шульдих сможет уверенно встать на ноги у меня есть несколько дней.

Смысла оставаться в Японии я не видел. Несмотря на превосходную демографическую ситуацию этой нации, паранормы тут появлялись достаточно редко. Конечно, всегда существовали исключения, вроде Наги, одного из сильнейших носителей психокинетического дара. Но на то они и исключения, на их фоне основная масса выглядела еще более серой. Да и как ни билось правительство вот уже более ста лет, а коренное население так и не прониклось доверием к иностранцам. Будь Шульдих или я людьми, хоть трижды располагающими к себе, это еще один жирный минус, чтобы привязывать мой новый проект к этой части света.

В общем, начинать работу с таким скудным материалом не хотелось. Европа же, в силу своего географического расположения была в этом плане выигрышнее. Каким бы застойным, закостенелым не выглядел Старый свет, а усиливающийся год от года приток крови из восточной Европы и обоих Азий рождал благодатную почву для появления людей с самыми необычными, порой даже уникальными особенностями. Иногда эта взрывоопасная смесь давала столь потрясающие «образцы породы», которые академикам Розенкройц с их пробирками даже бы в страшных снах не приснились. Нужно было всего лишь вовремя обнаружить их и создать для развития благодатную почву. Именно этим я и собирался заняться.

В первые же сутки после освобождения телепата, я оккупировал кабинет и, кажется, даже спал в обнимку с телефоном. Точнее дремал в кресле, все равно бы толком поспать не удалось, учитывая существенную разницу по времени с Европой. Мой адвокат в Брюсселе не преминул указать мне в котором часу я вынудил его вылезти из уютной постели. Хвала небесам за прекрасные японские коммуникации, проблемы со связью вряд ли добавили бы мне хорошего настроения. Я и так загонял всех, начиная с самого себя. Итогом нескольких часов совместного плодотворного труда меня и одной известной адвокатской конторы стали почти готовые тезисы к проекту устава Академия развития паранормальных способностей — АРПС. Обязательно имени благородного Меня. И чтобы каменные статуи на каждом этаже и ученики, марширующие строем по коридорам, отдавали статуям честь и хором благодарили за безоблачное существование. На этом месте фантазии обычно я вставал и, посмеиваясь про себя, отправлялся на кухню за крепким кофе.

В последнее время у меня нередко случались подобные приступы самоиронии или даже сарказма, впрочем, они развлекали меня лучше всего, помогая не задумываться над тем, что происходило в мое намеренное отсутствие в спальне на верхнем этаже. Вот еще бы поставить туда видеокамеру и сходство с происходившим пару месяцев назад на Риверкрест было бы почти абсолютным.

После ранений Шульдих всегда оправлялся довольно быстро. Если бы у меня было желание и возможность, я бы обязательно обратил на этот факт внимание. Хотя надо полагать, что в Розенкройц столь незаурядная регенерация тканей, нервных и мозговых клеток не осталась незамеченной. Неудивительно, что институт не пожелал добровольно расстаться со столь ценным имуществом. Если бы не я… Кто знает какое будущее ждало бы Шульдиха. Впрочем, может быть все было бы не настолько печально.

Вряд ли. Даже если бы он остался жив, то стал бы совсем другим. Не был бы уже тем прежним, беззаботным Шульдихом, никогда не оглядывающимся, ищущим и получающим удовольствие от жизни. У меня никак не получалось радоваться, за себя, по крайней мере. Но я был рад за Шульдиха. Он поправится, во всяком случае, физически. К нему всегда очень подходила поговорка «как с гуся вода».

Дела с его душевным равновесием обстояли не в пример хуже. Впервые, он был готов не подчиниться мне и продемонстрировал это столь наглядно, что на некоторое время я решил отступиться и предоставил Фудзимие всю заботу о больном.

Стараясь как можно реже попадаться на глаза им обоим, я тем не менее, продолжал готовить базу для нас, Заняв себя делами, я не позволял себе усомнится в том, что это «мы» по прежнему существует. И мой дар тут был совершенно не при чем. Все это я уже предвидел раньше. До того.

После разговора с Шульдихом, я запланировал и провел еще две продолжительные телеконференции. Первую — с одним из членов правительства Бельгии. Эмпат средней силы, и, как следствие, отличный политик, он согласился стать гарантом успешного будущего Академии. Конечно, для подписания документов придется прибыть к нему лично, но эта встреча станет просто подтверждением нашей с ним договоренности.

Заручившись такого рода поддержкой, я вздохнул спокойнее. Никто не собирается кричать об АРПС на каждом углу, но некоторая реклама все таки нам не помешает. Как никогда мне необходимы активы, условная известность, а определенная репутация в нужных кругах у меня уже сложилась. Смею надеяться, что не самая скверная. А моим будущим выпускникам будет нужна работа и, что немаловажно, работодатели, способные оплатить отнюдь недешевые услуги особенных людей, закончивших мою академию.

Также, мне предстояло выкупить в собственность участок, где будут отстроены основные корпуса школы, арендовать временное здание, где разместиться АРПС пока строительство не будет закончено, нанять персонал, а самое главное — отыскать будущих учеников. Именно эту задачу я и собирался доверить Шульдиху. Лучше него никто не сможет прочитать, человека, особенно ребенка. У него за плечами школа Розенкройц. Не думаю, что он так быстро позабыл этот печальный опыт. К тому же, ему будет полезно сменить вектор приложения сил. Пора нам от разрушения наконец-то перейти к созиданию.

Насчет нехватки средств я не волновался. Финансировать проект взялся анонимный благотворительный фонд, львиную долю средств в который пожертвовала Такатори Индастриз. Наверняка, найдутся и еще инвесторы. В одном я был уверен точно, мое будущее детище потихоньку наконец-то начало обрастать «плотью».

Разговор со следующим собеседником дался мне не в пример сложнее. Лица Директора Розенкройц я так и не увидел. Вместо него была какая-то мутная дымка, и все таки я пришел к выводу, что с ним лично я не знаком. Но голос его мне понравился. Он, как разумный человек, согласился на разумный обмен. Мы предоставляем собственный генетический материал, за это нас снимают с крючка. Еще я пообещал в следующие два года не работать по основному профилю. Это даже не было ложью. Я действительно больше не собирался ни на кого работать. Исключительно, только на себя самого и, может быть, еще на Шульдиха

Про АРПС я Директору упомянул вскользь. Нет смысла скрывать, он все равно узнает. Кроме того, первые несколько лет для Розенкройц мы все равно не конкуренты. Да и профили школ будут существенно различаться. Мои бывшие коллеги вот уже довольно долгое время в своей работе делали ставку на искусственников, обычные люди их интересовали гораздо меньше.

Куклы с даром, выращенные в лабораторных условиях, были практически поставлены на поток. Вот только они чаще всего становились одноразовыми исполнителями. Им не хватало какой-то устойчивости, словно насильственное смешивание лишало их чего-то важного, без чего они никак не могли стать полноценными. Обладающие же талантом от природы, люди уступали искусственникам в разнообразии граней таланта, но почти всегда отличались завидной стабильностью, и даже если и страдали социопатией, то все равно могли долгое время находится в обществе вызывая минимум подозрений. Да и банально обладали куда более здравым смыслом, чем суррогаты из пробирок. Люди больше и чаще думали о себе и, с моей точки зрения, это было более чем разумным.

Другое дело, что для воспитания людей требовалось приложить намного больше усилий. Рожденные естественным путем, по большому счету, ничем не отличались от обычных детей, но, чтобы в совершенстве развить их природный дар, к ним требовался индивидуальный подход. Начальное, среднее и высшее образование, плюс максимально полное владение собственными паранормальными способностями. И все это я собирался им дать.

Закончив с Директором, я довольно долго просидел в кабинете, размышляя обо всем этом, прежде чем лег спать. У меня оставалось еще одно незавершенное дело. Вечером следующего дня я заставил себя пойти к Шульдиху.

Он лежал в кровати, натянув одеяло до подбородка, будто опасался, показать мне себя, словно теперь у него появилось нечто, чего я не видел раньше. Он все еще оставался бледен, яркая рыжина его волос потускнела, под глазами лежали глубокие тени. Как бы он ни был слаб, лежать он уже устал.

Я опустился в кресло напротив, решив, не нарушать личное пространство телепата. Так у меня было больше уверенности, что Шульдих не посмеет сбежать, не выслушав меня до конца. Зачатками своей эмпатии я ощущал его почти враждебность. Он накрутил себя. Злость, взлелеянная им из обиды брошенного щенка, застилала его разум, делая невосприимчивым к любым, даже самым обоснованным доводам. Но я все же попытался донести до него хотя бы самые основные мотивы своих поступков.

Я начал с самого первого видения. Тогда, в Нью-Йорке, когда казалось что нас ждет самое безоблачное будущее. Мы убили Старейшин, вырвались из-под опеки Эсцет, нам ничего не угрожало. Казалось, что нас ждут десятилетия беззаботной жизни. Затем видения стали чаще, подробнее. Я записал и проанализировал каждое из них. Как бы они ни отличались друг от друга, конец был один — моя смерть. Телепат же умирал не всегда, но чаще, чем можно было надеяться на благополучный для него исход дела. Тогда-то я и начал составлять свой долгоиграющий план.

— Почему ты не рассказал мне? — у Шульдиха был тихий, охрипший голос, может быть просто от долгого молчания. Я даже не сразу понял, что он спросил. Но мне не хотелось прерываться на оправдания, поэтому я продолжил рассказывать.

Я добрался до дня своей смерти, когда выбрался из Дворца Преисподней через разбитое окно в лаборатории, оставив дознавателям вместо себя изрядную лужу собственной крови. Объяснил, почему ему лучше всего на время было оказаться под защитой Фудзимии, подальше от Японии. Он морщился, пока я по полчкам раскладывал ему проигранные сто раз в самых кровавых видениях варианты его будущей карьеры у Сайдзе Такатори или в Розенкройц. Те, которые светили ему, если бы я умер на самом деле. На фразу «я все время был рядом и не позволил бы случиться ничему незапланированному» он только вздернул бровь. Надо полагать, что ему не доставило удовольствия подтверждение, что система визуального наблюдения в их маленьком коттедже была моей. Я не стал описывать все, что я чувствовал, когда наблюдал за их постельными играми. Вопрос о таблетках я тоже не поднимал, просто сказал, что обеспечил ему необходимую поддержку, и в Далласе тоже.

— Ты специально «сбросил волну»?

Я понял, о чем он. Наша ментальная связь нарушилась и, честно признать, я был этим весьма доволен. Вероятно, именно это обстоятельство сыграло мне на руку. Иначе прятаться было бы намного сложнее. Но ничего непоправимого не произошло. Вспомнить хотя бы тот случай в Центральном парке. Я едва не попался Шульдиху, едва не позволили ему настроиться на меня вновь.

— Наверное, меня слишком сильно приложило тогда, во Дворце. Вот настройка и сбилась, — я пожал плечами. Он же телепат, это его область, ему должно быть видней. — Думаю, восстановить «волну» будет сложно, — расстроил его я.

— Зачем ты не сообщил мне, что жив? — снова спросил Шульдих и съежился под одеялом, словно замерз, хотя в комнате было довольно жарко.

Я невольно возмутился. Для кого, спрашивается, я тут только что прочитал получасовую лекцию? Для самого себя что ли?

— Шульдих, ты только что выслушал полную версию. Ты, конечно, ранен, но не настолько плох. Не заставляй меня объяснять тебе все сначала.

Он уставился в стенку над моей головой, словно на ней было написано что-то жизненно важное.

— Отдыхай, — я выбрался из кресла. — До завтра.

Он не ответил. Внезапно, я осознал, что безумно устал и очень хочу спать. И не важно, что Шульдих не отреагировал так, как я ожидал. Сейчас эта проблема меня почти не волновала. Поищу ее решение утром.



* * *



Оставшись в комнате один, Шульдих закрыл глаза. Плевать на Розенкройц, на имитацию смерти, хуже всего было то, что Кроуфорд использовал его, как бессловесную вещь, не счел нужным посветить в свои собственные планы, подложил под Абиссинца. У Шульдиха в голове не укладывалось, что Оракул не нашел ни одного варианта, при котором телепат участвовал бы в плане осознанно. Как было бы приятно сейчас уйти в чужие мысли, расслабиться, и не анализировать все то, что с ним случилось, но ничего не получалось, и вопросы неотвязно преследовали телепата. Он вспомнил ясно, как никогда раньше, их последний разговор в Америке. Они стояли рядом у огромного окна, за стеклом высились дома Пятой авеню, а дальше зеленой стеной вставал Централ-парк. Кроуфорд обнял Шульдиха и сказал, что любит. Впервые за десять лет, что они работали и жили бок о бок. И восемь лет из которых трахались. Шульдих тогда с радостью поверил ему. Сейчас телепату казалось, что Кроуфорд просто так попрощался, а может у того был еще какой-то скрытый мотив, в который Шульдиха не сочти нужным посвятить. А ведь тогда Шульдих с готовностью встретил признание. Он ждал, уже давно ждал этих слов. И сам считал, что любит Оракула. А вот любил ли его Оракул на самом деле?

Шульдих вспомнил их первую встречу в столовой Розенкройц. Кроуфорд, такой классный, в костюме, с часами и запонками, которые стоили больше, чем все имущество телепата за всю жизнь. Крутой парень. Тогда Шульдих так страстно хотел стать его подчиненным, что готов был терпеть любые муки. Он восхищался Оракулом, как будто тот специально для него спустился с небес, чтобы увести в рай.

Потом они поселились в том доме, в Берне, и у Шульдиха впервые появилось свое место под солнцем, работа и наставник, учивший его, не покладая рук. И не только убивать. Он учил Шульдиха уважать и любить его. Видно, так было нужно для дела.

И в их первый раз, на ковре в гостиной, Шульдих, конечно, и мысли не допускал, что это делалось исключительно в целях сплочения боевой группы. А Кроуфорд, наверное, знал, что личная привязанность сильнее страха. Шульдих почувствовал, что глазам становится горячо от слез. Вот еще — плакать… Он не помнил, когда плакал последний раз. Может быть, когда-то очень давно. То, что он испытывал сейчас, было сильнее физической боли. Шульдих ощущал себя так, словно все время жил в тумане, а тут туман рассеялся, и стало ясно, что все эти годы он чувствовал по указке. И скорее всего, его «любовь» к Кроуфорду — просто спланированная необходимость, благоприятно сказавшаяся на работе в коллективе. Тогда, возможно, и сцена ревности, когда Кроуфорд дал понять, что недоволен встречами Шульдиха с Абиссинцем — тоже часть плана?

«Я — тупая кукла», — подумал Шульдих, прижимая кулаки к глазам и стискивая зубы. Плакать… Что он — девчонка, плакать из-за любви? Ему уже не шестнадцать лет, когда он запирался в ванной, представляя, что повторяет с Кроуфордом боксерские приемы, и кусал подушку от ярости, когда тот отправлялся на встречи с женщинами-клиентами, а потом просыпался среди ночи от мокрых снов и подслушивал под дверью, что делает его драгоценный шеф, потому что мысли того для Шульдиха оставались закрытыми.

Но слезы, неприятные, злые слезы, все равно текли словно сами по себе. Наверное, от усталости и слабости. Как же мог Кроуфорд так жестоко обойтись с ним, с верным напарником, любовником? С этими мыслями Шульдих заснул. А проснувшись утром, понял, что все прекратилось: плакать больше не хотелось, внутри стало пусто. Шульдих выбрался из-под одеяла и сел. «Надо пойти осмотреться», — решил он уже спокойно. Поднявшись, телепат прислушался. Кажется, он мог слышать мысли Абиссинца — это радовало. Кроуфорд тоже был в квартире — Шульдих чувствовал его, но не мог слышать — тот восстановил непроницаемые щиты.

Распахнув дверь, Шульдих медленно вышел и оказался в огромной, залитой светом комнате. Добравшись до дивана, он постоял немного, потом направился дальше, к окнам. А доковыляв, прижался лбом к стеклу — внизу на расстоянии множества этажей, лежал Токио, яркий, солнечный, красно-золотистый. Как же все-таки хорошо жить — решил телепат, улыбаясь.

Глядя на город с высоты птичьего полета, он почувствовал, что голоден, вспомнил, что надо бы помыться, а то от него уже наверное разит. «Эй, Абиссинец, есть у нас что-нибудь пожевать?» — спросил он мысленно, и тот после секундной паузы, откликнулся. — «Да, принести?»

«Не надо», — ответил Шульдих, пытаясь уловить, где находится Абиссинец. «Как ты себя чувствуешь?», — спросил тот, когда Шульдих уже вычислил его и аккуратно, по стенке пошел к его комнате.

— Лучше, чем ты думаешь, — распахнув дверь, Шульдих остановился на пороге, держась за косяк. — На мне все, как на собаке!


Быстро поднявшись, Ран поспешил к Шульдиху.

— Давай помогу, — предложил он, взяв телепата за локоть.

— Ну, помоги, — ухмыльнулся тот, стиснув плечо Рана.

Поддерживая Шульдиха, Ран усадил его на подушку. Прислонившись спиной к стене, телепат вздохнул и принялся расспрашивать, как они одолели всю эту толпу врагов, а Ран сухо отвечал, любуясь тем, как свет играет в ярких волосах телепата, как ложится отблесками на гладкую матовую кожу, дрожит на ресницах и каплями синевы тает в глазах.

— Ты снова за свое, — покачал головой Шульдих. — Черт бы тебя побрал с твоими романтическими мыслями.

— Шульдих, через неделю ты сможешь уехать, — вместо ответа, сообщил Ран.

— Через неделю? — Шульдих выпрямился.

— Да. Так сказал врач.

— Неплохо… Но я уже сейчас чувствую себя хорошо.

— Нет. Еще не достаточно хорошо… — Рану вовсе не хотелось ждать так долго. Но и идти против прямого указания доктора он не мог.

— Ты сам не хочешь сидеть тут неделю, Абиссинец, так зачем… А! Какого черта слушать врача! — Шульдих явно разозлился, и попытался встать, но тут же опустился обратно, потирая виски.

— Тебе нельзя ехать, ты слишком слаб, — сказал Ран. Телепат нахмурился.

— Слишком слаб, чтобы доехать в такси до аэровокзала, а потом на самолете долететь куда там мы летим? Бред!

Но попыток встать больше не предпринимал, и, просидев еще минут пять, попросил Рана отвести его в комнату и принести поесть.


На следующий день Ран все же отправился к сестре, взглянуть на Аю хоть издали. Когда он вернулся, Шульдих ждал в его комнате.

— Где был? — спросил он, когда тот вошел. — Купил уже билеты туда, куда мы там уезжаем?

Ран кивнул.

— Мы едем в Париж.

— О! Франция! Интересно… И когда же мы едем?

— Через неделю.


Два дня Шульдих в основном лежал в спальне и смотрел телевизор, и только есть полюбил в гостиной. Он выглядел теперь гораздо лучше, и казалось, еще немного, и обретет прежнюю силу.

— Ты знаешь, Абиссинец, — сообщил телепат, глядя на Рана. — Я стал сильнее, чем до похищения.

— Хорошо…

— Так что же, есть у тебя план, Абиссинец? Что мы будем делать, когда уедем отсюда?

— Не знаю. Решим по обстоятельствам, — отозвался Ран, вешая куртку в шкаф.

— Да… Это интересно… Полная неопределенность?

Опустившись на татами, Ран, наконец, взглянул на Шульдиха. Странно, как удивительно ярко горят его волосы, будто набравшие краски, вернувшие свой настоящий цвет, как гладка его кожа, матовая и бледная.

— Ты не о том думаешь… Мне даже кажется, что ты не хочешь думать о деле… — усмехаясь, покачал головой Шульдих, — ну допустим, мы сбежим в другую страну. На что будем жить?

— У меня есть деньги…

— А когда они закончатся? — все шире ухмылялся телепат. — О, не все ли равно, говоришь? Ты найдешь работу? Пойдешь клерком в банк?

— Нет, — раздраженно ответил Ран. Что-то неприятное, тяжелое почудилось ему в перекошенных губах телепата.

— Это так теперь останется… Кроуфорд сказал… — коснувшись щеки, объяснил Шульдих, и, отмахнувшись, продолжал: — ну все-таки, что же мы будем делать?

— Я найду клиентов…

— А я? Моя сила выросла, я хочу работать… Может, будем вместе твоих клиентов кончать, а? Я могу внушить им все, что угодно… И рук не замараем, а? — со смешком предложил Шульдих. Ран покачал головой.

— Нет.

— Почему нет? Боишься, что я заиграюсь…. Понятно… Ну и что же мне прикажешь делать, ждать тебя дома, суши тебе готовить?

— Нет, — Рану трудно было отвечать на вопросы, он будто в полудреме любовался его волосами, чистым лицом, телом, сладостные воспоминания о котором горьким вкусом остались на языке.

— Абиссинец, — Шульдих поднялся с подушки, которую облюбовал, и подошел к нему. — Тебе надо придумать, как нам быть… Как избавиться от маяка, например. Ты же слышал, что он у меня в крови… Я не создан для планов, понимаешь? Ты говоришь, я подчиняюсь … или не подчиняюсь… Смотря как скажешь… — Он опустился рядом, и Ран уловил, что от него пахнет дыней. — А что если, ты будешь не убедителен? Что, если я захочу испытать тебя?

— Я не знаю, — холодно ответил Ран, потом протянул руку и сжал его пальцы. — Решим на месте…

Горячая влажная ладонь скользнула у него из рук.

— Хорошо, как скажешь, — Шульдих легко вскочил на ноги и из комнаты.

Что Ран мог ответить? В его силах было только оставаться рядом, больше он ничего не мог предложить Шульдиху. Ран не обладал паранормальными способностями, не имел обширного круга знакомств, а главное — плана. Ран не умел строить планы для других, не хотел и не умел никого себе подчинять.

Глубоко вздохнув, он выпрямился, расправил плечи и закрыл глаза. Перед ним, под веками, все еще горели оранжевые пятна волос.


Шульдих неспроста вспомнил про маяк, он понимал, что Абиссинец решить этот вопрос не может, и ждал, что это сделает Кроуфорд. Так и случилось. На следующий день, в двенадцать, когда Шульдих и Абиссинец сидели в гостиной, дверь открылась, и в комнату вошли Кроуфорд и японец в очках и марлевой повязке. В руке тот держал небольшой саквояж, в каких обычно носят пробирки.

— Кто это? — мгновенно отреагировал Абиссинец.

Кроуфорд извинился перед японцем и, повернувшись к Фудзимие, усмехнулся.

— О, прости, что не известил тебя о своих планах… Это, — он указал на гостя, — Китамура-сан, врач. Он пришел к нам сегодня, чтобы ввести Шульдиху, — Кроуфорд указал взглядом на телепата, — антидот. Ты не против? Или может быть, маяк оставить? На случай, если вдвоем вам в дороге будет скучно.

Абиссинец мгновение смотрел на Кроуфорда, а потом четко проговорил:

— Спасибо, — и снова уставился в книгу, раскрытую на коленях.

— Проходите, — Кроуфорд распахнул дверь в спальню телепата, — Шульдих… Как видишь, Абиссинец не против, ведь ему ты доверяешь…

— Больше чем тебе, — огрызнулся Шульдих, однако подумав: «Эх и до чего же убедительно он говорит… Даже голос… До чего уверенный». С того дня, когда он обдумывал свое положение, прошло достаточно времени и некоторые пункты обвинения Шульдих отмел. С воскрешением все уже не выглядело так однозначно. Кроуфорд — провидец, и не нашел другого выхода, раз так поступил. И все-таки их прошлое по-прежнему представлялось телепату сплошной чередой предательств Оракула, и их простить он не мог. Шульдих прошел в комнату вслед за Китамурой и там, опустившись на кровать, подставил руку.

— Работайте кулаком, пожалуйста, — попросил по-японски Китамура. Шульдих подчинился, украдкой посмотрев на Оракула. Тот по-прежнему стоял у двери, сложив руки на груди. Снова в очках, снова седой и коротко стриженный, Кроуфорд остался все таким же сильным, высоким и идеальным, успешный человек с обложки журнала. Шульдих перевел взгляд на свою руку: Китамура аккуратно протер ему вену, вставил иглу и пустил бледно-голубую жидкость, прося разжать кулак. — Какие у вас чудесные вены… Вот и все! Антидот разобьет оболочки реагента, и выведет металл в течение трех дней.

— Благодарю, Китамура-сан, — с нажимом проговорил Кроуфорд, и Китамура снова поклонился, доставая еще один шприц.

— Подождите, пожалуйста…

— А это еще зачем?

— Позже объясню, — отозвался Оракул, по-прежнему невозмутимый и уверенный в своем праве командовать. Шульдиху очень захотелось возразить ему, но бывали моменты, когда телепат знал — сейчас лучше заткнуться. Он молча проследил, как врач набрал его кровь в пробирку, и убрал в сумку в отдельный контейнер. После чего поднялся, и церемонно раскланявшись, вышел. Кроуфорд отправился за ним, но у самой двери обернулся.

— В два тридцать будь готов. Поедем на прогулку, тебе не мешает проветриться…

И не дав телепату возможности ответить отказом, закрыл за собой дверь.


Шульдих не представлял себе, куда и зачем Кроуфорд собирается везти его. Но чувствовал телепат себя сносно, и ему наскучило торчать в четырех стенах, так что он был рад перемене обстановки, быстро оделся и с нетерпением ждал Оракула, щелкая с канала на канал. Наконец, ровно в половине третьего Кроуфорд вошел в его спальню.

— Идем, сейчас как раз самое лучшее время для прогулки

Шульдих неспеша поднялся.

— Само собой… — ответил он, стараясь держаться невозмутимо и не показать Кроуфорду волнения. Оракул кивнул, приглашая телепата следовать за ним. Они вышли из квартиры и спустились на нулевой этаж на стеклянном лифте, Шульдих со скучающим видом поглядывал на город из кабинки, прикидываясь, что ему ни чуть не интересно, что делается внизу.

— Как тебе? — в подземном гараже спросил Кроуфорд, показывая телепату на новенькую, словно только что сошедшую с конвейера Мазду, — взял на прокат. Кстати, отменный способ менять машины, не приобретая в собственность. Рекомендую, если планируешь и дальше много путешествовать…

Шульдих хмыкнул.

— Спасибо, возьму на заметку, босс…

Когда они сели в машину, Шульдих какое-то время молчал, стараясь казаться равнодушным, но к середине пути не выдержал, тем более что день выдался солнечный, и по сему случаю, у телепата случилось хорошее настроение.

— Ну что, Кроуфорд, — протянул он, глядя в окно, — понравилось тебе быть мертвым?

— Не очень… Я был лишен многих радостей… — принимая его беззаботный тон, с ухмылкой отозвался Оракул.

Шульдих хмыкнул.

— Не скажу, чтоб мне было тебя жаль. С другой стороны, ты ведь проводил много времени у компьютера, подглядывал, подслушивал, и, наверное, это тебя здорово развлекало…

Кроуфорд только повел плечами, и Шульдих продолжал в том же духе:

— Ну и как я тебе со стороны? Моя сила выросла… Наверное, обидно будет потерять такой ценный трофей…

Кроуфорд вновь промолчал, но его молчание никогда не останавливало Шульдиха:

— Что же мне такие попутчики достаются молчаливые… Ну расскажи, чем ты занимался, пока был мертвецом?

— Я уже рассказывал… В любом случае, развлечением подобное времяпрепровождение трудно назвать, это точно…

— Да? А по мне так это клевая развлекуха — прям вуаеризм, — Шульдих рассмеялся, однако взглянув на Кроуфорда, тут же замолчал. Ему снова стало не по себе, и вспомнилось все, о чем он думал, лежа в своей комнате.

— Да, безусловно, хотя мне было немного завидно наблюдать за тем, как весело живется тебе, — признался Кроуфорд.

— Да уж… — нехотя отозвался Шульдих, задетый последней фразой. Но, с другой стороны, он почувствовал недовольство Оракула, и подумал, что может, тому и было неприятно наблюдать за их с Абиссинцем взаимоотношениями.

В синкансен они сели молча, и Шульдих сразу же уснул, убаюканный мельканием картинок за окном.

Проснулся он уже в Киото. Солнце светило прямо в лицо, и слепило глаза. Шульдих потянулся, и следом за Кроуфордом вышел из вагона.

— Куда дальше? — спросил он, спускаясь рядом с Оракулом с платформы.

Тот усмехнулся.

— Увидишь…

Они шли пешком по старому городу, и Шульдих озирался вокруг, пораженный красотой и странностью узеньких улиц. Он не удержался и несколько раз спросил Кроуфорда, что там за домик, а что это за мост, оглядывался вслед гейшам, удивляясь, что они на самом деле еще есть. Какое-то время прожив в Японии, он ни разу не ездил в Киото, и теперь не мог успокоиться. Он представлял, как множество сотен лет жили тут люди, их эмоции, мысли, казалось, оставили след на строениях, даже на досках тротуара, и от этого все тут становилось еще любопытнее, приобретало новую ценность.

— Вот почему японцы любят все старое, — глубокомысленно констатировал телепат.

— Почему? — поинтересовался Оракул, не глядя на него.

— Потому что оно говорит само за себя, а японцы может обладают немного эмпатическими способностями…

— Все поголовно? Вряд ли… — Кроуфорд усмехнулся. — Скорее они просто более восприимчивы в силу особенностей культуры и воспитания …

— Да, точно сказано…

Пока они шли к самому храму Рёандзи, Кроуфорд вкратце пересказал Шульдиху его историю, объяснив, что это одно из самых известных мест в Киото и вообще в Японии. Поднявшись по ступеням, они оказались на краю площадки, засыпанной гравием. Посреди, окруженные небольшими островками пожухлой травы, торчали груды серых булыжников разного размера.

Шульдих читал что-то о садах камней, о том, что одного камня всегда не видно, в какой бы точке ты не стоял, но с явным удовольствием слушал Оракула.

Обойдя почти всю территорию храма, они, наконец, устроились на скамеечке.

— Шульдих, — заговорил Кроуфорд в тишине, наполненной пением птиц и тихим шуршанием опадающей листвы. — Мы с тобой до сих пор не говорили толком, но теперь самое время. Во-первых, я должен извиниться перед тобой. Хочу, чтобы ты знал — я понимаю, что заставил тебя страдать. И да, я предвидел, что тебе будет нелегко, но и мне не легче, поверь. Во-вторых, этим поступком я поколебал твое ко мне доверие, и все же я убежден — впоследствии, ты оценишь все, что я для тебя сделал. В конце концов, я сделал это для того, чтобы ты мог остаться самим собой. Но это не главное. А главное — в-третьих. Я долго думал, как дать тебе понять, что я действовал не только в своих собственных интересах. Поэтому сегодня я намерен убеждать тебя не только словами. Ты же хочешь узнать всю правду? Всю, целиком. Я долго думал, и пришел к выводу, что нам стоит сделать это, а уж потом ты решишь сам — куда двигаться дальше. Я дам тебе прочесть мои мысли, заглянуть в воспоминания. Если осмелишься…

Замолчав, он взглянул на Шульдиха, а тот от неожиданности даже не знал, что ответить. Прочитать самые тайные мысли Оракула, до сегодняшнего дня скрытые за надежными щитами, напрямую узнать о его чувствах. Телепату вдруг стало страшно — а если он действительно прочтет то, чему не обрадуется сам? А с другой стороны, разве не стоит оно того? Узнать Кроуфорда, открыть его слабости, понять, как он думает. Облизав пересохшие губы, Шульдих кивнул.

— Да, предложение очень заманчивое… А ты не боишься, что мне не понравится твоя подноготная?

— Не боюсь, надеюсь, и ты не струсишь, — спокойно ответил Кроуфорд. И протянул Шульдиху руку. — Ну, вперед.

Шульдих мгновенье смотрел на его широкую ладонь, затем, охваченный внезапным возбуждением, крепко стиснул ее.

Несколько мгновений Оракул и телепат смотрели друг другу в глаза, а потом вдруг все потемнело. Так происходило каждый раз, когда Шульдих чересчур глубоко забирался в чужое сознание. Словно перед ним проносились кадры кинофильма, приправленные чужими эмоциями. С самого начала, со слов той шлюхи-телекинетика, с первой встречи в столовой, мысли, планы, чувства Оракула хлынули на него, как вода, до сих пор сдерживаемая плотиной щитов.

Кроуфорд заинтересовался им. Узнал о нем из видения, а потом от Сильвии, с которой тоже спал. Подготовил почву, еще до того, как добился встречи. Прыщи, неопрятные волосы — Шульдих видел себя со стороны, глазами Оракула. Тщедушный волчонок, голодный и злой, но определенно внушаемый и восторженный. Всего то и надо было, что дать ему достойную жизнь, дисциплину и отношения на основе взаимного уважения. Это работало надежнее денег, вернее страха.

Дальше Шульдих увидел дом в Берне, беспорядочные покупки, своя комната, работа — Кроуфорд знал — Шульдих будет предан ему за все это счастье до конца дней. Обучение. Первое задание. Кроуфорд был доволен своим детищем, зародышем своей команды. Кроуфорд начал замечать интерес своего подопечного. Он недоумевал, но потом решил углубить связь за счет интимного контакта. Шульдиху больно было наблюдать за их первой близостью. Для него это было нечто необыкновенное, крышесносное, а Кроуфорд пытался вспомнить что-нибудь возбуждающее, чтобы довести дело до конца. Оракул видел Шульдиха дохлым прыщавым мальчишкой… И все же… была в этом едва различимая доля нежности. Вряд ли Кроуфорд сам осознавал, что она есть...

Преодолевая страх, Шульдих отправился дальше… Два года вдали от него, дела, планы, мысли, женщины… Шульдих с болезненной ревностью наблюдал за интимными упражнениями Оракула с какими-то девицами, но заставил себя пройти и это до конца, отмечая, что ни к кому тот больше не чувствовал ничего даже отдаленно напоминающего нежность.

Потом встреча в аэропорту. Шульдих снова увидел себя, но уже другого. С радостным удивлением, искупавшим прежнюю боль, он наблюдал за собой новым, прекрасным, притягательным. Он ощущал возбуждение Кроуфорда, но не только. Внезапная вспышка новых эмоций нахлынула, закрутила его и немного сбила с толку. И Шульдих понял, что это было за чувство. А вот Кроуфорд — не понял. Тогда не понял, но постарался сохранить свой внезапно возникший интерес.

Потом была близость, работа, Такатори, Фудзимия Ран. Да, Кроуфорд все рассчитал в тот вечер, когда приказал им больше не встречаться. Но он действительно ревновал, хоть сам не был от этого в восторге.

Потом распалась команда Шварц, годы вдвоем, и телепат мог проследить за тем, как то слабое, и сначала неосознанное чувство росло и крепло. Он мог также заглянуть в видения, ставшие причиной всей этой заварушки. Труп Кроуфорда с дыркой во лбу, и Шульдих в плену… кого, не ясно. Дальше сотни вариантов, и всегда в конце одно и тоже. А потом внезапное решение умереть добровольно, и следом — видение — Шульдих с Раном в аэропорту Кеннеди. Тогда Кроуфорд решил сказать те слова, у окна, квартире на Пятой авеню. И он, хотя и с расчетом, сказал чистую правду.

Потом Шульдих, словно пересматривая заново уже виденный фильм, следил за их с Раном злоключениями, переживал ревность Кроуфорда, его страх и тревогу. Его четкие мысли, ясные схемы, и стремительно уменьшающееся число вариантов событий.

Внезапно ткань воспоминаний лопнула, и Шульдих, открыв глаза, увидел перед собой Оракула. Он еще уловил болезненную гримасу на лице Кроуфорда, но она мгновенно исчезла, уступая место знакомой усмешке.

— Ну что? Увидел все, что хотел? — поинтересовался тот. — Неприятные ощущения, должен признаться…

Шульдих кивнул, и, заметив, что все еще крепко сжимает его руку, с усилием разжал пальцы.

— Не говори ничего сейчас… Подумай… — посоветовал Оракул, вставая. Шульдих тоже поднялся и направился за ним.



* * *



Если я на что и надеялся после острого приступа откровения, продемонстрированного телепату в саду камней, то моим надеждам, что в нашей жизни наступит наконец относительный порядок, было не суждено сбыться. Словно вместе со здоровьем к Шульдиху вернулось все его природное упрямство, и не просто так, а в тройном размере.

Он настолько демонстративно игнорировал мое присутствие, что мне иногда казалось, он упорно добивается чтобы я его опять поколотил. Фудзимия, если и был счастлив столь пристальным к себе вниманием, то никак этого счастья не проявлял. Шульдих же, похоже, развлекался за счет нас обоих. Но я понимал, телепату от этого становится легче и, до поры до времени, не вмешивался.

Позволив полное сканирование, как ни странно, я не был на сто процентов уверен в его результате. Шульдих ни за что бы не упустил такой шанс, даже если бы увидел там что-то отнюдь не самое лестное для себя. Впрочем, так оно и случилось, но не зря я вдалбливал столько лет в его легкомысленную голову: ничего не происходит просто так. У всех поступков есть мотивы, чаще не самые красивые, иногда не самые очевидные. Чтобы понять, почему кто-то поступает так или иначе, нужно просто поглубже заглянуть.

Обычно, я спускался в кухню, мимо них, устроившихся рядышком на диване в гостиной перед включенным телевизором, и Шульдих немедленно принимался изображать бурную деятельность, вовсю тормоша свою «жертву». Темами их бесед чаще всего становился их совместный отъезд из Японии, где их, многострадальных, оставят наконец-то в покое, в особенности это касалось бывшего начальства, всякого сброда и прочих несознательных личностей. О том, как им исключительно вдвоем будет хорошо, Шульдих трепался долго и со вкусом. Односложные ответы Абиссинца его устраивали, ибо, это было выступление одного актера. Впервые во мне проснулась жалость. Как отчаянно мы не враждовали в прошлом, Фудзимия не заслуживал того, что происходило сейчас. В общем-то, я и так свалил на него достаточно трудную часть плана и он достойно с ней справился, не без огрехов, но в целом вполне успешно.

Помимо прочего, в мои планы явно не входило удовлетворение амбиций телепата за счет меня самого. Время шло, близился конец недели, время их отъезда. Состояние здоровья Шульдиха не вызывало больше опасений. Время отъезда, и впрямь, стремительно приближалось. Меня ждали дела в Европе. Да и Шульдиху было больше нечего делать в Японии. Но прежде, нужно было донести до него следующую простую истину. Да, я дал ему массу информации о себе. Но полученные им сведения были практически бесполезны для любого, кроме него самого. То, что нельзя продать или выгодно обменять, не является капиталом. Похоже, что Шульдих об этом забыл напрочь, и пора напомнить «кошке, чье мясо съела».

Был еще один любопытный момент во всей этой истории. После коллапса, дар предвиденья стал гораздо лучше управляем. Если раньше, виденья были более спонтанными, и я мог становиться лишь беспомощным свидетелем, то теперь в видениях появилась даже некоторая интерактивность. Одно из последних как раз касалось восстановления моего статуса кво в отношениях с телепатом. Он и так несколько заигрался, кажется, даже сам устал от своих развлечений, так что пришла пора заняться делами всерьез.

Когда я появился в гостиной, Шульдих по обыкновению глазел в телевизор. Увидев меня, он поднялся, улыбаясь несколько более нервно, чем следовало, я не исключаю, что он что-то прочел по моему лицу, но не в его силах было мне помешать осуществить задуманное. Мы были одни, впервые за две недели. Такатори младший пригласил Фудзимию на ланч и я предвидел, что до его возвращения осталось всего несколько минут. Собственно этим я и собирался воспользоваться.

Я шел вперед, и мне хотелось смеяться. Такое ощущение, что вместо кислорода мои легкие наполняла добрая порция закиси азота. Я чувствовал себя охотником, загоняющим в ловушку вожделенную добычу. Глупо улыбаясь, под моим напором Шульдих пятился к стене. Но вот отступать стало некуда, и он замер. Я взял его за подбородок и заглянул в глаза. Он лихорадочно просчитывал ситуацию, не зная, стоит ли ему сейчас начать отбиваться, продолжая играть в неприступность, или самому броситься мне на шею.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Где-то внутри словно включился счетчик обратного отсчета. Десять, девять, восемь… Его дыхание слегка отдавало какой-то химией и суррогатным запахом дыни. Наверное, снова жевал жвачку. А еще, его губы были теплыми и мягкими, и такими послушным, что я едва не растрогался от умиления. Тихо открылась дверь, но я не позволил Шульдиху отступить, да он и сам уже не рвался. Фудзимия вернулся вовремя, как и планировалось.



* * *



Оставив один билет до Парижа на столике, Ран оглядел комнату и мысленно с ней простился. Он знал, что уедет один. Уже после поездки в Киото, несмотря на болтовню Шульдиха, он понял, что проиграл и вчера, увидев их вместе, перестал врать себе, честно ответил на все вопросы телепата — нет. В последний раз Ран взглянул на Токио, утопавший в алых всполохах кленов. Потом, собравшись с мыслями, отвернулся от окна и вышел из комнаты.

— Абиссинец…

Не успев дойти до двери, Ран круто обернулся. Шульдих стоял посреди гостиной.

— Даже не попрощался… — ухмылялся тот, не двигаясь с места. Ран был ему благодарен за это.

— Ни к чему…

— А как же поцелуй? Может, уже и не увидимся…

Ран покачал головой.

— Нет. — И повернувшись к телепату спиной, распахнул дверь. Шульдих больше не сказал ничего, но Ран, спускаясь на лифте, чувствовал его присутствие. Наверное, он читал мысли, и Ран принялся вспоминать стихи про осень.

И только выйдя на улицу, он подумал, надеясь, что телепат его слышит: «Если когда-нибудь снова понадоблюсь, я буду рядом». В этот момент ему почудился горький смешок, и будто леска лопнула в голове — может быть, связь оборвалась…

Вместо эпилога

Вместо эпилога


За семнадцать часов полета до Брюсселя мы много чего успели, в том числе, пару раз перекусить, посмотреть какой-то необязательный фильм и даже обсудить несколько рабочих вопросов. Только выспаться не успели. Меня немного нервировало, что Шульдих все время за мной присматривает. Складывалось впечатление, будто он ждет, что на высоте семь тысяч километров я вот-вот собираюсь уйти в туалет и не вернуться. Я, как мог, старался примириться с его вниманием.

Мы наконец-то поговорили о будущем. Многим он остался доволен, но были и некоторые разногласия. Особенно по поводу его будущей профессиональной деятельности. Пришлось убеждать его, что мое внимание не будет сосредоточено исключительно на работе, ему тоже перепадет кое-что.

И с жильем все определилось как нельзя лучше. Долгосрочный договор на аренду маленького пансионата, в тихом, малолюдном месте, примерно на полпути от Брюсселя до Ватерлоо обошелся недешево, но своих денег стоил. Там и будет первая база АРПС. Меня все еще несколько раздражала высокопарность названия, потом, может быть, я придумаю для своей школы что-то более звучное или менее пафосное, но пока будет так.

Это хорошо, что заведение будет находиться так недалеко от столицы, при необходимости можно будет быстро добраться в город, хоть на машине, хоть на вертолете. Вокруг много леса, это обеспечит нужное уединение. Не весь пансионат, но значительная его часть нуждается в реконструкции, чтобы учителя и ученики разместились с удобствами. Но конкретные вопросы будет проще решать на уже месте. А пока нас ждали вполне сносные, если судить по фотографиям, апартаменты, которые и станут нашим домом надолго. Моим уж точно. Шульдиха же ждут многочисленные служебные командировки, но я знаю, у него не возникнет ни желания, ни повода затягивать их.

Шульдих все еще остается «настороже», но это пройдет, как только он уяснит, что я и в самом деле никогда не желал ему зла. Он еще не сдался окончательно, поэтому, по крайней мере, на первое время, местом самых интересных баталий станет спальня. Там мы останемся наедине сами с собой. Нам придется начинать заново. Все, от чего мы бежали и с чем сражались, останется за порогом нашего дома и уж точно за стенами спальни. Я-то знаю, что внутри себя, Шульдих уже давным-давно сделал свой выбор, просто ему было не так-то просто простить единожды солгавшего. Но в его настороженно прищуренных глазах я вижу, что он снова доверяет мне. Все что мне остается, это постараться как можно дольше не обмануть его доверие.

В наш первый раз, после почти что полугода разлуки, я покажу ему, каково это — жить по своим собственным правилам, обладать свободой выбора не только брать, но и отдавать. Может быть даже дам попробовать власти, пусть делает что может и что хочет.

От размышлений меня отвлекает некоторое оживление в салоне. Сейчас зажжется табло и стюардесса объявит посадку. Я даже немного волнуюсь перед предстоящим, хотя и знаю, что все будет хорошо. Мне нет необходимости прибегать к видениям. Знание грядущего уже перешло на уровень интуиции. Я просто чувствую, что все произойдет именно так, как мне представляется, а не иначе. И начну с того, что когда мы выйдем из самолета, я протяну Шульдиху руку, и он даст мне свою и улыбнется, как когда-то давно, когда еще не было Шварц, но уже были я и он. И я, в свою очередь, отвечу на его улыбку своей. Победителей, как известно, строго не судят.


КОНЕЦ

Вот и все, последняя глава, фик закончен. Очень приятно было работать с моим замечательным соавтором North, (приветы тебе и поздравления), и вообще, писать этот фик было классно. Закончился он как закончился, простите все, кто будет расстроен финалом.
За сим все, вот ссылка на главу. Кого нет на Слеш Ворде, традиционно, будем читать комменты в дневе.

slashyaoi.borda.ru/?1-9-0-00000765-000-0-0-1293...

@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд

---

С Новым годом!

С новым годом, дорогие читатели! Всем желаю счастья и здоровья, и творческих успехов, разумеется

@темы: праздник к нам приходит

---

Единожды солгав. Новая 10 глава!!!

Новая, 10-ая глава Единожды на форуме СВ. Просьба - если есть возможность, комментировать главу на форуме))

slashyaoi.borda.ru/?1-9-0-00000765-000-30-0

@темы: Weiss Kreuz, ссылки, творчество

---

Единожды солгав

Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен

Глава 10. План Оракула

Глава 10. План Оракула

Players playin', haters fightin', righteous prayin’
Dawn breaking, Manhattan keep makin,
Brooklyn keep takin'
Shook ones keep shakin', no time for fakin'

Know what I mean ain't choppin' no pies,
Just risin' like cream
If you're digging the scene, if you feelin' the vibes,
Throw your hands in the air,
Scream out you alive,
singin' na na nana na na

Игроки играют, фанатики сражаются,
праведники молятся,
День начинается, Манхэттен делает деньги,
Бруклин их тратит,
Жертвы шантажа платят, валять дурака времени
нет.

Ты знаешь, о чем я. Я не заговариваю зубы,
Я поднимаюсь на поверхность, как пена.
Если ты понимаешь, что здесь творится, если
чувствуешь вибрацию,
Поднимай руки, если жив — кричи!
Пой: на на нана на на

(Everlast «Black Jesus»)


Они сидели друг против друга в полумраке комнаты, освещаемые только всполохами огней с улицы, и молчали. Кроуфорд чистил пистолет, а Ран рассматривал Кроуфорда. Изучал без всяких мыслей, холодно и отстраненно, признавая в нем красоту, по традиции своего народа, наделенного способностью чутко улавливать прекрасное даже во враждебном и опасном. Лицо Кроуфорда, тускло освещенное тем светом, что доходил в комнату через жалюзи, казалось еще молодым, сильные, крупные черты были правильными и гармоничными. Темные глубокие глаза за стеклами очков, широкие изогнутые брови, крупный прямой нос, жесткий рот, смуглая кожа — в представлении Рана это не было лицо среднего американца. Ран угадывал в нем смешанную кровь разных наций, но смутно представлял каких. Спокойное, уверенное выражение придавало чертам четкость, определенность, а за ними, где-то между бровями, в черноте глаз чувствовалась убежденность в правильности собственных поступков, основанная на сверхъестественном знании.

Ран не мог не видеть этой убежденности, и именно потому всем сердцем чувствовал, насколько чужд ему этот человек. Нет, это чувство нельзя было назвать ненавистью. Ненависть всегда влечет за собой контакт с душой врага. А Ран ощущал стену между собой и Оракулом, пропасть, ширившуюся с каждым ударом сердца, с каждыми движением стрелки на часах. И чем больше он проникался уважением к Кроуфорду, тем сильнее становилась нетерпимость.

Наконец, спустя полчаса, когда шум снаружи утих, Кроуфорд спрятал пистолет в кобуру.

— Ну вот, теперь звони Такатори.

Ран смотрел на него в ожидании пояснений, и Кроуфорд, видно, понимая, что собеседник не до конца уловил мысль, добавил:

— Нам нужна его помощь. Я видел, что Шульдиха переправят в Японию. Нам тоже нужно отправляться туда.

Ран мог бы ответить, что зарекся иметь дело с Такатори, и что не нуждается ни в чьей помощи, но на кону стояла жизнь телепата, и потому он лишь сказал:

— У меня нет телефона.

Кроуфорд едва заметно кивнул и достал из кармана куртки мобильный.

— Звони.

Ран взял телефон и по памяти набрал номер. Ждать долго не пришлось, Мамору ответил сразу. Он тут же заявил, что находится в Амарилло, и нуждается лишь в звонке от Рана.

— В Амарилло? — Ран испытал лишь секундное удивление, понимая, что Оракул, конечно, подготовился заранее. Мамору подтвердил его мысли, сообщив, что Наги передал ему сообщение от Кроуфорда, что Ран в мотеле Эспаньола недалеко от Амарилло, и что он в беде. Ран ответил ему, что так оно и есть, тогда Мамору предложил им приехать в Амарилло, прямо в аэропорт. Там их должны встретить его люди с документами.

Закончив разговор, Ран вернул трубку Кроуфорду.

— Что ж, — сказал тот, поднимаясь. — Едем.

Ран подчинился, хотя подчинение требовало от него мучительного напряжения. Они вышли из номера, и Кроуфорд уверенно направился к БМВ.

— Как машина? — спросил он с усмешкой. — Понравилась?

Ран ничего не ответил. Конечно, в момент бегства с Кантон стрит он не размышлял над тем, откуда в самый подходящий момент на пустой улице возник автомобиль, никогда ранее не попадавшийся ему на глаза, ведь он первым делом установил машины, которыми пользовались его новые соседи. Теперь он признал про себя, что ответ вполне очевиден. Тем временем Кроуфорд протянул руку, и Ран отдал ему ключи.

До Амарилло от Эспаньолы ехать надо было больше часа, и когда они подъезжали к международному аэропорту Рик Хасбанд Амарилло, небо начало светлеть. В сером утреннем свете мимо проплывали обездвиженные туловища старых железнодорожных вагонов, остовы машин, вдали на пустынном горизонте видны были здания терминала, и над пустыней в блеклом небе клубились белесые облака.

Стоило Рану и Кроуфорду выйти из БМВ, к ним тут же подоспели два аккуратных японца в штатском, улыбаясь и кланяясь, предложили пройти на паспортный контроль. Кроуфорд на прекрасном японском спросил про документы, и ему тут же передали новые книжечки паспортов, а потом, снова кланяясь, повели их коридорами через терминал, все в котором наводило на мысль, что здесь давно никто не летал.

Паспортный контроль, таможенный досмотр — для Рана и Кроуфорда все это оказалось лишь формальностью. Их не стали обыскивать, лишь взглянули в паспорта, и сменивший двух японцев из терминала, третий японец проводил их к машине, на которой довез до небольшого самолета.

У трапа Рана и Кроуфорда встречал Мамору. Он поклонился Рану, а Ран лишь кивнул в ответ. Мамору пригласил их пройти и садиться.

— Ран, как давно мы не виделись! — говорил он, пока гости занимали места — глубокие удобные кожаные кресла, — жаль что при таких обстоятельствах, но где наша не пропадала! Вот увидишь, все закончится хорошо! — несмотря на то, что Мамору давно исполнилось двадцать, внешне он словно застыл в возрасте шестнадцати лет. Его миловидное лицо, напоминавшее по форме сердце, светилось оптимизмом, глаза улыбались, но Ран не мог сейчас принять его радости. Внутри он как будто одеревенел, замерз еще больше, и только присутствие Кроуфорда вызывало из-под слоя льда болезненное тянущее чувство, словно внутри ныл воспаленный орган.

— Может быть, хотите поесть или выпить? — спросил Мамору, когда самолет поднялся в воздух и набрал высоту. На этот раз Такатори обращался к обоим спутникам. Кроуфорд кивнул:

— Поесть. А выпить — извините, разве что, воды.

Мамору вежливо кивнул, хотя Ран прекрасно видел, что соседство Оракула из Шварц тому неприятно. А что до Кроуфорда, то тот своего отношения к их компании никак не выказывал, и с удовольствием принялся за рис с овощами, когда миловидная стюардесса поставила перед ним тарелку. Ран тоже попросил завтрак. Какое-то время они молча ели, а Мамору с кем-то вполголоса разговаривал по телефону. Потом, когда с едой было покончено, он снова обратился к спутникам:

— Я полагаю, что главная наша цель — телепат Шульдих, правильно? — он с улыбкой смотрел на Рана, — прежде чем встретиться с вами, я узнал, куда отвез его мой дед. Я думаю, что не стоит пояснять, какова его роль во всей этой истории?

Ран нахмурился.

— Стоит, — холодно произнес он. Мамору удивленно поднял брови.

— Ты ничего не знаешь?

— Знаю, что твой дед забрал Шульдиха, больше ничего, — произнес Ран. Нахмурившись, Мамору взглянул на Кроуфорда. Тот кивнул.

— Мне тоже будет любопытно услышать… другую точку зрения…

— Ну что ж, — Мамору вздохнул. — Если без предисловий, а если позволите, я их опущу, то Сайдзе потерял команду паранормов, собранную им с большим трудом и затратами, и не просто потерял. Команда была уничтожена при случайном столкновении с… бывшей командой Шварц, — он обратился непосредственно к Оракулу. — Полагаю, вы намеревались отсидеться в Берне перед отлетом в Америку?

— Да, так и было…

— Так вот, уничтожив команду, вы уехали, а мой дед решил, что вы — его должники. Ему нужен был Шульдих, но вы, — он внимательно посмотрел на Кроуфорда, — были помехой. Он ждал удобного момента, чтобы каким-то образом избавиться от вас, и дождался. Вы как будто погибли, Шульдих остался один, все складывалось чудесно, однако телепат потерял силу, и теперь вопрос был в том, годится ли он для работы. С этой целью дедушка приставил людей следить за ним, и не снимал слежку даже в Нью-Йорке, наверное, чувствовал, что смысл в ней есть. Так и случилось — Шульдих вернул себе способность, но наблюдателя устранили. Убили его вы, — Мамору снова указал на Кроуфорда, и тот чуть наклонил голову.

— Ваши люди хорошо работают…

— Вы убили его, но перед этим выяснили на кого он работает. И связались с Наги, чтобы тот помог вам установить данные этого человека. А тем временем Ран обратился к Риэти. Так я узнал обо всем. С того момента я пристально следил за вами, стараясь разобраться во всем. Я многое выяснил. Вычислил, кто установил вторые жучки, видел записи с камеры стоянки у Вол Марта, нашел Технотроник, и пришел к выводу, что вы живы. Вот только одного я до сих пор не знаю — каков ваш план? Я уже не буду говорить о том, что во все это влезла Академия Розенкройц.

— О. План? — Кроуфорд ухмыльнулся. — Он прост, как все гениальное. Я хочу лишь, чтобы Шульдиха оставили в покое. Ну и меня тоже, конечно. Когда прилетим в Японию…

— Я снял для вас апартаменты в центре Токио, — вставил Мамору, теперь глядя на Рана.

Кроуфорд продолжал, не обращая внимания на его реплику.

— Мы не сможем помешать Розенкройц забрать Шульдиха у людей Сайдзе, они нас опередят, в основном, благодаря маяку-реагенту. Я догадался о нем после того, как агенты нагрянули в Даллас. Скорее всего, маяк ввели во время использования УБ-тренажера. Наги потом только подтвердил мою догадку, — Кроуфорд сделал паузу, однако никто не спешил с комментариями. — Тем не менее, будет вполне возможно забрать его у самих Розенкройц. Сейчас в Японии работает всего лишь небольшой оперативный отряд паранормов, их может быть максимум пять. Объясню, откуда у меня такая уверенность в победе — прежнее руководство с непростительной небрежностью обращалось с кадрами и ухитрилось потерять такого психокинетика как Наоэ Наги. Он на нашей стороне. Кроме того, я привлеку к операции Фарфарелло, он не откажется придти на помощь Шульдиху, ведь мы все были к нему привязаны по-своему. Так же не лишней будет и помощь, которую при проведении операции окажет клан Такатори. — Кроуфорд усмехнулся, и стекла его очков блеснули, скрывая глаза. — Ну а с дедом, я надеюсь, вы уж сами как-нибудь договоритесь.

Ран слушал внимательно, подозревая за всем этим какую-то скрытую выгоду для самого Кроуфорда, о чем и высказался, когда тот замолчал.

— Что тебе с этого?

— Абиссинец, мне нужен Шульдих, как и тебе. Это наши с тобой дела, не будем обременять господина Такатори ненужной информацией.

Ран откинулся на спинку кресла, не ответив, но про себя согласился — Мамору ни к чему было знать, какие давние счеты у них с Оракулом.

— Ну и хорошо, — тут же сменил тему Мамору, — пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Если вам нужны одеяла, журналы или вы хотите посмотреть телевизор, все к вашим услугам, — продолжая проявлять гостеприимство, предложил Мамору. Не ответив, Ран закрыл глаза и застыл, стараясь очистить свой разум, успокоиться, унять ноющую боль в желудке. Рану казалось, что спать он не может, но сон все же пришел за ним, и Ран погрузился в спасительную темноту без сновидений.


Кажется, он проспал часов восемь не меньше, и, проснувшись, обнаружил, что кто-то накрыл его одеялом. Мамору и Кроуфорд тихо обсуждали что-то. Ран не хотел разговаривать с ними, и, выбравшись в туалет, вернулся и опять улегся в кресло. Потом им принесли обед, Мамору включил новости. Ран не хотел слушать, и снова закрыл глаза.


В Японию они прилетели к вечеру. И, несмотря на все пережитое, Ран почувствовал успокоение, когда увидел в облаках Фудзияму. Он давно не был дома, и сейчас сердцем ощутил сродство со всем, что его окружало здесь. Он смотрел в окно, пока водитель Мамору вез их с Кроуфордом в центр города, и наслаждался тем, что видел. Район, где Мамору снял квартиру, считался одним из престижнейших в Токио. Двухэтажные апартаменты занимали целый этаж, так что Ран и Оракул могли бы даже не встречаться друг с другом. Однако времени обживаться здесь у них не было — Мамору ждал их у себя, сообщить, где сейчас Шульдих.


* * *


Кажется, Япония за эти годы не изменилась совершенно. Та же толкотня в общественных местах, лихорадочно мигающие неоном вывески реклам, бок о бок традиционные магазинчики одежды и сувениров и универсальные гипермаркеты, торгующие всем на свете, и люди, люди, люди. Похоже, что проблема перенаселения островов актуальна, как никогда.

Младший Такатори не поскупился. Наверняка в этих апартаментах не раз принимали важных гостей. Большинство комнат обставлено по-европейски, но есть и спальня в традиционном стиле. Я предоставил ее в безраздельное пользование Абиссинца. Пусть почувствует себя дома. Он старается держаться отстраненно, но иногда, я прямо таки на собственной шкуре чувствую его взгляд. Он, безусловно, следит за каждым моим шагом, но усиленно делает вид, что большая часть происходящего его не касается. Иногда мне даже хочется зло подшутить над ним. Но я не стану этого делать. Времена, когда Вайс были для нас хоть сколько-нибудь значимой силой, ушли в прошлое. Пора двигаться дальше.

Офисы в здании Такатори Индастриз тоже остались точно такими же, как были. Впрочем, после всего Мамору вряд ли занял кабинет своего дяди. Насколько я могу судить по указателям, выше этажом теперь располагается общий конференц-зал. А руководство компании теперь находится на куда менее престижном этаже.

Все это немного напоминает тот день, когда Вайс явились убить Рейдзи, с той только разницей, что в просторной приемной рядом со мной не члены моей команды, а только один Фудзимия, да и охрана у дверей проинструктирована действительно защищать нас, а не стеречь.

Полтора часа назад Такатори-младший отправился на встречу с дедом. Я дал ему самый благоприятный прогноз. Честно признать, я был нисколько не удивлен, когда для переговоров Сайдзе не согласился приехать в офис. Надо быть сумасшедшим оптимистом, чтобы понадеяться на то, что старый Паук в его возрасте согласится покинуть безопасное поместье. Впрочем, думаю, все уже кончено, ведь опасности от своего внука Сайдзе явно не ждал, раз согласился так просто принять его.

Мне интересно, успел ли Сайдзе узнать о нападении пятерки из Розенкройц на так называемый «засекреченный бункер», где его подручные охраняли Шульдиха, или умер раньше? Надо будет, чтобы Наги подробно доложил об этом, когда они вернутся.

Мои размышления прерывает телефонный звонок. Фудзимия, стоящий у окна и разглядывающий ночной Токио, поворачивается вполоборота и вопросительно поднимает бровь. Я отвечаю ему столь же неприязненным взглядом и подношу трубку к уху. Сквозь уличный шум и рев гудков автомобилей, Фарфарелло рапортует о том, что практически добрался до нас. Я сообщаю ему, что будет лучше, если он не станет с боем прорываться наверх, а воспользуется оставленным на входе специально для него пропуском на имя «О’Рейли». Надеюсь, что годы вольной жизни не слишком изменили его и ирландец оценит мою шутку.

Где-то звякает колокольчик, обозначая, что на этаже остановился лифт. Минуту спустя охрана расступается, и в приемной появляется единственный наследник клана Ястребов. Не останавливаясь, он удаляется в свой кабинет, взмахом руки приглашая следовать нас за собой. Выглядит он не бледнее обычного, словно только что произошедшее вообще никак не отразится на его дальнейшей жизни. Но мое чувство будущего подсказывает мне, что этот человек только что почти полностью переписал свою судьбу. Впрочем, я совершенно точно не собираюсь сообщать ему об этом.

Добравшись до кресла во главе стола, Такатори-младший некоторое время медлит, потом оглядывается на меня и только после моего отрицательного жеста садиться. Он приглашает рассаживаться и пока каждый занимает приглянувшееся ему место, бывший Бомбеец щурится от яркого света, трет ладонью покрасневшие глаза и становится ясно, что не так уж он бодр и свеж, как могло показаться со стороны.

На то, чтобы проработать план, много времени не требуется. Для команды, сформированной из оставшихся членов Шварц и Вайс, эта операция станет первой и единственной совместной миссией. Пятеро против пяти — честный расклад. Все остальное: людей, оружие и оборудование, которые пообещал предоставить нам Такатори-младший лучше всего оставить в резерве, на тот случай если не справимся мы, но такой вариант даже не обсуждается.

Место проведения — офисное здание в Сибуе. После окончания рабочего дня риск жертв со стороны гражданского населения минимален. Думаю, о том, чтобы исключить вмешательство посторонних, позаботились и сами Розенкройц. Это в их интересах. Все должно закончиться не позднее двух тридцати после полуночи. В противном случае, нам придется заниматься и устранением экипажа вертолета, на котором телепата должны переправить в аэропорт, а оттуда уже в Академию.

Пока известно только то, что в команду Розен, базирующуюся в Японии, входят Митта и Вэл. Ни с одной из них я не сталкивался. Возможно, они появились в Розенкройц уже после того, как ее покинули мы. По сведениям, собранным Наги, доступ которого к базе Института все еще остается ограниченным, Митта способна генерировать электрические разряды и швырять их в противника. Вэл — паранорм с адаптивной мускульной памятью. Уровень силы обеих — средний. Сведения об остальных, видимо, удастся добыть, когда отработает запущенная Наги программа-червь, копирующая информацию прямо с закрытого раздела сервера Розенкройц. Для этого потребуется некоторое время, но небольшой резерв у нас еще есть, пока будем добираться до места.

В тот момент, когда вроде бы уже все сказано, в дверях появляется Фарфарелло, и по блеску его единственного глаза и по привычному оскалу вижу, как он рад меня видеть. Взаимно. Итак, все в сборе и можно начинать.


* * *


Только сейчас, когда все они были готовы действовать, Ран позволил себе подумать о Шульдихе. До этого он боялся, что мысли эти скуют его, пробудят в нем неуместное чувство вины, страха за телепата.

Теперь же он, глядя вслед Мамору, выходящему из кабинета, вспомнил Шульдиха таким, каким оставил его в номере мотеля. Мог ли Ран поступить иначе? Нет. С готовностью подчиниться судьбе Ран сказал себе, что от него в этой истории уже ничего не зависело. И Кроуфорд, как ни странно, спас ему жизнь тем, что дал увидеть встретился с ним в мотеле. Ран признавал, что останься он с телепатом, и был бы уже мертв.

— Абиссинец, — Рана вырвал из забытья холодный голос Оракула. — Мы идем внутрь. Ты готов?

Ран коротко кивнул, и вышел следом за Мамору, который был полон решимости вспомнить молодость, и снова сражаться под его началом.

Все они спустились и устроились в машине — за руль сел Мамору, Кроуфорд рядом, Фарфарелло, Наги и Ран — сзади. Наги сразу положил на колени лептоп и углубился в поиски. Ран смотрел в окно, на проносящийся мимо в дымке октябрьского вечера Токио, и старался настроиться на предстоящую битву, успокоиться, собраться с духом. И тут вдруг Кроуфорд повернулся к ним.

— В чем дело, Наги? — спросил он, глядя на психокинетика, а тот криво усмехнулся, и повернул лептоп так, что стала видна надпись через весь экран: «Привет, Шварц. Вы итак уже много знаете. Узнаете больше, и будет неинтересно». Кроуфорд хмыкнул, что могло означать как раздражение, так и презрение.

— Прикрыли лавочку? — поинтересовался он, а Наги кивнул.

— Что-то удалось узнать?

— Да. Вероятнее всего — у них в команде есть технопат, но могут быть еще варианты.

— Ясно, — протянул Оракул, затем повернулся к Рану. — Технопат способен управлять любыми техническими приспособлениями, начиная от электроточилки и заканчивая самолетом, и ему не надо для этого включать приборы в сеть, или заправлять их топливом. Это тебе для информации, Абиссинец.

Пробравшись через роскошную и деловую Гинзу, они въехали в Сибую. И добравшись до дома номер двадцать пять, остановились у главного входа. Все помнили, что и в какой последовательности должны делать, и выбрались из машины, оставив внутри лишь Мамору. Тому велено было поставить машину в подземный гараж и подняться наверх оттуда. Мамору уехал, а Ран, не дожидаясь напоминаний, отправился к черному ходу с торца здания. Он знал, что Кроуфорд зайдет с противоположной стороны, Наги — сзади, а Фарфарелло — с парадного хода.

Открыв дверь с пометкой «запасный ход» и рисунком — черный человечек взбегает по лесенке — он очутился в маленькой комнатке, освещенной лампой дневного света. Прямо перед ним начиналась пожарная лестница. Быстро осмотревшись, Ран бросился вверх по ступенькам. Этаж за этажом преодолевал он, не думая и не рассуждая, почти не чувствуя усталости, и когда наконец оказался на двенадцатом, вдруг услышал по рации: «Ран, это Оми. Я его нашел! Он жив»


* * *


Подниматься было высоко — двадцать четвертый этаж. Дежурное освещение на лестнице работало исправно. Внутри пахло одновременно пылью и химическими средствами для уборки. Очевидно, этой лестницей пользовались нечасто и только в качестве резервного выхода. Я не бежал, но и не медлил. Дар предвиденья тоже пока себя никак не проявлял. Во всяком случае, пока я не чувствовал прямой угрозы никому, включая бывших Вайс. Все события развивались по плану.

Тут наверху что-то глухо хлопнуло и послышался невнятный шум. Я ускорил шаги. На предпоследнем этаже, привалившись к стене, стоял Фарфарелло. Его желтый глаз яростно сверкал, короткие белые волосы слиплись от пота и торчали иголками, кровь из расцарапанной щеки течь уже перестала. У Берсерка всегда была прекрасная регенерация.

— Малыш не ошибся, — прокаркал он, соскребая со щеки подсохшую корочку. — Мной немного поигрались в этом железном ящике.

— Значит для любого, кроме тебя, лифт стал бы ловушкой, — подтвердил я свою догадку.

— Я его немного сломал. Пришлось выбить дверь, когда он перехватил управление, — ухмыльнулся тот. Разумеется, к сожалению, речь шла о лифте, а не о технопате. Интересно, где он окопался? Если его уровень выше среднего, он мог находиться одновременно в нескольких комнатах здания. Должно быть, ему тут было раздолье — дома в Японии от души напичканы электроникой.

Фарфарелло был явно в прекрасном настроении, тут он мог размяться от души. Вряд ли Салли поощряла его кровожадные порывы. С другой стороны, рядом с ней, такой кроткой и беззлобной, он мог и не быть подвержен прежним приступам безумия. Думать об этом сейчас было некогда.

— Свяжись с Наги, расскажи, что произошло… Хотя, полагаю, он уже в курсе происходящего. — Я едва не взялся за ручку двери, но вовремя остановился.

Предчувствие не обмануло. Дверь с треском распахнулась, я отскочил к перилам, а Фарфарелло укрылся с противоположной стороны. Спустя секунду, второй разряд пронесся мимо, впечатавшись в светлую стену и оставляя на ней огромную дымящуюся дыру. Стараясь особо не высовываться, я заглянул в темный проем. В глубине коридора стояла женщина. Вздыбленные красные волосы буквально светились от пробегающих по ним искр статического электричества. Митта.

— Она — моя!

Я был готов поклясться, что Фарфарелло облизнулся. Ну еще бы, источник бесплатного наслаждения и будущая жертва. Два удовольствия в одном лице, так сказать. Я не возражал и Фарфарелло бросился в темноту.

Я двинулся вверх по лестнице, на следующий этаж. Шульдих должен ждать меня там. Но стоило мне поставить ногу на первую ступеньку, ожила рация.

— Я его нашел! Он жив,— сообщил Такатори.


* * *


Ран бросился туда, где находились Мамору с телепатом. Вопреки годам тренировок, он вдруг совершенно потерял контроль над собой, и поддался радости оттого, что Шульдих был жив, что они спасли его.

У запасного выхода на восемнадцатом этаже Ран увидел Мамору. Перед ним, на мраморном полу лежал Шульдих.

Ран опустился рядом с ним на колени.

— Как он, — спросил он у Мамору, но Шульдих вдруг открыл глаза и улыбнулся.

— В порядке.

От радости Ран не мог толком сообразить, что ему делать. Он начал осматривать телепата, желая убедиться, что тот, и правда, не сильно пострадал. С ужасом и гневом он обнаружил синяки от уколов, отметил, как телепат осунулся.

— Не переживай, Абиссинец, — ухмылялся Шульдих, безропотно снося обследование Рана, — жив пока, и ладно.

Ран не мог ответить ему на остроты, он едва сумел собраться с мыслями, но тут телепат снова заговорил.

— Нам надо выбираться отсюда, Абиссинец…

Ран убрал руки и внимательно посмотрел на него. Что-то в его чертах насторожило Рана, и словно ощутив перемену, Шульдих протянул к нему руку.

— Я знал, что ты меня не бросишь… Иди сюда… Я так тебя люблю…

Ран отшатнулся, как будто руку к нему протягивал прокаженный. Если это Шульдих, почему он говорит не как Шульдих? Ран знал совершенно точно — телепат никогда бы не признался ему в любви.

— В чем дело, Абиссинец? — лицо телепата скривилось, видно, так должна была выражаться обида, но Шульдих не так обижался. Ран встал с колен.

— Ты не Шульдих, — проговорил он, и выхватил катану, но мнимый Шульдих приподнялся и схватил его за полу плаща.

— Это же я, Абиссинец! После всего, что было, ты так просто убьешь меня? А я думал — мы друг друга любим.

Ран не верил ни одному слову, но не мог заставить себя убить его, кто бы он ни был.

— Ты не Шульдих, — снова повторил он, но мнимый Шульдих вдруг дернулся, на мрамор брызнула кровь, и двойник рухнул на пол лицом вниз. Ран ошарашенный смотрел на тело. Оно оставалось телом Шульдиха еще несколько секунд, и Ран почувствовал, что ужас растекается внутри, но тут оно начало меняться, и спустя мгновенье перед ним на полу уже лежал полный мужчина в футболке и льняных брюках. Судорожно выдохнув, Ран вскинул голову — у лестницы стоял Кроуфорд, сжимая в руке пистолет с глушителем.

— Еще один есть, — сказал он с усмешкой. — Такатори, не смотри так растерянно — давай дальше. Нам надо найти настоящего телепата.

Ран посмотрел на Мамору. Тот нехотя кивнул.

— Ран, ты в порядке? — прошептал тихо, и Ран ответил: — Да. Иди, делай, что он сказал.

Мамору вздохнул, еще раз взглянув на тело, и, наконец, сдвинувшись с места, побежал по коридору направо и скрылся за поворотом. Кроуфорд не сказал больше ни слова. Еще раз осмотрев труп, он развернулся и отправился в противоположном направлении. Ран остался один. Убрав катану в ножны, он пошел прямо по коридору, все еще стараясь упорядочить в голове все то, что пережил минуту назад.

Пройдя довольно далеко, Ран свернул налево, в боковой коридор, и не успел ступить и нескольких шагов, как ему навстречу, открыв одну из дверей, вышла девушка. Маленькая, темноволосая, она держала в руке вынутую из ножен катану. Она стояла, молча глядя на Рана, и в ее длинных черных глазах не было страха, только любопытство. Какое-то время он не двигался, но ждать долго не мог, и пошел вперед, прямо на нее, выхватывая меч из ножен. Девушка стояла на месте, но тоже подняла руку с катаной точь-в-точь как он. Оказавшись совсем близко, Ран сделал выпад, и девушка мгновенно отбила его удар с неожиданной скоростью и четкостью. И Ран вспомнил, что Наоэ говорил об адаптивной мускульной памяти — паранорм, обладающий этой способностью, может воспроизвести любые движения и приемы, хоть раз виденные ранее. Если она знала, что Ран владеет катаной, (а узнать об этом было не трудно), то, скорее всего, посмотрела что-нибудь по этой теме. Да и к тому же, она видит, что он делает сейчас. Не пытаясь больше ударить, Ран отступил.


* * *


Видение было коротким, но неимоверно отчетливым. Оно промелькнуло за секунду, не выбив меня из реальности и оставив при этом только понимание, что именно скоро произойдет. Оказывается, технопат, способный управлять механическим и электронным оборудованием, почти потерял свою физическую оболочку, и в реальном мире существовал только в виде облака поляризованных частиц, управляя всей электрикой и механикой через своего рода астральные тела, которые и приводили все имеющиеся в наличии агрегаты и устройства в действие. Хуже всего, что это облако могло оставаться долгое время практически невидимым для обычного зрения. Наги, конечно, вундеркинд, в прямом смысле слова, но справится с тем, что может легко рассеяться, а потом собраться воедино — весьма сложная задача.

На первый вызов Наги не ответил. Пришлось повторить. Судя по увиденному, они сражались в каком-то обширном помещении, возможно, без окон. Силой своего дара, психокинетик разметал все механизмы в зале, которые могли бы доставить ему неприятности, но… Часть видения больше походила на кошмар: в отворенные двери ломилась армия механических уборщиков, сами по себе ползли извиваясь змеями шнуры, катились копировальные агрегаты и прочая оргтехника. Если его не достанут так, то есть шанс, что малыша просто задавит таким количеством, и он ничего не сможет противопоставить этому натиску. Мощь Наги велика, но не безгранична. И чувствуется, что он уже начал уставать, уж слишком хрипло дышал в трубку.

— Наги? Ты понял в чем дело? — проорал я в микрофон, не заботясь о том, услышит меня кто-нибудь из агентов Розенкройц или нет. Надо успеть сказать Наги все, что знаю до того, как технопат догадается оставить нас без связи. Когда Шульдих был в Шварц, таких проблем бы не возникло. Его дар позволял держать связь между всеми нами без всяких технических приспособлений. Еще один плюс иметь в команде телепата. Тем временем Наги, наконец, переключился на прием, давая понять, что слушает.

— У тебя нет шанса в этой комнате. Его нужно заставить уйти оттуда. Он не может концентрироваться на открытом пространстве, или в месте где есть сильное течение воздуха. В идеале — быстрее всего рассеять его на улице. Наги, и не вздумай включать вентиляцию, ничего хорошего из этого не выйдет. Если не сможешь выбить дверь, то попытайся пробить стену в соседнее помещение В нем есть окна. Разбей. Создай вихревую воронку и полностью очисти комнату. Весь мусор кидай за окно. Ты понял?

Он отключился так же молча, берег силы. Но я уже знал, что ему все удастся.

Дверь на двадцать четвертый этаж открылась легко. Я едва не ослеп после сумрачного коридора. В комнате, куда я попал, ярко горел свет, кажется, были включены все лампы, какие тут только были. В дальнем конце комнаты, за одним из многочисленных столов, ко мне лицом сидел коротко стриженный седой человек в темных очках. Человек был безоружен, не считая листа бумаги и карандаша в его руках. Он быстро что-то рисовал или чертил на бумаге. Увидев, что его уединение нарушено, он снял очки, посмотрел на меня. Удивленно покачал головой и улыбнулся, будто бы признавая свое поражение. Он отложил карандаш, и сунул руку за борт пиджака, чтобы достать оружие, но не успел.

Преодолевая какое-то неестественное внутреннее сопротивление, я поднял пистолет и выстрелил, и только потом осознал, как мне не хотелось его убивать. Целую минуту я стоял, словно пригвожденный к месту и не мог заставить себя подойти к его столу. Мне было жаль, что такому уникальному человеку пришлось умереть, но он встал у меня на пути.

Я узнал его. Даже в худшем своем кошмаре представить не мог, что встречу его здесь. Доктор Уве Никель, Рисовальщик. Его дар был инертен. Он не мог метать огненные шары или силой мысли двигать предметы, сила доктора была не в этом. Природа наделила его столь тонким восприятием реальности, что он мог проникать в чувства людей, определять, чем мотивированы их поступки, виртуозно играть на их слабостях. Более того, он мог «читать» с окружающих его предметов. С каким настроением была сделана та или иная вещь, что чувствовали люди, пользуясь ею, о чем думали или мечтали, чего добивались. Можно сказать, он видел всё и всех буквально насквозь. В Розенкройц о нем ходили легенды.

А еще он рисовал, и его рисунки имели свойство становиться действительностью. Об этой его грани таланта я знал мало, она особо не афишировалась. Но, что касается остального, доктор Никель был одним из лучших экспертов, результаты его заключений и аналитические выкладки всегда оказывались верны на сто пять процентов. Неужели дела в институте столь ужасны, что даже те, кто никогда не работал «в поле», вынуждены покинуть свои уютные кабинеты, и были брошены на задания.

Уже без всякого почтения, я подошел ближе и взял со стола последние творения Никеля. Рисунков было два. Один был готов полностью. На нем изображался человек, со всех сторон окруженный могильными памятниками. Облаченный во что-то темное, он стоял сгорбившись, а длинные спутанные волосы висели клочьями, скрывая лицо. Худую сутулую фигуру поливали косые струи дождя, даже просто при взгляде на картинку представлявшиеся ледяными. Меня охватил озноб. Рисунок был черно-белым, сделан в виде эскиза, простым карандашом, без лишних деталей, но не узнать в этой мрачной фигуре Шульдиха было невозможно.

Несомненно, Никель по своему «считал» телепата и попытался устроить ему «веселую» жизнь в будущем.

Вот второй свой «шедевр» Никель закончить не успел: на нем вертолет, бешено вращая лопастями, садился на крышу здания. В отличие от четко прорисованного летательного аппарата, само здание было обозначено всего несколькими линиями, зато в нижнем углу четко проставлено время. Я глянул на часы, до назначенного срока оставалось около семи минут.

Разорвав рисунки, не знаю, поможет это или нет, я пошел к дверям в соседнюю комнату. Не допущу, чтобы сюжет Рисовальщика, касающийся Шульдиха, воплотился. Мой дар сильнее.


* * *


Они смотрели друг другу в глаза, и казалось, время застыло. Очистив разум, Ран перенесся в те дни, когда учился искусству боя на мечах. Он отрешился от ощущений и звуков, и слышал теперь только голос сенсея: «думай о цели, а не о технике». Он уже был не в коридоре офисного здания, а в тренировочном зале. В лучах бледно-розового рассветного солнца Ран стоял в десяти шагах от противника, а сзади ясный голос продолжал: «Встречай противника концом меча к его лицу. Когда противник атакует, отрази нападение, отклонив лезвие его клинка ударом сверху. Задержи свой меч, а когда противник атакует — нанеси удар снизу».

Ран повторил все в точности. В несколько шагов он был рядом с девушкой, резко подняв меч, он отбил ее атаку, ловя себя на мысли, что она знает этот прием. Но голос сенсея поддержал его: «Не падай духом. При втором подходе из верхнего положения атакуй противника в тот же момент, когда он нападет на тебя. Если противник ушел от удара, задержи меч там, где он есть, и, подцепив снизу, рази врага, когда он возобновит атаку». В этот раз девушка тоже повторила все в точности. Но Ран, чувствуя, что идет по правильному пути, нанес ей удар снизу. Она попыталась отбить меч, Ран перехватил удар и полоснул по руке.

Он застал девушку врасплох. Она отступила, кровь капала на деревянные доски. Ран перенес тяжесть тела на левую ногу, и, отражая новую атаку, полоснул снизу, а когда она отбила удар, пытаясь разбить его защиту, ушел в сторону, и нанес удар наискось сверху от плеча.

Голос сенсея звучал все громче, заполняя пространство зала и сознания: «Помни, когда в твоих руках меч — ты должен поразить противника, чего бы тебе это ни стоило. Когда ты парируешь удар, наносишь его, делаешь выпад, отбиваешь клинок или касаешься атакующего меча противника, ты должен сразить противника тем же движением. Достигай цели».

На секунду замешкавшись, девушка схватилась ладонью за плечо, Ран воспользовался ее нерешительностью, атакуя быстро и резко. Девушка успела отойти, Ран симулировал секущую атаку, девушка отбила ее, но Ран не дал ей передохнуть, напал снова. Сенсей говорил ему: «Не имей никаких намерений, не строй никаких замыслов. Высочайшая гармония воина с бытием наступает, когда мысли человека и его действия едины».

Ведомый его словами, Ран бросился навстречу противнику, и когда их мечи столкнулись, нанес удар во всю мощь, что была в его теле, нанес удар руками, торсом, ногами.

«Прекрасная атака «Огня и Камней», — похвалил сенсей, и в тот же миг его голос растаял, и Ран вновь оказался в коридоре. Качнувшись назад, девушка выронила меч. Ран взглянул на нее последний раз и отсек ей голову, затем отступил, и обезглавленное тело упало к его ногам. Больше не глядя на поверженного врага, Ран стряхнул кровь с меча, плавным движением убрал его в ножны, и тут услышал сообщение Мамору. «Теперь это точно он», — сказал Мамору, и Ран уже не сомневался. Он бросился в направлении, которое указал ему тот, и спустя несколько минут вбежал в комнату, где все это время лежал Шульдих. Тут не было ничего, кроме высокого железного стола. Телепат, лежавший под серой простыней, напоминал восковую куклу. У Рана все похолодело внутри, пока он смотрел на заострившиеся черты лица, тусклые волосы, крепко сомкнутые тонкие губы Шульдиха. Когда в комнату вошел Кроуфорд, Ран безропотно пропустил его вперед, позволив взвалить телепата на плечо и вынести из комнаты.

— Наги, — бросил тот психокинетику, появившемуся следом за ним. — Оставь нашим друзьям, которые спешат сюда на вертолете, небольшое послание.

Наги кивнул и быстро покинул помещение. Видно, отправился искать компьютер, так как его лептоп остался в машине. Следом за ним исчез и Кроуфорд, и Фарфарелло. Мамору, преданно дожидавшийся Рана, хлопнул его по плечу.

— Пойдем… Тебе надо отдохнуть…

Стряхнув руку Мамору с плеча, Ран все же подчинился, и пошел следом за остальными. В голове его было пусто и ясно, и только запрятанная боль где-то внутри пульсировала, как нарывающий зуб.


А еще я выложила наконец-то этот фик на Слеш ворд. Прошу покорнейше заходить и читать))))

slashyaoi.borda.ru/?1-9-0-00000765-000-0-0-1291...

@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд

---

Работа

Нужны переводчики с японского, перевод письменный, прикладная литература. Оплата гарантирована

@темы: японский язык

---

мини-фест

---

Я псих

Наверное, нервишки мне надо лечить, но даже прочтение аннотации к фильму "Погребенный заживо" и подозрение, что герой умер, повергло меня в дипрессию(((( и чего я такая впечатлительная?

---

Фото меня

а это кто-то уже наквасился... годовалый юбилей моему ребзику, было три года назад. Ах, какая худая амбридж



А это амбридж пьет и ест... на первом плане - классическое - салат "Оливье"!



Сурикаты



Мей дей!!! и мой бест френд, как в фильме с мадонной

---

WK "Единожды солгав..."

Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен

Глава 8. Момент истины

Глава 8. Момент истины


Nobody's invincible, no plan is foolproof
We all must meet our moment of truth

Здесь нет невидимок, и нет надежных планов —
Каждый должен встретить лицом к лицу свой момент истины.

(Gang Starr — Moment of Truth)



Утро четвертого октября Ран и Шульдих встретили на Кантон стрит. Свежее солнце заливало огромную квартиру-студию, отчего та казалась еще просторнее. Здесь было все что нужно для роскошной жизни: огромная кровать, заправленная коричневым дорогим покрывалом, белая кухня, отгороженная пластиковой полупрозрачной перегородкой, новые кожаные кресла и длинный диван, сухие цветы в высоких вазах, встроенные шкафы с зеркальными дверцами. Высокие окна с одной стороны единственной комнаты выходили на Кантон-стрит, а окна зимнего сада с другой стороны — на Кадис-стрит, до мелочей похожую на свою соседку.

Вечером в день приезда Ран внимательно осмотрел помещение, обнаружил два запасных выхода: один — через зимний сад, другой — через соседние апартаменты. Ни камер, ни жучков Ран обнаружить не смог. Возможно, их здесь и не было, но на всякий случай следовало держаться осторожнее, думал Ран. Шульдих с ним не соглашался. «Совершенно точно, — уверял он, — тут не может быть ничего подозрительного». В итоге, бросив эту тему, они легли спать, утомленные долгой дорогой.

В этот день, четвертого октября, Шульдих поднялся неожиданно рано. Быстро приняв душ и одевшись, он взялся готовить завтрак из того, что Ран успел купить в ближайшем супермаркете.

— Cогласно досье Розенкройц, — сообщил он, — у меня сегодня день рождения. «По крайней мере, так говорил Кроуфорд». Услышав последнее замечание, Ран внутренне похолодел, но ничем этого не выдал, а Шульдих сделал вид, что ничего не понял, и продолжал с той же кажущейся легкостью и непосредственностью:

— В последний раз я тоже отмечал его в Америке, в квартире на Пятой авеню, — он усмехнулся, и Рану показалось, что усмешка эта вышла натянутой.

— Я не знал… — проговорил он, стараясь скрыть растерянность. Никогда за все время знакомства с Шульдихом, Ран не задумывался о том, что у телепата есть день рождения. Дни рождения казались ему явлениями из другой жизни, из жизни, где нет мафии, академии Розенкройц, пыток, убийств и наемных убийц, опытов на людях, торговли живым товаром, страшных наркотиков, слежки, жучков и вечной смены имен и мест. Словосочетание «день рождения» вызывало воспоминания о сестре, о матери и отце, о доме, а Шульдих всегда казался Рану существом без корней, без дома, без семьи.

— Абиссинец! — с особенно громким стуком Шульдих поставил перед ним тарелку, — до чего же ты плоско мыслишь.

Потом сел за стол, и уставился на Рана, как будто и без того не мог прочитать все, что тот думал.

— Хороша же твоя любовь, — невесело усмехнулся он, и казалось, что его неестественно синие глаза просвечивают Рана насквозь.

— Прости, — искренне извинился Ран, — я не хотел тебя обидеть.

— Прости, — передразнил телепат, а потом осклабился, — ты и не обидел.

Ран ему не поверил. Ели они молча. Шульдих не острил и сосредоточенно жевал, как будто от этого зависела его жизнь. Ран же обдумывал, что можно предпринять, чтобы сделать ему приятное в его день.

— Сколько тебе лет? — спросил он, подвигая к себе чашку с чаем.

— Двадцать шесть, — признался телепат, — если подумать — четверть жизни уже тю-тю, а, Фудзимия Ран?

— Нет, — ответил Ран, — у нас в Японии считается, что зрелость начинается с тридцати. У нас не принято отмечать дни рождения.

— Не принято? — Шульдих вздернул брови. — Почему?

— Просто не отмечаем и все. Поздравляем только с большими праздниками, например, день рождения Будды или Императора, — коротко пояснил Ран, затем добавил, — что ты хочешь в подарок?

— В подарок? — Шульдих покрутил в пальцах чашку. Ран поднял на него глаза и еще успел поймать смущенное выражение на его лице, которое телепат попытался скрыть глумливой ухмылкой. — В подарок?

Шульдих нервно засмеялся, но Ран терпеливо ждал, что он скажет, и, в конце концов, телепат придумал:

— Ну, устрой что-нибудь… японское… все-таки в Японии мы неплохо проводили время.

Ран кивнул. За небрежно брошенным «неплохо проводили время» скрывалась вся тоска, страсть и нежность, которая освещала их дни в Японии. Ран не мог сдержать воспоминания и чувства, ими вызванные, и если внешне он оставался невозмутимым, то внутри него мгновенно разверзлась бездонная пропасть безответного чувства. Ран понял, что Шульдих уловил даже малейшие оттенки его эмоций, и знание легло тенью на его лицо. Уголки губ поехали вниз, и телепат мгновенно заухмылялся.

— Да, — произнес Ран, — я все сделаю…

Отодвинув тарелку, он встал. Оставлять телепата одного не хотелось, но стремление устроить ему праздник победило осторожность. Ран накинул куртку и вышел, услышав вслед: «Чтобы узнать, куда ты отправляешься, мне всегда приходится подслушивать твои мысли!»

«Будь осторожен», — традиционно ответил Ран, закрывая дверь. Путь его лежал на окраину Далласа, туда, где у русла Тринити цвели дикие цветы. Он заметил их еще вчера, когда в свете ярких фонарей проезжал вдоль реки.

Добравшись на трамвае до Восточного Далласа, он отправился пешком и скоро нашел, где удобно спуститься по пологому берегу к темно-зеленой воде. Красота этого места покорила его, и Ран, подчиняясь разлитому глубоко в крови чувству прекрасного, остановился, чтобы полюбоваться цветами. Кастилея, дикие астры, водосбор и губастики создавали обманчивое ощущение весны, примешивая к запаху воды и нагретой солнцем травы цветочные ароматы. Темная поверхность реки сверкала, словно усыпанная кусочками хрусталя, небо, прозрачно-синее, гостеприимное и теплое распростерлось над головой. Хотелось лечь на землю и смотреть ввысь, запрокинув голову, слушать тихий шелест воды, шум дубравы, раскинувшейся на противоположном берегу. Но Ран, едва взглянув на небо, вспомнил о Шульдихе, и, наклонившись, принялся собирать цветы. Он всегда считал, что сама процедура их сбора и обработки дает букету душу и смысл. Он знал, что Шульдих без труда найдет в его голове значение каждого цветка.

Скоро букет был готов, и Ран отправился к остановке трамвая. Ему хотелось еще купить ленту, чай и, может быть, что-то на ужин, как желал Шульдих, в японском стиле. Ни для кого другого Ран не стал бы устраивать подобную унизительную пародию на японское застолье. Но Шульдих мог просить все, что хотел. У Рана никогда не хватало жесткости отказать ему.

Все в том же супермаркете на Кантон-стрит Ран купил даже больше, чем ожидал, и поспешил домой.


Шульдих смотрел на окна второго этажа дома напротив. Они все время притягивали его взгляд, и телепат, не утруждая себя анализом, просто смотрел и смотрел, пытаясь подслушать, что там творится. Однако — и это было странно — он совершенно ничего не слышал. «Там никто не живет», — решил он, но продолжал время от времени выглядывать и проверять, не поднялись ли жалюзи.

От рассматривания соседских окон телепата отвлек Абиссинец. Со смешанным чувством Шульдих ждал его возвращения, уже зная и про цветы, и про обед. Телепат предвидел не хуже Оракула, что Ран опять расскажет ему о своих чувствах, и Шульдих не сможет просто промолчать, как молчал раньше. Почему-то именно сейчас Шульдих вдруг подумал — а хорошо, наверное, было бы навсегда остаться с ним. Фудзимия Ран — единственный человек на планете, который действительно любил Шульдиха, и телепат сегодня решился наконец произнести про себя это слово — любил. Никто никогда не относился к нему с такой нежностью, заботой и трепетом. Когда-то Шульдих еще заблуждался насчет Кроуфорда, но даже если тот и правда хоть немного отвечал на его чувства, то теперь был мертв, и не мог запретить телепату позволить себе ответить на чувства Рана. В Токио, во время последней встречи в кафе, Шульдих почти легко оставил его, увидев в ревности Кроуфорда признание. Лишь небольшое колебание, едва ощутимый осадок остановил его на мгновенье, но переступив через все это, он с готовностью вверил себя Оракулу, как и раньше вверял.

Но теперь Кроуфорда нет, а значит Шульдих — свободен. От этой мысли телепату стало не по себе. Страшно, тревожно и вместе с тем он был почти рад. Задолго до того, как Ран появился на пороге, Шульдих услышал его мысли — не обычные ясные, четкие и прохладные, а печальные, смятенные, страстные. И в который раз телепат удивился, что такой переполох происходит всего лишь из-за него.

Ран вошел с букетом, и Шульдих мгновенно прочел у него в голове, что значит каждый цветок. Астры — любовь и нежность, кастилея — верность несмотря ни на что… Шульдих отобрал у Абиссинца подарок и поставил в вазу на столе.

— Я приготовлю обед — в японском стиле, — проговорил Ран, и телепат кивнул. Он сел у окна, и невольно снова взглянул на окна в противоположном доме — жалюзи были опущены, а за ними, как и раньше, стояла тишина. Шульдих отвернулся и постарался переключиться на Рана, обратившись к его мыслям и чувствам.

Абиссинец заваривал чай, резал рыбу, Шульдих с удовольствием следил за его быстрыми, четкими движениями и рассматривал его. Еще в те времена, когда телепат часто наведывался в кошмары раздавленного горем мальчика, он заметил, что Ран очень красив. Красив той тонкой восточной красотой, какой могут похвастаться лишь японцы. Стройный, чуть ниже ростом, чем Шульдих, с прямыми аккуратными чертами, прозрачными глазами цвета речной воды, строгими высокими скулами, он как будто сошел с картинки самурайской книжки, по которым телепат когда-то учил японский. В те времена Шульдиха будоражил скрытый жар Фудзимии, страсть молодого тела, перекованная в ненависть. Шульдиху хотелось добиться его просто из любопытства. По крайней мере, поначалу. Спустя несколько месяцев он понял, что сделал глупость, но оказалось поздно, и телепат попался в собственные силки. Тогда он не мог радоваться чувствам, вызываемым в нем Абиссинцем.

Но сейчас Шульдих любовался им без всякого злого интереса, без страха и ощущения, что все обречено. Бесшумно поднявшись с дивана, он подкрался к Абиссинцу сзади и обнял. Тот бросил нож, повернулся, и Шульдих тут же поцеловал его в губы.


Ран накрывал на стол уже в полумраке. Квартира тонула в розово-оранжевом свете садящегося солнца, пахло стоявшими на столе цветами. Шульдих, так и не одевшись, сидел на стуле, сложив ноги по-турецки.

— Абиссинец, — сказал он, когда Ран налил ему чая в маленькую чашку. — Мне кажется, что с квартирой в доме напротив что-то не чисто.

Ран взглянул на него, собираясь спросить, почему он так думает, но Шульдих видимо прочитал уже эту его мысль и быстро ответил:

— Я чувствую. Не спрашивай — как. Просто чувствую.

— Ладно, я схожу проверю после обеда, — кивнул Ран, так как никакой спешки не видел — те, кому они нужны, не станут наблюдать за ними, просто нападут. И если там действительно кто-то есть, то может быть это другой паранорм. И еще — Рану просто не хотелось проверять эту квартиру. Такого сильного интуитивного нежелания он не испытывал давно. Он вообще не особенно доверял интуиции, но сейчас поддался ощущению мнимой успокоенности, он поверил, что уже ничто не сможет разрушить их с Шульдихом мир.

— Абиссинец, — Шульдих смотрел на него с тревогой. — Может быть, мне пойти с тобой?

— Нет, — неожиданно холодно отрезал Ран, — я пойду один.

— Хорошо, — нехотя согласился Шульдих, все еще пристально вглядываясь в Рана, но тот начал читать стихи, чтобы закрыть мысли, и телепат вернулся к чаю.


Когда совсем стемнело, Ран собрался выполнить данное Шульдиху обещание — проверить квартиру. Он перешел на противоположную сторону улицы, обогнул дом со стороны небольшого проулка, и, оглядевшись, нырнул в тень. Пожарная лестница, скрытая стволом, вела на террасу зимнего сада. Взобравшись по ней, Ран прислонился плечом к раме, и обернул руку полой плаща. Затем, ухватившись свободной рукой за карниз, выбил стекло. Теперь у него оставалось меньше пяти минут, чтобы осмотреть квартиру до того, как по сигналу, поступившему на пульт охраны, сюда нагрянет полиция. Ран перебрался в зимний сад, и, легко открыв дверь, прошел в комнату.

В помещении было темно и тихо, огромная студия освещалась лишь редкими всполохами фар и светом фонарей с улицы, пробивающимся сквозь жалюзи. Планировка тут в точности копировала их квартиру, и Ран бесшумно пошел через холл, включив маленький фонарь.

Большая, соединенная со спальней гостиная производила нежилое впечатление. Мебель накрывали пластиковые чехлы, ни на полках, ни в шкафах не было ничего, кроме пыли. Ран осмотрел кухню — раковина сухая, вокруг — ни следа, на толстом грязном ковре, закрывавшем пол от самой двери до окна, только песок и грязь.

Он пересек комнату, подошел к окну и поднял жалюзи — отсюда действительно хорошо были видны их окна. В них горел свет, и Ран ясно увидел Шульдиха, который ждет его, читает, может быть, его мысли прямо сейчас. Он попытался уловить присутствие телепата в своей голове, но не смог. Ран выключил фонарь. Он не стал больше ничего осматривать, сказал себе, что здесь никого не было, и сам искренне поверил в это.

Выбравшись из квартиры, Ран, никем не замеченный, отправился обратно.

— Ну? — Шульдих встретил его у двери.

— Ничего. — Ответил Ран. Телепат недоверчиво поднял брови.

— Да…

— Ничего, — повторил Ран, проходя в комнату, — никаких следов. Там никого не было.

— Ладно, — не очень охотно согласился Шульдих, — раз ты так говоришь…

— Ты же прочитал все, что я видел, у меня в голове, — спокойно напомнил Ран, но Шульдих лишь передернул плечами.

— Шульдих, если бы нас вычислили Розенкройц или еще кто-то — они не стали бы прятаться, — уверенно и твердо проговорил Ран, — там никого нет.

— Я понял, понял! — огрызнулся Шульдих. Ран подошел к нему и обнял.

— Пойдем спать, — пробормотал он, и телепат нехотя подчинился.


Ран понимал, что на Кантон-стрит долго они не задержатся. Но пока есть время — надо выяснить все, что можно. Ран решил, что подождет еще два дня, потом позвонит Мамору, и после снимется с места, хотя Шульдих не хотел уезжать. Телепат все время убеждал его, что тут безопасно, и что пока они здесь, им ничто не угрожает, но у Рана были свои мысли на этот счет. Они оставили машину за территорией Далласа, у Вако, чтобы преследователи и полиция решила, что они отправились в Остин, но прошло уже два дня с тех пор, и велика вероятность, что скоро до них дойдет, где искать. Дальше — дело времени. Полиция, скорее всего, обнаружила труп Лу, рано или поздно они найдут и убитого хозяина минивена, плюс два трупа во взорванном доме. Ну а для Розенкройц все будет еще проще. Скорее всего, те уже сидят у них на хвосте. И хорошо, если Ран сумеет выждать еще хоть сутки.

По истечению четвертого дня Ран понял, что ждать больше нечего. Надо было бежать, и срочно. Осталось последнее дело. Он зашел в автомат и набрал номер.

— Ран, привет, — проговорил Мамору медленно.

— Ты узнал? — задал Ран тот же вопрос, что и в прошлый раз.

— Да, — ответил Мамору. Вопреки ожиданиям, Ран ощутил внезапный холод, разлившийся в его внутренностях.

— Что?

— У меня для тебя две новости, Ран, — перешел к делу Такатори, — люди, которые следили за вами в Нью-Йорке, моего деда. Снейк — его давний партнер в Америке, он помогал ему. Сайдзе хочет собрать команду паранормов взамен той, которую Шварц уничтожили в Берне много лет назад, ему нужен телепат.

Ран молча слушал, чувствуя, что это еще не все.

— И второе,— Мамору сделал паузу, — Ран, ты не думаешь, что Шульдих мог обмануть тебя, сказав о смерти Кроуфорда?

Не понимая, к чему тот клонит, Ран резко ответил:

— Нет.

— Не обижайся, я понимаю, вы с Шульдихом — друзья, он много для тебя значит, но все-таки он Шварц, и вряд ли для него что-то изменилось в этом смысле…

Ран молчал, не желая помогать Мамору.

— Прости меня, просто… есть некоторые факты, которые наводят нас на мысль, что Кроуфорд не погиб во время взрыва во Дворце Преисподней.

— Он мертв! — отрезал Ран прежде, чем Мамору успел продолжить.

— Да, конечно, это подтвердила экспертиза, и все-таки, он мог обмануть ее. Я не знаю, как именно он это сделал, но мы выяснили…

— Кто мы?

— Я и Слон… Он сообщил мне, что человек, сделавший заказ в фирме Технотроник в Нью-Йорке на слежку за тобой, по описанию похож на Кроуфорда. Кроме того, мы выяснили, что он был на стоянке у ВолМарта. Мы смогли получить его фотографию, узнать, где он жил в Нью-Йорке, допросить уборщицу. Ран, это он, на девяносто девять процентов. И скорее всего, он отправился за вами в Даллас…

— Но Слон не сказал мне…

— Прости, прости, но он не мог… Но ты же знаешь, я твой друг, если надо, могу спрятать вас…

— Нет! — воскликнул Ран и бросил трубку. Только сейчас он осознал, что забыл о времени, и Мамору, наверняка, засек его.

Обманывать себя глупо. Если Мамору сказал, что Кроуфорд жив, значит так и есть. Оракул вернулся. Ран прижался к стене кабинки. С холодным ужасом он понял, что не может скрыть эту правду, и если сейчас Шульдих читает его мысли, то без сомнения уже знает все. Но ведь есть надежда, что не читает, вдруг в отчаянии подумал Ран. Преодолевая страх, он мысленно позвал Шульдиха. Никакого ответа. В первую секунду он почувствовал облегчение, но следом за ним вдруг с тревогой понял — что-то не так. Да, Шульдих мог просто спать, но Ран уже интуитивно знал — он не спит.

Распахнув дверь кабинки, Ран выскочил на улицу и бросился бежать к дому. Прохожие оборачивались ему вслед, но он не замечал. Выскочив на Кантон-стрит, Ран еще издали увидел черную машину перед их домом.


Они снова пришли за ним, но на этот раз он и не думал бежать. Их как всегда было двое, именно по двое всегда принято было отправлять на такие задания. Шульдих почувствовал их только тогда, когда один подходил со стороны зимнего сада, а другой — открывал входную дверь. Шульдих не ждал, что будет просто справиться с ними, но он твердо знал, что не позволит им уйти. Да и гости от Розенкройц не собирались на этот раз проверять его — оказавшись в квартире, первый мгновенно парализовал его волю, и, приказывая его телу, заставил Шульдиха встать с кровати. Второй достал наушники и маску. Не в силах как следует рассмотреть эти предметы, телепат все же понял что это. Как только маску наденут ему на голову, и закрепят сверху наушники, он больше не сможет читать мысли. Он будет заперт в собственной голове, тогда — все кончено. Не теряя времени, телепат ударил по паранорму, державшему маску. Тот не сумел защититься, побросал все на пол и, выхватив пистолет, прицелился в своего напарника. Но напарник мгновенно взял его под контроль, заставил бросить оружие и встать у стены.

— Хорошо, — ухмыльнулся он, глядя на телепата, который вновь попытался повлиять на второго оперативника, — я справлюсь один.

Он сделал два шага к брошенной на пол маске, поднял ее, и пошел к Шульдиху, продолжая безмятежно улыбаться. Его напарник так и остался стоять у стены, и телепат не мог воздействовать на него.

— Ха! Так я тебе и позволил! — крикнул Шульдих, но больше не успел сказать ни слова — манипулятор захлопнул ему рот. Телепат уставился на него, собираясь с силами, чтобы ударить. Манипулятор был уже совсем близко. Еще немного и он наденет маску. Шульдих стиснул зубы и ворвался в его сознание.

Он не ожидал того, что случилось в следующую секунду. Рухнувший барьер мгновенно восстановился, отрезав телепата от мира. Комната исчезла, и вокруг него простиралось вересковое поле до горизонта. Здесь не было ни души, кроме манипулятора, улыбавшегося все так же умиротворяющее.

— Ну что же… ты здесь. И как это может тебе помочь?

— Ты не наденешь маску! — прокричал ему Шульдих.

— Отчего же… — спокойно проговорил тот, посмеиваясь, — в конце концов, ты устанешь и потеряешь сознание, и тогда я надену ее и доставлю тебя в академию.

— Ну да! Держи карман шире! — Шульдих рассмеялся, стараясь разрушить иллюзию, но ничего не получалось. — Ты не умеешь создавать иллюзии…

— Нет, не умею… Это ты оказался в моем внутреннем пространстве, разрушил первый барьер, а я восстановил его, и запер тебя здесь.

Шульдих снова оглянулся — вдали, там, где должен быть горизонт, возвышалась стена, такая высокая, что заслонила собой иллюзорное небо и солнце. Не раздумывая, телепат повернулся и побежал.

— Напрасные усилия! — донесся до него удаляющийся голос манипулятора.

Стена, которая поначалу казалась недостижимой, приблизилась неожиданно быстро. Он словно сам перенес ее к себе и теперь стоял перед ней, не зная, как разбить плотно притертые друг к другу камни. Мысленный удар — и Шульдих упал на землю, хватаясь за голову. Боль разрывала его изнутри, он застонал, прижимая колени к груди и замер, пережидая. Секунды тянулись бесконечно долго. И когда телепат уже решил, что не сможет больше подняться, боль вдруг отступила. Осторожно садясь, Шульдих огляделся — стена стояла на месте. Тогда он встал на ноги, и, собравшись, ударил. На этот раз боль показалась не такой сильной, мгновенная вспышка, его собственный вскрик, и все прошло. Снова оказавшись на земле, Шульдих на этот раз не спешил вставать. Он лежал, пытаясь вспомнить, что рассказывал ему Кроуфорд о других паранормах. Может ли манипулятор впустить телепата в свой внутренний мир? Нет. Это Шульдих мог сказать точно — способность манипулятора не предполагает операции с сознанием. Но тогда что же это — обман зрения, слуха, осязания и обоняния? Шульдих поднялся на колени и еще раз осмотрел стену. Похоже, манипулятор создал нечто вроде осязательно-зрительного миража, чтобы Шульдих не нашел его мыслей, его разума за обманкой. Шульдих выпрямился во весь рост и, сосредоточившись, снова ударил. Он по-прежнему чувствовал боль, и не понимал, откуда она берется. Стена разрушалась медленно, как бывает только во снах. Камень за камнем падали в вереск, открывая прореху, которая все росла и ширилась, и наконец барьер пал.

Свет померк. На мгновение Шульдих еще чувствовал землю под ногами, но в следующую секунду он уже падал в никуда, оглохнув от собственного крика. Несколько минут полета, и Шульдих приземлился на что-то твердое, больно ударившись спиной. Медленно он поднялся на ноги и огляделся — темнота развеялась, открывая зал с колоннами.

— Ты добрался сюда, — знакомый голос заставил его обернуться.

Манипулятор, уже без улыбки, вышел из-за ближайшей колонны.

— Здесь еще никто не бывал… Это плохо… Теперь мне придется сделать тебе еще больнее… А ведь ты нужен мне живым.

— Смотри сам не сдохни, — прошипел телепат, бросаясь к нему, чтобы схватить, но как только пальцы Шульдиха коснулись плеча манипулятора, тот поднял руку. Свет тут же погас, и боль, белой звездой вспыхнувшая в глазах, в мгновение разлилась по телу. Шульдих закричал и забился, не в силах контролировать себя и прижал руки к лицу. «Все, мне конец», — пронеслось в голове. «Нет, не может быть», — превозмогая судороги, сказал себе Шульдих, — «это все — не настоящее: и боль, и слепота». Собрав последние крохи самообладания, Шульдих прислушался к мыслям манипулятора, и тут же прозрел — перед ним был зал и колонны.

— Ты справился…. — В голосе паранорма телепату почудился страх. — Но это еще не все…

— Да ладно! — Шульдих взглянул прямо ему в глаза, собираясь ударить, но манипулятор исчез, и телепат остался один в лабиринте колонн. Они высились со всех сторон, а из бетонного пола росли новые. Свет то гас, то зажигался, тусклый и призрачный и Шульдих в панике закрутился на месте. Он понятия не имел, куда ему идти, и бросился между толстыми стволами колонн. Несколько минут или, может быть, часов телепат метался по лабиринту, и наконец, выбившись из сил, упал на колени и обхватил голову руками. Как страшно остаться тут навсегда, отдать себя им. Нет! Он никогда не вернется в Розенкройц — Кроуфорд спас его, дал ему свободу, и он поймет, как найти выход. Шульдих заставил себя встать. Подумай, велел он себе, вспомни, если это все иллюзия, прикрывающая реальное сознание, то можно увидеть это сознание сквозь мираж. Где-то здесь должна быть стена, наподобие той, что он разрушил в предыдущей иллюзии, или может быть дверь, или ворота. Шульдих глубоко вздохнул и еще раз оглядевшись, увидел на столбах светящиеся стрелки. Он пошел по ним, и через несколько метров наткнулся на стену, а в ней обнаружил дверь.

— Как банально! — хмыкнул он, и уже готовый к боли, потянул за ручку. Удар сокрушил его; парализованный, Шульдих плашмя упал на пол и потерял сознание. Если можно было потерять его, находясь в чужом разуме. Забытье длилось недолго. Несколько мгновений во тьме, и телепат снова сел. Сидя, он посмотрел на дверь снизу вверх, пытаясь увидеть за ней настоящее сознание манипулятора. Как на испытаниях в Академии десять лет назад — ты смотришь на предмет в чьем-то сознании, и понимаешь, почему он появился, какой ассоциацией создан, заглядываешь в память предмета, лишаешь его плоти. Раньше Шульдих всегда получал за это высшие баллы. Вот и сейчас, вспомнив занятия, он понял. В тот же момент дверь исчезла, будто свернулась, потянув за собой стену, колонны, и телепат снова погрузился во мрак.

На этот раз темнота прекратилась внезапно, тишину разорвал оглушительный вой. В маленькой комнате с разбитыми окнами свистел ветер, ломая мебель. Деревянные стены трещали, Шульдих успел лишь прижаться к стене, едва не получив по голове оторвавшейся балкой.

— Ты умираешь! — закричал он, и услышал через порывы ветра пронзительный вопль. «Нееет! Выпусти меня!»

— Я победил! — выкрикнул Шульдих, и снова накатила тошнотворная тяжесть. Он не мог бороться с ней, и, оступившись, в который раз растянулся на полу. Мир вокруг рушился, Шульдих прижался ко влажным доскам и слабо позвал: Ран, Ран, Ран….


Ран в несколько шагов преодолел лестницу. Ключи не понадобились — дверь уже кто-то открыл до него. Ворвавшись в квартиру, он сразу увидел Шульдиха, как будто услышал его слабый голос издалека. Телепат лежал на спине, голова свесилась набок, и изо рта текла кровь. Рядом растянулся человек. Ран склонился над ним, но тот был уже мертв. У стены другой пытался подняться на ноги. Ран выхватил катану и отсек ему голову. Затем, убрав оружие в ножны, достал таблетки у Шульдиха из кармана, и, вытряхнув несколько на ладонь, опустился рядом с ним на колени. Тот уже не хрипел, а тихо звал его, и слова телепата эхом разносились в его голове, раздваиваясь. Ран засунул таблетки ему под язык, мысленно отвечая на зов: «Я здесь, не бойся, не бойся, все хорошо….»

Возможно, Шульдих услышал его, а может просто подействовали таблетки, но спустя почти минуту телепат открыл глаза.

— Ран… — прошептал он, глядя на японца расфокусированным взглядом. — Они пришли за мной…

— Они мертвы, — успокоил его Абиссинец.

— Бежим… Они вернутся… — пробормотал телепат, пытаясь сесть. Ран обнял его и рывком взвалил на плечо. Он и сам понимал, что оставаться тут больше нельзя. Переложив Шульдиха на кровать, он засунул таблетки и документы в карманы, потом вернулся к кровати и утер телепату лицо и шею простыней. После чего снова поднял его и вынес из квартиры.

На улице почти не было машин, только черный форд Розенкройц стоял у тротуара, и чуть поодаль одиноко белел чистый новый БМВ. Ран побежал к нему, что было не так просто — Шульдих казался необыкновенно тяжелым.

Ран быстро вскрыл БМВ, отключил сигнализацию и положил Шульдиха на заднее сидение, а сам сел за руль. Машина завелась легко, и быстро набрав скорость, Ран повернул в сторону Восточного Далласа, в противоположную сторону от Остина в направлении Вишита Фолс.



* * *



Условный день рождения Шульдиха встречает меня хорошей погодой. На Кантон стрит тоже об этом не забыли, если судить по тому, что я могу видеть в окнах напротив. Вообще-то, эта дата была назначена мной исходя из сугубо практических соображений. Создавая команду, я старался сделать ее максимально похожей на семью, поэтому распределил дни рождений членов команды по временам года так, чтобы примерно каждые три месяца у нас был повод собраться и поздравить кого-то из нас с этим праздником.

Помню, что обычно в этот день Шульдих требовал сладкого. В Японии это превратилось почти в манию. И на столе он желал видеть не какие-нибудь красивые, но безвкусные пирожки с начинкой из ферментированной бобовой пасты, а настоящие сласти от европейского кондитера. Впрочем, выбором или заказом торта он всегда занимался самостоятельно, никому не доверяя и полагаясь исключительно на собственный вкус, мне же оставалось только оплачивать приходящие из кондитерской счета. Сомневаюсь, что в этот раз у него достанет решимости провернуть тут такую операцию, несмотря на его довольно бодрый вид. Вряд ли он решится покинуть квартиру, но это и к лучшему.

Что же касалось меня, то я снова ждал, но это ожидание не было в тягость. Я сравнивал себя с самураем, который пытается выиграть битву с противником, не обнажая меча. Только в этот раз я сражался с самим собой. Смогу ли я опять предвидеть будущее, или дар больше никогда не вернется? Пока я не победил, но и проигравшим себя не чувствовал.

Первое, что я делаю на следующее утро, по приезду на Кадис стрит — это рекогносцировка местности. Конечно, я помнил, что тут к чему, но за несколько лет многое могло измениться. По счастью, эти опасения не оправдались. Скрытый за темными стеклами эксплорера, я несколько раз объезжаю квартал и прилегающие улицы. Обследую все возможные направления, откуда к телепату может подобраться группа захвата, пробую просчитать варианты нападения и наиболее вероятные пути к отступлению. Все осталось до тошноты примитивно, как в классическом шпионском учебнике: выездов с Кантон Парк стрит два, но ситуация может заметно осложниться, если Фудзимие и Шульдиху придется уходить пешком. Все это я уже просчитывал в ту пору, когда решил превратить небольшую квартиру в этом пасторальном уголке Америки в запасной для себя вариант.

Наконец-то избавился я и от проклятой коробки. В спальне обнаружился камин, рабочий, с набором давно нечищеных медных принадлежностей и двумя-тремя сухими поленьями, уложенными в специальном углублении скорее с декоративной целью, нежели для того, чтобы ими воспользовались по прямому назначению. Но я не побрезговал. Прошлым вечером вдумчиво и неторопливо спалил свои записи. Один за другим скармливал огню исписанные листы и наблюдал, как они рассыпаются в прах. Это доставило мне какое-то поистине мистическое наслаждение.

Прошлой ночью спал я буквально без задних ног, усталость и нервное напряжение сделали свое дело. Ведь к тому моменту я уже почти сутки пребывал в состоянии невнятного предвкушения. Вот еще не понятно, чего именно стоит ожидать, но уже абсолютно ясно, что это неизбежно произойдет, и очень скоро. Мое состояние было похоже на предчувствие приближающегося видения, но невероятно растянутое по времени. Не самое приятное, что я испытывал в жизни — как будто на живую тянули жилы. Это ощущение на почти физическом уровне скручивало узлом внутренности, заставляло меня поминутно озираться, опасаясь, не провалился ли я в видение. Если я сидел в темноте перед окном и смотрел на освещенные окна коттеджа напротив, то на периферии зрения тут же возникали смутные тени, как если бы на картинку накладывалась полупрозрачная калька с совершенно иным сюжетом, но стоило повернуть голову или просто закрыть и открыть глаза, как все тут же проходило, словно ничего и не было. От этого кровь стучала в висках и ныл затылок. Когда же мне надоело проверять, как изменилась за последние пять минут окружающая меня реальность, тени наконец-то перестали появляться. Кажется, внутренний механизм дара просто клинило.

Время шло, а смутная тревога так и не покидала меня. Главной удачей я посчитал то, что основной выход из арендованной квартиры вел на соседнюю улицу, и из дома можно было входить и выходить вполне открыто, не опасаясь, что кто-то может узнать меня. Соседей я тоже не встречал, так что некому было проследить за моими перемещениями. Вроде бы все было учтено, но мне все время казалось, что нечто важное ускользает от моего внимания, требовалась немалая концентрация, потому что зрение поминутно норовило расфокусироваться, шел ли я по улице, вел ли машину или сидел в зале ресторана, где предпочитал утолять голод. Нигде мне не было покоя. Я даже нормально думать не мог, словно из черепной коробки полностью изъяли содержимое и заменили колкой ватой или некой студенистой массой. Тем не менее, я старался надолго не выпускать Фудзимию и телепата из вида. Они же, в свою очередь, облегчали мне задачу, стараясь лишний раз не покидать свое жилье.

Впервые Фудзимия отлучился совсем ненадолго, до ближайшего супермаркета. Проследить за ним было несложно. Видя, как он в полной боевой выкладке вышел из дома, я даже разочаровался, когда наше путешествие завершилось перед раздвижными дверями местного продуктового гиганта в конце улицы. Внутрь я не заходил. Он вышел менее чем через три четверти часа, груженный пакетами со съестным. При всей субтильности Шульдих всегда сжигал много калорий, и я был рад, что сейчас он мог беспрепятственно восполнять энергозатраты.

Чем дольше я наблюдал за телепатом, тем больше убеждался, что в сегодняшний свой день рождения Шульдих решил отойти от традиций. Особых приготовлений не наблюдалось. Но вот Фудзимия снова куда-то засобирался и, выбравшись из дома, снова двинулся вдоль по улице. Я справедливо посчитал, что телепат все-таки пожелал для себя праздника.

Первые полчаса, оставшись в одиночестве, Шульдих не выказывал особых признаков беспокойства. Но чем дольше отсутствовал Фудзимия, тем большее напряжение охватывало его. Он, то и дело скрываясь из виду, методично слонялся по квартире, перекладывая с места на место какие-то предметы. Но вот он с каким-то отчаянным вызовом на несколько минут замер перед не зашторенным окном. Глазищи сверкают, подбородок упрямо вздернут, волосы торчат в разные стороны. Казалось, в буквальном смысле слова, что он с молчаливым упреком смотрит прямо мне в глаза. В свою очередь, я тоже не мог отвести от него взгляд. Утонув, как в болоте, в старомодном кресле, обитом потертым, выцветшим сатином, я не мог двинуться с места. И обвиняющий взгляд послужил катализатором, которого мне так не хватало. Предчувствие приближающегося видения превратилось в уверенность. Словно выпала песчинка, удерживающая от вращения некие шестерни, и они наконец-то смогли закрутиться так, как им и полагалось.


В этот раз я смотрел на мир глазами Рана. И судя по всему, разговаривал с Мамору. Так и знал, что в итоге мое инкогнито будет раскрыто. Надо отдать должное, трубка в руке почти не дрогнула, когда Такатори-младший сообщил, кто именно следил за телепатом в Нью-Йорке. Но внезапно, вроде бы беспочвенно, накатывает уверенность, что сейчас, именно в этот момент с Шульдихом не все в порядке. И Ран бежит к нему. Точнее, должен бежать. Но дорога не отображается вообще никак, словно смена кадров в документальном кинофильме. Одну секунду герой еще в одном месте, на экране — полутемная улица за стеклом клетки телефонного автомата, а в следующий миг уже он в квартире и вовсю орудует мечом. Чья-то голова валиться с плеч, но убийство никаких эмоций не вызывает, разве что облегчение, что он успел вовремя.

Меня всегда приятно радовала готовность Фудзимии работать на инстинктах, его стремление не раздумывая нанести упреждающий удар. Видишь угрозу — выхватывай меч и бей, со всем остальным потом разберемся. Ох уж мне эта прекрасная предсказуемость. Вот и сейчас, едва войдя в помещение, он тут же пресекает попытку подняться и без того полумертвого паранорма. А если бы тот мог оказаться полезным?

Только после этой быстрой расправы Фудзимия поворачивается посмотреть, как там дела у телепата. Неважные у него дела. Опять в ход идут таблетки. Я понимаю, что на этот раз телепату досталось сильнее, чем я рассчитывал: от напряжения у него пошла носом кровь. Зато теперь ему не до чтения мыслей, а решимость Фудзимии умолчать о том, что он узнал от Такатори, ощущается почти на физическом уровне. Это правильное развитие событий. Жизненно важно сохранить неосведомленность Шульдиха в этом вопросе. А с Абиссинцем я сам скоро разберусь. Кажется, это все, что я хотел бы знать, но видение еще не закончилось.

Кадр снова меняется. Шульдих тяжелым грузом давит на мое плечо, точнее на плечо Фудзимии. Неизвестно, чьих богов заслуга, но улица на удивление пуста. Только у подъезда, сверкая лаком, застыл автомобиль незваных, теперь уже мертвых «гостей». Как бы ни было заманчиво, но пользоваться им нельзя ни в коем случае. Отследят в мгновение ока. О том, чтобы убраться отсюда пешком, не может быть и речи, телепат в таком состоянии не доберется даже до остановки автобуса, не вызвав подозрений у добропорядочных граждан. Какая-нибудь добрая душа обязательно позвонит «девять-один-один», а уж те не преминут сообщить в полицию. Значит, нужно найти другую машину.


Очнулся я с четким пониманием, когда именно произойдет то, что мне было показано. Похоже, что в организме все встало на свои места. А главное, больше не было невыносимой неудовлетворенности, которая мучила меня последние несколько часов, и того тянущего чувства неполноценности, заставлявшего меня гадать о предстоящих событиях почти что на кофейной гуще.

Выдохнув, я заглянул в окно. Шульдих, до этого стоявший совершенно неподвижно и прожигавший меня взглядом, отвернулся от окна и двинулся куда-то вглубь квартиры, словно почуявший добычу пойнтер. И хотя дорога перед домом оставалась пустынной, но интуиция подсказывала, что пройдет всего несколько минут, и Фудзимия поднимется по каменным ступеням высокого крыльца.

Так и произошло. Абиссинец явился нагруженный пакетами из супермаркета и с букетом подмышкой. Наличие цветов у него в руках несколько покоробило. Это было неожиданно. Самому бы мне в голову не пришло дарить телепату цветы, впрочем, Фарфарелло или Наги — тоже. Но, кажется, Шульдих ничего не имел против и даже обрадовался. А вот мне от этой сцены стало не по себе.

Резко расхотелось оставаться в комнате и наблюдать за их объятиями. Понимая, что сейчас они в относительной безопасности, и ситуация останется стабильной еще некоторое время, я оделся и вышел на улицу. Даллас — большой город. Ничто не помешает мне отпраздновать самому, пусть даже телепата не будет рядом. С днем рождения, Шульдих!


Весь следующий день я вспоминал, каково это — дышать полной грудью. И радовался, словно больной, начавший выздоравливать после затяжного недуга.

Вернувшись тем вечером домой, я застал дежурившего у дверей сержанта из местного участка. Оказывается, кто-то вломился в квартиру этажом ниже. Правда, ничего не украдено, но может быть просто потому, что там никто не жил.

Я позволил сержанту осмотреть свое временное обиталище. Он благосклонно покивал, выслушав мою легенду. Убедившись, что ко мне залезть никто не пытался, да и красть у меня тоже, в общем-то, нечего, он порекомендовал мне тщательно запирать на ночь двери и окна. Хотя, по его словам, район тут спокойный и происшествия крайне редки. Но разубеждать сержанта на этот счет не стал, я-то точно знал — вскоре случится нечто, что изрядно подпортит им статистику. Мы распрощались, весьма довольные друг другом. Он — тем, что дело, вероятнее всего, удастся закрыть в связи с отсутствием состава преступления, я, что он не стал проявлять ко мне излишнего любопытства.

Утром я взял в прокате еще одну машину и припарковал на лужайке позади дома, а форд поставил в гараже. По зрелому размышлению, не стал брать еще одну точно такую же, помня, что Розенкройц отдадут предпочтение именно этой марке. Две одинаковых машины могли навести Абиссинца на ненужные сомнения. Немецкий классический седан был претенциозен, но подобный автомобиль у недешевого коттеджа идеально вписывался в окружающую обстановку и вызвал бы минимум подозрений. Что взять с квартала, где большинство жителей предпочитает водить ролсы или бентли.

Следующее видение настигло меня уже в день предполагаемых событий, когда я спускался по лестнице, собираясь пойти перекусить. Чтобы переждать его, мне пришлось опереться плечом на стену. Пиджак испачкался, зато я избежал риска в полубессознательном состоянии скатиться вниз со ступенек и свернуть себе шею.


Зимний сад был явно чужой. В моем не было разлапистой пальмы в огромной кадке и единственную стену не скрывали заросли какого-то колюче-острого, похожего на пики, растения. Задержав дыхание и выцелив проем окна, я ждал. В темноте кто-то поднимался по пожарной лестнице. Не торопясь, почти бесшумно, но полые металлические перекладины едва слышно вибрировали под весом незнакомца, выдавая его присутствие.

Секунду спустя облегченная рама отъехала вверх, и человек забрался внутрь, стараясь не задевать жестяного карниза. В руке воронено поблескивал тупой люггер. Взгляд чужака был прикован к двери, ведущей в апартаменты. За ней Шульдих сейчас отражал атаку Розенкройц. Меня, судя по всему, он еще не заметил.

Внезапно незнакомец поднес кулак к лицу и прошипел в него:

— Все тихо. Иду дальше.

И сразу стало ясно, что явился он не один. Где-то снаружи остался либо координатор операции, либо прикрывающий, или даже еще один наемник в качестве запасного варианта. Но раздумывать уже было некогда. Он заметил меня и начал вскидывать руку с пистолетом. Все, что мне оставалось, это нажать на курок. Убийцу отбросило в угол, прямехонько на вазон с экзотической пальмой, и он повалился навзничь, безжалостно сминая ее роскошные листья. Больше делать здесь было нечего. Я подобрал откатившуюся в сторону рацию и прислушался. Похоже, что шум падения тела не потревожил никого из соседей. За дверью в квартиру тоже царила полная тишина.

По своим внутренним часам я знал, что именно сейчас Фудзимия набирает в телефонной будке номер токийской резиденции Такатори Мамору. Выйти на улицу через квартиру я не мог. Абиссинец вот-вот должен был вернуться. Да и невозможно было бы пройти мимо Шульдиха, не рискуя попасть ему на глаза, в каком бы состоянии он не находился. Похоже, поторопившись подняться на террасу, я сам себя загнал в ловушку. Содрогаясь от отвращения, я набросил на плечи плащ мертвеца, чтобы походить на него хотя бы со спины, пока буду спускаться со второго этажа вниз.

Выглянув в окно, я убедился, что лестница и лужайка перед домом были безлюдны, дорога тоже. Неужели убийца пришел пешком? В это верилось слабо. Невысокая живая изгородь закрывала обзор некоторой части тротуара, но вряд ли за ней мог кто-то спрятаться. Я как можно осторожнее спустился, стараясь особо не громыхать по перекладинам, отлепился от лестницы и шагнул в траву, намереваясь как можно быстрее оказаться в тени от изгороди. Неожиданно, в левой руке захрюкала рация. Поднеся ее к глазам, чтобы посмотреть на дисплее частоту связи, ощутил сильный удар в лопатку. Выстрела не услышал. Уже лежа на газоне, увидел, как из-за спины выскользнула тень, и второй наемник, пролаяв в динамик приглушенный и отрывистый приказ, устремился к дому. Где-то дальше по улице взревел двигатель, и, не зажигая фар, невидимая машина унеслась огибать квартал. Было ясно, что следующая пуля, скорее всего, достанется Фудзимие. Мир провалился в черноту.


Придя в себя, я вернулся в квартиру. Значит, сегодня произойдут два нападения, оба — примерно в одно и то же время. Если бы интересы обоих «команд» не были диаметрально противоположными, то я бы мог подумать, что их хозяева сговорились, но скорее всего, просто каждый из них торопился выполнить намеченный захват ценного приза первым, поэтому их шавкам приходится рвать жилы, стараясь оправдать оказанное доверие. Одному я радовался искренне: какая-никакая, а передышка у нас была. Телепат мог хоть немного придти в себя перед решающими событиями.

Привычно устроившись в кресле перед окном, я принялся обдумывать увиденное. Понятно, что те, кто придут со стороны зимнего сада, будут обычными боевиками. Не из Розенкройц. Значит, окажутся тут по поручению Снейка. Но как они смогли так быстро вычислить адрес? Впрочем, не так уж и быстро. Прошла почти неделя с того момента, как телепат и Абиссинец поселились на Кантон Парк стрит. Но ясно было одно, уничтожать группу Сайдзе следует совершенно в ином порядке, чем я пытался в своем видении. Само собой, даже если тот, что полез наверх первым, доберется до Шульдиха раньше Абиссинца, то не причинит ему вреда. Это не в интересах заказчика. К тому же, наверху у самого Абиссинца будет шанс отбиться, которого он лишится, когда спустится с полубессознательным Шильдихом вниз. Если не переломить ситуацию, Фудзимия угодит прямо под пулю второго наемника. Вряд ли тот, кто имеет привычку сходу стрелять в спину, будет соблюдать кодекс самурая, особенно если его противник не скрывает, что вооружен только мечом.

Время шло, но новых видений так и не случилось, и я все больше убеждался, что первоначальный порядок моих действий необходимо кардинально пересмотреть. Шульдих и Фудзимия, не проявляющие никаких признаков внешнего беспокойства, привычно коротали день в обществе друг друга и телевизора. Наверное, некоторая нервозность в их поведении все-таки проявлялась, но в целом, все было вполне буднично.

Между тем, за окном небо затянулось низкими тучами, стремительно темнело. Фудзимия поднялся с дивана и исчез из поля зрения. Я вышел из квартиры, забросил в багажник эксплорера сумку и навинтил на пистолет глушитель. Сработать предстояло очень быстро. Уже в сумерках, я перегнал форд на Кантон стрит и припарковался через два дома. Стараясь не привлекать лишнего внимания, перелез через невысокий забор соседнего коттеджа и вернулся за припаркованным на лужайке БМВ. Въезжая на Кантон стрит, в конце аллеи я увидел знакомую, прямую как палка спину, на шум мотора и свет фар Абиссинец не оглянулся.

В коттедже телепата на втором и третьем этажах горел свет. Миссис Карпентер обитала на первом и, судя по темным окнам, либо отсутствовала, либо уже легла спать. Надеюсь, что первое, хотелось бы поменьше свидетелей.

Я едва успел пересесть в форд. Со стороны, противоположной той, куда убрался Абиссинец, мне навстречу из-за поворота медленно наползал огромный, пугающе бесшумный автомобиль с агентами Розенкройц. Готов поспорить, что тот, кто сидел за рулем, использовал какой-то из инструментов психического подавления окружающих. Держись, Шульдих.

Возможно, благодаря этой умело направленной ауре страха, квартал словно вымер. Жители попрятались по домам, не бродили любители поздних прогулок, не лаяли собаки. Кажется, даже уличные фонари у подъездов домов резко сбавили яркость, тускло освещая только наглухо запертые двери. Район практически утонул во мраке.

Свернув на улицу, ведущую к задней стороне коттеджа телепата, я почти сразу заглушил двигатель и выключил фары. Прокатившись по инерции несколько метров, машина въехала на тротуар и замерла. Выбравшись через заднюю дверь, чтобы не светиться, я вытянул шею и смог оглядеться. Здесь тоже было темно и безлюдно. Свет в большинстве домов не горел. Зато стало понятно, почему выглянув из окна зимнего сада на улицу, я ничего не увидел. Машина наемников Снейка была припаркована, не доезжая до нужного дома на довольно приличное расстояние. Таким образом водитель страховался от возможных свидетелей. Небольшой седан, возможно угнанный. Судя по моему видению, наемников должно быть трое. Двое на группу захвата, плюс водитель, предположительно — он же координатор, но не больше четырех.

Похоже, что я появился как раз вовремя. От машины отделились две тени, но дверца не хлопнула, из чего я сделал вывод, что она так и осталась незапертой. Стараясь держаться в тени, щедро отбрасываемой живой изгородью, я торопливо двинулся в сторону стоящего ко мне задом автомобиля. Оставалось только гадать, есть ли внутри кто-то кроме водителя.

Подобравшись вплотную, я вытянул из ножен, закрепленных на щиколотке, неплохого качества армейский нож. Задняя правая дверь действительно была приоткрыта, но она могла скрипнуть, или в машине могло оказаться больше народу, чем я рассчитал. А лезть в неизвестность я не мог себе позволить. Поэтому я просто воткнул нож в шину. Воздух из пропоротой камеры устремился наружу со змеиным шипением, машина почти моментально начала проседать на правый бок. Я откатился под защиту кустов, не особо беспокоясь о чистоте одежды.

Дверца со стороны водителя открылась. Ничуть не таясь, наемник отправился на поиски причины столь неадекватного поведения автомобиля. Дойдя до поврежденного колеса, присел на корточки и негромко выругался. Потянулся к торчащей из шины рукояти ножа, одновременно начиная шарить по карманам, наверняка в поисках рации. Вытащить ее он не успел. У меня губы сами собой расплылись в усмешке. Я ведь тоже неплохо умею дырявить головы и спины. Он остался лежать на дороге, а я замер в ожидании. Несмотря на мои опасения, больше из машины так никто и не вышел. Тем не менее, подниматься с земли я не спешил. Вряд ли тот, кто полез в окно, слышал выстрел, но тот, кто оставался караулить внизу, у дома — должен был услышать хлопок наверняка. Словно в подтверждение моей догадки, где-то под трупом глухо забормотала рация. Ответить было некому, я не собирался подставляться и менять позицию, а трупу отозваться на гневный спич коллеги было весьма затруднительно. В этот момент, словно по заказу, облака разошлись, открывая кусок неба и заставляя меня глубже забиться в гущу веток. Это и спасло. Тот, чью пулю, надо полагать, я словил в видении, приближался совсем с другой стороны, Он бесшумно крался, едва заметный на фоне темной стены, явно профессионал. Я был щедр. От моей широкой души ему досталось целых две пули. Надо признать, что вторую я выпустил скорее для успокоения собственных нервов. Просто мне показалось, что в последний момент он то ли оступился, то ли попытался уклониться. Не уверен.

Я осторожно приподнялся. За стеклами террасы коттеджа царила темнота. Было непонятно, проник третий внутрь квартиры или еще нет. Я пинком перевернул водителя. Рация болталась у него во внутреннем кармане куртки, неудивительно, что он не смог сразу ее нашарить. Прикрыв микрофон, я молча несколько раз надавил на кнопку вызова. На всякий случай, не особо рассчитывая на положительный эффект.

— Что там? Это ты, Родни? — приглушенно отозвались на том конце.

— Где ты? — я задал встречный вопрос, стараясь максимально изменить голос. Вышло глухо и хрипло, как и требовалось.

— Тут все тихо. Я иду дальше, — просипели в ответ.

— Нет. Возвращайся, — я тут же посчитал нужным дать объяснение своей несдержанности: — Зайдем с другой стороны.

— Окей, — покладисто согласился наемник. — Как скажешь, ты — босс.

Выцелить его обширную спину на лестнице не составило труда. В момент, когда я уже готов был услышать стук его мертвого тела о землю, пришло очередное видение. Совсем короткое. Просто яркая картинка, как вспышка перед внутренним взором.

Это, несомненно, был бар, во многом типичный для Среднего Запада: разнокалиберные бутылки на помутневшей от времени и табачного дыма зеркальной стойке, невнятное лицо бармена, черный фартук и влажное полотенце у него на поясе, ловкие руки с цепкими пальцами метнувшие на полированную стойку яркий кружок с надписью «Эспаньола инн» и тут же водрузившие на нее высокий, на полпинты бокал светлого пива с точно такой же надписью. Помимо загадочных слов на запотевшем боку бокала красовалось «Добро пожаловать в штат Техас».

Видение растаяло, оставив в памяти только загадочное словосочетание. Я потер глаза. Название и место было незнакомым. Оставалось найти, где именно оно находится. Но это можно сделать позже и в другом месте. Нужно убираться, пока кто-нибудь не наткнулся на меня в столь «живом» окружении. Походя, я пошарил в автомобиле наемников. Вопреки опасениям дверца не только не скрипнула, но открылась совершенно бесшумно. Машина оказалась совершенно чиста. Ни документов, ни оружия, даже в бардачке, где чаще всего и копится всякий мусор, пусто. Обыскивать трупы я не стал.

Я вернулся к эксплореру. Путь отступления Абиссинцу был открыт, и искать его следовало именно в том месте, на которое указал дар. Задав поиск по навигатору, я выловил пару десятков мест со схожими названиями. Хвала небесам, только одно из них было более или менее по пути следования, остальные находились либо намного южнее, ближе к Мексике, либо на восточном побережье.

Я свинтил глушитель и, убрав в кобуру пистолет, дал себе зарок непременно вычистить оружие, как только представится возможность. Не отказал себе в удовольствии и проехал вдоль по Кантон стрит. БМВ отсутствовал, словно его там никогда и не было. Зато утром, вкупе с кучей трудноидентифицируемых трупов, полиции в качестве трофея достанется совершенно ничем не примечательный теперь автомобиль Розенкройц. Даже если миссис Карпентер и сможет описать своих последних жильцов, то вряд ли это сильно продвинет расследование. Впрочем, все это уже заботы давешнего сержанта.

@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд

---

Ай нид хелп!

Люди, кто нибудь знает, как вернуть фотку в дневник? Помогите, пожалуйста!!!

---

WK "Единожды солгав..."

Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен

Глава 9. Спасение утопающих

Глава 9. Спасение утопающих

They're out to get you, better leave while you can
Don't wanna be a boy, you wanna be a man
You wanna stay alive, better do what you can
So beat it, just beat it

You have to show them that you're really not scared
You're playin' with your life, this ain't no truth or dare
They'll kick you, then they beat you,
Then they'll tell you it's fair
So beat it, but you wanna be bad

Они тебя достанут, так что лучше уходи, пока можешь,
Если не хочешь быть мальчишкой, веди себя как мужчина,
Хочешь остаться в живых? Тогда пользуйся моментом
И убегай, лучше убегай.

Покажи им, что не боишься,
Ведь это не игра — на кону твоя жизнь:
Они тебя поймают, побьют,
А потом скажут, что это справедливо.
Так что убегай, лучше убегай.

(Fall Out Boy «Beat It»)


Красное солнце словно бежало следом, не отставая ни на минуту, пока машина несла их прочь из Далласа. Ран собирался уехать так далеко, как только мог. Он свернул с хайвея, и теперь летел по боковой дороге в направлении Вишита Фолс, надеясь обмануть судьбу еще хотя бы на день.

Шульдих лежал на заднем сидении, и иногда что-то бормотал, но Ран не пытался разобрать. Телепат не мог сейчас читать его мысли, и это было ему на руку, так как подумать следовало о многом.

Кроуфорд жив, а раз так, то, во-первых, каков его план, во-вторых, каково место Шульдиха в этом плане, в-третьих, как поведет себя телепат, узнав о воскрешении шефа. Ран не сомневался — Шульдих действительно верил, что Оракул мертв. Но также не сомневался он и в том, что если Кроуфорд решит просто придти и забрать телепата — шансов остановить его у Рана будет не много. Было бы большой ошибкой недооценивать Кроуфорда, и Ран, когда-то бросавшийся на Оракула очертя голову, теперь вырос и не мог позволить себе опрометчивость.

Солнце постепенно опускалось к горизонту, Ран чувствовал, что голова тяжелеет, ноет спина и хочется пить. Он вел уже много часов, и пора было где-нибудь остановиться, но на пустынном шоссе не встретился ни один мотель.

Где сейчас Кроуфорд? — спрашивал себя Ран, глядя в боковое зеркало. — Он не преследует их, но с его даром это не обязательно. Неизвестно, что именно он предвидел, и где их ждет. И потому Рану следовало гнать без остановки так долго, как только позволяли силы.

Солнце еще покачалось над горизонтом в раскаленном мареве и погасло, ненадолго оставляя после себя желтую с розовым полосу неба, а потом чернильная мгла разлилась и затопила все вокруг, и только дальний свет выхватывал из темноты дорогу, кустарники на обочине, каменистые насыпи, пучки травы, серой в электрическом свете.

Ран устал, однако возбуждение не давало ему уснуть. Шульдих проснулся, и был на удивление молчалив, но когда в свете фар перед ним мелькнул указатель Амарилло Техас, вдруг попросил:

— Останови.

Ран съехал на обочину.

Открыв заднюю дверь, он наклонился к телепату, помогая сесть. Тот со стоном поднялся.

— Дай таблетки, — попросил Шульдих. На его желтом осунувшемся лице застыла кривая ухмылка. От нее Рану стало не по себе. Он полез в карман и, достав пузырек, протянул телепату. Тот выпил сразу две таблетки и пристально посмотрел на Рана.

— Не знаю, о чем ты думаешь, но готов поспорить, тебя пугает мой вид, — неуклюже пошутил Шульдих, прикоснувшись пальцами к губам, — наверное, нерв защемило, вот тут совсем нечувствительно, — он потыкал щеку у неестественно искривленного уголка губ.

Ран отвел его руку.

— Надо ехать дальше.

— Воды нет? — спросил Шульдих, — во рту пересохло.

— Нет, — покачал головой Ран, и, выбравшись с заднего сидения, захлопнул дверь.

— Надо где-то остановиться, — проговорил телепат, когда машина тронулась. — Хотя бы ненадолго — я весь в крови, мне бы умыться.

— Я понимаю, — спокойно ответил Ран. — Остановимся.

Они замолчали, и Шульдих, кажется, снова погрузился в забытье, а Ран продолжал ехать, надеясь отыскать временное пристанище. Перед ним выплывали из темноты незнакомые названия Альбукерке 200 миль, Санта Фе 300 миль, обозначая, что дальше в темноту от шоссе уйдет еще одна дорога, ведущая через пустыню к далеким городам.

Прошло не меньше часа, когда он, наконец, заметил указатель — на белом значке постель и приборы. А дальше из мрака вдруг выскочила им на встречу горящая вывеска на столбе — мотель, а чуть дальше «Эспаньола инн».

Ран заехал на стоянку, и, выбравшись из машины, пошел к домику хозяина один. Он представил себе, что подумает владелец мотеля, увидев окровавленного мужчину, который еле переставляет ноги. Скорее всего, вызовет полицию в ту же секунду, как они выйдут из его дверей с ключами от номера.

Войдя в помещение, слабо освещенное лампой у конторки, Ран сразу направился к стоявшей за ней женщине. Все время, что она снимала ключ, и давала ему расписаться на бланке, она смотрела на него с таким любопытством, что Ран с трудом сдерживался, чтобы не спросить, что ей надо. Возможно, решил он, она никогда не видела японцев, и думает, что я тут забыл. Получив ключи, он вернулся за телепатом в машину, помог ему вылезти. Когда они уже шли к домику, он уловил краем глаза, что хозяйка наблюдает за ними в окно, а потом, оглянувшись, увидел его.

Кроуфорд лишь на мгновенье приоткрыл дверь своего номера, но Ран не мог ошибиться. Шульдих не замечал ничего, потому что слишком много сил тратил на движения. Лишь секунду Кроуфорд и Ран смотрели друг на друга, и Ран все понял. Кроуфорд ждал их здесь.

Отперев дверь, Ран положил Шульдиха на кровать.

— Если сможешь, умойся, я сейчас вернусь — куплю воды — и поедем дальше, — очень спокойно сказал Ран. Телепат опустил веки в знак того, что понял, и Ран, еще раз взглянув на него, вышел из номера. Катана была с ним, но Шульдих уже привык к этому. Нечего было опасаться, что тот догадается о том, куда идет Ран.

Он помнил, в каком номере остановился Оракул, и направился прямо к нему. Если Кроуфорд хочет убить меня, думал Ран, то он сможет сделать это в честном бою. Оказавшись у двери, Ран постучал, стоя чуть сбоку. Выстрели Кроуфорд, он не смог бы попасть в Рана. Прошло несколько секунд, когда дверь, наконец, распахнулась. Выхватив катану из ножен, Ран развернулся — в полумраке комнаты перед ним стоял Оракул.


* * *


Шаг. Замах. Первый выпад. Три фута стали бритвенной остроты со свистом вспарывают затхлый застоявшийся воздух номера. Я бы мог остановить его. Удар прикидочный, не слишком быстрый и сильный, но я предпочитаю отступить, чтобы он мог войти в комнату. Желательно, чтобы он еще прикрыл за собой дверь. На пороге нас могут увидеть, например, портье или кто-нибудь из клиентов. Но за первым ударом почти сразу следует второй. Я вновь отступаю, максимально увеличив дистанцию.

— Абиссинец! — из горла вырывается какой-то горячечный шепот. Едва удерживаюсь от того, чтобы не схватиться за пистолет.

Ни стрелять, ни кричать нельзя. В этих мотелях буквально бумажные стены. Несмотря на то, что в настоящий момент соседние номера пусты, в остальных все-таки полным-полно народу. И время еще недостаточно позднее, чтобы большинство из них уже успокоилось в объятиях Морфея. Черт бы побрал национальную американскую сознательность, чуть завидев драку, немедленно вызвать копов.

— Фудзимия!

Я бросаю в него подвернувшуюся под руку Библию. У бывшего Вайс абсолютно бесстрастное лицо. Такое впечатление, что он отрешился от всего мирского, а телесная оболочка передо мной подчиняется исключительно доводам внутреннего разума. Мне надо остановить его почти любой ценой, заставить меня выслушать. Желтоватые страницы, одним взмахом катаны с легкостью отсеченные от корешка, разлетаются бешеным вихрем. Пока они оседают, я успеваю выбиться из угла между окном и кроватью, куда он меня загнал, и отступить к дверям ванной. Страницы, испещренные мелким, убористым шрифтом, покрывают ковром кровать и пол. Двигаться по бумаге будет тяжелее, не поскользнуться бы.

— Хватит! Остановись!

Он молчит, делает вид, что не слышит. Во всяком случае, я не вижу ни малейшей реакции на свои слова, только глаза пылают справедливым гневом. Конечно, это я всех обманул, заставил думать, что отныне они свободны от моего присутствия. Каждый может делать что хочет. Не вышло и не выйдет.

— Абиссинец, ты не понимаешь, что делаешь, — я уже устал играть с ним догонялки. Пространство здесь весьма ограничено, а мы мечемся по номеру уже несколько долгих минут. При этом я стараюсь соблюдать хоть минимальную осторожность и не начать швыряться мебелью в охотящегося за мной. — Помочь Шульдиху…

Он замирает, переводит дыхание и на дюйм опускает меч. Ну, я же произнес «волшебное слово». Имя телепата действует на него как факирская дудка на кобру. Посмотрим, надолго ли.

— Сколько времени еще вы сможете бегать? Он почти сломлен. Если продолжишь пичкать его лекарством — скоро получишь овощ вместо человека.

Его веки дергаются, что можно считать признаком довольно сильного удивления. Да. Про таблетки я тоже знаю.

— К тому же у него в крови маяк-реагент. Розенкройц найдут вас, выкопают из-под земли в прямом смысле, если потребуется.

Он не отвечает, очевидно, ему требуется время переварить услышанное. Молчание длится несколько минут. Кажется, сегодня я тут единственный выступающий. Ладно, продолжу. Главное, чтобы он не отвлекался.

— Вам не скрыться, как я уже сказал. И если Шульдиха убивать никто не станет, без особой необходимости, разумеется, то за твою жизнь я не дам и полцента, Абиссинец. Об этом не хочешь поразмышлять?

Честно признать, его молчание уже начинает выводить меня из себя. Неужели я недостоин даже того, чтобы со мной разговаривали. Впрочем, я где-то слышал, что самураю, вступившему в переговоры с врагом, уже не так-то просто продолжить его убивать. Надеюсь, я правильно толкую мотивы его поведения.

— Так вот, можешь считать, что ты уже умер, Абиссинец, когда ты выйдешь отсюда, что бы ты ни сделал, чем бы ни закончился наш разговор, — я делаю многозначительную паузу. — А они все равно его заберут. Ты им не помеха.

В ответ мне достается достаточно злобный взгляд, и Фудзимия снова поднимает меч.

— Я не лгу. Мои видения больше не лгут. Я скажу тебе даже больше, чем собирался, Абиссинец. Самое безболезненное будет, если тебя просто пристрелят. Шавки Снейка, например, — я демонстративно смотрю на часы. — Они будут примерно через четверть часа. Если не опоздают. — Позволяю себе на миг прикрыть глаза. — Максимум через восемнадцать минут, если быть точным. У тебя есть, что противопоставить девятимиллиметровым кольтам или дробовикам, которыми вооружена местная полиция?

Хотелось схватить его за шиворот и хорошенько встряхнуть, чтобы он наконец-то перестал изображать из себя ледяную статую. Но вряд ли сейчас было разумно вообще шевелиться. Пришлось продолжать так.

— Только копы прибудут не одни. А в сопровождении ищеек Сайдзе. Ты когда-нибудь попадал под перекрестный огонь? Помни, сейчас Шульдих не в силах тебя прикрыть. Впрочем, даже если тебя не пристрелят прямо сейчас, то на сцене еще останется Розенкройц. И они обязательно найдут тебя. Хотя бы исключительно для того, чтобы полюбопытствовать, куда вышеупомянутый телепат подевался.

Он дергается, стараясь одновременно выглянуть в окно и не выпустить из поля зрения меня. Двор мотеля пока пуст. И он снова поворачивается ко мне.

— Это все равно произойдет так или иначе. А Снейк переправит Шульдиха в Японию. Сайдзе Такатори возомнил себя его новым хозяином. Вот только моего согласия спросить забыл, — я чувствую, как изнутри начинает подниматься волна глухой злости, но сейчас не время испытывать такие эмоции. Фудзимия может принять их на свой счет. — Повторяю еще раз — его не убьют. Не причинят вообще никакого вреда. Если Сайдзе заберет его сейчас, это только лучшему. Сам посуди, ну наколют его снотворным, чтобы без проблем вывезти из страны. Ему нужен отдых. Так что перелет на другой край света пойдет Шульдиху на пользу.

В глазах Фудзимии при упоминании Розенкройц появляется какое-то затравленное выражение. Не надо быть провидцем, чтобы понять, в его голове уже нарисовалась прелестная картинка: бедного беззащитного Шульдиха без суда и следствия препарируют на прозекторском столе в жуткой подземной лаборатории вроде Дворца Преисподней. Он ошибается. В Розенкройц, прежде чем проделать что-то упомянутое, телепату оказали бы посильную медицинскую помощь, а уже потом начали бы расщеплять на цепочки ДНК. Там не привыкли сходу разбрасываться столь ценными материалами. Все-таки, Фудзимия еще не до конца понимает — с кем именно имеет дело. Кто такие паранормы, и насколько сильно они отличаются от обычных людей. Придется кое-что объяснить.

— Что с тобой, Абиссинец? — я даже слегка придвигаюсь к нему, чтобы обозначить степень своего доверия. — Ты ведешь себя, как курица-наседка, у которой крадут птенца. Так ли хорошо ты его знаешь, как тебе это кажется? Лично я не завидую тем, кто попробует его сломать. Очнись. Думаешь, телепат — подарок судьбы? Это сейчас он тихий. Ему больно, он не в силе. Ты расслабился, раз он позволил тебе себя баловать, кормить сладким или купать. Так ведь, Абиссинец? — я намеренно сообщаю ему подробности их времяпрепровождения. Пусть знает, что я всё это видел и Фудзимия прекрасно понимает, что я не лгу. Я вижу, что понимает. Слон же добросовестно рассказал ему про камеры. Я продолжаю:

— Все это лирика. Ты начитался легенд о любви на всю жизнь и смерти в один день. Кстати, о смерти… Помнишь, у тебя осталось еще четырнадцать минут на раздумья, — я делаю вид, что меня совершенно не беспокоит наставленное на меня оружие. Пусть Фудзимия все еще держит меч на изготовку, но то, что он с интересом слушает меня, явный прогресс. Может быть, на свою жизнь ему и наплевать, но судьба телепата не может не волновать его, какой независимый вид он бы на себя ни напускал.

— Он — телепат, паранорм. Ты готов к тому, что каждую секунду он будет слышать все твои мысли. Надеешься, что он будет угадывать все твои желания?

Абиссинец плотнее сжимает губы. Мне некогда анализировать его гримасы. Время действительно уходит, а мы так ничего и не решили. Я начинаю злиться уже всерьез.

— Он перешагнет через тебя, как только поймет, что ты ему потакаешь. Ты и мяукнуть не успеешь, как он сядет тебе на шею и вцепится в горло. Что хмуришься, Абиссинец? Никогда не видел его таким? Уж тебе ли не знать, Шульдих отнюдь не домашний мальчик, он боец. Как он работает, как отдыхает, как сеет хаос вокруг себя и наслаждается этим, наконец. Ты должен бы уже понять, его требуется постоянно держать в узде и подавлять его разрушительную деятельность. Не важно, что он рушит, чужую жизнь или свою, — я позволяю себе рассмеяться. — Не веришь?

Он смотрит на меня, но на лице уже нет прежней решимости. И потому что стоит спиной к окну, не видит то, что сквозь жалюзи видно мне. Как во внутренний двор мотеля заворачивает практически точная копия автомобиля, который остался на Кантон стрит, а вслед за ней, сияя мигалками, врываются сразу несколько полицейских машин. А вот и гости и вместе с ними тяжелая артиллерия. И на этот раз им никто не должен помешать. Осталось только довести это до сведенья некоторых особо упрямых. Я почти рычу на него:

— У тебя еще есть шанс выйти из этой истории красиво, Абиссинец. Делай, что тебе говорят и я…

Кажется, он все-таки обиделся. Движение Фудзимии чрезвычайно стремительно. Пистолет оказывается у меня в руке словно сам собой. Как при замедленной киносъемке, я еще успеваю взять этого ревнителя справедливости на прицел, но это уже не имеет значения. Мне отрубили голову? Боли совсем не чувствуется. Только внезапно навалившаяся чернота.

Из которой меня выдирает стук в дверь.


* * *


Ран с быстротой, воспитанной учителями кэндо, оценил и рост Оракула, и его местоположение, и даже обычное выражение превосходства на лице. И через мгновение уже был в комнате, нанося удар. Кроуфорд без видимого труда отразил его голыми руками, Ран снова замахнулся, приученный оценивать противника по достоинству, но Кроуфорд увернулся, перехватил его руку.

— Хочешь убить меня. Понятное желание, — проговорил Оракул, глядя Рану в глаза. — Но это нецелесообразно.

Ран молчал, стараясь пересилить его, быстро оценивая позу и возможности.

— Я могу тебе рассказать, что произойдет, если ты убьешь меня, — продолжал Кроуфорд. Ран старался не слушать, но слова, сказанные так спокойно, уверенным, ровным тоном, все равно достигли его ушей.

— Ты не знаешь, как работают Розенкройц, они убьют тебя, как только ты встретишься с ними, а если не они — то полиция, или автоматчики Сайдзе, а Шульдиха все равно заберут, и не останется никого, кто мог бы помочь ему.

Ран по-прежнему молчал, но напор чуть сбавил, и тут Кроуфорд отпустил его и ступил вперед, подставляя шею под удар.

— Пожалуйста. Если ты уверен, что я не прав, убей меня, — с улыбкой предложил Оракул.

— Сражайся достойно! — крикнул Ран, не способный напасть на человека, который не защищается.

— Повторяю — это нецелесообразно, — ответил Кроуфорд, не делая попыток отступить.

— Я не буду участвовать в твоих играх, — процедил Ран, но против воли согласился со словами Оракула. Все что тот сказал, было верно, и долг велел Рану поступиться чувствами ради необходимости. Этот принцип, взращенный в нем с детства, впитанный с молоком матери, работал сильнее любых доводов.

— Не участвуй, если судьба Шульдиха значит для тебя меньше, чем чувство собственности, — ответил Кроуфорд, отступая на шаг.


* * *


Рев сирен заставляет нас обоих вздрогнуть, и прежде, чем я успеваю хоть что-то предпринять, Фудзимия выскакивает из номера и уже несется к своему, так и не убрав катану в ножны. И что самое удивительное, успевает попасть внутрь раньше, прежде чем стоянка и выезд из мотеля оказываются перекрыты шеренгой белых автомобилей с синими полосами.

Мне остается только ругаться. Они приехали намного раньше, чем я рассчитывал. Времени не хватило даже на то, чтобы минимально разъяснить Абиссинцу текущее положение вещей. Или я просто был не настолько убедителен, чтобы он действительно прислушался к моему мнению.

Между тем, полицейские оперативно разворачивают позиции как для настоящей боевой операции. Часть, попрятавшаяся за машинами, оказалась одета в бронежилеты и каски. Настоящее боевое подразделение, тренированное для захвата особо опасных преступников, может быть, это было даже одно из подразделений оперативного реагирования федералов. У этого Снейка действительно обширные связи. Но больше всего меня волнует остановившийся в стороне черный автомобиль с бронированными стеклами. По всей видимости, операцией управляют как раз оттуда.

— Сдавайтесь! — гремит в мегафон. За одной из машин я вижу, человека с рупором, чином должно быть не меньше лейтенанта. — Выходите по одному с поднятыми руками.

Фудзимия делает пару предупредительных выстрелов, чтобы удержать нападающих на расстоянии. Это даст ему небольшую отсрочку, но на очень короткое время. Накатывает апатия. Все, что было проделано с таким трудом, рушится. А все потому, что один упрямец упрямо не пожелал выслушать, что ему говорили. К своему стыду, я осознаю, что совершенно не вижу безболезненного выхода из сложившейся операции.

Полицейские опять перестраиваются. Я уже знаю, что они будут делать дальше. Установят прожекторы, перекроют подачу электроэнергии, потом в ход пойдут слезоточивые вещества или гранаты с усыпляющим газом. Это развеет даже самые ничтожные шансы на побег. Надо что-то решать.

Еще не поздно отступить, но только одному мне. Окна ванной в моём номере позволили бы незаметно покинуть мотель, но номер абиссинца и телепата лишен такой роскоши. Если бы Абиссинец вышел из номера, выставив перед собой телепата как живой щит, то какой-никакой шанс у него бы еще оставался, а так…

И все-таки, если я сумею отвлечь полицейских, то через пожарный выход в соседний номер у Фудзимии появится возможность добраться до БМВ. Придется стрелять. Патронов не густо. Две запасные обоймы и в пистолете неполная. После первых выстрелов практически по спинам шеренги на позиции копов возникает некоторое замешательство, заставляя их перегруппироваться. Еще одну пулю я отправляю в бензобак, но, к сожалению, это не приносит желаемого результата.

Фудзимия бежит, но ему приходится еще и тащить на себе Шульдиха. Особо резвые открывают огонь и по нему тоже. Мне даже не нужно прибегать к предвиденью, я и так вижу, чем все это закончится. Но, даже осознавая всю бесполезность предпринятой попытки, я успеваю положить еще четверых, что в сложившейся ситуации — капля в море. Мне отвечают дружными автоматными очередями. На этот раз вместе с темнотой приходит и боль.


* * *


Кроуфорд отступил еще на шаг и, опустившись в кресло, уронил голову на грудь. Сжав рукоять катаны, Ран смотрел на него, понимая, что не сможет убить Кроуфорда сейчас. И именно потому, что тот беззащитен. Шло время. Минута, две, Оракул не двигался, и Ран уже подумал, что может быть, лучше просто уйти и увезти Шульдиха, но тут Кроуфорд поднял голову:

— Сейчас я видел, как убивают нас с тобой, — проговорил он. Ран коротко кивнул, ожидая, что Оракул скажет дальше, и тот, будто отвечая его мыслям, продолжал. — Я также мог бы убить и тебя. Но если бы я сделал это, то лишился бы поддержки Такатори Мамору, а значит людей, оружия, и главное — безопасного способа попасть в Японию.

Ран опустил катану.

— Я знал, что ты поймешь… — Кроуфорд встал из кресла, и положил на столик перед Раном свой пистолет. — Вот, в доказательство моей честности, я мог давно убить тебя, но не стал. Потому что действовать мы должны сообща, и теперь я это знаю точно. Такова ирония судьбы, Фудзимия Ран.

Ран не ответил. Он прислушивался к происходящему на улице. А там что-то происходило — из тишины ночи вырос звук полицейских сирен, потом звуки стрельбы.

— Что делать сейчас? — спросил он. Кроуфорд секунду молчал, а потом ответил:

— Ждать.

— Ждать? — Ран скрипнул зубами. Он повернулся, и через приоткрытые занавески увидел отблески то ли мигалок, то ли выстрелов.

— Да. Мы должны отдать Шульдиха Сайдзе.

— Нет. — Тут же отрезал Ран, и рванул к двери, но Кроуфорд оказался быстрее — вскочив из кресла, он перехватил руку Рана прежде, чем тот успел открыть дверь.

— Да, Абиссинец, мы позволим Сайдзе забрать Шульдиха, — сказал он, тяжело дыша, — Надеюсь, ты понимаешь, что мне Шульдих дорог не меньше, чем тебе. И это лишь вынужденная мера, не более, ради того, чтобы потом мы смогли вернуть его.

— Почему мы не можем сейчас вмешаться? — процедил Ран, пытаясь вырвать руку.

— Объясняю: наша цель — не только в том, чтобы нас оставили в покое, мы должны сделать так, чтобы больше никто не захотел преследовать нас. А теперь смотри — вот мы уничтожаем подразделение Сайдзе вместе с полицией, и бежим, потому что с Розенкройц я, прости, без телепата не справлюсь, а Шульдих, если я не ошибаюсь, пока не способен манипулировать сознанием, так? И что мы имеем — мы снова в бегах, и нас снова ищут все те же. И еще, нельзя, чтобы люди из Розенкройц, которые сейчас подоспеют следом за Сайдзе, увидели меня.

Все, что говорил Кроуфорд, выглядело логичным и продуманным, и, вопреки порыву немедленно бросится Шульдиху на помощь, Ран перестал сопротивляться, и наконец, высвободив руку, прошел вглубь комнаты и сел на стул. Невыносимо было слушать звуки, доносившиеся со стоянки. Каждый выстрел отзывался в сердце болью, словно стреляли в него.

— Не бойся, Абиссинец, Шульдих сильнее, чем ты думаешь, — с ухмылкой успокоил его Кроуфорд.


Шульдих обещал себе, что полежит несколько минут и встанет, но когда открыл глаза, оказалось, что прошло добрых полчаса. Рана не было, и телепат вспомнил, что Абиссинец хотел купить воды. Странно. Шульдих сел, пытаясь понять, что происходит. Внезапно тишину прорезал вой полицейских сирен. «Это за нами», — отстраненно подумал телепат, и попытался подняться, но голова закружилась, и он снова осел на кровать. Со странной обреченностью Шульдих понял, лежа поверх покрывала и слушая, как хлопают дверцы машин, что в этой ситуации никакого чуда не случиться — сейчас его наконец схватят, а Ран тут не поможет. Он смелый человек, но с отрядом полицейских он не справится, так что ему лучше держаться подальше. С той же отрешенностью Шульдих наблюдал, как распахнулась дверь и в комнату ворвались люди в масках. Он попытался из последних сил сделать внушение, но таблетки не давали сбоев — и у него ничего не вышло, ведь он выпил две совсем недавно. Тогда Шульдих попытался нащупать пистолет, но вспомнил, что тот остался у Рана — как глупо. В ту же секунду человек в маске подскочил к нему. Шульдих почувствовал мгновенную боль, и свет погас.

@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд

---

О подарочках

21.09.2010 в 12:00

Пишет  Джулс:

ф-моб от Ло
Пять первых читателей, которые оставят комментарий к этому посту, в течение года (начиная с 17 сентября) получат от меня какой-либо подарок (по почте или из рук в руки).
Все те, кто отметится, должны разместить в своих блогах этот моб и таким образом сделать кому-то подарки.

---

Loveless Живительный свет

Название: Живительный свет
Автор: Umbridge
Бета: atenas
Фэндом: Loveless
Размер: миди, 5 061 слово
Пейринг: Рицка/Соби
Рейтинг: NC-17
Жанр: angst, romance
Дисклеймер: Все права на персонажей Loveless принадлежат их создателям, никакой материальной выгоды от написания и распространения этого текста я не получаю.
Краткое содержание: Рицка вспомнил все.
Примечание: Время действия фика -после последней главы манги. Написано на Yaoi-fest-08 для Saint-Olga Loveless — Рицка/Соби (не наоборот!), с прописанным Д/с, жанр: ангст/романс, НЕ стеб, общие пожелания/ограничения: обязательно сюжет, обязательно соблюдение канона, обязательно хэппи-энд, рейтинг желательно от PG-13 и выше.

Don't let your head rule your heart
Don't let your world be torn apart
Don't keep it all to yourself
Just let all your emotions run free
With someone like me
That's the way it should be
Someone like me

(Atomic kitten “Someone like me”)

I'm not dead just floating
Underneath the ink of my tattoo
I've tried to hide my scars from you

(Pink “I’m not dead”)

18+

Рассвет не принес ничего хорошего: все тот же дождь, все тот же ветер, все то же темное небо, что и вчера. Кажется, ночь не кончалась, а только отступила за угол, мрачно глядя в спину. Под кроватью и у шкафа залегли тени, в комнату проникал мертвенный серый свет, убивая все яркие краски. Серыми стали стены, стол, простыни, лицо и волосы Соби.

Из окна виднелись темные сосны, железные прутья забора и площадка перед корпусом. Вот уже час Рицка смотрел вниз и ждал, когда случится чудо и память снова скроет от него правду. Этим утром он вспомнил… почти все. И верил, что рассвет поможет ему забыть.

Соби по-прежнему спал. Рицка иногда поглядывал на него, и внутри вспыхивала ярость, хотелось сорвать одеяло, схватить бойца за волосы, и во что бы то ни стало заставить говорить. Но, собрав волю в кулак, мальчик отворачивался. Здесь в школе, где жили другие бойцы и жертвы, говорить было опасно, слишком серьезный предстоял разговор.

Соби… Его имя порхало в голове Рицки как большая, посаженная в банку бабочка. Как он мог? Рицка не понимал, и от непонимания становилось еще больнее. И именно сейчас, когда они наконец обрели связь, и мальчик почувствовал себя прикованным к бойцу невидимыми цепями, тысячей цепей, вырвать которые можно было только с кожей, все слова Соби оказались ложью.

Чувство к нему… Такое хрупкое, но нерушимое, оно не зависело от доверия или недоверия, уважения или неуважения, оно просто было, как бы Соби не поступал с Рицкой. Поэтому мальчик решил сначала спросить его, а потом, если боец соврет, добиться правды. Ведь без правды разве возможно у них будущее?



* * *



Обратный путь казался бесконечным. Дорога скользкой черной змеей петляла меж покрытыми талым снегом, поросшими ельником склонами, все дальше и дальше. Терпение Рицки капля за каплей иссякало. Чтобы не смотреть на Соби и немного отвлечься, мальчик пялился в окно, на белую разделительную полосу. Но когда от скучного черно-белого пейзажа начинали слипаться глаза, не оставалось ничего другого, как снова поворачиваться к Соби, который сидел неподвижно, изучая собственные руки. О чем он думал? Хотел бы Рицка знать. Наверное, о Семее, о том, как отпустил его, или, может, о Рицу, которого не захотел навестить, или бог знает еще о чем. Ясно было одно — мысли эти не веселые, беспросветные, именно таких мыслей заслуживал Соби, и мальчику сейчас не хотелось утешать его. Теперь Рицка знал. И от этого знания сердце заходилось злобой, пальцы дрожали, приходилось сжимать кулаки в карманах не по погоде легкой куртки и отворачиваться к окну.

В салоне царило молчание. Сначала Ке ругал Соби за легкомыслие, глупость и пренебрежение к друзьям, но тот не отзывался. Рицка тоже молчал, так что водителю не оставалось ничего другого, как оставить разговоры и сосредоточиться на дороге. Только мотор шумел, да еле слышно играло радио. И оглушительно громким стало вдруг дыхание. Оказалось, что дышать и сглатывать в такой тишине как-то неловко. Рицка страстно желал разорвать напряжение: закричать, запеть, заплакать — сделать хоть что-то. Ему впервые захотелось ударить Соби. И не раз, не два, а бить его, пока тот не расскажет все, пока не признает, что виноват во всем…

Рицка хмуро смотрел на дорогу и думал, что в присутствии Ке никогда не поднимет руку на своего бойца. И причин тому было множество. Но главная заключалась в том, что как бы Рицка не злился на Соби, он не хотел унижать его и не хотел его потерять.

Наконец лес кончился, машина въехала в город. Соби жил на окраине, поэтому добираться пришлось недолго. Когда за пустырем показался его дом, Ке неодобрительно окинул взглядом своих пассажиров, буркнул что-то на прощание и выставил их из машины. Ничего не ответив, боец выбрался на тротуар. Ветер трепал полы его пальто, Соби впервые сутулился, и оттого выглядел каким-то особенно одиноким и лишним. Он не сжал рицкиных пальцев, как делал всегда, не обнял, чтобы согреть, но мальчик был даже рад этому, иначе он бы не сдержался: вырвал руку из руки Соби, оттолкнул его. А так он может делать вид, что ничего не случилось, пока они не окажутся в квартире.

— Тебе не надо домой? — без обычной нежности спросил Соби. Обреченность почудилась Рицке в его голосе, как будто боец знал, что впереди ждет неприятный разговор, но не находил в себе сил уклониться.

— Не надо, — процедил Рицка сквозь зубы, стараясь унять дрожь. Соби кивнул — челка упала на глаза, но он словно и не заметил — медленным движением вытащил из кармана мятую пачку сигарет. Зажигалка все время гасла, и казалось, они так и простоят тут, у дороги, пока не наступит ночь. Того гляди, соседи вызовут полицию. Соби выглядел спокойным, но то, с каким остервенением он пытался высечь огонь, выдавало истерику, и когда, наконец, у него получилось закурить, затяжки выходили глубокими и резкими. Рицка огляделся: вокруг не было ни души, вдоль дороги еще горели фонари, и над пустырем поднималось бледное желтое солнце. Мальчик поёжился. Ни на мгновенье он не мог забыть о том, что ждало его впереди. Почему так получилось? Жизнь шла своим чередом, прошлое осталось далеко позади, и почему вдруг сейчас его угораздило вспомнить? Сможет ли он оправдать Соби?

Боец шел рядом, сигарета догорела, в худых пальцах остался только фильтр, но Соби его не выбрасывал, держался за него, как за спасительную соломинку. Рицка нахмурился. Дом был совсем близко, вот и лестница, и дверь. Они поднялись на веранду, Соби искал ключи в карманах пальто, искал так безумно долго, что мальчик почти потерял терпение.

— Соби, какого черта ты возишься? — с холодной яростью спросил он.

— Я ищу ключи, — торопливо отозвался тот.

— Так ищи быстрее. Холодно, — Рицка уже не старался скрыть раздражение. Его идея казалась теперь неправильной, ее исполнению противилось и тело, и сердце, но иначе будущего у них с Соби не получалось, никакого, никогда.

Звякнул металл — Соби наконец нашел ключи, достал их из кармана, начал открывать дверь, и Рицке показалось, что время тянется невыносимо медленно. Когда он впервые пришел сюда, он даже не заметил, как оказался внутри. Может, потому что не торопился?

Наконец, Соби впустил Рицку в комнату.

— Рицка, с тобой что-то не так, — заговорил боец, и его голос не был привычно ласковым.

— Да, не так, — медленно проговорил Рицка, сделал несколько шагов по длинной, вытянутой, как школьный пенал, комнате и остановился. Он прерывисто вздохнул — стало трудно дышать, сердце билось как сумасшедшее.

— Это из-за Семея… Скажи… — продолжал боец за спиной.

— Нет, мне скажешь ты, — поворачиваясь, перебил Рицка. Он надеялся, что голос звучит ровно и твердо, надеялся, что взгляд не выдает смятения, которое наполняло душу.

— Что хочет знать Рицка? — по губам Соби скользнула тень улыбки. Рицка скрипнул зубами.

— Почему я потерял память? — по-прежнему заставляя себя сдерживаться, проговорил мальчик.

— Не знаю, — ответил Соби. Вдруг его лицо стало чужим, непроницаемым, совсем как вчера, когда отпустил Семея.

— Соби, пожалуйста, — Рицка повысил голос. Мальчик понимал, что вот-вот сорвется. — Пожалуйста, не заставляй… принуждать тебя и… наказывать. Я не хочу.

— Зря, дисциплина иногда полезна, — боец попытался улыбнуться, но улыбка растаяла, даже не коснувшись глаз. Рицка сжал кулаки.

— Соби, — прошептал он. — Соби… Почему ты такой? Даю тебе еще один шанс. Пожалуйста, расскажи, как я потерял память.

— Я не знаю, — тихо ответил Соби.

— Тогда… я приказываю тебе ответить… — хриплым от гнева голосом прорычал Рицка. — Как я потерял память.

Соби молчал. Подойдя к кровати, он сел, закинул ногу на ногу и вытянул из кармана мятую сигарету. По комнате поплыл ментоловый дым Салем Пианиссимо. Рицка нахмурился, и в который раз подумал, что Соби курит девчачьи сигареты. И от этой мысли стало еще тяжелей на сердце. Рицка успел многое узнать о бойце, привязался к нему, но все равно мальчику придется сделать то, чего он так не хотел.

— Это приказ, ты разве не понял? — процедил Рицка. В несколько шагов он оказался рядом с Соби, требовательно заглянул ему в глаза, надеясь найти там хоть крупицу раскаяния. Соби поправил очки, и неожиданно ухмыльнулся.

— Я понял, Рицка. Но я не могу подчиниться.

— Почему? — на мгновение мальчик опешил — не ожидал, что боец снова откажется. Но тут же кровь прилила к щекам, пальцы сжались в кулаки.

— Мне плевать на приказы Семея! — выкрикнул мальчик. — Я — твоя жертва, значит, ты обязан слушаться меня!

— Еще вчера ты не хотел приказывать мне, Рицка, — ответил Соби мягко. Он то ли не понимал, что мальчик не шутит, то ли нарочно провоцировал его. — Накажи меня.

— Ладно! — выкрикнул ему в лицо Рицка, размахнулся и ударил бойца в скулу. Соби даже не охнул, только головой дернул. Сигарета выпала из пальцев, и боец медленно поднял ее.

— Мы можем все спалить, — затушив окурок в пиале с недопитым чаем, ответил Соби. Это окончательно вывело Рицку из себя. Как боец мог так легко игнорировать жертву, когда только вчера клялся, что предан ей? Как мог он не испытывать стыда, когда был виноват во всем и мог ответить на все вопросы? И Рицке вдруг стало безразлично — унизит он Соби или нет, причинит ему боль или нет, пожалеет потом или нет. Мальчик схватил Соби за волосы, рванул его голову вниз, заставляя бойца встать на колени.

— Рассказывай! Я приказываю тебе! Ты мой боец, мой, а не Семея! — кричал он. — Я вспомнил! Вспомнил почти все!

— Хорошо, — Соби сидел на пятках, волосы закрывали лицо, но Рицка мог бы поклясться, что он усмехается. — Значит, я заслужил наказание. Плохой Соби.

— Не паясничай! — крикнул Рицка и ударил Соби ногой куда-то в грудь или в живот — мальчик сам не знал, куда попал. Сейчас он видел перед собой не бойца, он видел день, когда потерял память.



* * *



Шел дождь, и Рицке это было только на руку. Мальчик накинул капюшон, и, стараясь не терять из виду брата, поспешил следом, прячась от него то за углом дома, то за телефонной будкой, то за деревом. Рицке недавно исполнилось десять, он был худеньким, маленьким, ему легко удавалось прятаться. Слежка казалась мальчику занятием постыдным, но куда важнее было выяснить ответы на тысячи странных, пугающих, не дающих ему спать вопросов. Семь лун. Жертвы. Бойцы. Убийства. Рицка не хотел верить, что его брат способен на такое. Но с каждым днем, с каждым жестом и взглядом, мальчик находил все больше доказательств тому, что Семей обманывал его и маму. Рицке было страшно, но с любознательностью десятилетнего он хотел докопаться до правды.

Семей все шел, и Рицка уже начал уставать. Мальчик не первый раз следил за братом, уходил от дома с каждым разом все дальше, но сегодня надо было довести дело до конца. Конечно, следовало остановиться, вернуться, только какой мальчишка прислушается к голосу здравого смысла, когда впереди новое приключение? Рицка перевел дыхание за остановкой, выглянул и успел заметить, как Семей сворачивает к стоявшему чуть на отшибе двухэтажному дому. В окнах второго этажа горел свет. Низко пригнувшись, Рицка побежал за братом, спрятался за деревом и оттуда смотрел, как Семей поднялся по освещенной фонарем лестнице на веранду, открыл дверь и вошел.

Если бы Рицка мог предположить, что будет дальше, он бы никогда не отправился за братом и не заглянул бы в щель между занавесками.

Длинную комнату освещали только свечи, отчего казалось, что на стенах танцуют призраки. Рицке стало страшно, но потом он увидел Семея и понял, что тени — только начало кошмара. Семей бил кого-то ногами. Человек лежал на полу, но даже голову руками не закрывал, только пах. Мальчик не мог разобрать, парень это или девушка, разглядел только кровь на полу и закрывавшие лицо длинные, светлые волосы. Рицку затошнило, но мальчик не мог отвести взгляд. Внезапно в его голове все встало на свои места: разрозненные слова, поступки, мимолетные ощущения, когда все вроде бы хорошо, но что-то царапает внутри.

Рицка больше не сомневался, не волновался о том, что плохо думает о брате. Мальчик увидел Семея таким, каков тот был на самом деле. Он еще помнил ободряющие слова, надежные руки, ласковую улыбку старшего брата, но в тоже время твердо знал, что правды в этом не было ни на грош. Даже если Семей и любил его, сам Рицка уже не хотел такой любви. «Но, может быть, этому есть какое-то объяснение?» — подумал мальчик в последней попытке оправдать Семея, но тут же решил, что такой жестокости нельзя найти оправдания.

Человек на полу не двигался. Семей перестал бить его и с усмешкой заговорил, а тот в ответ лишь кивнул и начал медленно вставать. Тут Рицка заметил, что это взрослый парень, без ушек. Семей снова что-то сказал ему и ударил ногой под колено.

Рицка снова поймал себя на том, что пытается придумать причину, по которой брату понадобилось избивать светловолосого парня. В отчаянии мальчик предположил, что тот мог задолжать Семею денег. Но с оправданием снова не складывалось. Губы задрожали, и Рицка изо всех сил сжал кулаки, старался не плакать. Он словно во сне стоял у занавески, скованный томительным страхом. Семей раскладывал на низком столике какие-то блестящие предметы. Мальчик разглядел, что это ножи, совсем новые, чистые, остро наточенные, похожие Рицка видел только в кино, в фильме про одного убийцу. Парень наконец-то поднялся и сел на кровать, а брат исчез из поля зрения. Рицка попытался проследить за ним взглядом, но вдруг почувствовал руку на плече.

* * *



— Я должен узнать, и ты мне поможешь, потому что я — твоя жертва, — сказал Рицка, внезапно успокаиваясь. В груди вдруг стало холодно и пусто. Он не мог делать с Соби то, что позволял себе старший брат, это противоречило его представлениям о любви и доверии.

— Соби… Не могу мучить тебя, как это делал Семей… Не могу и не стану… Но это не значит, что мои слова можно пропускать мимо ушей, — Рицка сел на кровать.— Ты говорил, что любишь меня, что я могу приказывать тебе. Так вот я приказываю: расскажи мне, о чем говорил в тот вечер Семей? Почему у меня нет имени?

— Не могу ответить, — вытирая кровь, сказал Соби. Привалившись спиной к кровати, он протянул руку, пытаясь коснуться Рицки, но мальчик отодвинулся. Сейчас у него не было жалости к Соби, только чувство превосходства. Он — мой боец, я — его хозяин.

— Ты ответишь. Иначе прикажу тебе никогда больше со мной не видеться. Знаю — ты погибнешь без связи. Но мне тебя не жалко, потому что боец, который не подчиняется — он не нужен…

Соби опустил руку, и Рицка снова подумал, какие у него худые пальцы, видно каждый сустав, и ногти с белыми черточками, аккуратные, как у девушки. Рицка рассматривал их, как будто они помогали ему сконцентрироваться.

— Повторю приказ. И буду его повторять до тех пор, пока ты не скажешь. Я больше не стану тебя бить, просто не прикоснусь к тебе до тех пор, пока не расскажешь.

Соби поднял голову и, криво усмехаясь, посмотрел на мальчика. Эта усмешка не могла скрыть, как сильно задели бойца слова Рицки, но Соби по-прежнему молчал, и мальчик решил, что не отступится. Хватит. Сегодня он должен показать бойцу, что их связь значит больше приказов Семея, больше каких угодно приказов в этом чертовом мире, что Рицка — его настоящая жертва, а Семей — просто глупая маска. Конечно, Рицке тяжело далось это решение, но брат не оставил ему выбора. Соби или Семей. Рицка выбрал Соби.

— Что? — Мальчик ответил прямым взглядом и не отводил глаз, пока Соби первый не отвернулся. Боец попытался подняться, но Рицка спокойно остановил его:

— Сидеть! — приказал он. — Ты не встанешь, пока не расскажешь. От тебя требуется не так много. Только тот разговор, перед тем как ты лишил меня памяти. Семей говорил что-то про то, кто я. Помню это, но не помню, что именно он сказал. Мне кажется, в этом все дело! Соби, я не отпущу тебя, пока не скажешь…

— Рицка, я не могу… Семей приказал…

— Меня это не волнует, — ответил Рицка. Пытаясь найти что-то похожее на веревку, он ходил по комнате и примеривался то к шарфу, то к ленте. Конечно, при желании Соби сможет высвободиться, думал мальчик, но так он сам хотя бы почувствует себя уверенней. Он не знал, как еще можно продемонстрировать превосходство. Рицка не собирался издеваться над Соби и хотел бы добиться подчинения благодаря уважению, а не боли. Наконец нашелся кусок веревки. Кажется, Соби использовал эту веревку вместо шкафа — на ней висели плечики с одеждой. Рицка собирался просто свалить их в кучу, но ему стало стыдно, и он сложил вещи на устланный циновками пол.

— Руки! — вернувшись к кровати, сказал мальчик. — Ты ведь хочешь, чтобы я унижал тебя, наказывал, приказывал, и я буду… ради себя. И ради тебя!

Соби подчинился, вытянул руки, и Рицка привязал его за запястья к ножке низкого столика. Боец покорно согнулся на полу, ткань пальто натянулась на лопатках, волосы рассыпались по плечам. Рассматривая Соби, мальчик внезапно ощутил жар в паху. Рицка прекрасно понимал, что за огонь пылает в его теле, и это заставляло его пугало и смущало его. Мальчик продолжал смотреть на бойца, напрасно убеждая себя отвернуться. Рицка вспоминал прикосновение его губ, с виду таких мягких, но на самом деле властных и жестких, и запах табака, которым пахли его волосы.

— Соби, — стараясь выровнять дыхание, мальчик повернулся к бойцу спиной. — Соби, мой приказ должен быть для тебя важнее всего. Отвечай, я приказываю.

— Рицка, я понимаю, что предаю тебя. Накажи меня — ты имеешь право… Но я не могу нарушить приказ Семея… — тихо ответил Соби. И Рицка вдруг понял — дело вовсе не в приказе. У бойца есть другие причины молчать.

— Вчера ты ослушался… — сказал мальчик холодно.

Соби промолчал, только губы изогнулись упрямо. Рицка резко наклонился и схватил его за волосы.

— Вчера Семей приказал тебе молчать, а ты не послушался. Значит дело вовсе не в приказе, ты не рассказываешь мне не поэтому, — проговорил мальчик сквозь зубы. Но холодная ярость вдруг отступила, когда он посмотрел на мягкие, шелковистые пряди в своей руке. Рицка как — будто очнулся, вспомнил, как они пахнут, когда закрывают лицо, когда губы Соби так близко. В паху снова стало горячо, и мальчик ослабил хватку. Желание смущало и раздражало его. Рицка хотел управлять Соби, а страсть делала его уязвимым. Соби нельзя было демонстрировать слабость. Но боец ее все-таки чувствовал, поэтому не подчинялся. Так собака, почуявшая страх, никогда не станет слушаться команд.

— Рицка, ты смущен… — усмехнулся Соби, Рицка заметил ухмылку и снова разозлился.

— Нет, черт возьми. Я не смущен! — крикнул он, отталкивая бойца. Соби деревянной куклой упал на пол, даже не пытался противиться. Но продолжал молчать, верный только ему известным принципам. Рицка бросил на него злой взгляд и отошел к окну. Уже в разгаре был влажный, холодный осенний день. Шел мелкий дождь — дул ветер. Ничего нового. Рицка снова вернулся на кровать, лег, поднял зажигалку. Семей поджигал ей волосы Соби, потом бил его, потом обнаружил Рицку у двери, потом…



* * *



Худое плечо больно стиснули чьи-то пальцы, и Рицка, холодея, повернулся.

— Привет, — ласково улыбнулся Семей и втолкнул мальчика в комнату. Белокурый парень поднял голову. Рицка заметил, что волосы он забрал в высокий хвост и открыл забинтованную шею. Мальчик смотрел на все это словно со стороны, сам себе удивлялся: неужели у него еще хватает душевных сил на любопытство?

— Давно подсматриваешь, Рицка? — присев перед ним, спросил Семей. Он пристально смотрел в глаза, и мальчику показалось, что брат пытается прочитать его мысли.

— Семей… — хотел крикнуть Рицка, но голос сорвался на хрип. — Семей, что тут происходит?

— Ну, — брат почти нежно улыбался Рицке, — я просто воспитывал своего бойца. Он сам об этом все время просит, да, Соби?

Парень с хвостом кивнул.

— Что? — промелькнула утешительная мысль, что этот парень ненормальный и ему нравятся издевательства. И может Рицка видел ненастоящую кровь и бутафорские ножи? Может, это игра? Но стоило вспомнить, для чего мальчик следил за братом, и Рицка снова помрачнел.

— Может и так! Тогда объясни, что такое Семь лун?! Зачем ты доводишь маму? — с отчаянной храбростью выдал Рицка. Семей с грустным смешком покачал головой.

— Любопытство сгубило кошку, знаешь? — поводя черным бархатным ухом, сказал он. Рицка даже залюбовался, как красиво это у брата получалось.

— Я мог бы рассказать тебе сказку, и ты бы поверил, и даже героем бы меня считал, но я не стану, — продолжал Семей, выпрямляясь. — Да, я действительно кое-что придумал, кое-что очень интересное… Для тебя, для меня, для Соби… Для Соби я всегда изобретаю разные приятные новинки. Мне нравится кровь на его коже, и я никогда не повторяюсь, — Рицка не мог поверить, но кажется, Семей хвастался. — Так о чем я? Все время отвлекаюсь… Я придумал, как стать сильнее. Для этого мне нужен ты.



* * *



Здесь воспоминания обрывались, дальше Рицка помнил только, как брат приказал бойцу:

— Сделай так, чтобы он забыл сегодняшний день и все плохое обо мне. Хочу, чтобы Рицка любил меня и верил мне.

Соби повернулся к нему, произнес какие-то слова, и старого Рицки не стало, появился новый Рицка, тот Рицка, которого не любила мама.

Рицка не понимал только — зачем Семей оставил его в живых и в здравом уме. Он знал, что ответы на эти вопросы есть.

— Рицка, — вдруг позвал Соби, снова садясь. — С чего ты взял, что я знаю их?

Рицка очнулся. Кажется, он размышлял вслух.

— Разве я разрешил встать?

— Прости, — отозвался Соби, но остался сидеть. — Может быть, ответа на твой вопрос нет.

— Замолчи! — Рицка почувствовал, как холодеет лицо, как сжимаются кулаки. Неужели ему снова придется ударить Соби? — Я уверен, что есть! Я помню, как Семей начал говорить об этом, но потом… потом ты переписал мою память! И теперь ты должен рассказать мне все!

— Приказ Рицки — закон. Ответов нет. Семей любил тебя, потому и не убил, вот и все.

— Не верю… — Это был удар ниже пояса. Мальчик точно знал, что брат не любил его — любовь для него заключалась в чем-то совершенно другом. Рицка вскочил, толкнул бойца на пол, и тот снова упал, неловко вывернув руки. Столик со скрипом поехал вправо.

Сердце колотилось как безумное.

— Соби…Ты ведь говорил, что любишь меня… — прижимая колени к груди, хрипло прошептал мальчик. Глаза щипало, сдерживать слезы становилось все труднее. — И теперь ты … врешь мне.

— Рицка, но это правда. Я люблю тебя, но не знаю, что ты хочешь услышать, — отводя взгляд, упрямо повторил Соби.

— Не буду отвечать, — сказал мальчик холодно, — я спрашивал уже не раз, и не буду повторять снова. Я приказал тебе, ты не выполнил приказ. И я должен наказать тебя.

Собравшись с духом, Рицка встал.

— Мне надо домой. Я приду вечером. Не смей развязывать веревку, пока я не вернусь, — с этими словами мальчик забрал у Соби ключи и вышел из комнаты. Наказание не показалось ему особенно ужасным, тем более другого выхода не было, он делал это для них обоих. Память прячет от него что-то важное, он должен узнать — что, иначе не продвинется ни на шаг.



День прошел странно. Рицка случайно встретил Юико и рассеянно слушал, как она рассказывала ему о школьных делах. Потом долго сидел перед компьютером, играя в какую-то игру, машинально проходил уровень за уровнем. Почему я виню во всем Соби, думал Рицка, ведь это Семей заставил его отнять у меня воспоминания? Может быть, я так зол на Соби, потому что он мне действительно важен? А на Семея мне теперь наплевать? Если так, то Соби виноват лишь в том, что дорог мне, и разве не я должен это ему объяснить? Если Соби не говорит мне правду, то только потому, что не хочет сделать мне больно…

Когда часы на мониторе показали шесть, мальчик выглянул в окно. Дождь закончился, вышло солнце. Удивительное, предзакатное, рыжее, оно отражалось в лужах, его отблески вспыхивали в темной воде, в окнах, на голых черных ветвях — повсюду, странно было видеть оранжевое сияние над черной громадой туч. От увиденного захватывало дух, и постучав в дверь маминой комнаты и не дождавшись ответа, Рицка выбежал на улицу. На сердце было тревожно, дорога к дому Соби оказалась неожиданно длинной. Мальчик торопливо открыл дверь.

Соби лежал на полу, в той же позе, в которой Рицка оставил его. И мальчику вдруг стало по-настоящему стыдно.

— Соби, — позвал он. Тот вздрогнул и поднял голову. — Соби, как ты?

— Хорошо, — хрипло проговорил боец. — Рицка… развяжи меня. Я хочу пить и мне нужно в туалет.

Мальчик покраснел и бросился развязывать веревки.

— Да, извини, — прошептал он, но потом спохватился. — Я пойду с тобой. И приказываю тебе — не убегать, сделать что надо и вернуться со мной обратно.

— Ладно, — вздохнул Соби. Мальчик прошел за ним к туалету и караулил у двери, опасаясь, что боец сбежит. Только когда тот вышел, мальчик смог расслабиться. Они вернулись в комнату, и Рицка велел Соби опуститься на пол.

— Если ты не скажешь правду — мы с тобой больше никогда не увидимся, — сказал мальчик, ложась на кровать. — Поверь, это не пустая угроза. Я не смогу верить тебе, потому что буду знать, что ты не принадлежишь мне.

— Я принадлежу тебе… — Соби сглотнул, этот звук был таким громким, что Рицка смутился и разозлился.

— Принадлежу… — продолжал Соби и его голос звучал глухо. — Прости, что разочаровал тебя. Я заслужил наказание. Прости, что тебе неприятно меня наказывать. Но это пойдет мне на пользу… Да, не бойся.

Рицка слушал его, и мысли, до сих пор не дававшие ему покоя, окончательно сложились во что-то цельное. Он много думал о Соби, о его вине, и собственном отношении к ней, и вот, все было куда проще. Если Рицка настолько дорожит Соби, что ожидает от него большего, чем от родного брата, и если его вина лишь в том, что Рицка хочет ему доверять, то надо просто показать это Соби. А так как он привык к насилию, насилия ждет, а к ласке не привык, не привык быть любимым, не привык быть нужным, значит, Рицка должен вести себя по-другому. Какой же он идиот, что не догадался сразу.

Мальчик опустился на колени и развязал Соби руки.

— Соби, — сказал Рицка и голос взвился, заставив его покраснеть.— Соби, — откашлявшись, повторил мальчик, — посмотри на меня.

Соби поднял голову. Волосы рассыпались, как будто разорванная пальцами легкая паутина. Рицка вздрогнул, заметив удивление в глазах бойца, потом наклонился и медленно коснулся губами его губ.

— Ты просто не знаешь, что значит — принадлежать, — прошептал мальчик. Голос внезапно сел, язык не слушался. Теперь Соби смотрел растерянно.

— Рицка, ты…

— Молчи, Соби…

Наклонившись, Рицка снова поцеловал его и тут же почувствовал, как задрожали уши, как тяжелой мягкой волной заходил хвост. Соби разжал зубы, коснулся его языка своим, и Рицка не отстранился. Он стиснул плечи Соби, чтобы не отступить. Ему было страшно, но он твердо решил доказать бойцу, что принадлежность и послушание не всегда основаны на страхе. Есть причины куда более значимые. И Рицка верил, что когда Соби поймет это, то расскажет все сам.

Щеки горели огнем, в груди было тесно. Боец целовал его, но слишком осторожно, и Рицка потянул Соби за волосы, целуя горячо и неумело. Он сам не знал толком, как это делается, потому что поцелуи Соби всегда оставались невинными. Через мгновение Соби уже помогал ему, осторожно, ненавязчиво, и целоваться по-взрослому оказалось очень просто. И очень приятно, так приятно, что Рицка почувствовал, как от напряжения его начинает лихорадить. Почти не контролируя себя, он выпустил волосы Соби, провел по футболке вниз, потом по бедру. Когда ладонь ощутила жар и твердость чужого члена, горячая волна хлынула от пальцев к вискам.

— Рицка, не стоит… — попытался отстраниться Соби, но мальчик не позволил ему договорить.

— Соби, молчи… Я покажу тебе, как сильно ты мне нужен… — говорить правду оказалось так легко. Негнущимися пальцами Рицка потянул пуговицу из петли, та шла туго, и мальчик заметил, как Соби смотрит на его руки, облизывая сухие губы. Наконец, пуговица поддалась, молния разъехалась. Рицка выдохнул, дотронулся ладонью до гладкой головки.

— Соби, — заговорил он снова, — ложись на кровать.

Соби кивнул. В его глазах уже не было растерянности, там мешались страх и что-то еще, чего Рицка раньше не видел. Мальчик лег на кровать и смотрел с волнением, как рядом устраивается Соби.

— Я хочу, чтобы тебе было … приятно, — пытаясь выровнять сбивающееся дыхание, сказал Рицка. Он потянул джинсы Соби, стащил их с бедер, и неловко, жадно приник губами к белому животу — у кожи был странный, чуть горьковатый вкус. Оставив несколько торопливых поцелуев у пупка, потом на русом лобке, Рицка захватил губами головку. Он понятия не имел, что нужно делать, но постарался представить, что понравилось бы ему самому. Сначала мальчик осторожно облизывал член, то касаясь языком головки, то проходясь до основания, потом попытался вобрать его глубже, но на глазах выступили слезы и он едва сдержал кашель.

— Рицка, я могу помочь…

— Нет, — мальчик поднял глаза. Он не нуждался в помощи, он словно уже давно знал, что нужно делать. Мальчику показалось, что Соби сбит с толку. Не давая ему опомниться, Рицка резко раздвинул коленом его бедра, лег, прижимаясь, целуя бледные прохладные губы. Он боялся, что Соби повернется к нему спиной, ему важно было видеть лицо бойца. Словно желание вдруг высветило в Рицке главное: его силу, его способность все взять на себя.

Соби неотрывно смотрел на свою жертву, словно пытался разглядеть что-то неведомое.

— У тебя есть… — Рицка посмотрел на Соби, уверенный, что тот поймет. Боец кивнул.

— Дай, — и Соби быстрым движением вытянул тюбик из-под матраса. Рицка покрутил его в руках.

— Я не хочу знать, почему он тут лежит, ясно? — сказал он яростно.

— Да… — Соби снова кивнул, и в его движении Рицка впервые увидел настоящую покорность.

Он выдавил смазку на пальцы. Та была холодной, прозрачной, похожей на гель, и Рицка, уже не стесняясь, провел рукой между ягодиц Соби, слегка надавив на анус. Боец едва заметно вздрогнул.

— Если будет больно — скажи, понял? — приказал ему Рицка. Потом выпрямился и быстро снял джинсы. Неловкость вдруг снова вернулась, но лишь на мгновение. Вот он уже толкался в Соби, и тот открывался на встречу. Глядя в его лицо, искаженное то ли болью, то ли удовольствием, мальчик чувствовал восторг, которого прежде никогда не испытывал. Странное, почти болезненное напряжение нарастало, становилось все ярче, все сильнее, когда Соби вдруг застонал протяжно, и его голос показался Рицке чужим. Что-то внутри задрожало, напряжение стало непереносимым. Мальчик словно в тумане смотрел, как Соби двигает рукой, приоткрыв рот, а потом мир вдруг лопнул. Рицка тяжело дышал, с длинной челки на губы Соби упала капля пота, и Соби слизал ее.

— Чтобы ты там не говорил, теперь я знаю, что ты мой… — сказал Рицка.

— Рицка… Я предал тебя, а ты все равно… — Соби выглядел совершенно расстроенным, и Рицке вдруг стало жаль его. Мальчик уткнулся носом в плечо бойца, чувствуя, как Соби снимает с его головы мертвые, сухие как почерневшие зимние листья ушки.

— Соби, ты поймешь… Обязательно… Просто тебе надо привыкнуть…

— Рицка, — голос бойца дрогнул, и Рицка насторожился. — Семей сказал про тебя, что ты — универсальная жертва, можешь создать связь с любым бойцом, если только… полюбишь его… Семей хотел воспользоваться этим, так как сам не мог сделать меня своим… бойцом. Настоящего общего имени у нас не было, и это ослабляло нашу силу. А сделав тебя моей парой, он мог бы управлять мной через тебя… Такой нехитрый план, — Соби устало усмехнулся.

— Спасибо, — проговорил Рицка, снова прижимаясь к плечу Соби. — Ты ведь молчал не из-за Семея, нет?

Теперь жизнь казалась простой, ясной и больше не пугала мальчика.

— Нет, просто… — Соби бережно погладил Рицку по голове. Мальчик хотел привычно дернуть ухом, но не смог. — Мне просто не хотелось тебя расстраивать. Я думал, что ты относишься к Семею, как раньше, а меня считаешь виноватым.

— Вот идиот… Я же сказал, что выбрал тебя…

— Ты не говорил… И потом… Это же только слова, — Соби ласково потрепал Рицку по волосам.

— И это ты мне говоришь про слова, — возмутился мальчик, приподнимаясь на локтях. — Так значит, ты будешь слушаться?

— Буду, — кивнул Соби.

— Только меня?

— Только тебя.


End

@темы: слэш, творчество, Loveless, Рицка, R - NC-17, миди, Соби

---

Прелюдия к иллюстрации к драбблам по манге "Cafe Kichijoji de" от Elruu

17.08.2010 в 23:38

Пишет  Elruu:

Кто же семе
Umbridge, это ещё не иллюстрация, но прелюдия

Персонажи манги "Cafe Kichijoji de" Таро и Маки. Маки не очень вышел, но он по типажу сложнее для меня.

@темы: япония, слеш