You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 4. Полный порядокГлава 4. Полный порядок
I remember how you used to say,
Have no fear, be okay.
When you told me anything you want is possible
We could have it all
I believed in you.
Must've been a fool.
All my dreams were with you
I say It's okay,
I can promise you It's Alright -
You ain't keeping me up all night no more.
You're not here but It's okay
Помню — ты говорил мне:
Не бойся, воспрянь духом.
Помню, убеждал меня, что нет ничего невозможного,
И у нас будет все, чего мы только пожелаем.
И я верила тебе.
Наверное, глупая была.
Но все мои мечты были о тебе.
А сейчас все у меня отлично!
Клянусь — у меня все просто супер!
Ты больше не со мной бессонными ночами,
Тебя нет рядом, но у меня все просто супер!
(Atomic kitten «It's Ok!»)
Улица казалась плоской, как бильярдный стол. Солнце ложилось оранжевыми срезами на задворки домов, цеплялось за верхушки разлапистых елей, от земли уже тянуло ночным холодом, в тревожном сумраке глухо стучал дятел, неясные звуки наполняли воздух.
Легко соскочив со старых качелей, Ран пошел к дому. Под ногами, в сорняках, хрустел мокрый гравий. Под рубашку забирался промозглый ветер, ознобом проходя по позвоночнику. Становилось неуютно. «Нужно приготовить что-нибудь, — думал Ран, вытирая ноги о ветхий половик. — Шульдих проснется голодным». Он распахнул дверь и прошел через прачечную в комнату. В доме было тепло. На кухне играла магнитола, а по полу солнце разливалось оранжевым светом.
Ран надеялся, что, проснувшись, Шульдих не будет спрашивать о наблюдении. Телепат и так задал слишком много вопросов, когда они возвращались из Централ парка. Вопросов, оставшихся без ответа. Уверен ли Ран, что это слежка? Если уверен, то кто следит? Зачем? Что теперь делать? Абиссинец молчал. Он не хотел гадать, ему нужны были факты. Но Шульдих не успокаивался, повторял, что Розенкройц нашли его, что собираются забрать его, что ждут, когда он сойдет с ума. Ран молчал. Паника Шульдиха казалась ему преждевременной.
Когда же они вернулись домой, Шульдих внезапно перестал спрашивать. Он весь словно посерел, затих и ушел в спальню. Когда Ран поднялся за ним, то обнаружил телепата в постели. Тот лежал, закутавшись в одеяло так, что видны были только макушка, лоб и брови, да еще злые, несчастные глаза. Абиссинец сказал себе, что жалость ничем не поможет Шульдиху, и все же не решался оставить телепата одного. Помявшись, Ран опустился на стул и сидел, пока не убедился, что Шульдих спит.
Это не могло не радовать. Он надеялся, что Шульдих отдохнет, успокоится и не станет возвращаться к разговорам о слежке.
Включив духовку, Ран осторожно поставил противень. Сразу зашипело и защелкало масло. «Все к лучшему, — думал он, глядя на пузырящееся внутри жаркое, — нужно только выиграть время». Неизвестно, насколько серьезная за ними ведется слежка. Есть ли в доме камеры, жучки, стоят ли в машине датчики. Подобных устройств Ран знал великое множество. Надо только уметь грамотно установить их, и тогда ничто не укроется от глаз соглядатая.
Он не был уверен, что телепат сумеет держать язык за зубами.
«Я не такой дурак», — вдруг раздалось в голове, и тут же за спиной послышались шаги. Ран повернулся. В кухню, позевывая и почесываясь, вошел растрепанный и размякший со сна Шульдих.
— Пахнет-то как! — вздохнул он, и, втиснувшись между Раном и плитой, заглянул в духовку. — Что это ты готовишь?
— Мясо, — отступая к столу, ответил Ран.
— Хорошо… Мясо — это класс!
Телепат прошел к стойке и устроился на табурете. Классическая музыка тут же сменилась шуршанием и стрельбой — Шульдих крутил ручки приемника. Рыжие пятна ускользающего вечернего света коснулись его волос, и те вспыхнули пшеничным, мягким пламенем. Ран замер у разделочного стола с полотенцем в руках. Медленно, словно в одном из своих снов, он скользил взглядом по лицу телепата, по его шее, по белой майке, заметил, что джинсы не застегнуты, сползли на бедра, и видно было белый живот и темную стрелку волос.
— Только не смущайся, — дернув бедрами, Шульдих приподнял зад и подтянул джинсы. — Вот так…
Ран продолжал смотреть. В груди стало тесно, а в паху — горячо и тяжело, и руки словно онемели.
— Так что, хуже, да? — Шульдих удивленно поднял брови. Слов не было, и Ран пожал плечами. Таким он всегда видел Шульдиха — раздражающим, искусственным, но отчего-то до странности непосредственным и естественным. Его красота казалась пошлой и чистой, нежной и грубой одновременно. Сладкий до приторности, он притягивал, вызывал горячечные мысли и образы, даже не желая этого.
Растянув резинку на пальцах, Шульдих забрал волосы в хвост, и Ран заметил на кадыке родинку. Темный крошечный овал, он целовал ее еще во времена токийских свиданий. Тогда Шульдих приходил к нему, сначала редко, потом все чаще, почти по расписанию. Отчего-то эта родинка всегда казалась Рану особенно неприличной, интимной. Как многое другое в Шульдихе: веснушки на щеках, крупные белые неровные зубы.
Телепат промолчал. Мысли Абиссинца неожиданно взволновали его. Может быть, он отдохнул, пошел на поправку, но Шульдиху вдруг стало жарко, сердце гулко застучало в животе. Желание стало таким сильным, что телепату пришлось одернуть майку и отвести взгляд.
Мелодично прозвенел таймер, сообщая, что мясо готово, прерывая тяжелую паузу, разрывая напряженную тишину.
— Обед… — с искусственной веселостью сообщил телепат, соскользнул с табурета и вышел.
«Я в гостиную, — сообщил он. — Неси туда».
Спустя пятнадцать минут журнальный столик в гостиной был накрыт, и Шульдих уже сидел на диване, бодрый и полный сил.
— Отлично… — пробормотал он, потирая ладони. — Я хочу есть.
Ран включил бра, и мягкий свет задрожал в графине, в прозрачных бокалах, на темно-красных, словно лакированных, кусках жаркого. В этом свете лицо телепата казалось почти прежним, живым, на носу зажглись теплые веснушки, глаза смотрели лукаво, расцвеченные ласковой синевой. В груди стало тесно, и Ран отвернулся.
Он положил Шульдиху изрядный кусок мяса, и телепат начал есть, сочно и с аппетитом. Глядя на него, Ран почувствовал, что голоден.
Телепат быстро расправился с горячим. Он вечно торопился, даже в еде, и сейчас уже отложил вилку и откинулся на подушки.
— Отлично… — поглаживая живот, повторил Шульдих. — Я объелся. А сладкое где?
Ран покосился на него, но промолчал.
— Когда я ем — я глух и нем? — проговорил телепат с наигранной заботой. — Отвечай мысленно, ладно уж.
«Сладкого нет. Ты все съел», — ответил Ран.
— Да? Вот черт… Я такой обжора… Ну ладно… — Шульдих уставился куда-то поверх телевизора, ковыряя ногтем в зубе.
«Возьми зубочистку», — подсказал Абиссинец.
— Неа… — помотал головой телепат. Он оставил в покое зубы и нащупал пульт. Уютно засветился телеэкран.
— Что у нас нового в мире? — спросил Шульдих у фигур на экране.
Ран положил еще жаркого. Сериалы он не смотрел, а телепат, кажется, втянулся. Не хотелось мешать ему. В конце концов, он был занят. Хотелось надеяться, что просмотр бессмысленного, бесконечного мыла отвлекает Шульдиха. Даже когда Ран убрал тарелки, тот все еще сидел, уставившись на экран с выражением полного блаженства на лице. Распахнув глаза, он шевелил губами, как будто повторял за актерами.
— Ты похож на ненормального, — сообщил ему Ран, закидывая ногу на ногу и замирая с холодной миной на лице. Шульдих дернул плечами.
«Плевать», — ответил он мысленно. Сериал продолжался. Ран даже попытался смотреть, но в какой-то момент понял, что на экране происходит что-то странное. Персонажи мыльной оперы теперь были ему знакомы. Вот Ая-тян, его сестра, вот Йоджи, Кен, Оми — команда Вайсс, вот Шварц, только Шульдиха не хватает, а вот и Крашерс. Все они вышли из телевизора и теперь ходили по гостиной, оживленно разговаривая, только Ран не слышал ни звука. Ему неприятно было видеть их. Они расстались — без права вернуться.
«Как странно, — подумал Ран. — Почему они здесь?»
Шульдих зевнул и потянулся. Вот и закончился сериал, а жаль, было интересно. Не интереснее новостей или, скажем, канала «Дискавери», но все же неплохо.
— Кончился, — сообщил он Абиссинцу, не ожидая ответа. Тот не умел поддержать беседу, все время отмалчивался. А ведь когда-то Ран Фудзимия бывал разговорчивее. Например, болтая с сестричкой или с родителями, а еще в снах. В снах он не только говорил, но кричал и плакал. Шульдих хотел усмехнуться, но не смог. Отчего-то эти воспоминания его расстраивали. Он повернулся к Абиссинцу и понял, что тот спит. Телепат придвинулся ближе, вглядываясь в лицо Фудзимии с тревогой и неожиданной нежностью. Сейчас перед ним был другой человек, и Шульдих хотел прикоснуться к его сознанию, хотел почувствовать его. Действие таблетки заканчивалось, читать стало проще, и телепат коснулся запястья Абиссинца.
Во сне тот по-прежнему сидел на диване, но в гостиной, кроме него и Шульдиха, появились незваные гости: Вайсс, еще эти, подрывники. Сестренка, Ая-тян, и почему-то Шварц. Шульдих заставил себя остаться на диване и не пытаться говорить с Кроуфордом, который все равно был только чужим сном. В огромных очках, с идеальным пробором, он казался таким пугающе живым, что телепат даже боялся смотреть на него.
— Если они тебе неприятны, я выставлю их, — предложил Шульдих, не выпуская фудзимиевской руки.
— Да, — ответил тот, не глядя на него. Ну конечно. Телепат повернулся к гостям, и они исчезли.
— Вот… Как договаривались — никого.
Абиссинец кивнул, бросив на Шульдиха хмурый взгляд.
— Что ты здесь делаешь?
— Я? — удивился телепат. — Разве я тебе редко снюсь?
Абиссинец поджал губы, но руки не отнял.
— Значит, это правда… И что тебе снится? Во сне ты вспоминаешь прошлое?
— Иногда. Мне это неприятно. И еще я знаю, что ты можешь моделировать сны… И может быть, ты делаешь это сейчас…
Шульдих усмехнулся. Он сам не знал, зачем вторгся в сон Фудзимии. Может, потому что хотел его подразнить в отместку за давешнюю ссору, а может, потому, что хотел подразнить себя, желая снова ощутить страсть, которая застигла его врасплох на кухне. Он коснулся пальцами губ Абиссинца.
— Помолчи…
Тот нахмурился, но телепат опередил его.
— Тихо, тихо… Ты думаешь, что у меня влажные пальцы… Да, так и есть, почему-то у меня все время мокрые ладони, даже стыдно, и еще все время липкие, как будто я конфеты в карманах ношу. Так? У тебя странные мысли о мужчине, которого ты хочешь…
Опустив руку, Шульдих провел по штанине к ширинке, по полутвердому члену Фудзимии.
— Поправь, а то ему неудобно, ага…
Тот отодвинул его руку.
— Не надо.
— Почему? — с усмешкой спросил Шульдих. Он заглядывал Абиссинцу в глаза, желая проникнуть еще глубже, чувствуя, как колотится сердце, и как тянет в паху, и тело горит. Но что-то мешало ему расслабиться. Неуловимый, необъяснимый страх хватал его за рубашку, не давая двинуться и сделать то, чего требовало тело.
Ран ухмыльнулся и открыл глаза.
— Шульдих, ты сам не знаешь, чего хочешь. Когда поймешь, я не откажу, — сказал он.
Нелепо, смешно, но Ран не мог просто взять то, что ему нехотя протягивали, он хотел, чтобы ему это подарили, от души, с радостью. Прошло то время, когда он отрицал целесообразность чувства, смеялся над ним с цинизмом восемнадцатилетнего. Ран признал, что есть вещи необъяснимые, есть нечто сильнее него, нечто, с чем он не в силах бороться. И как чудак-романтик, о котором он читал когда-то, он не мог довольствоваться меньшим.
— Абиссинец, прекрати думать. Ты невыносим…. С тобой упадет даже то, что не может падать, — покачал головой Шульдих, одергивая майку.
— Мне надо уйти, — вставая, сказал Ран. — Работа.
Над последним заказом ему пришлось поломать голову. Место было неудачное, стоянка перед Копакабаной, а времени на исполнение воли клиента отводилось мало.
В десять Ран свернул с Риверкрест на Индипендант. В запасе оставалось четыре часа, а еще надо было позвонить.
Номер не изменился с тех пор, как Ран впервые познакомился с ним и записал цифры в память мобильного. Таким уж человеком был Сирасаки Рэити. Слон. Было в нем что-то от шахматного слона — возможно, постоянство, а может, последовательность. Он умудрялся смотреть на остальных Крашерс сверху вниз, но без высокомерия и заносчивости. Он был удивительно деликатен, оберегая чужие чувства как китайский фарфор. Его одежда не отличалась особенной экстравагантностью: брюки, жилетка, белые рубашки — случайный прохожий в толпе мог принять его за клерка. Даже тогда, когда Ран никого и в грош не ставил, Слона он уважал.
Прошло много лет, но ничего не изменилось. Когда Ран еще жил в Токио, их с Рэити связывали общие дела. Поэтому он не боялся, что тот удивится, услышав в трубке его голос. Но Слон мог и не ответить. К этому Ран тоже старался себя подготовить. Ведь в их профессии могло случиться всякое. Слон мог быть занят, ранен или мертв.
Темнело. Ран припарковался за магазином и вошел в будку телефона-автомата. В искусственном свете цифры казались зелеными. Лампочка коротко моргала, свет дергался. Ран набрал номер. В ухо понеслись длинные гудки, и он почувствовал, что немного волнуется.
— Слушаю, — наконец ответил знакомый голос.
— Ран, — отозвался Абиссинец. — Есть дело. Можешь говорить?
Слон ответил, что может, и Ран вкратце рассказал. За ним следят. Нужно посоветоваться. Выслушав, Слон засмеялся. Ран так и видел, как тот поправляет очки, как лучатся морщины у глаз, как широко и мягко ухмыляются губы. «Очень кстати, — сказал Слон, — могу помочь, и не только советом, я в Нью-Йорке, в старой штаб-квартире. Помнишь?». Ран помнил. Однажды ему довелось побывать там во время очередной миссии.
— Заходи. Буду рад видеть. В понедельник, хоть день и тяжелый, но для работы в самый раз, — сказал Слон.
— Да, — ответил Ран и прервал вызов. Теперь оставалось ждать. Он не собирался предпринимать ничего до встречи с бывшим коллегой. Распахнув кабинку, Ран пошел к машине. Дул сильный, резкий ветер.
Ночь прошла спокойно. К утру «заказ» был мертв, а Ран стоял у полок супермаркета и выбирая Шульдиху конфеты. Ему нравилось думать, что телепату они помогают. Он снял с полки пару коробок и бросил в тележку. За ними отправились эклеры и сливочные помадки. По пути к кассе Ран, помявшись, взял еще тетрис и очки, розовые, какие когда-то носил телепат. Раз носил, значит, они для чего-то были ему нужны. Хотя Ран никогда не видел, чтобы Шульдих опускал их со лба.
Утро выдалось холодное, бледное, въезды у домов усыпала хвоя, в белом небе тонули верхушки серых сосен.
Ран поставил машину и прошел в дом. Его встретила душная, сонная тишина. Разувшись в прихожей, он бесшумно поднялся в спальню. В сером свете совсем не яркими стали цифры на будильнике. Широко раскинув ноги, Шульдих спал. Тяжелое дыхание тонуло в простынях, волосы разметались по подушке. Ран подошел и накрыл телепата одеялом.
День обещал быть длинным. Никаких дел, только ожидание, но Ран умел ждать. Он прилег на диван в гостиной, не желая тревожить Шульдиха. Пусть отдыхает. Кто знает, что ждет их завтра.
Телепат проснулся ближе к ленчу. Ран застал его на кровати, заспанного и лохматого, со странной блуждающей ухмылкой на губах.
— Спасибо, — сказал Шульдих немного поспешно, когда увидел подарки. — Мне как раз не хватало очков. Чувствовал себя голым…
Он почесал живот, довольно откровенно, и нацепил очки на лоб, впрочем, почти сразу снял. Потом выудил тетрис. И Ран до вечера слушал только отменные немецкие ругательства, перемежавшиеся сочным американским: «Fuck!». Иногда Шульдих просил принести еды, конфет, чая или кофе, не выпуская игру из рук. Рана это не задевало. Скорее он был рад побыть в одиночестве, отгородившись от всего мира. Постоянное присутствие телепата согревало, но привычка к уединению настолько укрепилась в нем, что Ран начинал чувствовать раздражение, находясь постоянно в обществе своего гостя.
Вечером Шульдих спустился в гостиную. Он выпил таблетку и был явно в настроении: разгоряченный, взбудораженный, потряхивал влажными волосами, посмеивался без видимой причины, пах новыми духами, одуряюще сладко, так что Ран невольно смутился, когда Шульдих обрушился рядом на диван. Телепат не мог держать расстояние и через несколько секунд сел так близко, что задевал локтем его плечо, а коленом — бедро. Но Ран не спешил отстраняться. Шульдих начал рассказывать о соседях, устроивших шум из-за старых деревьев. О том, что наблюдал через окно за тем, как с шумом падали ветки вязов, и его позабавил разгоревшийся вокруг них скандал. Про слежку телепат не сказал ни слова, ни вслух, ни мысленно. На протяжении разговора у Рана возникало странное ощущение, словно слова произносились лишь для отвода глаз, а думали они оба совсем о другом. Но ему казалось, что любой неловкий вопрос, любое лишнее слово тут же погубит удивительное настроение этого вечера, когда Шульдих сидел так близко и можно было слушать его голос, вдыхать его запах, чувствовать локоть и колено. Если бы их мысли сейчас прозвучали вслух, все было бы испорчено. А так легкое напряжение не тяготило, наоборот, оно делало вечер до странности личным, во много раз более интимным, чем многие вечера в Токио. Ран не хотел знать, о чем думает Шульдих. Ему было достаточно и того, что телепат не тоскует. А Шульдих не хотел слышать, о чем думает Ран, и радовался, что таблетка мешает читать.
Наступала ночь. Шульдих попросил Рана выйти с ним на задний двор, и они долго стояли на крыльце, вдыхая хвойный аромат сумерек. Дома Шульдих не сказал ничего про спальню, не позвал Рана лечь рядом, за что тот был ему благодарен. Укрывшись пледом на узком диване, Ран решил завтра прогуляться до супермаркета и понаблюдать, ведется ли двойная слежка за ним и за домом.
Шульдиха разбудило солнце, светившее в незашторенное окно. Он потянулся, нехотя выбрался из-под одеяла и побежал в туалет. Настроение было удивительное. Впервые за долгое время телепат пришел в свое обычное беззаботное состояние духа. Почистив зубы и побрившись, он вернулся в комнату, полный не находящей выхода энергии. Ему хотелось сделать что-нибудь полезное. Нацепив джинсы и футболку, Шульдих отправился готовить завтрак.
Скоро на кухне появился Фудзимия. Бледный и строгий, он молча окинул взглядом комнату и вышел.
«Доброе утро!» — окликнул его Шульдих, внося в гостиную поднос.
Так началась суббота. После завтрака Ран заполнял какие-то квитанции. Объяснил, что должен оплатить счета, и исчез. Шульдих покорно остался дома. Он устроился у окна, на стуле, и, поджав ноги, долго смотрел на соседский двор, собаку, черного полусетера-полушнауцера, пеньки срубленных вязов и старый серый додж у мусорных баков. Таблетки подавляли телепатию, и издалека читать было невозможно, что сейчас было кстати. Шульдих не сомневался, что этот додж стоял там вчера, и он не соседский. Неужели те, кто следят за ними, действуют так открыто? Хотя конечно, зачем им скрываться? Если Розенкройц нашли его здесь, то найдут везде. C другой стороны, разве у них нет способов контролировать его, не привлекая людей? Правда, Шульдих понятия не имел, как сейчас обстоят дела в Академии. Далекие бури в аппарате Розенкройц давно не трогали их с Кроуфордом. Борьба школ и идеологий, возможно, разрушила «стройную систему контроля и принуждения», как сказал бы Оракул. Академия могла лишиться былой мощи, но ведь у нее остались паранормы — телепаты, телекинетики, психокинетики. Или нет, телепатов, вроде бы, не осталось. Хотя за прошедшее время могли появиться новые кадры. Додж по-прежнему стоял у тротуара, из него никто не выходил. «Мы в равных условиях, — подумал Шульдих, и страх медленно отступил. — На моей стороне Абиссинец, а он тоже не пальцем делан».
Когда вернулся Абиссинец, телепат уже смог прочитать его. Тот тоже думал о слежке.
День шел на убыль, оставляя после себя состояние полудремотное и вязкое. Шульдих качался на качелях, отталкиваясь ногами и на две долгих секунды взлетая. В окно кухни Ран смотрел на него. Действие таблетки заканчивалось, и телепат мог слышать его мысли. От них на душе становилось тревожно и странно. Шульдих мог прервать их поток, повернуться и помахать Абиссинцу рукой, но продолжал сидеть спиной к окнам. Он и сам не знал, почему.
За воскресным обедом Шульдих выпил последнюю таблетку. Что делать дальше, он не знал и надеялся на чудо. Может, Абиссинец, сам того не понимая, исцеляет больных телепатов, и Шульдиху вовсе не надо будет пить лекарство? Он ухмыльнулся, глядя на Фудзимию, который сидел на диване с книгой. Удивительно, как сосредоточен тот был. Когда-то Шульдих тоже читал много книг, учился, не хотел ударить в грязь лицом перед своим новым начальником. Шульдих смотрел на Абиссинца, а видел Кроуфорда. Он видел, словно наяву, как тот с невозмутимым видом слушает пересказ очередной главы «Унесенных ветром» с анализом вех американской истории. И Шульдих старался, хотя щеки горели под взглядом начальника. Потому что Кроуфорду было двадцать лет, а телепату казалось — все сорок, но Оракул был так красив, не хуже какого-нибудь Ретта Батлера из книги, и о разнице в возрасте как-то не думалось. А думалось о том, что там у него в брюках, и о крутой мускулатуре, и об очках в золотой оправе, — словом, о том, каким потрясным тот был. Потом они взрослели, но Шульдих так и продолжал восхищаться им: и когда ненавидел, и когда первый раз оказался под ним, и все было до тупого банально и грубо, но телепату понравилось; и когда потом Шульдих улыбался Кроуфорду, когда доверял ему, и не доверял. Он всегда восхищался Оракулом, даже когда тот перестал быть лидером команды Шварц. Нет, Шульдих всегда знал — Оракул лучше других, просто лучше и все. Без доказательств.
«Как я могу думать о нем так спокойно?» — спросил себя телепат, с удивлением чувствуя, что боли нет и на сердце легко. Как будто в парке, потеряв тот странный контакт, Шульдих окончательно понял, что Кроуфорд мертв. Абиссинец закрыл книгу и повернулся, телепат улыбнулся ему. День заканчивался, наступала ночь, удивительно теплая, словно на прощание перед промозглой зимой.
В понедельник ровно в двенадцать Ран загнал машину в гараж мастерской. По правде сказать, это небольшое сооружение мастерской только прикидывалось. С давних времен тут располагалась штаб-квартира Крашерс.
Слон закрыл ворота и махнул рукой.
— Движок барахлит, — сказал Ран заранее приготовленную фразу. Рэити кивнул.
— Сейчас посмотрим… — он нажал какие-то кнопки на небольшом устройстве, похожем на пульт, и начал медленно обходить машину. Ран стоял, не двигаясь.
— Чудно, — мягко проговорил Слон. Он ничуть не изменился, по-прежнему вызывал доверие и симпатию. Слон залез в Порш и сидел там какое-то время. Ран невозмутимо наблюдал за его священнодействиями.
— Идемте, я объясню, — Слон позвал Рана за собой в тесную мастерскую, а из нее провел в соседнюю комнату. Та была куда больше предыдущей. И почти все пространство занимали приборы и устройства непонятного назначения. Слон устроился у пульта перед тремя широкими экранами.
— Рад встрече, Ран. Я кое-что нашел, и это кое-что меня удивило…
Ран вопросительно смотрел на него. Слон медлил. Поправил очки, откашлялся, переключил какие-то кнопки на пульте и лишь тогда заговорил.
— В твоей машине стоит датчик слежения и два почти идентичных прослушивающих устройства, — поворачиваясь к Рану, произнес он.
Ран молчал.
— Только изготовлены и поставлены они разными умельцами. Я сделал фотографии, постараюсь определить стиль мастера, установившего микрофон номер два. Первый же мне знаком. Своеобразная манера, оригинальный механизм. Я могу сообщить тебе координаты. Но связываться с ним вряд ли целесообразно, если только ты не сделаешь все аккуратно.
Ран кивнул.
— Свой дом не обыскивай, вещи — тоже. Ничего не предпринимай, слежку я не снимаю. Понаблюдай, кто следит за домом.
Ран снова кивнул, по-прежнему стоя рядом с креслом Слона.
— Я хочу знать, кто они.
— Сделаю, что могу, — Слон развел руками. — Хотел бы я знать, зачем ты им понадобился…
— ФБР?
— Нет, вряд ли… Может быть, кто-то из своих. Ладно, сделаем вот как. Поедешь в магазин. Я прослежу за твоим хвостом и подсажу букашку.
Ран согласился. Слон невольно навел его на мысль — почему он решил, что следят за Шульдихом? Что если слежка за ним?
* * *
Едва войдя в квартиру, я рискую поломать себе ноги о гору свертков, которые консьерж, воспользовавшись моим отсутствием, банально свалил в коридоре. Стянув джемпер и сунув ноги в домашние туфли, я снимаю с блокировки свою дорогую во всех смыслах систему слежения, но пока экраны пусты. Судя по тому количеству времени, что я провел в дороге, ждать мне уже недолго. К тому же, некоторые мои предположения о состоянии телепата никак не дают мне покоя.
Я намеренно игнорирую гору свертков в коридоре и иду в спальню с пустыми руками. Ребячество, но это мой маленький протест против того, чтобы начать обживать этот дом. Для пущей убедительности, не иначе, с деловым видом немедленно лезу в шкаф и начинаю перетряхивать свой немногочисленный гардероб. Ведь у меня же есть более важные дела, не правда ли? Наконец я нахожу то, что искал. Упаковка с лекарством реагирует на обыск должным звуком, как условный сигнал: пароль — отзыв. Стук таблеток о флакон слишком четкий, и именно этого я и боялся — их слишком мало, всего три штуки. Пластиковый цилиндр, когда-то белый и блестящий, весь покрыт пятнами и царапинами от слишком долгого ношения в кармане. Почти до хруста сжимаю его в ладони. Скверно, но не неожиданно. Пытаюсь припомнить, когда последний раз давал что-то из этой упаковки Шульдиху. Давно. Может быть, он таскал их втихаря, думаю я, по тут же отметаю эту мысль как несостоятельную. В последние несколько месяцев лично у меня он не попросил ни одной. Что помогало ему не только балансировать на грани между нормальностью и сумасшествием, но и пребывать в относительно рабочем режиме? Наверное, все сразу: и то, что наши отношения были безоблачны, и то, что трудновыполнимых заданий, по крайней мере, таких, когда ему требовалась медикаментозная поддержка, давно уже не было. Все правильно. Я просто не предполагал, что таблетки понадобятся так срочно, и теперь наказан за свою беспечность. Хуже того, расплачиваться за это будет Шульдих.
Нет, этого я не могу позволить. У меня в запасе есть еще три дня. С другой стороны, ситуация сейчас несколько иная, чем, скажем, два года назад. В то время я мог обратиться в любую из лабораторий Розенкройц и на совершенно легальных основаниях запросить препарат. Сейчас оснований у меня нет, а вот необходимость раздобыть таблетки есть. И обойти эту нестыковку нужно быстро и очень аккуратно, чтобы не подставить под удар себя или, что еще хуже, телепата. Учитывая последние события, я вынужден опираться только на собственные аналитические выкладки, впрочем, этот вариант ничем не хуже. Только на этот раз дополнительной страховки — возможности знать наперед, чем грозит то или иное действие, — у меня больше нет. Обидно.
Думать на пустой желудок плохая идея, легче всего размышлять, когда мыслительный процесс простимулирован желудочной деятельностью. А кстати, где еда, которую я сегодня купил? Как и следовало ожидать, неразобранные продукты громоздятся на разделочном столе в кухне, спасибо, что не в прихожей с остальными вещами. Унылый вид фирменных синих пакетов не скрашивает даже нарисованная на каждом из них нелепая желтая рожа, расплывшаяся в беспричинной улыбке. Надо думать, что завтра, когда придет домработница, все примет более строгий вид, пока же я распихиваю продукты в шкаф или холодильник, не особо стараясь соблюдать определенный порядок. Не испортится, и ладно. Потом разберемся, где и что должно будет лежать. Ножниц ни в ящиках для посуды, ни в отделении для приборов не оказывается, и упаковку с фильтрами для кофеварки мне приходится вскрывать первым попавшимся ножом, кажется, овощным. Кофеварка радостно подмигивает мне красным огоньком на лицевой панели, и через некоторое время я могу созерцать тонкую струйку вожделенного стимулятора мозговой активности. Пока напиток остывает, я иду в спальню и достаю из шкафа свой дорожный кейс.
Из внутреннего отделения извлекается оружие, две запасные обоймы и диск с базой данных. Проверив пистолет, я возвращаю его на место, а диск перекладываю на стол. По-хорошему, стоит обновить мое разрешение на ношение оружия в этой стране. И конечно, стоило бы убирать его в сейф. Но лучше пусть будет под рукой.
За сохранность данных с диска я почти не волнуюсь. Хотя осмотр и показал, что внешних повреждений нет, но случись какие проблемы, я могу получить страховочную копию из абонированной и оплаченной на годы вперед ячейки в одном из отделений местного банка, но это уже крайний вариант.
Забрав все еще горячую чашку с кофе и вытряхнув примерно половину упаковки крекеров в первую же подходящую емкость, я устраиваюсь за письменным столом. Стопка чистой бумаги и авторучка находятся в верхнем ящике стола. Теперь я готов к тому, чтобы начать работать. Первым делом требуется обозначить проблему. Середина листа украшается прямоугольником, в котором красуется надпись «Достать таблетки». Привычность и некоторая уютность происходящего заставляют меня на секунду опустить ручку и пристально посмотреть на дверь, не покажется ли в проеме лохматая голова Шульдиха с каким-нибудь никчемным вопросом, а потом я смаргиваю это ощущение и продолжаю писать. Дальше схема складывается уже сама собой, почти без моего участия. Две стрелки вниз: достать через Розенкройц или изготовить в независимой лаборатории. Оба этих решения тут же начинают обрастать вероятными действиями, в зависимости от того, какой я выберу вариант.
Если воспользуюсь сторонней лабораторией, мне потребуется специалист, который будет составлять препарат; такой, в чьей компетентности я буду уверен, не задающий ненужных вопросов и, более того, не желающий на них отвечать. Найти его возможно, так что это не самая большая проблема. Гораздо страшнее то, что у меня нет точного рецепта. Список компонентов есть, даже пропорции есть, но нет степени концентрации веществ. На основе моих данных подобрать ее может лишь тот, у кого есть опыт работы с паранормами, или очень везучий человек. Но полагаться на удачу в таком деле было безумием, так что, похоже, стоит перейти ко второму варианту.
Лаборатории, не зависимые от института, если и существуют, то на их поиски у меня может уйти слишком много времени. Не годится. Заказать препарат непосредственно в Розенкройц или в любой принадлежащей институту лаборатории имеет право только лидер команды или лицо, его заменяющее. Искать другую команду, а потом предложить ее руководителю сделать за меня заказ? Думаю, это чревато практически теми же неприятностями, какие появились бы, заявись я в институт лично. Даже если гипотетически предположить, что лидер согласится и не выдаст меня немедленно, все равно — это неминуемо лишний свидетель, о котором придется позаботиться. Проблем будет практически столько же, как и в случае с независимым фармацевтом, пусть даже они несколько иного рода. Похоже, что это очередной логический тупик. Потому что мертвецы не могут заказывать лекарства для членов несуществующей команды.
Да, Шварц признана несуществующей. Говоря это, я не испытываю ни радости, ни грусти, может быть, немного сожаления, но это не в счет. В правдивости этого утверждения я убедился еще до отлета из Японии. После того, как искусственный интеллект Эпитафии был вырван из компьютерной сети Розенкройц, возникла некоторая неразбериха, не воспользоваться которой было бы непростительно. Нет, я не стал входить в сеть под своим паролем, не в моих правилах действовать так неосмотрительно. Я использовал пароль доступа Наги. Даже если у него и были какие-то возражения по этому поводу, то я об этом ничего не знаю. Согласно официальной сводке, уже помещенной в архив, команда Шварц признана несуществующей и расформирована. Причиной указана смерть лидера команды и отсутствие данных о местонахождении большего числа ее членов. С облегчением глядя на скупые строки отчета, в тот момент я был очень уверен, что от Розенкройц мне больше ничего не понадобится. По крайней мере, не так срочно.
Как же мне достать эти чертовы таблетки? Фактически, несмотря на обилие условностей, у меня два основных риска: либо рассекретить себя, что сводит на нет все мои старания выжить и обеспечить безопасность телепата, либо, доверившись чужому опыту и удаче, рискнуть здоровьем Шульдиха. И нет абсолютной гарантии, что оба пути обеспечат мне тот результат, на который я надеюсь. Более того, скорее всего оба этих выхода просто провальны. Придется искать третий путь. И я его найду.
Некогда белый лист уже исчеркан так, что на нем нет живого места, а я продолжаю рисовать стрелки одну за другой, уже разделяя их на «могу» и «не могу», составляя последовательность действий и нанизывая их словно бусины на нитку, одну за другой, не обращая внимания на то, насколько неправдоподобным или унизительным это действие может показаться. От того, что существует большая вероятность, что мне придется выполнять некоторые из них, мне становится откровенно нехорошо, но я все равно прописываю их. Кажется, что я обещал больше не лгать, по крайней мере — себе. Кофе осталось еще больше половины чашки, хотя она совсем не велика.
Наконец, я в прямом смысле утираю пот со лба. Решение принято, и я берусь за диск с базой данных. Первое, что приходит в голову, — это войти в основную сеть и обновить устаревшие за месяц данные, а это значит снова воспользоваться паролем Наоэ. Но боюсь, такая идея не принесет мне ничего, кроме разочарования. К тому же это может быть попросту опасно. Сейчас, после того, как Эпитафия была исключена из сети организации, прошло уже больше месяца. Несмотря на то, что верхушка продолжает по-прежнему грызться между собой за руководящие должности и центр кишит паранормами всех мастей и уровней силы, скорее всего, в компьютерной системе уже наведен порядок. Попытка проникновения в систему лицом, лишенным прав в ней находиться, однозначно привлечет внимание блюстителей внутренней безопасности. К тому же пароли наверняка снова сменились. Ведь не все в Розенкройц настолько беспечны или увлечены своими собственными проблемами.
Пока работает дешифратор, бросаю беглый взгляд на окошко, передающее картинку из дома Фудзимии. Занятый логическими построениями, я пропустил момент, когда они вернулись. Вроде бы, все мирно. Шульдих спит, а Фудзимия время от времени ненадолго выходит в гостиную. Остальное время он остается в кухне. Неужели готовит? Не будь я так занят, я бы даже позлорадствовал на тему того, что из бывшего Абиссинца вышла бы образцовая хозяйка, к тому же обращению с острыми предметами он уже научен. Но потом мысли плавно перетекают на тот факт, что Фудзимия оставил в покое телепата и не лезет к нему в постель. А вот этот момент лучше не акцентировать, не думаю, что сейчас мне под силу решать еще и проблемы с усмирением собственной ревности. Но переключиться на работу удается не сразу.
Мгновение спустя я снова ловлю себя на том, что прикидываю, так ли уж благороден Фудзимия, может быть, он просто ждет подходящего момента. Но, почувствовав полет собственной разбушевавшейся фантазии, осаживаю себя. Не стоит углубляться в эти дебри сейчас, мне и так есть, чем заняться.
Система сыто рыкает по завершении цикла дешифровки и предлагает мне данные с диска во вполне читабельном виде. Неприметный текстовый файл, скромно притаившийся в одной из папок, дает почтовый адрес, которым я пользовался всего дважды за всю свою карьеру в Розенкройц. Несмотря на то, что адрес совершенно безлик, скрывающийся за ним человек достаточно проницателен, и стоит перестраховаться и принять все возможные меры безопасности. Впрочем, он не станет предпринимать никаких шагов мне во вред, если сумма по его мнению окажется достаточной. Главное — не ошибиться и не переплатить.
Я открываю канал, проверяю, не закреплен ли сетевой адрес, и начинаю набирать текст сообщения. Хорошо, что в Европе скоро начнется новый рабочий день, это дает неплохие шансы на то, что ответ на письмо я смогу получить еще сегодня. Текст сообщения короткий и ни в коем случае не двусмысленный, каждое слово несет в себе бездну информации для опытного аналитика, попади оно в ненужные руки. Но я уверен — такого не случится. Вычислить коэффициент девальвации средств, добавить процент на риск и непредвиденные расходы по приобретению компонентов, и сумма становится похожа на номер телефона, но мне даже не жалко. Если все будет так, как я задумал, то эта трата окупится. Остается только уповать на то, что мистер Смит, назовем его так, не изменил своим привычкам, если, конечно, остался жив. Помеченное пометкой «срочно», мое послание уходит во внешний мир. По привычке прикидываю: если через три часа я не получу ответ, то письмо придется отозвать. Значит, на Смита рассчитывать нечего. Хорошо, что немного времени у меня еще есть. Потом придется действовать по следующему варианту.
Фудзимия куда-то вышел. Шульдих завернулся в одеяло и спит. Мне его почти не видно, а посмотреть хочется. Еще больше хочется прикоснуться. Как долго все это будет продолжаться? Я злюсь, скорее всего, на себя, на свою реакцию. Злиться по этому поводу сейчас до такой степени непродуктивно, что будь на моем месте кто-то другой, я бы с удовольствием над ним посмеялся. А так, ничего не могу с собой поделать. Наверное, стоит пойти и занять себя чем-нибудь, вместо того чтобы созерцать эту идиллическую картинку. Вот хотя бы чашку из-под кофе помыть.
В коридоре мой взгляд снова натыкается на гору свертков, украшающих пол. А вот и занятие, которое я искал. Что же, приступим. Несколько минут я раскладываю вещи по местам, а потом чувствую, что надо присесть. Глубокое кресло оказывается к моим услугам. Перед глазами всплывает та же ситуация. Другой дом, другой город, почти десять лет назад…
«Ну а зачем тебе это, черт возьми?» — эта мысленная фраза сопровождает почти каждый сверток, которым миловидная девушка-кассир проводит над сканером. Мне уже очень недалеко до точки кипения, и тогда я скажу это вслух. Только нежелание потерять лицо перед незнакомыми людьми удерживает меня от хорошей затрещины своему непутевому подчиненному. Магазин не из дешевых, но мне не жаль денег, мне жалко своего времени, которое придется тратить еще и на то, чтобы хоть немного привить телепату манеры и должное воспитание. А еще он понятия не имеет о том, что только что провалил очередной тест. Проверку поведенческих реакций в новой среде обитания. Даже выбравшись из стен Розенкройц, он все равно остался той же лабораторной крысой, с той только разницей, что клетку заменили на очень длинный поводок. Надо будет сказать ему, чтобы был поаккуратнее, да и в психологический портрет в отчете не стоит вписывать всей правды. Несмотря на всю его бурную юность, он оказался до странности дружелюбным. Временами его становилось даже слишком много — куда бы я ни пошел, тут же на моем пути оказывался Шульдих, готовый меня сопровождать. Иногда я был рад его компании, а иногда это страшно раздражало. Похоже, что и мой тест на профпригодность будет гораздо сложнее, чем мне казалось.
Конечно, обживаясь, мы изрядно потратились, но, увидев счет, я не был шокирован. Сумма, выданная нам Розенкройц на обустройство, не была астрономической, но я давно научился жить не только на подачки института. Так что если особо не шиковать, то мы вполне могли разместиться с комфортом.
О, если бы не его кошмарные привычки! Я чувствую себя родителем, вернувшимся из долгой командировки домой и внезапно обнаружившим существование у него взрослого ребенка, с которым он временами совершенно не знает как себя вести. С одной стороны меня радует то, что мне есть на кого повесить некоторые мелкие поручения и хозяйственные заботы, а с другой стороны я совершенно не уверен, что он в полной мере понимает всю ответственность стоящих перед нами задач. Определенно, этот драгоценный камешек еще доставит массу неприятных моментов своему гранильщику, то есть мне.
Забирая несовершеннолетнего под свою опеку, я вовсе не собирался становиться ему нянькой, но идти по улице в костюме от Гельмута Лэнга рядом со спутником, одетым в драные джинсы и толстовку кислотного цвета, выше моих сил. А еще терпеть одежду, разбросанную по всему дому, находить рыжие волосы на раковине по утрам и грязные чашки из-под кофе на столике в гостиной. Вся моя заработанная упорным трудом репутация ничего не будет стоить, если он не научится вести себя с достоинством, полагающимся члену элитной команды, а не отморозку из уличной банды. Как же с ним трудно!
Если не думать о телепате в таком ключе, то все же можно сказать, что мне повезло. Начать с того, что мне посчастливилось с домом. В пригороде Берна жилье дорогое. На подачку института нам светил либо неблагополучный район с жильем совершенно неудобоваримого качества, но по подходящей цене, либо квартира в центре города. Но мне не хотелось, чтобы телепат чувствовал себя гусеницей, по неблагоприятному стечению обстоятельств угодившей в муравейник. Ему нужно было еще многому научиться, а мне необходимо было место, где я мог бы его учить, пока он был открыт для восприятия информации.
Изначально понимая, что это всего лишь стартовая площадка, я не стал возиться с покупкой, предпочтя долгосрочную аренду. Мое везение заключалось в том, что мне достался коттедж, неожиданно освободившийся после трагической смерти прежних хозяев. Дом пользовался дурной репутацией, его долго пыталась сдать в наем их какая-то дальняя родственница. Мы встретились, переговорили, и я подписал договор. Никаких комплексов по поводу трагической судьбы его предыдущих жильцов я не испытывал, так что дом пришелся весьма кстати. Перевезти в него свои вещи мне не составило труда. У Шульдиха их вообще практически не было, исключение составляли только потрепанная ученическая форма и не менее потрепанная зубная щетка. Форма просто жгла ему плечи, так что едва открылся универмаг, он уговорил меня отправиться за покупками.
Позднее, выгружая хрустящие бумажные пакеты из машины, я обратил внимание на то, с каким воодушевлением Шульдих снует в дом и обратно, чтобы забрать очередную партию покупок. А еще в магазине я наблюдал, как он с азартом впервые спущенного с поводка щенка наматывает круги вокруг полок, заваленных, с моей точки зрения, абсолютным барахлом. Будь он чуть сдержаннее, у меня выступили бы слезы умиления, но в тот момент я был здорово разозлен необходимостью терпеть его восторги. Меня терзали странные, противоречивые чувства. Я открыл для себя, что радуюсь тому, как он так счастлив обладать этими безвкусными тряпками. Он просто светился, демонстрируя очередную аляповатую шмотку, и все спрашивал: «Смотри, это ведь здорово, правда?». А я мог только улыбаться в ответ и кивать. Это было так глупо, что я тут же поклялся себе быть с ним как можно строже.
Он обрадовался отдельной спальне так, что, я думал, от его радостного вопля вылетят стекла. Комната на втором этаже украсилась яркими постерами, ломилась от предметов, совершенно не подходящих друг другу ни по стилю, ни по форме, от моделек машин и мотоциклов, стоивших немалых денег, до сувениров, утащенных с распродаж в ближайшем супермаркете. Он забирал себе все мало-мальски яркое и вызывающее, не видя в темных тонах или естественных цветах и оттенках ни красоты, ни изящества. Первое время он покушался и на гостиную, так что во избежание появления бардака я был вынужден это пресечь. Пришлось его одернуть. Но, как я и подозревал, Шульдих был не тем, кого можно запугать. Скорее из тех, кому дашь палец и рискуешь потерять всю руку. Этого я допускать не собирался. Поначалу мне сильно помогала эмпатия: какое бы выражение ни было на лице у телепата, его эмоциональный фон читался мною без усилий, и я всегда мог понять, что же он чувствует на самом деле. И первое время возмущение телепата навязываемыми ему правилами поведения плавно перетекало в маленькие стычки подобные этой:
— Со своей комнатой можешь делать что хочешь, но устраивать свалку в остальном пространстве я тебе не позволю, — я старался не повышать голос, но, думаю, он прекрасно понимал, что я злюсь.
— Как скажешь, начальник, — пожалуй, с ехидством он перебрал. Да он и сам это чувствует. Уважения так сразу, конечно, от него не добьешься, но кое-что ему стоит запомнить прямо сейчас.
— Кроуфорд. Я бы предпочел, чтобы ты обращался ко мне так. Ни шеф, ни босс, и уж тем более не начальник, — чуть больше, чем нужно, настойчивости в голосе, и телепат уже смотрит прямо в глаза. — Кроуфорд. Ясно?
Минуту мы играем в гляделки. Он не отводит взгляд, будто оценивает, насколько сильно он сможет сесть мне на шею со своими желаниями. Но одновременно я ощущаю и легкий флер надежды, что у него наконец появился его собственный дом, даже если в этом доме он вынужден подчиняться надутому индюку — американцу. Который, возможно, не так уж плох, раз позволил купить все эти вещи. И, несомненно, оценивает свои шансы вытряхнуть мой кошелек еще. Все это он успевает почувствовать за пару десятков секунд, потом решает, что время для открытых боевых действий еще не настало, и отводит взгляд. Пока сдается.
Из пакета в его руках торчит горлышко пластиковой бутыли, увенчанное ярко-зеленой пробкой.
— А это ты на кой прах купил? — я вытягиваю на свет литровую бутыль пены для ванны. Даже через крышку в нос бьет резкий цветочный запах. Я морщусь.
— У меня никогда этого не было, — телепат почему-то смущен, хотя с виду это скорее можно принять за вызов.
— Надо было спросить. Она тебе не пригодится. В этом доме нет ванны, только душевая.
Я возвращаю ему бутыль и тут же забываю о ней, и, как выяснилось, зря. Когда вечером, выспавшись, я выхожу из своей комнаты, он благоухает, как дешевая шлюха, похоже, даже голову вымыл этой же пеной. В любом случае, приторно-сладкий аромат вьется за ним шлейфом из кухни в гостиную, где он и пристроился с подносом перед телевизором. Показывают какой-то комедийный сериал, но ему все равно, что смотреть. На нем яркие домашние брюки и свободная майка. Он взмахивает вилкой в мою сторону:
— Есть хочешь? Я и для тебя разогрел…
И кивает в сторону кухни. У него на тарелке кусок лазаньи, полуфабрикат которой мы купили в продуктовом отделе магазина. Я перекладываю на тарелку свой кусок, наливаю кофе и несколько секунд размышляю, сесть мне за кухонный стол или пойти на диван рядом с телепатом. С одной стороны, есть на диване не очень-то удобно, с другой — стоит налаживать отношения, начиная с первых дней, так ведь? Потому второй вариант перевешивает, и я иду к дивану. Шульдих пододвигается, хотя места больше чем достаточно. Мы дружно жуем теплую, щедро пропитанную томатным соусом лазанью. Через две недели у нас будет первое задание. Стараясь не кривиться, смотрю, как Шульдих тщательно облизывает вилку, и думаю о том, что мне — двадцать, и я воспитатель трудного подростка…
Воспоминания прерваны долгожданным сигналом почтовой системы. И хотя это всего лишь оповещение о том, что письмо прочитано, самого ответа еще нет, мне становится значительно легче. В комнатах на мониторе только спящий Шульдих. Фудзимии снова нигде не видно. Без особого интереса пытаюсь прикинуть, хорошо ли оплачивается его работа, раз он почти каждую ночь проводит вне дома. Вряд ли причиной его отлучек стало то, что Шульдих занял его кровать. Потом оставляю это бесполезное занятие. Немного ломит виски, как обычно бывает после особо подробных видений. Наверное, мне тоже стоит последовать примеру телепата и поспать. Жаль только, что мы в разных кроватях. Может быть, стоит снова переночевать на диване? Но при одной попытке представить это, шею сводит судорогой. Перестилаю кровать. Новое белье пахнет немного неестественно чем-то химическим, ненатуральным, и мне даже чудится оттенок аромата той самой пены для ванны. Но это мое воображение выкидывает со мной такие глупые штуки. Стоит моей голове коснуться подушки, как наваливается страх, тяжелый, почти осязаемый, спровоцированный мыслью о том, что произошло сегодня в парке. Зарычав, я подскакиваю, а потом снова валюсь на подушки. Не то чтобы я забыл, но, занявшись поиском таблеток, я просто не позволял себе думать об этом.
Теперь ничего не исправить, я почувствовал Шульдиха. Сам виноват, расслабился настолько, что позволил себе захотеть его почувствовать. А он оказался рядом. Да еще так близко, что я даже не сумел толком закрыться снова. О чем он подумал? Что понял и понял ли что-то вообще? Может быть, моя смерть уже секрет Полишинеля, и, обратившись к Смиту, я еще больше усугубляю ситуацию? Нет, не стоит подпитывать и без того зашкаливающую паранойю. Если бы Шульдих что-то понял, то он бы не позволил увести себя так просто из парка. Даже Фудзимии. И вряд ли бы он сейчас так спокойно спал. Впредь надо лучше контролировать себя. Я почти провалился в дрему, когда в сонной тишине квартиры прозвучал сигнал почтового сообщения, заставивший меня вздрогнуть. Неужели ответ?
Два слова и десяток цифр — самое главное слово «да», номер счета для оплаты и код формы, чтобы сообщить физические параметры объекта — это можно отправить и почтой. Заказ можно будет забрать через тридцать часов, еще десять на возвращение. Итого, таблетки будут у телепата почти вовремя, разве что с опозданием на полсуток. Надеюсь, что он их переживет.
Я знаю, что адресату уже ушло подтверждение о том, что его сообщение было прочитано, значит, по правилам хорошего тона у меня есть час, в течение которого я должен отправить данные. Нельзя ничего упустить, где-то на диске у меня был пример заполненной формы заказа. Шульдих, конечно, похудел и повзрослел, но в принципе почти не изменился. Недолго сомневаясь, я уточняю по кодификатору код здешнего отделения Розенкройц. Пусть будет считаться, что заявка полулегальна. Так меньше проблем. Смит не станет выяснять подробности, побоится, и в то же время у него не будет повода подозревать меня в провокации, ведь за таблетками приедет американец. Немедленно начинаю заполнять строчки запрошенными параметрами и одновременно вызываю «Технотроник». Судя по техасскому выговору, трубку на том конце снял Джордан.
— Джордан? У меня есть заказ. ... Мне нужно, чтобы вы съездили для меня в Дрезден и кое-что там забрали. … Когда? … Немедленно.
Я знаю, что таблетки не будут переданы, пока деньги не поступят на счет, поэтому следующей операцией делаю банковский перевод. Значительно облегченный кошелек — это не беда. Деньги — последнее, что меня сейчас заботит. Это дело наживное. Я бросаю последний взгляд на спящего в обнимку с подушкой телепата и гашу монитор. Завтра я проверю подтверждения о прочтении, а сейчас иду спать. В ближайшие два дня у меня будет только одно занятие — ждать. И я инстинктивно чувствую, что мне потребуется немало сил, чтобы их пережить.
Есть, что хочу, и спать вволю — это было то, о чем я всегда мечтал, когда был лидером Шварц. Пригляд за получеловеком, пытающимся выдавить хоть каплю крови из всего, что находится в пределах досягаемости, и ходячей гормональной бомбой, уже не ребенком, как бы он ни выглядел, — утомительное занятие. Как можно забыть повторяющиеся изо дня в день разными голосами, с разной степенью громкости всеми любимые аргументы: «это я буду есть, а вон то — не буду», «он опять трогал мои вещи», «уберите ублюдка или я ему шею сверну», «эй, оторвись от своих бумаг, сделай что-нибудь»? Оказывается, и по таким вещам можно скучать. Тишина и безделье, уже за несколько часов грозящие свести меня с ума. На мониторе Шульдих в подозрительно беззаботном состоянии, со стороны похожем на тщательно скрываемую истерию, забывший, что осталось только две таблетки, а потом ненавистный город распахнет ему свои объятья. Фудзимия, делающий вид, что ничего экстраординарного не происходит. Я что тут, один в курсе надвигающейся катастрофы? Не верю, что телепат не думает ни о чем таком и беззаботен просто по факту. Похоже, что только я один в нервном тике считаю часы до посадки в аэропорту Боинга с грузом, оплаченным суммой, на которую я мог бы беззаботно прожить не один год, ни в чем себе не отказывая. Дурдом.
Я пытался выйти погулять, однако, Сохо, такой привычный в своей многолюдности, раздражает меня еще больше, чем вакуум квартиры. Но и здесь мне не было покоя. Появившаяся к полудню горничная вынудила меня отвлечься от созерцания неестественной веселости Шульдиха и уделить некоторое время домашним вопросам. Сухонькая пожилая азиатка с цепким, как у Фудзимии, взглядом задавала вопросы так обстоятельно, что я по неволе должен был вникать в то, что я говорю, не отвлекаясь на посторонние мысли. Договоренность, что миссис Савако будет для меня готовить, я оставил в силе, хотя она с неподражаемой твердостью потребовала составлять каждый день меню. Она настолько рьяно взялась за уборку, что у меня сложилось ощущение, будто я прожил три дня как минимум в хлеву, который не чистили несколько лет. Рев пылесоса и амбре чистящих средств были настолько сильны, что я сбежал на час из квартиры, предварительно оговорив недопустимость всяческих посягательств на мой рабочий стол.
Вернувшись, я не застал миссис Савако, зато на кухне меня ждал готовый обед, а включенный на всю мощь кондиционер почти устранил все «последствия» уборки. Вкуса салата я не запомнил, но вот крепкий кофе привел меня в самое благодушное состояние. Я был полон решимости сделать что-то полезное. Весь последующий час я пытался заняться привычным делом — необходимо снова начинать зарабатывать, иначе я останусь без средств к существованию — но не смог сосредоточиться на графиках и сводках. Цифры и линии, словно издеваясь, мельтешили у меня перед глазами. Пришлось отказаться от этого дела, хотя бы временно.
Тогда я принялся читать новости фондового рынка, все подряд. Что-то меня огорчало, что-то радовало. Все было как обычно, за истекшее время как черти из табакерки появились новые идеи и новые люди, я даже видел, что появились и новые возможности. Заснул я уже за полночь, долго ворочаясь с боку на бок и сбивая простыни. Так прошел первый день ожидания.
Во второй и третий день нервозности было меньше. Шульдих не унывал, он жил как жил и даже на некоторое время исчез из моего поля зрения, может быть, выходил гулять на улицу, вернулся он все в том же прекрасном настроении.
Я пока не мог определиться с трейдером, так что решил действовать сам. Сделав две пробные закупки, я собрался сыграть на повышение, присматривая подходящие для этого пакеты акций. Без дара было непривычно. Но я не просчитался, может быть, только установил излишне высокий страховой порог. Но это были уже мелочи. В какую-то минуту мой взгляд упал на картинку из дома Фудзимии, я видел, что они оба сидели в гостиной, разговор прекратился сам собой, и теперь они молча смотрели друг на друга. Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то был уверен, что сейчас они поцелуются. В тот момент я забыл, как дышать. И вспомнил только тогда, когда Фудзимия сделал шаг в сторону. Черт возьми, а на что я надеялся? Что телепат будет соблюдать целибат всю оставшуюся жизнь? Тем более, что он должен сознавать, что этой самой жизни у него осталось не так уж много. В кармане ожил телефон. Виброзвонок сотового можно было сравнить с ударом тока низкой частоты по измученным ожиданием нервам. Никогда я еще не хватал трубку так быстро. Курьер с таблетками был уже в аэропорту. Еще двенадцать часов, и проблема будет решена. Встанет другой вопрос — как передать таблетки телепату, чтобы не насторожить его? Ответ находится, когда мой взгляд падает на старую банку с лекарством. А я снова берусь за телефон, чтобы обговорить детали.
Утро понедельника не приносит мне никаких разочарований. До прихода миссис Савако я успеваю вдоволь налюбоваться на спящего Шульдиха, пока его сон безмятежен, надеюсь, он и впредь останется таким. Сам я абсолютно спокоен, только постоянно прислушиваюсь к себе. Но у меня не возникает никаких предупреждающих видений или неприятных предчувствий. Значит, все должно пройти так, как надо. Нужно только еще немного терпения.
Наконец, около полудня Фудзимия одетый покинул дом. Лучшего времени нельзя было и придумать. Одновременно с наблюдением за домом я слушал, как мурлыкает двигатель в его машине. Навигационная система без труда отслеживала его маршрут. Наконец он добрался до места, потому что движение прекратилось. Для верности я подождал еще несколько минут, потом пробил адрес. Там была зарегистрирована авторемонтная мастерская. Я включил прослушку погромче, но ничего не добился — тот, кто сейчас общался с Фудзимией, не захотел разговаривать рядом с машиной. Это меня немного обеспокоило. Ситуация перестала мне нравиться. Что было тому причиной: может быть, излишне твердый тон мастера, может быть, место, где находится мастерская? Что-то не стыковалось. Что могло случиться с порше? Профилактика или поломка? Дорогостоящие игрушки такого типа вряд ли целесообразно ремонтировать в подобных местах. Да и удобнее показывать на примере, нежели разговаривать в офисе. Разве нет? Может быть, это снова беспочвенная паранойя? Или стоит присмотреться к этому заведению повнимательнее? Потом решу. К тому же на телефон пришло сообщение о том, что таблетки уже подброшены. На всю операцию затрачено не более одной минуты. Я даже не заметил, как все было сделано. Профессионализму «Технотроник» можно только позавидовать, тем более, если учесть, что они обычные люди. Просто минуту назад куртка была вне зоны видимости, и вот она уже на диване в гостиной. И Шульдих, потревоженный чужим присутствием, спускается вниз. Нахмуренный, в трусах и футболке, он опасливо идет по ступеням так, словно те покрыты коркой льда. Ну же, это ведь все только для тебя: моя защита, мои бессонные ночи, мои деньги и мои видения. Не разочаруй меня, мой хороший.
Он берет в руки куртку, замирает, будто бы озадаченный тем, что с ней делать. Я почти прожигаю взглядом эту потрепанную джинсовку, смотри же — там, все там внутри. Белая горошина падает на пол и, покатившись, замирает посреди комнаты. Увидел. Шульдих поднимает ее осторожно, словно она может обжечь или укусить за руку. Даже сперва принюхивается. Потом облизывает и кривится — горько, я знаю, я еще помню вкус поцелуя, пропитанный этой горечью — и наконец сует в рот. Потом трясет куртку, лезет в карманы, прощупывает подкладку. Шелковая ткань рвется бесшумно. Белый дождь осыпает босые ноги. Двадцать одна штука. Нет, двадцать. Одну он уже съел. Теперь должно хватить.
Кажется, получилось. Телепат собирает таблетки в горсть. И все, что мне хочется сейчас, — это заснуть, и чтобы, проснувшись, услышать его ворчливое: «Отстань, Кроуфорд, сейчас слишком рано, давай поспим еще». Я так устал, что в данный момент мне даже наплевать на то, что у Шульдиха могут возникнуть вопросы, ответов на которые ему лучше не знать. Единственное, на что меня хватает, — откинувшись на спинку кресла, закрыть глаза. Все-таки я — молодец.
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 4. Полный порядокГлава 4. Полный порядок
I remember how you used to say,
Have no fear, be okay.
When you told me anything you want is possible
We could have it all
I believed in you.
Must've been a fool.
All my dreams were with you
I say It's okay,
I can promise you It's Alright -
You ain't keeping me up all night no more.
You're not here but It's okay
Помню — ты говорил мне:
Не бойся, воспрянь духом.
Помню, убеждал меня, что нет ничего невозможного,
И у нас будет все, чего мы только пожелаем.
И я верила тебе.
Наверное, глупая была.
Но все мои мечты были о тебе.
А сейчас все у меня отлично!
Клянусь — у меня все просто супер!
Ты больше не со мной бессонными ночами,
Тебя нет рядом, но у меня все просто супер!
(Atomic kitten «It's Ok!»)
Улица казалась плоской, как бильярдный стол. Солнце ложилось оранжевыми срезами на задворки домов, цеплялось за верхушки разлапистых елей, от земли уже тянуло ночным холодом, в тревожном сумраке глухо стучал дятел, неясные звуки наполняли воздух.
Легко соскочив со старых качелей, Ран пошел к дому. Под ногами, в сорняках, хрустел мокрый гравий. Под рубашку забирался промозглый ветер, ознобом проходя по позвоночнику. Становилось неуютно. «Нужно приготовить что-нибудь, — думал Ран, вытирая ноги о ветхий половик. — Шульдих проснется голодным». Он распахнул дверь и прошел через прачечную в комнату. В доме было тепло. На кухне играла магнитола, а по полу солнце разливалось оранжевым светом.
Ран надеялся, что, проснувшись, Шульдих не будет спрашивать о наблюдении. Телепат и так задал слишком много вопросов, когда они возвращались из Централ парка. Вопросов, оставшихся без ответа. Уверен ли Ран, что это слежка? Если уверен, то кто следит? Зачем? Что теперь делать? Абиссинец молчал. Он не хотел гадать, ему нужны были факты. Но Шульдих не успокаивался, повторял, что Розенкройц нашли его, что собираются забрать его, что ждут, когда он сойдет с ума. Ран молчал. Паника Шульдиха казалась ему преждевременной.
Когда же они вернулись домой, Шульдих внезапно перестал спрашивать. Он весь словно посерел, затих и ушел в спальню. Когда Ран поднялся за ним, то обнаружил телепата в постели. Тот лежал, закутавшись в одеяло так, что видны были только макушка, лоб и брови, да еще злые, несчастные глаза. Абиссинец сказал себе, что жалость ничем не поможет Шульдиху, и все же не решался оставить телепата одного. Помявшись, Ран опустился на стул и сидел, пока не убедился, что Шульдих спит.
Это не могло не радовать. Он надеялся, что Шульдих отдохнет, успокоится и не станет возвращаться к разговорам о слежке.
Включив духовку, Ран осторожно поставил противень. Сразу зашипело и защелкало масло. «Все к лучшему, — думал он, глядя на пузырящееся внутри жаркое, — нужно только выиграть время». Неизвестно, насколько серьезная за ними ведется слежка. Есть ли в доме камеры, жучки, стоят ли в машине датчики. Подобных устройств Ран знал великое множество. Надо только уметь грамотно установить их, и тогда ничто не укроется от глаз соглядатая.
Он не был уверен, что телепат сумеет держать язык за зубами.
«Я не такой дурак», — вдруг раздалось в голове, и тут же за спиной послышались шаги. Ран повернулся. В кухню, позевывая и почесываясь, вошел растрепанный и размякший со сна Шульдих.
— Пахнет-то как! — вздохнул он, и, втиснувшись между Раном и плитой, заглянул в духовку. — Что это ты готовишь?
— Мясо, — отступая к столу, ответил Ран.
— Хорошо… Мясо — это класс!
Телепат прошел к стойке и устроился на табурете. Классическая музыка тут же сменилась шуршанием и стрельбой — Шульдих крутил ручки приемника. Рыжие пятна ускользающего вечернего света коснулись его волос, и те вспыхнули пшеничным, мягким пламенем. Ран замер у разделочного стола с полотенцем в руках. Медленно, словно в одном из своих снов, он скользил взглядом по лицу телепата, по его шее, по белой майке, заметил, что джинсы не застегнуты, сползли на бедра, и видно было белый живот и темную стрелку волос.
— Только не смущайся, — дернув бедрами, Шульдих приподнял зад и подтянул джинсы. — Вот так…
Ран продолжал смотреть. В груди стало тесно, а в паху — горячо и тяжело, и руки словно онемели.
— Так что, хуже, да? — Шульдих удивленно поднял брови. Слов не было, и Ран пожал плечами. Таким он всегда видел Шульдиха — раздражающим, искусственным, но отчего-то до странности непосредственным и естественным. Его красота казалась пошлой и чистой, нежной и грубой одновременно. Сладкий до приторности, он притягивал, вызывал горячечные мысли и образы, даже не желая этого.
Растянув резинку на пальцах, Шульдих забрал волосы в хвост, и Ран заметил на кадыке родинку. Темный крошечный овал, он целовал ее еще во времена токийских свиданий. Тогда Шульдих приходил к нему, сначала редко, потом все чаще, почти по расписанию. Отчего-то эта родинка всегда казалась Рану особенно неприличной, интимной. Как многое другое в Шульдихе: веснушки на щеках, крупные белые неровные зубы.
Телепат промолчал. Мысли Абиссинца неожиданно взволновали его. Может быть, он отдохнул, пошел на поправку, но Шульдиху вдруг стало жарко, сердце гулко застучало в животе. Желание стало таким сильным, что телепату пришлось одернуть майку и отвести взгляд.
Мелодично прозвенел таймер, сообщая, что мясо готово, прерывая тяжелую паузу, разрывая напряженную тишину.
— Обед… — с искусственной веселостью сообщил телепат, соскользнул с табурета и вышел.
«Я в гостиную, — сообщил он. — Неси туда».
Спустя пятнадцать минут журнальный столик в гостиной был накрыт, и Шульдих уже сидел на диване, бодрый и полный сил.
— Отлично… — пробормотал он, потирая ладони. — Я хочу есть.
Ран включил бра, и мягкий свет задрожал в графине, в прозрачных бокалах, на темно-красных, словно лакированных, кусках жаркого. В этом свете лицо телепата казалось почти прежним, живым, на носу зажглись теплые веснушки, глаза смотрели лукаво, расцвеченные ласковой синевой. В груди стало тесно, и Ран отвернулся.
Он положил Шульдиху изрядный кусок мяса, и телепат начал есть, сочно и с аппетитом. Глядя на него, Ран почувствовал, что голоден.
Телепат быстро расправился с горячим. Он вечно торопился, даже в еде, и сейчас уже отложил вилку и откинулся на подушки.
— Отлично… — поглаживая живот, повторил Шульдих. — Я объелся. А сладкое где?
Ран покосился на него, но промолчал.
— Когда я ем — я глух и нем? — проговорил телепат с наигранной заботой. — Отвечай мысленно, ладно уж.
«Сладкого нет. Ты все съел», — ответил Ран.
— Да? Вот черт… Я такой обжора… Ну ладно… — Шульдих уставился куда-то поверх телевизора, ковыряя ногтем в зубе.
«Возьми зубочистку», — подсказал Абиссинец.
— Неа… — помотал головой телепат. Он оставил в покое зубы и нащупал пульт. Уютно засветился телеэкран.
— Что у нас нового в мире? — спросил Шульдих у фигур на экране.
Ран положил еще жаркого. Сериалы он не смотрел, а телепат, кажется, втянулся. Не хотелось мешать ему. В конце концов, он был занят. Хотелось надеяться, что просмотр бессмысленного, бесконечного мыла отвлекает Шульдиха. Даже когда Ран убрал тарелки, тот все еще сидел, уставившись на экран с выражением полного блаженства на лице. Распахнув глаза, он шевелил губами, как будто повторял за актерами.
— Ты похож на ненормального, — сообщил ему Ран, закидывая ногу на ногу и замирая с холодной миной на лице. Шульдих дернул плечами.
«Плевать», — ответил он мысленно. Сериал продолжался. Ран даже попытался смотреть, но в какой-то момент понял, что на экране происходит что-то странное. Персонажи мыльной оперы теперь были ему знакомы. Вот Ая-тян, его сестра, вот Йоджи, Кен, Оми — команда Вайсс, вот Шварц, только Шульдиха не хватает, а вот и Крашерс. Все они вышли из телевизора и теперь ходили по гостиной, оживленно разговаривая, только Ран не слышал ни звука. Ему неприятно было видеть их. Они расстались — без права вернуться.
«Как странно, — подумал Ран. — Почему они здесь?»
Шульдих зевнул и потянулся. Вот и закончился сериал, а жаль, было интересно. Не интереснее новостей или, скажем, канала «Дискавери», но все же неплохо.
— Кончился, — сообщил он Абиссинцу, не ожидая ответа. Тот не умел поддержать беседу, все время отмалчивался. А ведь когда-то Ран Фудзимия бывал разговорчивее. Например, болтая с сестричкой или с родителями, а еще в снах. В снах он не только говорил, но кричал и плакал. Шульдих хотел усмехнуться, но не смог. Отчего-то эти воспоминания его расстраивали. Он повернулся к Абиссинцу и понял, что тот спит. Телепат придвинулся ближе, вглядываясь в лицо Фудзимии с тревогой и неожиданной нежностью. Сейчас перед ним был другой человек, и Шульдих хотел прикоснуться к его сознанию, хотел почувствовать его. Действие таблетки заканчивалось, читать стало проще, и телепат коснулся запястья Абиссинца.
Во сне тот по-прежнему сидел на диване, но в гостиной, кроме него и Шульдиха, появились незваные гости: Вайсс, еще эти, подрывники. Сестренка, Ая-тян, и почему-то Шварц. Шульдих заставил себя остаться на диване и не пытаться говорить с Кроуфордом, который все равно был только чужим сном. В огромных очках, с идеальным пробором, он казался таким пугающе живым, что телепат даже боялся смотреть на него.
— Если они тебе неприятны, я выставлю их, — предложил Шульдих, не выпуская фудзимиевской руки.
— Да, — ответил тот, не глядя на него. Ну конечно. Телепат повернулся к гостям, и они исчезли.
— Вот… Как договаривались — никого.
Абиссинец кивнул, бросив на Шульдиха хмурый взгляд.
— Что ты здесь делаешь?
— Я? — удивился телепат. — Разве я тебе редко снюсь?
Абиссинец поджал губы, но руки не отнял.
— Значит, это правда… И что тебе снится? Во сне ты вспоминаешь прошлое?
— Иногда. Мне это неприятно. И еще я знаю, что ты можешь моделировать сны… И может быть, ты делаешь это сейчас…
Шульдих усмехнулся. Он сам не знал, зачем вторгся в сон Фудзимии. Может, потому что хотел его подразнить в отместку за давешнюю ссору, а может, потому, что хотел подразнить себя, желая снова ощутить страсть, которая застигла его врасплох на кухне. Он коснулся пальцами губ Абиссинца.
— Помолчи…
Тот нахмурился, но телепат опередил его.
— Тихо, тихо… Ты думаешь, что у меня влажные пальцы… Да, так и есть, почему-то у меня все время мокрые ладони, даже стыдно, и еще все время липкие, как будто я конфеты в карманах ношу. Так? У тебя странные мысли о мужчине, которого ты хочешь…
Опустив руку, Шульдих провел по штанине к ширинке, по полутвердому члену Фудзимии.
— Поправь, а то ему неудобно, ага…
Тот отодвинул его руку.
— Не надо.
— Почему? — с усмешкой спросил Шульдих. Он заглядывал Абиссинцу в глаза, желая проникнуть еще глубже, чувствуя, как колотится сердце, и как тянет в паху, и тело горит. Но что-то мешало ему расслабиться. Неуловимый, необъяснимый страх хватал его за рубашку, не давая двинуться и сделать то, чего требовало тело.
Ран ухмыльнулся и открыл глаза.
— Шульдих, ты сам не знаешь, чего хочешь. Когда поймешь, я не откажу, — сказал он.
Нелепо, смешно, но Ран не мог просто взять то, что ему нехотя протягивали, он хотел, чтобы ему это подарили, от души, с радостью. Прошло то время, когда он отрицал целесообразность чувства, смеялся над ним с цинизмом восемнадцатилетнего. Ран признал, что есть вещи необъяснимые, есть нечто сильнее него, нечто, с чем он не в силах бороться. И как чудак-романтик, о котором он читал когда-то, он не мог довольствоваться меньшим.
— Абиссинец, прекрати думать. Ты невыносим…. С тобой упадет даже то, что не может падать, — покачал головой Шульдих, одергивая майку.
— Мне надо уйти, — вставая, сказал Ран. — Работа.
Над последним заказом ему пришлось поломать голову. Место было неудачное, стоянка перед Копакабаной, а времени на исполнение воли клиента отводилось мало.
В десять Ран свернул с Риверкрест на Индипендант. В запасе оставалось четыре часа, а еще надо было позвонить.
Номер не изменился с тех пор, как Ран впервые познакомился с ним и записал цифры в память мобильного. Таким уж человеком был Сирасаки Рэити. Слон. Было в нем что-то от шахматного слона — возможно, постоянство, а может, последовательность. Он умудрялся смотреть на остальных Крашерс сверху вниз, но без высокомерия и заносчивости. Он был удивительно деликатен, оберегая чужие чувства как китайский фарфор. Его одежда не отличалась особенной экстравагантностью: брюки, жилетка, белые рубашки — случайный прохожий в толпе мог принять его за клерка. Даже тогда, когда Ран никого и в грош не ставил, Слона он уважал.
Прошло много лет, но ничего не изменилось. Когда Ран еще жил в Токио, их с Рэити связывали общие дела. Поэтому он не боялся, что тот удивится, услышав в трубке его голос. Но Слон мог и не ответить. К этому Ран тоже старался себя подготовить. Ведь в их профессии могло случиться всякое. Слон мог быть занят, ранен или мертв.
Темнело. Ран припарковался за магазином и вошел в будку телефона-автомата. В искусственном свете цифры казались зелеными. Лампочка коротко моргала, свет дергался. Ран набрал номер. В ухо понеслись длинные гудки, и он почувствовал, что немного волнуется.
— Слушаю, — наконец ответил знакомый голос.
— Ран, — отозвался Абиссинец. — Есть дело. Можешь говорить?
Слон ответил, что может, и Ран вкратце рассказал. За ним следят. Нужно посоветоваться. Выслушав, Слон засмеялся. Ран так и видел, как тот поправляет очки, как лучатся морщины у глаз, как широко и мягко ухмыляются губы. «Очень кстати, — сказал Слон, — могу помочь, и не только советом, я в Нью-Йорке, в старой штаб-квартире. Помнишь?». Ран помнил. Однажды ему довелось побывать там во время очередной миссии.
— Заходи. Буду рад видеть. В понедельник, хоть день и тяжелый, но для работы в самый раз, — сказал Слон.
— Да, — ответил Ран и прервал вызов. Теперь оставалось ждать. Он не собирался предпринимать ничего до встречи с бывшим коллегой. Распахнув кабинку, Ран пошел к машине. Дул сильный, резкий ветер.
Ночь прошла спокойно. К утру «заказ» был мертв, а Ран стоял у полок супермаркета и выбирая Шульдиху конфеты. Ему нравилось думать, что телепату они помогают. Он снял с полки пару коробок и бросил в тележку. За ними отправились эклеры и сливочные помадки. По пути к кассе Ран, помявшись, взял еще тетрис и очки, розовые, какие когда-то носил телепат. Раз носил, значит, они для чего-то были ему нужны. Хотя Ран никогда не видел, чтобы Шульдих опускал их со лба.
Утро выдалось холодное, бледное, въезды у домов усыпала хвоя, в белом небе тонули верхушки серых сосен.
Ран поставил машину и прошел в дом. Его встретила душная, сонная тишина. Разувшись в прихожей, он бесшумно поднялся в спальню. В сером свете совсем не яркими стали цифры на будильнике. Широко раскинув ноги, Шульдих спал. Тяжелое дыхание тонуло в простынях, волосы разметались по подушке. Ран подошел и накрыл телепата одеялом.
День обещал быть длинным. Никаких дел, только ожидание, но Ран умел ждать. Он прилег на диван в гостиной, не желая тревожить Шульдиха. Пусть отдыхает. Кто знает, что ждет их завтра.
Телепат проснулся ближе к ленчу. Ран застал его на кровати, заспанного и лохматого, со странной блуждающей ухмылкой на губах.
— Спасибо, — сказал Шульдих немного поспешно, когда увидел подарки. — Мне как раз не хватало очков. Чувствовал себя голым…
Он почесал живот, довольно откровенно, и нацепил очки на лоб, впрочем, почти сразу снял. Потом выудил тетрис. И Ран до вечера слушал только отменные немецкие ругательства, перемежавшиеся сочным американским: «Fuck!». Иногда Шульдих просил принести еды, конфет, чая или кофе, не выпуская игру из рук. Рана это не задевало. Скорее он был рад побыть в одиночестве, отгородившись от всего мира. Постоянное присутствие телепата согревало, но привычка к уединению настолько укрепилась в нем, что Ран начинал чувствовать раздражение, находясь постоянно в обществе своего гостя.
Вечером Шульдих спустился в гостиную. Он выпил таблетку и был явно в настроении: разгоряченный, взбудораженный, потряхивал влажными волосами, посмеивался без видимой причины, пах новыми духами, одуряюще сладко, так что Ран невольно смутился, когда Шульдих обрушился рядом на диван. Телепат не мог держать расстояние и через несколько секунд сел так близко, что задевал локтем его плечо, а коленом — бедро. Но Ран не спешил отстраняться. Шульдих начал рассказывать о соседях, устроивших шум из-за старых деревьев. О том, что наблюдал через окно за тем, как с шумом падали ветки вязов, и его позабавил разгоревшийся вокруг них скандал. Про слежку телепат не сказал ни слова, ни вслух, ни мысленно. На протяжении разговора у Рана возникало странное ощущение, словно слова произносились лишь для отвода глаз, а думали они оба совсем о другом. Но ему казалось, что любой неловкий вопрос, любое лишнее слово тут же погубит удивительное настроение этого вечера, когда Шульдих сидел так близко и можно было слушать его голос, вдыхать его запах, чувствовать локоть и колено. Если бы их мысли сейчас прозвучали вслух, все было бы испорчено. А так легкое напряжение не тяготило, наоборот, оно делало вечер до странности личным, во много раз более интимным, чем многие вечера в Токио. Ран не хотел знать, о чем думает Шульдих. Ему было достаточно и того, что телепат не тоскует. А Шульдих не хотел слышать, о чем думает Ран, и радовался, что таблетка мешает читать.
Наступала ночь. Шульдих попросил Рана выйти с ним на задний двор, и они долго стояли на крыльце, вдыхая хвойный аромат сумерек. Дома Шульдих не сказал ничего про спальню, не позвал Рана лечь рядом, за что тот был ему благодарен. Укрывшись пледом на узком диване, Ран решил завтра прогуляться до супермаркета и понаблюдать, ведется ли двойная слежка за ним и за домом.
Шульдиха разбудило солнце, светившее в незашторенное окно. Он потянулся, нехотя выбрался из-под одеяла и побежал в туалет. Настроение было удивительное. Впервые за долгое время телепат пришел в свое обычное беззаботное состояние духа. Почистив зубы и побрившись, он вернулся в комнату, полный не находящей выхода энергии. Ему хотелось сделать что-нибудь полезное. Нацепив джинсы и футболку, Шульдих отправился готовить завтрак.
Скоро на кухне появился Фудзимия. Бледный и строгий, он молча окинул взглядом комнату и вышел.
«Доброе утро!» — окликнул его Шульдих, внося в гостиную поднос.
Так началась суббота. После завтрака Ран заполнял какие-то квитанции. Объяснил, что должен оплатить счета, и исчез. Шульдих покорно остался дома. Он устроился у окна, на стуле, и, поджав ноги, долго смотрел на соседский двор, собаку, черного полусетера-полушнауцера, пеньки срубленных вязов и старый серый додж у мусорных баков. Таблетки подавляли телепатию, и издалека читать было невозможно, что сейчас было кстати. Шульдих не сомневался, что этот додж стоял там вчера, и он не соседский. Неужели те, кто следят за ними, действуют так открыто? Хотя конечно, зачем им скрываться? Если Розенкройц нашли его здесь, то найдут везде. C другой стороны, разве у них нет способов контролировать его, не привлекая людей? Правда, Шульдих понятия не имел, как сейчас обстоят дела в Академии. Далекие бури в аппарате Розенкройц давно не трогали их с Кроуфордом. Борьба школ и идеологий, возможно, разрушила «стройную систему контроля и принуждения», как сказал бы Оракул. Академия могла лишиться былой мощи, но ведь у нее остались паранормы — телепаты, телекинетики, психокинетики. Или нет, телепатов, вроде бы, не осталось. Хотя за прошедшее время могли появиться новые кадры. Додж по-прежнему стоял у тротуара, из него никто не выходил. «Мы в равных условиях, — подумал Шульдих, и страх медленно отступил. — На моей стороне Абиссинец, а он тоже не пальцем делан».
Когда вернулся Абиссинец, телепат уже смог прочитать его. Тот тоже думал о слежке.
День шел на убыль, оставляя после себя состояние полудремотное и вязкое. Шульдих качался на качелях, отталкиваясь ногами и на две долгих секунды взлетая. В окно кухни Ран смотрел на него. Действие таблетки заканчивалось, и телепат мог слышать его мысли. От них на душе становилось тревожно и странно. Шульдих мог прервать их поток, повернуться и помахать Абиссинцу рукой, но продолжал сидеть спиной к окнам. Он и сам не знал, почему.
За воскресным обедом Шульдих выпил последнюю таблетку. Что делать дальше, он не знал и надеялся на чудо. Может, Абиссинец, сам того не понимая, исцеляет больных телепатов, и Шульдиху вовсе не надо будет пить лекарство? Он ухмыльнулся, глядя на Фудзимию, который сидел на диване с книгой. Удивительно, как сосредоточен тот был. Когда-то Шульдих тоже читал много книг, учился, не хотел ударить в грязь лицом перед своим новым начальником. Шульдих смотрел на Абиссинца, а видел Кроуфорда. Он видел, словно наяву, как тот с невозмутимым видом слушает пересказ очередной главы «Унесенных ветром» с анализом вех американской истории. И Шульдих старался, хотя щеки горели под взглядом начальника. Потому что Кроуфорду было двадцать лет, а телепату казалось — все сорок, но Оракул был так красив, не хуже какого-нибудь Ретта Батлера из книги, и о разнице в возрасте как-то не думалось. А думалось о том, что там у него в брюках, и о крутой мускулатуре, и об очках в золотой оправе, — словом, о том, каким потрясным тот был. Потом они взрослели, но Шульдих так и продолжал восхищаться им: и когда ненавидел, и когда первый раз оказался под ним, и все было до тупого банально и грубо, но телепату понравилось; и когда потом Шульдих улыбался Кроуфорду, когда доверял ему, и не доверял. Он всегда восхищался Оракулом, даже когда тот перестал быть лидером команды Шварц. Нет, Шульдих всегда знал — Оракул лучше других, просто лучше и все. Без доказательств.
«Как я могу думать о нем так спокойно?» — спросил себя телепат, с удивлением чувствуя, что боли нет и на сердце легко. Как будто в парке, потеряв тот странный контакт, Шульдих окончательно понял, что Кроуфорд мертв. Абиссинец закрыл книгу и повернулся, телепат улыбнулся ему. День заканчивался, наступала ночь, удивительно теплая, словно на прощание перед промозглой зимой.
В понедельник ровно в двенадцать Ран загнал машину в гараж мастерской. По правде сказать, это небольшое сооружение мастерской только прикидывалось. С давних времен тут располагалась штаб-квартира Крашерс.
Слон закрыл ворота и махнул рукой.
— Движок барахлит, — сказал Ран заранее приготовленную фразу. Рэити кивнул.
— Сейчас посмотрим… — он нажал какие-то кнопки на небольшом устройстве, похожем на пульт, и начал медленно обходить машину. Ран стоял, не двигаясь.
— Чудно, — мягко проговорил Слон. Он ничуть не изменился, по-прежнему вызывал доверие и симпатию. Слон залез в Порш и сидел там какое-то время. Ран невозмутимо наблюдал за его священнодействиями.
— Идемте, я объясню, — Слон позвал Рана за собой в тесную мастерскую, а из нее провел в соседнюю комнату. Та была куда больше предыдущей. И почти все пространство занимали приборы и устройства непонятного назначения. Слон устроился у пульта перед тремя широкими экранами.
— Рад встрече, Ран. Я кое-что нашел, и это кое-что меня удивило…
Ран вопросительно смотрел на него. Слон медлил. Поправил очки, откашлялся, переключил какие-то кнопки на пульте и лишь тогда заговорил.
— В твоей машине стоит датчик слежения и два почти идентичных прослушивающих устройства, — поворачиваясь к Рану, произнес он.
Ран молчал.
— Только изготовлены и поставлены они разными умельцами. Я сделал фотографии, постараюсь определить стиль мастера, установившего микрофон номер два. Первый же мне знаком. Своеобразная манера, оригинальный механизм. Я могу сообщить тебе координаты. Но связываться с ним вряд ли целесообразно, если только ты не сделаешь все аккуратно.
Ран кивнул.
— Свой дом не обыскивай, вещи — тоже. Ничего не предпринимай, слежку я не снимаю. Понаблюдай, кто следит за домом.
Ран снова кивнул, по-прежнему стоя рядом с креслом Слона.
— Я хочу знать, кто они.
— Сделаю, что могу, — Слон развел руками. — Хотел бы я знать, зачем ты им понадобился…
— ФБР?
— Нет, вряд ли… Может быть, кто-то из своих. Ладно, сделаем вот как. Поедешь в магазин. Я прослежу за твоим хвостом и подсажу букашку.
Ран согласился. Слон невольно навел его на мысль — почему он решил, что следят за Шульдихом? Что если слежка за ним?
* * *
Едва войдя в квартиру, я рискую поломать себе ноги о гору свертков, которые консьерж, воспользовавшись моим отсутствием, банально свалил в коридоре. Стянув джемпер и сунув ноги в домашние туфли, я снимаю с блокировки свою дорогую во всех смыслах систему слежения, но пока экраны пусты. Судя по тому количеству времени, что я провел в дороге, ждать мне уже недолго. К тому же, некоторые мои предположения о состоянии телепата никак не дают мне покоя.
Я намеренно игнорирую гору свертков в коридоре и иду в спальню с пустыми руками. Ребячество, но это мой маленький протест против того, чтобы начать обживать этот дом. Для пущей убедительности, не иначе, с деловым видом немедленно лезу в шкаф и начинаю перетряхивать свой немногочисленный гардероб. Ведь у меня же есть более важные дела, не правда ли? Наконец я нахожу то, что искал. Упаковка с лекарством реагирует на обыск должным звуком, как условный сигнал: пароль — отзыв. Стук таблеток о флакон слишком четкий, и именно этого я и боялся — их слишком мало, всего три штуки. Пластиковый цилиндр, когда-то белый и блестящий, весь покрыт пятнами и царапинами от слишком долгого ношения в кармане. Почти до хруста сжимаю его в ладони. Скверно, но не неожиданно. Пытаюсь припомнить, когда последний раз давал что-то из этой упаковки Шульдиху. Давно. Может быть, он таскал их втихаря, думаю я, по тут же отметаю эту мысль как несостоятельную. В последние несколько месяцев лично у меня он не попросил ни одной. Что помогало ему не только балансировать на грани между нормальностью и сумасшествием, но и пребывать в относительно рабочем режиме? Наверное, все сразу: и то, что наши отношения были безоблачны, и то, что трудновыполнимых заданий, по крайней мере, таких, когда ему требовалась медикаментозная поддержка, давно уже не было. Все правильно. Я просто не предполагал, что таблетки понадобятся так срочно, и теперь наказан за свою беспечность. Хуже того, расплачиваться за это будет Шульдих.
Нет, этого я не могу позволить. У меня в запасе есть еще три дня. С другой стороны, ситуация сейчас несколько иная, чем, скажем, два года назад. В то время я мог обратиться в любую из лабораторий Розенкройц и на совершенно легальных основаниях запросить препарат. Сейчас оснований у меня нет, а вот необходимость раздобыть таблетки есть. И обойти эту нестыковку нужно быстро и очень аккуратно, чтобы не подставить под удар себя или, что еще хуже, телепата. Учитывая последние события, я вынужден опираться только на собственные аналитические выкладки, впрочем, этот вариант ничем не хуже. Только на этот раз дополнительной страховки — возможности знать наперед, чем грозит то или иное действие, — у меня больше нет. Обидно.
Думать на пустой желудок плохая идея, легче всего размышлять, когда мыслительный процесс простимулирован желудочной деятельностью. А кстати, где еда, которую я сегодня купил? Как и следовало ожидать, неразобранные продукты громоздятся на разделочном столе в кухне, спасибо, что не в прихожей с остальными вещами. Унылый вид фирменных синих пакетов не скрашивает даже нарисованная на каждом из них нелепая желтая рожа, расплывшаяся в беспричинной улыбке. Надо думать, что завтра, когда придет домработница, все примет более строгий вид, пока же я распихиваю продукты в шкаф или холодильник, не особо стараясь соблюдать определенный порядок. Не испортится, и ладно. Потом разберемся, где и что должно будет лежать. Ножниц ни в ящиках для посуды, ни в отделении для приборов не оказывается, и упаковку с фильтрами для кофеварки мне приходится вскрывать первым попавшимся ножом, кажется, овощным. Кофеварка радостно подмигивает мне красным огоньком на лицевой панели, и через некоторое время я могу созерцать тонкую струйку вожделенного стимулятора мозговой активности. Пока напиток остывает, я иду в спальню и достаю из шкафа свой дорожный кейс.
Из внутреннего отделения извлекается оружие, две запасные обоймы и диск с базой данных. Проверив пистолет, я возвращаю его на место, а диск перекладываю на стол. По-хорошему, стоит обновить мое разрешение на ношение оружия в этой стране. И конечно, стоило бы убирать его в сейф. Но лучше пусть будет под рукой.
За сохранность данных с диска я почти не волнуюсь. Хотя осмотр и показал, что внешних повреждений нет, но случись какие проблемы, я могу получить страховочную копию из абонированной и оплаченной на годы вперед ячейки в одном из отделений местного банка, но это уже крайний вариант.
Забрав все еще горячую чашку с кофе и вытряхнув примерно половину упаковки крекеров в первую же подходящую емкость, я устраиваюсь за письменным столом. Стопка чистой бумаги и авторучка находятся в верхнем ящике стола. Теперь я готов к тому, чтобы начать работать. Первым делом требуется обозначить проблему. Середина листа украшается прямоугольником, в котором красуется надпись «Достать таблетки». Привычность и некоторая уютность происходящего заставляют меня на секунду опустить ручку и пристально посмотреть на дверь, не покажется ли в проеме лохматая голова Шульдиха с каким-нибудь никчемным вопросом, а потом я смаргиваю это ощущение и продолжаю писать. Дальше схема складывается уже сама собой, почти без моего участия. Две стрелки вниз: достать через Розенкройц или изготовить в независимой лаборатории. Оба этих решения тут же начинают обрастать вероятными действиями, в зависимости от того, какой я выберу вариант.
Если воспользуюсь сторонней лабораторией, мне потребуется специалист, который будет составлять препарат; такой, в чьей компетентности я буду уверен, не задающий ненужных вопросов и, более того, не желающий на них отвечать. Найти его возможно, так что это не самая большая проблема. Гораздо страшнее то, что у меня нет точного рецепта. Список компонентов есть, даже пропорции есть, но нет степени концентрации веществ. На основе моих данных подобрать ее может лишь тот, у кого есть опыт работы с паранормами, или очень везучий человек. Но полагаться на удачу в таком деле было безумием, так что, похоже, стоит перейти ко второму варианту.
Лаборатории, не зависимые от института, если и существуют, то на их поиски у меня может уйти слишком много времени. Не годится. Заказать препарат непосредственно в Розенкройц или в любой принадлежащей институту лаборатории имеет право только лидер команды или лицо, его заменяющее. Искать другую команду, а потом предложить ее руководителю сделать за меня заказ? Думаю, это чревато практически теми же неприятностями, какие появились бы, заявись я в институт лично. Даже если гипотетически предположить, что лидер согласится и не выдаст меня немедленно, все равно — это неминуемо лишний свидетель, о котором придется позаботиться. Проблем будет практически столько же, как и в случае с независимым фармацевтом, пусть даже они несколько иного рода. Похоже, что это очередной логический тупик. Потому что мертвецы не могут заказывать лекарства для членов несуществующей команды.
Да, Шварц признана несуществующей. Говоря это, я не испытываю ни радости, ни грусти, может быть, немного сожаления, но это не в счет. В правдивости этого утверждения я убедился еще до отлета из Японии. После того, как искусственный интеллект Эпитафии был вырван из компьютерной сети Розенкройц, возникла некоторая неразбериха, не воспользоваться которой было бы непростительно. Нет, я не стал входить в сеть под своим паролем, не в моих правилах действовать так неосмотрительно. Я использовал пароль доступа Наги. Даже если у него и были какие-то возражения по этому поводу, то я об этом ничего не знаю. Согласно официальной сводке, уже помещенной в архив, команда Шварц признана несуществующей и расформирована. Причиной указана смерть лидера команды и отсутствие данных о местонахождении большего числа ее членов. С облегчением глядя на скупые строки отчета, в тот момент я был очень уверен, что от Розенкройц мне больше ничего не понадобится. По крайней мере, не так срочно.
Как же мне достать эти чертовы таблетки? Фактически, несмотря на обилие условностей, у меня два основных риска: либо рассекретить себя, что сводит на нет все мои старания выжить и обеспечить безопасность телепата, либо, доверившись чужому опыту и удаче, рискнуть здоровьем Шульдиха. И нет абсолютной гарантии, что оба пути обеспечат мне тот результат, на который я надеюсь. Более того, скорее всего оба этих выхода просто провальны. Придется искать третий путь. И я его найду.
Некогда белый лист уже исчеркан так, что на нем нет живого места, а я продолжаю рисовать стрелки одну за другой, уже разделяя их на «могу» и «не могу», составляя последовательность действий и нанизывая их словно бусины на нитку, одну за другой, не обращая внимания на то, насколько неправдоподобным или унизительным это действие может показаться. От того, что существует большая вероятность, что мне придется выполнять некоторые из них, мне становится откровенно нехорошо, но я все равно прописываю их. Кажется, что я обещал больше не лгать, по крайней мере — себе. Кофе осталось еще больше половины чашки, хотя она совсем не велика.
Наконец, я в прямом смысле утираю пот со лба. Решение принято, и я берусь за диск с базой данных. Первое, что приходит в голову, — это войти в основную сеть и обновить устаревшие за месяц данные, а это значит снова воспользоваться паролем Наоэ. Но боюсь, такая идея не принесет мне ничего, кроме разочарования. К тому же это может быть попросту опасно. Сейчас, после того, как Эпитафия была исключена из сети организации, прошло уже больше месяца. Несмотря на то, что верхушка продолжает по-прежнему грызться между собой за руководящие должности и центр кишит паранормами всех мастей и уровней силы, скорее всего, в компьютерной системе уже наведен порядок. Попытка проникновения в систему лицом, лишенным прав в ней находиться, однозначно привлечет внимание блюстителей внутренней безопасности. К тому же пароли наверняка снова сменились. Ведь не все в Розенкройц настолько беспечны или увлечены своими собственными проблемами.
Пока работает дешифратор, бросаю беглый взгляд на окошко, передающее картинку из дома Фудзимии. Занятый логическими построениями, я пропустил момент, когда они вернулись. Вроде бы, все мирно. Шульдих спит, а Фудзимия время от времени ненадолго выходит в гостиную. Остальное время он остается в кухне. Неужели готовит? Не будь я так занят, я бы даже позлорадствовал на тему того, что из бывшего Абиссинца вышла бы образцовая хозяйка, к тому же обращению с острыми предметами он уже научен. Но потом мысли плавно перетекают на тот факт, что Фудзимия оставил в покое телепата и не лезет к нему в постель. А вот этот момент лучше не акцентировать, не думаю, что сейчас мне под силу решать еще и проблемы с усмирением собственной ревности. Но переключиться на работу удается не сразу.
Мгновение спустя я снова ловлю себя на том, что прикидываю, так ли уж благороден Фудзимия, может быть, он просто ждет подходящего момента. Но, почувствовав полет собственной разбушевавшейся фантазии, осаживаю себя. Не стоит углубляться в эти дебри сейчас, мне и так есть, чем заняться.
Система сыто рыкает по завершении цикла дешифровки и предлагает мне данные с диска во вполне читабельном виде. Неприметный текстовый файл, скромно притаившийся в одной из папок, дает почтовый адрес, которым я пользовался всего дважды за всю свою карьеру в Розенкройц. Несмотря на то, что адрес совершенно безлик, скрывающийся за ним человек достаточно проницателен, и стоит перестраховаться и принять все возможные меры безопасности. Впрочем, он не станет предпринимать никаких шагов мне во вред, если сумма по его мнению окажется достаточной. Главное — не ошибиться и не переплатить.
Я открываю канал, проверяю, не закреплен ли сетевой адрес, и начинаю набирать текст сообщения. Хорошо, что в Европе скоро начнется новый рабочий день, это дает неплохие шансы на то, что ответ на письмо я смогу получить еще сегодня. Текст сообщения короткий и ни в коем случае не двусмысленный, каждое слово несет в себе бездну информации для опытного аналитика, попади оно в ненужные руки. Но я уверен — такого не случится. Вычислить коэффициент девальвации средств, добавить процент на риск и непредвиденные расходы по приобретению компонентов, и сумма становится похожа на номер телефона, но мне даже не жалко. Если все будет так, как я задумал, то эта трата окупится. Остается только уповать на то, что мистер Смит, назовем его так, не изменил своим привычкам, если, конечно, остался жив. Помеченное пометкой «срочно», мое послание уходит во внешний мир. По привычке прикидываю: если через три часа я не получу ответ, то письмо придется отозвать. Значит, на Смита рассчитывать нечего. Хорошо, что немного времени у меня еще есть. Потом придется действовать по следующему варианту.
Фудзимия куда-то вышел. Шульдих завернулся в одеяло и спит. Мне его почти не видно, а посмотреть хочется. Еще больше хочется прикоснуться. Как долго все это будет продолжаться? Я злюсь, скорее всего, на себя, на свою реакцию. Злиться по этому поводу сейчас до такой степени непродуктивно, что будь на моем месте кто-то другой, я бы с удовольствием над ним посмеялся. А так, ничего не могу с собой поделать. Наверное, стоит пойти и занять себя чем-нибудь, вместо того чтобы созерцать эту идиллическую картинку. Вот хотя бы чашку из-под кофе помыть.
В коридоре мой взгляд снова натыкается на гору свертков, украшающих пол. А вот и занятие, которое я искал. Что же, приступим. Несколько минут я раскладываю вещи по местам, а потом чувствую, что надо присесть. Глубокое кресло оказывается к моим услугам. Перед глазами всплывает та же ситуация. Другой дом, другой город, почти десять лет назад…
«Ну а зачем тебе это, черт возьми?» — эта мысленная фраза сопровождает почти каждый сверток, которым миловидная девушка-кассир проводит над сканером. Мне уже очень недалеко до точки кипения, и тогда я скажу это вслух. Только нежелание потерять лицо перед незнакомыми людьми удерживает меня от хорошей затрещины своему непутевому подчиненному. Магазин не из дешевых, но мне не жаль денег, мне жалко своего времени, которое придется тратить еще и на то, чтобы хоть немного привить телепату манеры и должное воспитание. А еще он понятия не имеет о том, что только что провалил очередной тест. Проверку поведенческих реакций в новой среде обитания. Даже выбравшись из стен Розенкройц, он все равно остался той же лабораторной крысой, с той только разницей, что клетку заменили на очень длинный поводок. Надо будет сказать ему, чтобы был поаккуратнее, да и в психологический портрет в отчете не стоит вписывать всей правды. Несмотря на всю его бурную юность, он оказался до странности дружелюбным. Временами его становилось даже слишком много — куда бы я ни пошел, тут же на моем пути оказывался Шульдих, готовый меня сопровождать. Иногда я был рад его компании, а иногда это страшно раздражало. Похоже, что и мой тест на профпригодность будет гораздо сложнее, чем мне казалось.
Конечно, обживаясь, мы изрядно потратились, но, увидев счет, я не был шокирован. Сумма, выданная нам Розенкройц на обустройство, не была астрономической, но я давно научился жить не только на подачки института. Так что если особо не шиковать, то мы вполне могли разместиться с комфортом.
О, если бы не его кошмарные привычки! Я чувствую себя родителем, вернувшимся из долгой командировки домой и внезапно обнаружившим существование у него взрослого ребенка, с которым он временами совершенно не знает как себя вести. С одной стороны меня радует то, что мне есть на кого повесить некоторые мелкие поручения и хозяйственные заботы, а с другой стороны я совершенно не уверен, что он в полной мере понимает всю ответственность стоящих перед нами задач. Определенно, этот драгоценный камешек еще доставит массу неприятных моментов своему гранильщику, то есть мне.
Забирая несовершеннолетнего под свою опеку, я вовсе не собирался становиться ему нянькой, но идти по улице в костюме от Гельмута Лэнга рядом со спутником, одетым в драные джинсы и толстовку кислотного цвета, выше моих сил. А еще терпеть одежду, разбросанную по всему дому, находить рыжие волосы на раковине по утрам и грязные чашки из-под кофе на столике в гостиной. Вся моя заработанная упорным трудом репутация ничего не будет стоить, если он не научится вести себя с достоинством, полагающимся члену элитной команды, а не отморозку из уличной банды. Как же с ним трудно!
Если не думать о телепате в таком ключе, то все же можно сказать, что мне повезло. Начать с того, что мне посчастливилось с домом. В пригороде Берна жилье дорогое. На подачку института нам светил либо неблагополучный район с жильем совершенно неудобоваримого качества, но по подходящей цене, либо квартира в центре города. Но мне не хотелось, чтобы телепат чувствовал себя гусеницей, по неблагоприятному стечению обстоятельств угодившей в муравейник. Ему нужно было еще многому научиться, а мне необходимо было место, где я мог бы его учить, пока он был открыт для восприятия информации.
Изначально понимая, что это всего лишь стартовая площадка, я не стал возиться с покупкой, предпочтя долгосрочную аренду. Мое везение заключалось в том, что мне достался коттедж, неожиданно освободившийся после трагической смерти прежних хозяев. Дом пользовался дурной репутацией, его долго пыталась сдать в наем их какая-то дальняя родственница. Мы встретились, переговорили, и я подписал договор. Никаких комплексов по поводу трагической судьбы его предыдущих жильцов я не испытывал, так что дом пришелся весьма кстати. Перевезти в него свои вещи мне не составило труда. У Шульдиха их вообще практически не было, исключение составляли только потрепанная ученическая форма и не менее потрепанная зубная щетка. Форма просто жгла ему плечи, так что едва открылся универмаг, он уговорил меня отправиться за покупками.
Позднее, выгружая хрустящие бумажные пакеты из машины, я обратил внимание на то, с каким воодушевлением Шульдих снует в дом и обратно, чтобы забрать очередную партию покупок. А еще в магазине я наблюдал, как он с азартом впервые спущенного с поводка щенка наматывает круги вокруг полок, заваленных, с моей точки зрения, абсолютным барахлом. Будь он чуть сдержаннее, у меня выступили бы слезы умиления, но в тот момент я был здорово разозлен необходимостью терпеть его восторги. Меня терзали странные, противоречивые чувства. Я открыл для себя, что радуюсь тому, как он так счастлив обладать этими безвкусными тряпками. Он просто светился, демонстрируя очередную аляповатую шмотку, и все спрашивал: «Смотри, это ведь здорово, правда?». А я мог только улыбаться в ответ и кивать. Это было так глупо, что я тут же поклялся себе быть с ним как можно строже.
Он обрадовался отдельной спальне так, что, я думал, от его радостного вопля вылетят стекла. Комната на втором этаже украсилась яркими постерами, ломилась от предметов, совершенно не подходящих друг другу ни по стилю, ни по форме, от моделек машин и мотоциклов, стоивших немалых денег, до сувениров, утащенных с распродаж в ближайшем супермаркете. Он забирал себе все мало-мальски яркое и вызывающее, не видя в темных тонах или естественных цветах и оттенках ни красоты, ни изящества. Первое время он покушался и на гостиную, так что во избежание появления бардака я был вынужден это пресечь. Пришлось его одернуть. Но, как я и подозревал, Шульдих был не тем, кого можно запугать. Скорее из тех, кому дашь палец и рискуешь потерять всю руку. Этого я допускать не собирался. Поначалу мне сильно помогала эмпатия: какое бы выражение ни было на лице у телепата, его эмоциональный фон читался мною без усилий, и я всегда мог понять, что же он чувствует на самом деле. И первое время возмущение телепата навязываемыми ему правилами поведения плавно перетекало в маленькие стычки подобные этой:
— Со своей комнатой можешь делать что хочешь, но устраивать свалку в остальном пространстве я тебе не позволю, — я старался не повышать голос, но, думаю, он прекрасно понимал, что я злюсь.
— Как скажешь, начальник, — пожалуй, с ехидством он перебрал. Да он и сам это чувствует. Уважения так сразу, конечно, от него не добьешься, но кое-что ему стоит запомнить прямо сейчас.
— Кроуфорд. Я бы предпочел, чтобы ты обращался ко мне так. Ни шеф, ни босс, и уж тем более не начальник, — чуть больше, чем нужно, настойчивости в голосе, и телепат уже смотрит прямо в глаза. — Кроуфорд. Ясно?
Минуту мы играем в гляделки. Он не отводит взгляд, будто оценивает, насколько сильно он сможет сесть мне на шею со своими желаниями. Но одновременно я ощущаю и легкий флер надежды, что у него наконец появился его собственный дом, даже если в этом доме он вынужден подчиняться надутому индюку — американцу. Который, возможно, не так уж плох, раз позволил купить все эти вещи. И, несомненно, оценивает свои шансы вытряхнуть мой кошелек еще. Все это он успевает почувствовать за пару десятков секунд, потом решает, что время для открытых боевых действий еще не настало, и отводит взгляд. Пока сдается.
Из пакета в его руках торчит горлышко пластиковой бутыли, увенчанное ярко-зеленой пробкой.
— А это ты на кой прах купил? — я вытягиваю на свет литровую бутыль пены для ванны. Даже через крышку в нос бьет резкий цветочный запах. Я морщусь.
— У меня никогда этого не было, — телепат почему-то смущен, хотя с виду это скорее можно принять за вызов.
— Надо было спросить. Она тебе не пригодится. В этом доме нет ванны, только душевая.
Я возвращаю ему бутыль и тут же забываю о ней, и, как выяснилось, зря. Когда вечером, выспавшись, я выхожу из своей комнаты, он благоухает, как дешевая шлюха, похоже, даже голову вымыл этой же пеной. В любом случае, приторно-сладкий аромат вьется за ним шлейфом из кухни в гостиную, где он и пристроился с подносом перед телевизором. Показывают какой-то комедийный сериал, но ему все равно, что смотреть. На нем яркие домашние брюки и свободная майка. Он взмахивает вилкой в мою сторону:
— Есть хочешь? Я и для тебя разогрел…
И кивает в сторону кухни. У него на тарелке кусок лазаньи, полуфабрикат которой мы купили в продуктовом отделе магазина. Я перекладываю на тарелку свой кусок, наливаю кофе и несколько секунд размышляю, сесть мне за кухонный стол или пойти на диван рядом с телепатом. С одной стороны, есть на диване не очень-то удобно, с другой — стоит налаживать отношения, начиная с первых дней, так ведь? Потому второй вариант перевешивает, и я иду к дивану. Шульдих пододвигается, хотя места больше чем достаточно. Мы дружно жуем теплую, щедро пропитанную томатным соусом лазанью. Через две недели у нас будет первое задание. Стараясь не кривиться, смотрю, как Шульдих тщательно облизывает вилку, и думаю о том, что мне — двадцать, и я воспитатель трудного подростка…
Воспоминания прерваны долгожданным сигналом почтовой системы. И хотя это всего лишь оповещение о том, что письмо прочитано, самого ответа еще нет, мне становится значительно легче. В комнатах на мониторе только спящий Шульдих. Фудзимии снова нигде не видно. Без особого интереса пытаюсь прикинуть, хорошо ли оплачивается его работа, раз он почти каждую ночь проводит вне дома. Вряд ли причиной его отлучек стало то, что Шульдих занял его кровать. Потом оставляю это бесполезное занятие. Немного ломит виски, как обычно бывает после особо подробных видений. Наверное, мне тоже стоит последовать примеру телепата и поспать. Жаль только, что мы в разных кроватях. Может быть, стоит снова переночевать на диване? Но при одной попытке представить это, шею сводит судорогой. Перестилаю кровать. Новое белье пахнет немного неестественно чем-то химическим, ненатуральным, и мне даже чудится оттенок аромата той самой пены для ванны. Но это мое воображение выкидывает со мной такие глупые штуки. Стоит моей голове коснуться подушки, как наваливается страх, тяжелый, почти осязаемый, спровоцированный мыслью о том, что произошло сегодня в парке. Зарычав, я подскакиваю, а потом снова валюсь на подушки. Не то чтобы я забыл, но, занявшись поиском таблеток, я просто не позволял себе думать об этом.
Теперь ничего не исправить, я почувствовал Шульдиха. Сам виноват, расслабился настолько, что позволил себе захотеть его почувствовать. А он оказался рядом. Да еще так близко, что я даже не сумел толком закрыться снова. О чем он подумал? Что понял и понял ли что-то вообще? Может быть, моя смерть уже секрет Полишинеля, и, обратившись к Смиту, я еще больше усугубляю ситуацию? Нет, не стоит подпитывать и без того зашкаливающую паранойю. Если бы Шульдих что-то понял, то он бы не позволил увести себя так просто из парка. Даже Фудзимии. И вряд ли бы он сейчас так спокойно спал. Впредь надо лучше контролировать себя. Я почти провалился в дрему, когда в сонной тишине квартиры прозвучал сигнал почтового сообщения, заставивший меня вздрогнуть. Неужели ответ?
Два слова и десяток цифр — самое главное слово «да», номер счета для оплаты и код формы, чтобы сообщить физические параметры объекта — это можно отправить и почтой. Заказ можно будет забрать через тридцать часов, еще десять на возвращение. Итого, таблетки будут у телепата почти вовремя, разве что с опозданием на полсуток. Надеюсь, что он их переживет.
Я знаю, что адресату уже ушло подтверждение о том, что его сообщение было прочитано, значит, по правилам хорошего тона у меня есть час, в течение которого я должен отправить данные. Нельзя ничего упустить, где-то на диске у меня был пример заполненной формы заказа. Шульдих, конечно, похудел и повзрослел, но в принципе почти не изменился. Недолго сомневаясь, я уточняю по кодификатору код здешнего отделения Розенкройц. Пусть будет считаться, что заявка полулегальна. Так меньше проблем. Смит не станет выяснять подробности, побоится, и в то же время у него не будет повода подозревать меня в провокации, ведь за таблетками приедет американец. Немедленно начинаю заполнять строчки запрошенными параметрами и одновременно вызываю «Технотроник». Судя по техасскому выговору, трубку на том конце снял Джордан.
— Джордан? У меня есть заказ. ... Мне нужно, чтобы вы съездили для меня в Дрезден и кое-что там забрали. … Когда? … Немедленно.
Я знаю, что таблетки не будут переданы, пока деньги не поступят на счет, поэтому следующей операцией делаю банковский перевод. Значительно облегченный кошелек — это не беда. Деньги — последнее, что меня сейчас заботит. Это дело наживное. Я бросаю последний взгляд на спящего в обнимку с подушкой телепата и гашу монитор. Завтра я проверю подтверждения о прочтении, а сейчас иду спать. В ближайшие два дня у меня будет только одно занятие — ждать. И я инстинктивно чувствую, что мне потребуется немало сил, чтобы их пережить.
Есть, что хочу, и спать вволю — это было то, о чем я всегда мечтал, когда был лидером Шварц. Пригляд за получеловеком, пытающимся выдавить хоть каплю крови из всего, что находится в пределах досягаемости, и ходячей гормональной бомбой, уже не ребенком, как бы он ни выглядел, — утомительное занятие. Как можно забыть повторяющиеся изо дня в день разными голосами, с разной степенью громкости всеми любимые аргументы: «это я буду есть, а вон то — не буду», «он опять трогал мои вещи», «уберите ублюдка или я ему шею сверну», «эй, оторвись от своих бумаг, сделай что-нибудь»? Оказывается, и по таким вещам можно скучать. Тишина и безделье, уже за несколько часов грозящие свести меня с ума. На мониторе Шульдих в подозрительно беззаботном состоянии, со стороны похожем на тщательно скрываемую истерию, забывший, что осталось только две таблетки, а потом ненавистный город распахнет ему свои объятья. Фудзимия, делающий вид, что ничего экстраординарного не происходит. Я что тут, один в курсе надвигающейся катастрофы? Не верю, что телепат не думает ни о чем таком и беззаботен просто по факту. Похоже, что только я один в нервном тике считаю часы до посадки в аэропорту Боинга с грузом, оплаченным суммой, на которую я мог бы беззаботно прожить не один год, ни в чем себе не отказывая. Дурдом.
Я пытался выйти погулять, однако, Сохо, такой привычный в своей многолюдности, раздражает меня еще больше, чем вакуум квартиры. Но и здесь мне не было покоя. Появившаяся к полудню горничная вынудила меня отвлечься от созерцания неестественной веселости Шульдиха и уделить некоторое время домашним вопросам. Сухонькая пожилая азиатка с цепким, как у Фудзимии, взглядом задавала вопросы так обстоятельно, что я по неволе должен был вникать в то, что я говорю, не отвлекаясь на посторонние мысли. Договоренность, что миссис Савако будет для меня готовить, я оставил в силе, хотя она с неподражаемой твердостью потребовала составлять каждый день меню. Она настолько рьяно взялась за уборку, что у меня сложилось ощущение, будто я прожил три дня как минимум в хлеву, который не чистили несколько лет. Рев пылесоса и амбре чистящих средств были настолько сильны, что я сбежал на час из квартиры, предварительно оговорив недопустимость всяческих посягательств на мой рабочий стол.
Вернувшись, я не застал миссис Савако, зато на кухне меня ждал готовый обед, а включенный на всю мощь кондиционер почти устранил все «последствия» уборки. Вкуса салата я не запомнил, но вот крепкий кофе привел меня в самое благодушное состояние. Я был полон решимости сделать что-то полезное. Весь последующий час я пытался заняться привычным делом — необходимо снова начинать зарабатывать, иначе я останусь без средств к существованию — но не смог сосредоточиться на графиках и сводках. Цифры и линии, словно издеваясь, мельтешили у меня перед глазами. Пришлось отказаться от этого дела, хотя бы временно.
Тогда я принялся читать новости фондового рынка, все подряд. Что-то меня огорчало, что-то радовало. Все было как обычно, за истекшее время как черти из табакерки появились новые идеи и новые люди, я даже видел, что появились и новые возможности. Заснул я уже за полночь, долго ворочаясь с боку на бок и сбивая простыни. Так прошел первый день ожидания.
Во второй и третий день нервозности было меньше. Шульдих не унывал, он жил как жил и даже на некоторое время исчез из моего поля зрения, может быть, выходил гулять на улицу, вернулся он все в том же прекрасном настроении.
Я пока не мог определиться с трейдером, так что решил действовать сам. Сделав две пробные закупки, я собрался сыграть на повышение, присматривая подходящие для этого пакеты акций. Без дара было непривычно. Но я не просчитался, может быть, только установил излишне высокий страховой порог. Но это были уже мелочи. В какую-то минуту мой взгляд упал на картинку из дома Фудзимии, я видел, что они оба сидели в гостиной, разговор прекратился сам собой, и теперь они молча смотрели друг на друга. Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то был уверен, что сейчас они поцелуются. В тот момент я забыл, как дышать. И вспомнил только тогда, когда Фудзимия сделал шаг в сторону. Черт возьми, а на что я надеялся? Что телепат будет соблюдать целибат всю оставшуюся жизнь? Тем более, что он должен сознавать, что этой самой жизни у него осталось не так уж много. В кармане ожил телефон. Виброзвонок сотового можно было сравнить с ударом тока низкой частоты по измученным ожиданием нервам. Никогда я еще не хватал трубку так быстро. Курьер с таблетками был уже в аэропорту. Еще двенадцать часов, и проблема будет решена. Встанет другой вопрос — как передать таблетки телепату, чтобы не насторожить его? Ответ находится, когда мой взгляд падает на старую банку с лекарством. А я снова берусь за телефон, чтобы обговорить детали.
Утро понедельника не приносит мне никаких разочарований. До прихода миссис Савако я успеваю вдоволь налюбоваться на спящего Шульдиха, пока его сон безмятежен, надеюсь, он и впредь останется таким. Сам я абсолютно спокоен, только постоянно прислушиваюсь к себе. Но у меня не возникает никаких предупреждающих видений или неприятных предчувствий. Значит, все должно пройти так, как надо. Нужно только еще немного терпения.
Наконец, около полудня Фудзимия одетый покинул дом. Лучшего времени нельзя было и придумать. Одновременно с наблюдением за домом я слушал, как мурлыкает двигатель в его машине. Навигационная система без труда отслеживала его маршрут. Наконец он добрался до места, потому что движение прекратилось. Для верности я подождал еще несколько минут, потом пробил адрес. Там была зарегистрирована авторемонтная мастерская. Я включил прослушку погромче, но ничего не добился — тот, кто сейчас общался с Фудзимией, не захотел разговаривать рядом с машиной. Это меня немного обеспокоило. Ситуация перестала мне нравиться. Что было тому причиной: может быть, излишне твердый тон мастера, может быть, место, где находится мастерская? Что-то не стыковалось. Что могло случиться с порше? Профилактика или поломка? Дорогостоящие игрушки такого типа вряд ли целесообразно ремонтировать в подобных местах. Да и удобнее показывать на примере, нежели разговаривать в офисе. Разве нет? Может быть, это снова беспочвенная паранойя? Или стоит присмотреться к этому заведению повнимательнее? Потом решу. К тому же на телефон пришло сообщение о том, что таблетки уже подброшены. На всю операцию затрачено не более одной минуты. Я даже не заметил, как все было сделано. Профессионализму «Технотроник» можно только позавидовать, тем более, если учесть, что они обычные люди. Просто минуту назад куртка была вне зоны видимости, и вот она уже на диване в гостиной. И Шульдих, потревоженный чужим присутствием, спускается вниз. Нахмуренный, в трусах и футболке, он опасливо идет по ступеням так, словно те покрыты коркой льда. Ну же, это ведь все только для тебя: моя защита, мои бессонные ночи, мои деньги и мои видения. Не разочаруй меня, мой хороший.
Он берет в руки куртку, замирает, будто бы озадаченный тем, что с ней делать. Я почти прожигаю взглядом эту потрепанную джинсовку, смотри же — там, все там внутри. Белая горошина падает на пол и, покатившись, замирает посреди комнаты. Увидел. Шульдих поднимает ее осторожно, словно она может обжечь или укусить за руку. Даже сперва принюхивается. Потом облизывает и кривится — горько, я знаю, я еще помню вкус поцелуя, пропитанный этой горечью — и наконец сует в рот. Потом трясет куртку, лезет в карманы, прощупывает подкладку. Шелковая ткань рвется бесшумно. Белый дождь осыпает босые ноги. Двадцать одна штука. Нет, двадцать. Одну он уже съел. Теперь должно хватить.
Кажется, получилось. Телепат собирает таблетки в горсть. И все, что мне хочется сейчас, — это заснуть, и чтобы, проснувшись, услышать его ворчливое: «Отстань, Кроуфорд, сейчас слишком рано, давай поспим еще». Я так устал, что в данный момент мне даже наплевать на то, что у Шульдиха могут возникнуть вопросы, ответов на которые ему лучше не знать. Единственное, на что меня хватает, — откинувшись на спинку кресла, закрыть глаза. Все-таки я — молодец.
@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд
-
-
20.01.2009 в 12:47Молится и прыгает от радости)))
Кстати, про фото помню... и может, даже скоро будут.
-
-
20.01.2009 в 20:30уже выложено
-
-
20.01.2009 в 20:54Спасибо!!!
-
-
26.01.2009 в 14:02-
-
29.03.2010 в 22:46-
-
29.03.2010 в 23:11-
-
01.04.2010 в 00:11