You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 3. МелочиГлава 3. Мелочи
Sometimes I find myself sittin' back and reminiscing
Especially when I have to watch other people kissin'
And I remember when you started callin' me your miss's
All the play fightin', all the flirtatious disses
I'd tell you sad stories about my childhood
I don’t know why I trusted you but I knew that I could
Dreams, Dreams
Of when we had just started things
Dreams of you and me
It seems, It seems
That I can't shake those memories
I wonder if you have the same dreams too.
The littlest things that take me there
I know it sounds lame but its so true
I know its not right, but it seems unfair
That the things are reminding me of you
Sometimes I wish we could just pretend
Even if for only one weekend
So come on, Tell me
Is this the end?
Иногда ловлю себя на том, что сижу и вспоминаю,
Особенно тогда, когда вижу, как целуются влюбленные,
И вспоминаю я о том, как ты начал звать меня своей миссис,
Нашу шутливую возню, подколки и флирт,
И как я рассказывала тебе печальные истории из моего детства,
Сама не знаю, почему я доверилась тебе, но я знала, что ты поймешь.
Мечты, мечты,
О днях, когда мы только начали встречаться,
Мечты о нас с тобой.
И кажется, мне кажется,
Что я не могу прогнать воспоминания.
Скажи, а ты — думаешь ли ты обо мне?
Любая мелочь напоминает мне о прошлом,
Неубедительно, но правда,
Неправильно, но ведь это нечестно,
Что любая ерунда напоминает мне о тебе.
И иногда я мечтаю, чтобы мы притворились, пусть хоть на выходные…
Так скажи же,
Неужели это конец?
(Lily Allen “Littlest things”)
Шульдих вздохнул с облегчением — смерть от руки Абиссинца представлялась идеальным вариантом. Воспоминания о стерильных коридорах лабораторного корпуса Розенкройц до сих пор нет-нет да всплывали в памяти. Ночные побудки, путешествия под конвоем, тесты один приятнее другого — пункция спинного мозга, проверка высоты болевого порога, испытания на УБ-тренажере (так в Академии тактично называли прибор для проверки устойчивости ментальных барьеров). Попасть туда снова Шульдиху совсем не хотелось. Впрочем, как и оказаться в светлой палате какой-нибудь больницы, гадить под себя и слушать рассказы Фудзимии о том, какая погода на дворе. По-любому выходило, что лучше смерти ничего не остается. Телепат улыбнулся бывшего любовника, а потом вдруг наклонился и уткнулся носом ему в ладони.
— Спасибо тебе, Абиссинец, — пробормотал он приглушенно. — Теперь я спокоен… Надеюсь, убьешь ты меня не больно… Я боли боюсь…
Ран кивнул.
— Только не начинай уже хоронить меня, ясно? Я вообще-то надеялся обрести, так сказать, рядом с тобой цель жизни. Для начала научу тебя кофе варить.
— Достойная цель, — без улыбки ответил Ран. Он высвободил одну руку и погладил Шульдиха по волосам. Ему показалось, что все это уже было когда-то: склоненная к его коленям рыжая голова, солнечные полосы на полу, тревога и жар в груди. Словно весь мир исчез, и они остались вдвоем, запертые в доме вместе с тишиной.
Шульдих тихо рассмеялся и, приподняв голову, хитро взглянул на Рана.
— Какие у тебя мысли. Я сроду о такой чепухе не думал. А кофе... Для начала нормальная цель. Не всем же мир спасать... У кого-то появилась проблема интимного свойства, а?
— Не надо, — сухо ответил он. — Если ты поел, то примерь одежду. Не подойдет — поменяю.
— Какой ты скучный, Абиссинец, — хмыкнул телепат. Отстранившись, он вывалил на кровать содержимое второго пакета. — Ну, что ты тут накупил? О, за духи спасибо! — он покрутил в пальцах флакон и отбросил на кровать, затем принялся за одежду. — Что за цвета? Почему все такое мрачное? Не иначе ты уже планируешь прикончить меня.
Шульдих с возмущением ткнул пальцем в скромный синий пуловер, потом с нескрываемым отвращением выхватил из кучи тряпья серые брюки.
— Ну что это такое, а? Ты же сам носил в свое время такой веселый оранжевый свитер! А почему мне все такое мрачное принес?!
— Тебе пойдет, — безапелляционно заявил Ран и отодвинулся вместе со стулом к шкафу, чтобы лучше видеть телепата. — Прости, что не купил зеленый пиджак, — язвительно добавил он.
Шульдих закатил глаза.
— Как мило с твоей стороны, — ехидно заметил он. — Мне надо все это перемерить? Я, между прочим, недавно находился в шаге от смерти. А свитера, а куртка? Кто знает, может, я и не доживу до холодов.
— Шульдих. Соберись, — одернул телепата Ран. — Хватит постоянно напоминать о своей смерти. Возможно, тебе понадобится куртка, и что? — Он не любил нытья, не любил, когда люди бравировали бедами, как личными достижениями. В смерти нет и не было ничего уникального, она повторялась миллионы раз каждый день, и гордиться тут было нечем.
— Зануда, — притворно вздохнул Шульдих. Затем стянул грязные джинсы, опустил голые ноги на ковер и пошевелил пальцами.
— Белье тоже мерить? — спросил Шульдих с усмешкой. Ран все никак не мог оторвать взгляда от его белых, костлявых коленок, и вспомнил почему-то их первую близость, когда он упорно смотрел телепату в глаза.
Шульдих вытащил из кучки одежды первые попавшиеся трусы и призывно подвигал бровями.
— Д... а... Нет, — с трудом выдавил Ран и нахмурился. Воображение с готовностью нарисовало телепата без белья, живо, ярко, в деталях. — Нет. Белье не меняют.
Телепат рассмеялся.
— Какая жалость! — он швырнул трусы на кровать и взял джинсы. — Ну что же, начнем...
— Начнем, — ответил Ран, наблюдая за немцем. Тот медленно, словно нехотя натянул джинсы и встал.
— Ну, как? — упирая руки в бока, спросил телепат.
— Выпрямись, — попросил Ран, рассматривая его голые плечи, впалый живот, худые длинные руки. В теплой комнате вдруг стало как-то зябко, и Рану захотелось немедленно согреть телепата. Встав, он вручил Шульдиху теплый пуловер.
— Надень.
— Ну, сейчас, погоди, — с раздражением ответил тот, одеваясь. — Так лучше?
— Нормально. Давай дальше, — вернувшись на стул, ответил Ран.
— Зачем мне столько одежды... — проворчал Шульдих, стягивая джинсы. — Тем более она вся одинаковая, скучная, темная. Пустая трата денег. Лучше бы ты купил мне нормальный шампунь, туалетную воду, я не знаю… лосьон для бритья…
Раздраженно передернув плечами, он натянул брюки.
— Как тебе? — похоже, настроение у телепата было вполне сносное. Он даже немного покрутился перед Раном, демонстрируя обновку.
— Хорошо выглядишь, — кивнул Ран, разглядывая его. Солнце золотило волосы, бледное, заострившееся лицо сияло, словно картина в удачной раме. Ран не видел синяков под глазами, не видел кровоподтека на скуле, а видел брови вразлет, яркие аквамариновые глаза, мягкие губы — Шульдих казался ему красивым. Ран смотрел на телепата и пытался осознать, что красота эта — всего лишь иллюзия, родившаяся благодаря прихотливой химии.
— Дальше мерить? — бросил Шульдих.
— Не надо, — остановил Ран.
Пожав плечами, Шульдих плюхнулся на кровать и отрезал еще торта. — Я себя в зеркале видел, фантазия у тебя буйная, вот что. Будешь выглядеть так же — и я лично закажу тебе гроб подороже.
— Гроб, — Ран холодно усмехнулся. — Зачем такая роскошь?
— Сколько цинизма, — скривился телепат. — А я думал, что ты ждешь захоронения тебя с почестями, как международного героя.
Он отковырял ложкой большой кусок и засунул в рот. «Как он может есть столько сладкого?» — с недоумением подумал японец.
— Элементарно, — прогудел Шульдих с набитым ртом. Кусок становился все меньше, и скоро тарелка опустела. Ран поднял брови.
— Ты не успеваешь понять вкуса еды, — сказал он.
— Отстань, жевать двадцать раз по системе кого-то там я не намерен, — телепат потянулся с удовольствием и почесал шею. — Пуловер колючий. Наоэ тоже все время доставал нас этим — надо смаковать каждый кусок. Черт бы его побрал.
Вдруг так ясно вспомнилась кухня в токийской штаб-квартире: раннее утро, весна, розово-желтые блики на стенах, сосредоточенно жующий Наги, Кроуфорд с газетой, Фарфарелло с толстой книгой и он сам, медленно прохаживающийся по комнате. Тогда ему было скучно, хотелось действия, какого-нибудь приключения. Не обязательно кровавого, хотя так казалось прикольней. И он совершенно не ценил этого утра, этой весны, этого Кроуфорда с газетой, не понимал, что все это яркое, свежее, чистое может кончиться однажды. Он просто жил, стараясь брать от жизни все и побольше — вкусно много есть, долго спать, слушать музыку, покупать дорогие ненужные вещи, заниматься сексом, гонять на машине. Получить то, чего у него до встречи с Кроуфордом не было и не могло быть.
Снова стало муторно и тяжело, и Шульдих мрачно осклабился.
— В общем, ни к чему мне эти ваши техники, методики. У меня в национальном характере тушеная капуста с копчеными лопатками.
— О твоем народе это ничего хорошего не говорит. Гайдзины вообще не умеют наслаждаться, зато с тупой самоуверенностью учат всех, как это надо делать, — выговорил Абиссинец. Он посмотрел на телепата и поймал его холодный, злой взгляд. «Он никогда не поймет меня. А я его», — подумал Ран, чувствуя отчуждение и одиночество.
— Именно, Абиссинец, так и есть, — кивнул Шульдих с ухмылкой. «Зачем я здесь? — в который раз спросил он себя. — Фудзимия мне никто».
В спальне повисла тишина. Бывшие любовники не смотрели друг на друга. Телепат изучал потолок, а Ран повернулся к окну, за которым мягко набирал силу день. Из комнаты было видно, как на тротуаре девочки играли в веревку — две крутили, две прыгали. Их маленькие ноги двигались с удивительной скоростью, косички весело подскакивали, на лицах застыло выражение взрослой сосредоточенности. «Я бы хотел снова стать ребенком, — подумал Ран, — жить детскими проблемами, в простом мире. Ни за что не отвечать, ничего не бояться».
— Шульдих, мне нужно поспать, — сказал он и встал. Пора было прервать затянувшееся молчание. — А тебе не мешает принять душ. Пока я буду спать — никуда не выходи.
— Слушаюсь, — бросил Шульдих. Он не стал спорить, хотя исполнять приказы Абиссинца не собирался.
«Ты куда?» — мысленно окликнул он Абиссинца.
— Лягу в гостиной, — ответил тот и вышел.
Шульдих остался один. Покончив с остатками торта, он уставился в стену. Стена была обычная, совершенно ничем не отличавшаяся от трех других, и разглядывать ее скоро наскучило. Да и ненужные мысли лезли в голову: о том, что Абиссинец скоро вышвырнет его к чертовой матери, о том, что Шульдих будет этому даже рад. У него никак не получалось поладить с Фудзимией, вернуть те чувства, которые он когда-то испытывал к японцу. Тот все делал не вовремя и не так.
Через десять минут телепату окончательно надоело разглядывать комнату, и он решил принять душ. Схватив с кровати новое полотенце, халат и щетку, Шульдих отправился мыться. Ванная была небольшая, но светлая, с маленьким окном, через которое видно было качели на заднем дворе и запущенные кусты шиповника. Дав себе слово обязательно покататься, Шульдих разделся и включил воду погорячее.
Грея ладони под колючими струями, он старался расслабиться, успокоиться, и ему вроде бы удалось. «Все не так плохо, — убеждал он себя, — я поел, выспался, помылся, если что — Абиссинец поможет». Выключив воду, Шульдих наскоро вытерся и вернулся в спальню.
В комнате было душно. Телепат распахнул окно, и помещение наполнили звуки улицы: лай собаки, смех соседских девчонок, музыки из фургона мороженщика. Улыбнувшись, Шульдих вдохнул поглубже прохладный воздух. Ему даже стало весело и захотелось покричать, спеть — сделать что-нибудь безумное. Тихо напевая, он улегся на кровать, но скоро странное беспокойство начало одолевать его. Все больше нервничая, телепат следил за тем, как по стене ползает толстая муха. Исследовав поверхность, она снялась с места и с жужжанием перебралась на тумбочку. Схватив упаковку от зубной щетки, телепат размазал муху по пластику. Несмотря на всю мушиную скорость, он оказался быстрее. А может, виновата осень, и муха попалась сонная. Шульдих ухмыльнулся и швырнул упаковку на пол. Он завидовал мухе. Она-то сдохла, а он еще жив. Тоска скрутила его, еще хуже, чем раньше. Сейчас, когда физическая боль ушла, вернулась боль другая, лишавшая сил. «Как приятно было бы умереть, — подумал телепат, вставая и начиная бродить по спальне. — Тогда все сразу закончилось бы, и стало спокойно. Почему бы кому-нибудь не пустить мне пулю в лоб? Или не всадить нож в спину? Черт побери, Кроуфорд, почему тебя нет? Почему я еще здесь? Я хочу перестать чувствовать». Комната давила, все вокруг казалось чужим, безликим, захотелось вырваться, оказаться там, где будет хоть что-то родное. В каком-то безумном порыве Шульдих решил сейчас же отправиться на Пятую авеню, туда, где два года жил с Кроуфордом. В спешке нацепив первое попавшееся под руку, он вышел в коридор. Несколько быстрых шагов по ковру, лестница. Внизу он остановился. Убедившись, что Абиссинец спит, Шульдих накинул старую куртку и вышел на улицу.
Вокруг сиял, как золотой доллар, глупый пригород. Солнце лежало повсюду — на ровных газонах, на желтых листьях дубов и вязов, росших вдоль тротуара, на гладких крышах и белых подоконниках. Сверкало в алюминиевом руле детского велосипеда и в застоявшейся в водостоке луже. Только Шульдиху было плевать. Он пошел по улице, сам не зная, куда идет. Пальцы привычно перекатывали в кармане пузырек с таблетками. Увидев такси, телепат поднял руку. Ему нужно было срочно добраться до Пятой, просто увидеть тот дом.
В такси он смотрел в окно, но ничего не видел. Внутри все горело нетерпением — быстрее, быстрее, быстрее. Ему не могли помешать даже пробки, даже пристававший с разговорами водитель. Шульдиху показалось, что они доехали мгновенно.Отыскав за подкладкой куртки деньги, он расплатился.
Выбравшись из салона, телепат захлопнул дверцу машины, сделал несколько шагов и остановился. Больше не нужно было спешить — он приехал. Вот тот самый дом — из серого камня. Тот самый подъезд с колоннами. А вот и окна, в которые Шульдих смотрел в последний день перед отлетом в Японию. Окна, перед которыми Кроуфорд сказал ему то, чего Шульдих ждал долгие годы, и сказал лишь затем, чтобы усыпить его бдительность. Да, здесь, в Нью-Йорке, бывшие Шварц жили как-то сонно, странно, словно супруги со стажем. Ходили в супермаркет, решали, что должны купить, что планируют приготовить. Глупые мелочи, быт составляли смысл их жизнь. Телепату стало не по себе. Здесь все осталось как раньше, знакомое до оскомины, как будто он вернулся в прошлое.
Шульдих сделал то, что хотел — увидел дом, и мог теперь вернуться, однако он не спешил. Оглядевшись, телепат перешел дорогу и побрел вдоль живой изгороди Централ парка. Все вокруг казалось ему далеким, словно он находился внутри прозрачной сферы. В парке в этот час народу было много, люди радовались тихому, теплому дню. Но Шульдих не мог прикоснуться к их радости. Она как будто текла мимо него. Внутри стало маетно. Безотчетная тревога заставляла его двигаться, не сбавляя шаг, по давно знакомому маршруту. Телепат не понимал, зачем и куда идет, почему до сих пор не поймал такси и не вернулся в Ривердейл. Как будто невидимый аркан держал его около злополучного дома, не давая отойти слишком далеко. Шульдих думал, но не находил ответа. В голову лезли воспоминания, хотелось забыться, лечь на газон, смотреть в чистое, синее небо и не вспоминать, но телепат продолжал свою странную прогулку, как будто боялся, что, уехав, потеряет последнюю опору, последнюю связь с прошлым.
Листья кружились и падали на тротуар. Шульдих давно свернул в парк, шел быстро и сам не заметил, как оказался на берегу озера. Он опустился на скамейку и огляделся. Здесь царила тишина, народу толклось меньше, чем у Музея. На соседней лавке обжималась влюбленная парочка. Шульдих смотрел на них так пристально, что патластый парень оторвался от черногубой подружки.
— Что надо? — спросил он с равнодушной подозрительностью.
Еще вальяжней развалившись на скамейке, Шульдих оскалился.
— Че надо? Проблемы? — повторил парень.
«Какой-то псих», — подумала девчонка.
Телепат вдруг люто возненавидел их обоих. Что они понимают в жизни со своим никчемным счастьешком? Чем они заслужили возможность сидеть тут и миловаться? И почему он не заслужил? Он куда больше пережил, он заработал право быть счастливым. Но вот он сидит тут, смотрит на них и хочет сдохнуть. Так пусть и они лишатся своего незаслуженного счастья. Шульдих, наплевав на хрупкость щитов, сделал внушение.
Парень резко развернулся и ударил девчонку по лицу. Шульдих успел увидеть это, прежде чем виски пронзила боль. Он запрокинул голову и уставился вверх. В вырезе желто-красных листьев синело небо. Ни одна ветка не шелохнулась — погода выдалась на удивление безветренная. Злоба постепенно угасала. Девчонка раскричалась и убежала. Парень направился за ней.
И вдруг как будто что-то теплое и нежное скользнуло от копчика по позвоночнику вверх — что-то, похожее на ментальное касание. Такое знакомое. Шульдих вскочил, паника, смятение, надежда смешались, сбивая с толку.
— Кроуфорд? — выдохнул он, озираясь. Никого, но ощущение не исчезало, а росло, заполняя безумной уверенностью — вот для чего Шульдих шатался тут битый час. Именно этого он ждал, приходя каждый день на развалины дворца — прикосновения телепатического сигнала.
Телепат пошел по дорожке, продолжая оглядываться. Ощущение стало таким сильным, таким четким, что, казалось, еще немного, и Шульдих ухватит нитку, вытянет, вернет все то, что потерял.
Но ощущение вдруг пропало. Было и исчезло, словно никогда не появлялось. Шульдих остановился. Он снова очутился в одиночестве, беспомощный и слабый. Люди занимались своими делами, не замечая его
«Шульдих, — раздался в голове холодный голос Абиссинца. — Я просил не выходить? Какого черта ты вышел?»
То, что в доме никого нет, Ран понял сразу, как только открыл глаза. Он встал и поднялся наверх, в спальню. Пусто, как он и думал. Окно открыто, кровать не заправлена, на полу — коробки с бельем, джинсы, полотенце, на журнальном столике — пустая тарелка. Шульдих ушел.
— Идиот! — процедил Ран. В нем одновременно всколыхнулись злоба и страх. Ран надеялся, что телепат будет слушаться, раз обратился за помощью, и непоследовательность бесила. Но одновременно японец боялся, что Шульдих пожалеет, что пришел к нему, и исчезнет. Неужели это случилось так скоро?
Ран спустился вниз, надел пальто и вышел во двор. Все так же не по-осеннему ласково светило солнце, согревая тихую улицу. С холодной отстраненностью Ран отметил, что девочки с веревкой теперь играют у дома напротив, что ветра совсем нет и становится жарко.
«Шульдих, — мысленно процедил он. — Я просил не выходить? Какого черта ты вышел?»
«Выспался?» — донесся в ответ гнусавый, глумливый голос.
«Ты где? — спросил Ран. Злоба горела в груди красными углями, хотелось найти телепата и врезать ему. — Я заберу тебя».
«Тоже мне нянька. Сам доберусь», — фыркнул Шульдих, оглядываясь. Ему не хотелось сейчас видеть Абиссинца. Тот зол, сразу понятно: начнет отчитывать или, чего доброго, ударит. А телепату нужно было остаться одному, подальше от чужих мыслей и чувств.
«Я спросил — где ты», — повторил Абиссинец.
«Подъезжай к дому девятьсот тридцать девять на семьдесят шестой улице между Пятой и Медисон», — все-таки ответил Шульдих.
Путь обратно казался бесконечно длинным. Сил совсем не осталось, ноги отяжелели и не желали двигаться быстрее, как во сне, когда пытаешься убежать и не можешь.
Абиссинец, конечно, уже был на месте. Его серебристая машина словно светилась на солнце, того гляди сорвется с места и взлетит. Забираясь в салон, Шульдих кожей чувствовал его гнев.
Как только дверь порше захлопнулась, Ран развернулся к телепату.
— Куда тебя понесло? Я просил тебя не уходить, — глядя Шульдиху в лицо, холодно сказал он.
— Отвали, — ответил тот равнодушно, словно Ран — ленивая осенняя муха у него перед носом.
Стиснув зубы, Ран отвернулся. Его слова для Шульдиха ничего не значили, и это особенно оскорбляло.
Шульдих молча смотрел в окно, стараясь закрыться от мыслей Абиссинца. Тот все равно не мог ничего изменить. Вот Кроуфорд не стал бы церемониться, Кроуфорд нашел бы верные слова, встряхнул бы его, прекратил истерику в зачатке, поставил на место холодным: «Я предупреждал». Но Фудзимия — не Кроуфорд.
Ран смотрел на дорогу, стараясь сдержать гнев, и неожиданно в зеркале заднего вида заметил знакомое лицо. Этого человека он видел вчера у ресторана, у книжного магазина. «А еще, — внезапно вспомнил Ран, — видел его в аэропорту». Тот самый лысоватый мужчина, который складывал и разворачивал рекламный листок. Теперь не оставалось никаких сомнений — за ними следят.
Ран перестроился в соседний ряд, сбрасывая скорость и пропуская подозрительный бьюик. Нужно было срочно что-то предпринять. Прикинув варианты, Ран принял решение. «Слон. Надо связаться со Слоном, — подумал он. — Как можно скорее». Он не допускал мысли, что слежка связана с его работой — Босх не допустил бы подобного просчета, но тогда почему они ничего не предпринимают?
Шульдих почувствовал, что настроение Абиссинца изменилось. Таблетки подавляли дар, но на коротком расстоянии читать было легко. «Следят? Розенкройц», — пронеслось в голове. Шульдих вопросительно взглянул на Абиссинца.
* * *
День обещал быть долгим. Я снял очки и протер линзы. Пора было приниматься за дела. Я бродил по квартире, собираясь выйти в город, одновременно пытаясь просчитать, какие еще сюрпризы приготовило мне будущее, тщательно притворяющееся прошлым. Время от времени я бросал рассеянные взгляды на экран, чтобы быть в курсе происходящего в доме Фудзимии. Но мысли о состоянии собственных паранормальных способностей сейчас занимали меня гораздо сильнее. Честно говоря, в нынешнем состоянии я с трудом мог сообразить, отчего дар упорно не желает показывать мне то, что произойдет. Старый Бланк, один из шишек Розенкройц, был прав — игры со временем никогда не доводили до добра. В принципе, видения в жизни не позволяли предотвратить событие, а всего лишь давали возможность смягчить его последствия, подготовиться. Обычно этого хватало, чтобы остаться в живых, о своей сохранности мы всегда заботились сами. Но какую пользу можно извлечь из того, что произошло много лет назад? Из того, что уже не изменить, даже если суметь туда вернуться? Был ли я не прав, вопреки всем своим предчувствиям связавшись с тем, кого следовало предоставить его собственной судьбе? Где, а точнее, когда я совершил ошибку?
На экране Фудзимия наблюдал за тем, как Шульдих меряет принесенные ему вещи. Честно говоря, закрепившаяся за Шульдихом привычка одеваться броско и ярко, не заботясь о том, подходит ли ему та или иная вещь, начинала изрядно утомлять. Никакие доводы в пользу того, чтобы подбирать гардероб, хотя бы немного руководствуясь не только собственными желаниями, но и правилами хорошего тона, на телепата не действовали. Впрочем, как всегда, с тех пор, когда он начал тратить заработанные деньги самостоятельно. Глядя на скромные цветовые решения выбранных Фудзимией вещей, я втайне порадовался. Так он будет привлекать к себе гораздо меньше внимания, чем я предполагал, и, возможно, обеспечит нам хотя бы минимальную передышку, но особо на это рассчитывать не стоит.
Проверив кредитки и оценив состояние счетов — для этого пришлось отдельно связываться с банком — я решил, что стоит не только пополнить запасы провианта, но и купить кое-что из вещей. К примеру, полотенца в ванной были совершенно неудовлетворительного качества и всего один комплект, а новых постельных принадлежностей не было вовсе. На эту мысль меня натолкнула подушка необычной формы, которую вертел в руках Шульдих. Полки холодильника тоже сияли чистотой и стерильностью, что не прибавляло мне хорошего настроения. Я вспомнил, что так и не поел. Решая, что перекусить удобнее всего в кофейне у Джорджа, в паре кварталов отсюда, я достал с полки джемпер, чтобы не тратить время на выбор и приведение в сносный вид рубашки. Продолжив инспектировать квартиру, попутно отметил явно недостаточное количество вешалок в шкафу, куда я отправил свой скудный гардероб, уж не говоря о том, что не было ни крема для обуви, ни одежной щетки.
Список покупок рос с каждой секундой, фактически, я был готов к тому, чтобы уйти, ждал только звонка из агентства, чтобы не обсуждать вопрос на ходу. Еще утром я отправил им заказ на предоставление услуг горничной. По идее, квартиру убирать можно было бы самому, но будет ли для этого время?
Все утро я внимательно прислушивался к себе — не почувствую ли я необходимость обратиться к провидению? Ничего такого не было. Тем не менее, стоило мне немного сосредоточиться, и виски начинало привычно ломить, так что спонтанность появления видений, кажется, преодолена. Я могу их вызвать. Но какой смысл в том, чтобы видеть то, что ты не можешь, а главное — не хочешь менять. Сейчас я не готов отказаться даже от одной минуты своего прошлого с Шульдихом. Пока не готов. Что же, черт возьми, я должен понять?
На минутку я присел в кресло перед монитором. Фудзимия, серьезный и раздраженный, но умело это скрывающий, пытался командовать телепатом, потом, наверное, поняв бесплодность этих попыток, оставил Шульдиха в покое и вышел. Минуту спустя я наблюдал, как он устраивается на диване в гостиной, предпочтя оставить спальню в распоряжении телепата. Не доверяет себе или просто старается быть вежливым? Зря он так, Шульдих плевал на его деликатность.
Оставшись в одиночестве, Шульдих принялся за еще один кусок сладкого. Казалось, что жевал он с аппетитом, но я слишком хорошо его знал, он снова выглядел почти жалко. Я видел глубокую складку между бровями, когда он поворачивался лицом к камере, и опухшие тяжелые веки. Отложив тарелку, Шульдих прошел по комнате, вероятно придумывая себе занятие. Ненадолго задержался у окна, потом снова замер, уставившись в пространство. Лучше бы он поспал. Подмывало схватить трубку, набрать номер Фудзимии и приказать ему отдохнуть. Моего приказа он не посмел бы ослушаться. Ведь это так просто — приказать. Так приятно — снова почувствовать свою власть над ним…
Я успел удивиться тем ощущениям, что на меня навалились, когда телефонный звонок вернул меня к более насущным проблемам, чем состояние собственных нервов. Решив вопрос с уборкой и прачечной, я поднялся и направился к выходу. Если я правильно оцениваю ситуацию, то примерно ясно, как эти двое проведут ближайшие несколько часов. Фудзимия на диване видит уже десятый сон, а Шульдих, надеюсь, не совсем отчаялся, и выйти из дома один не решится. Отпирая замок, я глянул в зеркало в прихожей. С кривой, будто приклеенной улыбкой, сверкая стеклами очков, на меня смотрел из стеклянной глубины взъерошенный седой мужчина. Признав, что выгляжу ужасно, я пожал плечами и толкнул тяжелую стальную дверь. Закрываясь, она хлопнула за спиной неожиданно громко, я вздрогнул и подавил желание вернуться обратно в квартиру, к заветной картинке на мониторе. Мысленно обругав за ребячество, тем не менее, позволил себе еще несколько минут передышки, спустившись вниз по лестнице, вместо того, чтобы воспользоваться лифтом. Ровно три минуты спустя я оказался на шумной улице.
Что бы ни происходило в мире, Нью-Йорк всегда остается самим собой. Дойдя до края тротуара, я, голосуя, поднял руку. Несколько секунд спустя, взвизгнув тормозами, желтое такси остановилось точно напротив. Я забрался в салон. Водитель влился в поток машин, прибавил газу и, не обращая внимания на предупреждающий сигнал светофора, пролетел перекресток. Он быстро вез меня через Гринвич Вилладж и дальше, по направлению к восьмой авеню, до ближайшего ВолМарта, одного из самых крупных гипермаркетов, где за один раз легче всего было сделать все необходимые покупки. Под какие-то восточные напевы молчаливо-сосредоточенный таксист яростно крутил баранку, а на заднем сидении я грустно улыбался сам себе и смотрел в окно. Да, шоппинг — не самое лучшее времяпрепровождение, но особого выбора у меня не было.
Даже в середине сентября, в будний день, Большое Яблоко все еще остается одним из тех городов, где количество жителей приравнено к количеству автомобилей. Несмотря на по-осеннему прохладный воздух, дышать уже было нечем. В липком мареве мимо торжественно проплывали желтые светофоры, словно ажурная паутина, с домов свисали переплетения пожарных лестниц, которыми никто никогда не пользуется, кроме киношных злодеев из дешевых ужастиков, оставались позади затейливо оформленные витрины дорогих бутиков и не менее вычурные вывески знаменитых на весь мир ресторанов и баров. Брусчатка под колесами автомобиля напоминала о себе мягкой вибрацией, но после выезда из исторического центра ее сменило гладкое асфальтовое покрытие. Кондиционированный воздух в машине постепенно вытеснял из легких воспоминание об удушливом смоге. Глядя в окошко такси, я с облегчением сознавал, что за мое отсутствие здесь город практически не изменился. Восточный Мидлтаун, хоть и гораздо более современный, чем Сохо, но тем не менее остающийся частью Манхеттена, с успехом сочетал в себе и американскую демократичность и утонченность старушки Европы. Я поймал себя на том, что еще немного, и я загрущу о том времени, когда мы жили здесь только вдвоем, после того, как Шварц перестали быть самими собой. У нас были только Нью-Йорк, работа и общество друг друга. Как же давно это было...
ВолМарт встретил меня неизменной ярко-белой вывеской на синем фоне с красной полосой, бессмысленным столпотворением в местах распродаж с десятипроцентной скидкой и кассирами в непременных накидках с нарисованной на них дурацкой желтой рожей: «Купи сейчас и не прогадаешь». Старательно, одну за другой я обходил все секции магазина, избегая только детских и женских товаров, которые, судя по обилию рекламных плакатов и количеству покупателей в них, предлагали самые значительные скидки. Последовательно, в соответствии со списком загружая самую большую тележку, которая только нашлась. Одежда: самый короткий перечень, ограниченный трикотажем и носками, товары для дома: комплекты белья, пакеты с полотенцами, нетяжелые, но объемные, принадлежности для бритья, душа, домашние тапки и прочие полезные или просто нужные мелочи. Толкая заполненную доверху тележку, я направился к менеджеру, чтобы заказать доставку. Я был без машины, в которую при желании все это можно было бы загрузить, а запихивать свой скарб в такси мне не хотелось. Кроме того, помня о том, каким я увидел себя в зеркале, стоило бы зайти еще в одно место — парикмахерский салон. И заняться этим я решил безотлагательно. Но предварительно зашел в продуктовый отдел и загрузил еще одну тележку, так, чтобы в ближайшее время мне не пришлось вздыхать, глядя на пустые полки холодильника. Вручив менеджеру и ее, я с чувством выполненного долга покинул этот приют сумасшедшего Гермеса и пешком отправился в сторону Парк авеню, там, в одном из подвальчиков на Пятьдесят седьмой улице, держал куафёрское заведение Би-Бой Нэндсом. Если ничего не изменилось, то стрижку и прочие процедуры я был склонен доверить именно ему. Даже если сам Нэндсом не помнит меня, но если в его салоне все осталось по-прежнему, то за определенный процент он примет меня без модной нынче записи. Да и мастера в его салоне знают свое дело. Особенно слащавый Мик. Как бы он ни кривлялся и ни манерничал, а денежки Мик за свою работу получает не зря. После его стрижки прическу можно подновлять не чаще раза в месяц, это гораздо удобнее на первый взгляд, чем может показаться. Хотя Шульдих не очень-то жаловал это заведение, его никогда не волновала практичность стрижки, гораздо важнее было внимание к его персоне. Если раз в две недели он не посещал какой-нибудь модный салон, то у него неудержимо портилось настроение. Да и полки в ванной вечно ломились от каких-то пузырьков и тюбиков. Заметив, что телепат потерял к какому-то средству интерес, я иногда выбрасывал даже полуиспользованные флаконы, и их место тут же занимали другие. Ох, Шульдих, что же с тобой происходит? Фудзимия вряд ли будет баловать тебя новым бальзамом. Может быть, моя беда в том, что я слишком отчетливо помню это: волосы, чисто вымытые, блестящие после какого-нибудь Беттер Плант, не хуже шелка скользящие сквозь пальцы или в беспорядке разметавшиеся по подушке. Черт, я превращаюсь в тряпку! Нельзя об этом думать сейчас!
В салон я спустился по истертым каменным ступеням. Сидя в кресле Мика, я второй раз за день посмотрел на себя в зеркало и отвел взгляд — мне не хотелось видеть себя таким. За моей спиной Мик, прищелкивая языком и ножницами, тоже без особого удовольствия разглядывал мое отражение. Было видно, что он не восторге от того, как я выгляжу. Сам он за это время тоже не помолодел и явно был рад моему возвращению. Он покачал головой, а я виновато улыбнулся и пожал плечами, мне было приятно, что он меня вспомнил. Выслушав длинную напевную тираду о том, во что превращают себя люди, которые перестают пользоваться его услугами, я согласно кивал в ответ на каждое слово. Мик определился с фронтом работ и отвел меня к креслу-раковине. Правда, в этот раз одной стрижкой не обойтись, кажется, он вознамерился покрасить мне волосы. Я не стал возражать, это и к лучшему. Прежде чем вплотную заняться выяснением обстоятельств, приведших нас с телепатом в Нью-Йорк, следует немного подкорректировать внешность.
Почти в исступлении, спустя бесчисленное количество чашек кофе, печенья, пару липких пирожных (есть все таки хотелось) и около трех часов, проведенных в обществе не прекращающего ни на секунду болтать старого Мика, я выбрался из салона на свежий воздух. Пережив бесконечные массажи головы, маникюр, педикюр и даже маску, я разглядывал то, что в итоге у нас получилось. Признаться, все стало гораздо лучше. И я в прямом смысле чувствовал себя другим человеком. Цвет волос из неопрятно-седого стал нейтрально-каштановым, челка не лезла в глаза, а на затылке пряди были слегка длиннее, чем я привык, но так было даже лучше. Дальше следовало избавиться от очков, вечных классических костюмов и снова вернуться к правильному английскому выговору, не забывая добавлять в речь всяческие американизмы. В голове вырисовывался более или менее сносный план действий. И в первую очередь следовало найти аптеку, чтобы подобрать соответствующие контактные линзы. Я огляделся. В пылу рассуждений я не заметил, как ноги сами привели меня к Пятой авеню: обычно этим маршрутом после парикмахерской я и возвращался домой, лучше сказать, в наш старый дом на углу Пятой авеню и Уолл-стрит. А сейчас-то я что там забыл? В недоумении я глядел на дорожный указатель. А ведь я почти пришел: если сейчас свернуть с Парк авеню и пройти еще два квартала, то прямо передо мной и будет наш дом. Не устаю себе удивляться. Как больной облезлый кот, притащился на старое пепелище. Нет, так не пойдет. Так что вместо того, чтобы свернуть направо, я перехожу улицу и отправляюсь в Централ парк. Четверг ли, суббота — здесь почти всегда многолюдно. Молодежь на роликах, парочки, рассевшиеся на траве, группы студентов — здесь неподалеку Университет. И как чудо среди белого дня, я вижу никем не занятую скамью, ноги отказываются идти дальше, и я со вздохом опускаюсь на нее. Это происходит очень вовремя, потому что через несколько минут меня накрывает очередное ретро-видение. И я почти с благодарностью погружаюсь в него.
В составе экзаменационной комиссии сидеть не очень-то весело. Это утомительно — слушать, какой бред несут временами выпускники, лишь бы экзаменатор не задавал дополнительных вопросов. Группа выпускников-телепатов за полгода сократилась почти на треть. Нервное напряжение, постоянная угроза не сдать очередной предмет, давление на разум со стороны сотен таких же нервничающих учеников, как и они сами. У тех, кто остался, щиты трещат, но пока держатся, слава богу — Шульдих в их числе.
Как и ожидалось, легче всего ему было справиться с экзаменом по телепатии. Ему досталось внушение через препятствие первой, второй и третьей степени. Объект рядом, на большом расстоянии, за стеной. В подопытных кроликах недостачи нет. Иногда я спрашивал себя, каково это: видеть перед собой в качестве объекта задания твоего вчерашнего одноклассника, смотреть на него, ощущать пустоту его разума и знать, что рано или поздно ты тоже будешь таким. Сдано. Не известно, кто почувствовал большее облегчение, я или он, когда вышел с полигона на свежий воздух. Ничего, привыкнет. Стрелковое оружие, взрывное дело, физическая подготовка — одни из самых легких, я даже не стал на них приходить. Потом заберу оценочные ведомости в деканате. Перед отъездом дел и так хватает.
Лично присутствую только на зачете по теории общей классификации паранормов. Рыжий подросток, увидев за столом меня, сначала нервно скалится, потом заметно бледнеет, а еще через секунду робко улыбается. Кажется, что он не в себе. Тем не менее, отвечает быстро и уверенно, но все время теребит в руках бесполезную ручку. Опрос устный, писать не разрешается. Экзаменаторы, которым за прошедшую неделю эта бесконечная игра в вопросы и ответы уже успела наскучить, произносят дежурные фразы, слушают развернутые и не очень ответы. Я молчу, свой вопрос так ему и не задал. Наконец, произносится сакраментальное: «Вопросов больше нет? ... Свободен», — телепат замирает, недоуменно, испуганным олененком смотрит на меня и только после разрешающего кивка с моей стороны вылетает за дверь. Этот последний. Ректор скрипя зубами ставит в оценочную ведомость «удовлетворительно», мы все расписываемся и расходимся по своим делам с заметным облегчением. Учителя тоже люди, и им надо отдыхать, даже если они паранормы. На выходе из помещения декан придерживает меня за локоть.
— Вы не передумали? Уверены, что он вам подходит?
Моя очередь удивляться. Что за странные вопросы, мне казалось, что решение о передаче его в мое подчинение уже принято, или появились какие-то новые обстоятельства, о которых я ничего не знаю? Декан не стал бы спрашивать зря. В данный момент мне ничего не остается, как кивнуть.
— Хорошо, — декан снова вздыхает. — Увозите его. Документы почти готовы.
Я уже открываю рот, чтобы спросить, в чем дело, но вижу, что продолжать разговор бессмысленно, мне никто ничего не скажет. Широкая спина декана уже скрывается за поворотом коридора. Что же, будем разбираться на месте. Через два часа я назначил встречу телепату и его куратору все в том же кафетерии. Осталось только составить характеристику, согласованную с куратором, и забрать из канцелярии документы, удостоверяющие личность Шульдиха, и можно уезжать. Дом уже подготовлен.
Сводный аттестат и оценочный лист паранормальных способностей подростка у меня с собой. Я решаю ознакомиться с ними еще раз, хотя и так почти помню их наизусть. Но возможно, есть что-то, что я упустил. Разговор с деканом никак не выходит у меня из головы. Однако интуиция подсказывает мне, что с телепатом команда будет работать намного эффективнее, чем без него. Задачи, которые будут ставиться перед моей группой, хотя и допускают физическое уничтожение объекта, но все же будут связаны с тем, чтобы получать определенные сведения, а в таком деле без соответствующе одаренного паранорма обойтись сложно.
Итак, что мы имеем на данный момент: телепат второй категории, с природными щитами, устойчив к внешним факторам воздействия, адекватен, знания профилирующих предметов в целом сданы на «хорошо», про общеобразовательные предметы почти ничего не сказано. Почему? Ну да ладно, кажется, он что-то плел про то, что учится быстро. А вот сведения из личного дела не радуют. Более того, не самым приятным сюрпризом стало то, что Шульдих оказался малолетним преступником и в Розенкройц был доставлен прямиком из колонии для несовершеннолетних. Вряд ли доказанное обвинение в краже и попытку убийства можно отнести к смягчающим обстоятельствам. А вот, пожалуй, про обучаемость он не врал — за полгода он вполне сносно освоил практически все технические предметы. Единственно, сколько простоят его щиты? Пять, десять лет? А потом искать нового паранорма? Хотя, похоже, отступать некуда. Он уже практически мой.
Дверь распахивается, и вошедший Шульдих сияет как начищенный пятак. Даже Нойман и тот идет за ним, гордо выпятив впалую грудь. Ничего не скажешь — прекрасная пара. Наверное, я слишком сильно поморщился, потому что Шульдих немного сник. Улыбка перестала быть столь лучезарной. Нойман, не дойдя до нашего столика, уселся за стойкой и, не дожидаясь нашего заказа, попросил себе кофе. Стол, за которым сидел я, сегодня был пуст, не считая груды бумаг, которые надлежало заполнить, чтобы подготовить Шульдиха к отъезду.
— Ручка с собой есть? — в кои-то веки есть повод не делать одному всю бумажную работу.
— Зачем? — Шульдих весь подобрался, как если бы почувствовал опасность. Словно я спросил о чем-то, что могло представлять для него угрозу. Мне не понравилось то, как он насторожился.
— Нужно заполнить эти формы, закрыть личное дело, и тогда мы сможем уехать.
Объяснение его удовлетворило, но настороженность никуда не исчезла, и он пробормотал: — Нет.
— Тогда возьми мою, — я протянул ему запасную.
Шульдих принял ее так, словно я протянул ему чашу с ядом, а не вполне безопасную ручку.
Подтолкнув ему пару бланков, я распорядился: — Ты пишешь эту форму, да смотри не ври. После того, как закончишь вот с этими бумагами, можешь идти собираться, и завтра с утра мы уедем. В Берн. Там будет наша первая база.
Шульдих снова заулыбался, но его радость заметно уменьшилась, стоило ему обратить свой взор на бланки. Несколько секунд он сосредоточенно пыхтел, потом начал что-то писать. Быстренько заполняя остальные документы, я не сразу обратил внимание на то, что от него идет волна неуверенности, и чем дальше, тем сильнее.
Нойман, от которого всего-то и требовалось только поставить подпись в акте о том, что он передал телепата под мою ответственность, на своем месте вжал голову в плечи и старался вообще не смотреть в нашу сторону. Я прекратил писать. Шульдих поднял голову, в глазах стояли слезы, и я был готов поклясться, что он мысленно простился со своей завтрашней поездкой, потому что телепат был в отчаянии. Я это чувствовал.
— В чем дело? — я забрал у него листок и ужаснулся. Почти в каждом слове была ошибка, в некоторых — по две. Корявые буквы расползались в разные стороны, как полусгнивший забор в сельской глуши. У меня не было слов. В ту минуту я и правда не знал, что ему сказать, настолько сам факт был ошеломительным.
— Черт возьми, — прохрипел я. — И как ты все это объяснишь?
Понятно, что ответа я не дождался. Очень хотелось как минимум закричать на него, но я сдержался. И что я буду делать с этим полубезграмотным ребенком? Пусть он хоть трижды талантливый телепат. Потом я выпрямился. Мое поведение было не достойно.
Я молча смотрел на телепата. В синих, как весеннее небо, глазах плескалось раскаяние. Такое искреннее, что в пору было хвататься за голову. Я так с ума сойду. Как может человек, сдавший все экзамены, быть таким... таким... У меня даже не было слов, чтобы описать это. Видя мою реакцию, Шульдих ощетинился:
— Я же сдал всё. Ты обещал, что заберешь меня, если я все сделаю! Я сделал, я…
Телепат вскочил с места, стул сзади него едва не опрокинулся.
— А ну сядь, — голос повысить все-таки пришлось. Не хватало еще выслушивать истерики, подобные этой. Подросток быстро плюхнулся на свое место.
— А сразу ты не мог мне сказать, что ты практически не умеешь писать? — Я перевел дух, голос наконец-то пришел в норму.
— Но я же сдал всё остальное... — он упрямо твердил свое.
— Та-ак. А что у тебя по другим предметам? Которые ты не сдавал. Математика? Считать ты тоже не умеешь?
— Умею, — буркнул он, вспыхивая. На скулах разливались два ярких пятна.
Я не поверил.
— Чего там я еще хотел... Английский?
Пара самых обычных фраз об имени, роде занятий и возрасте. Он несколько долгих секунд молчал, видимо, соображая, что надо сказать, потом выпалил ответ. Меня передернуло. Произношение было ужасным, но как ни странно, фразу он построил правильно. Мне казалось, что впереди, в черном и мрачном туннеле безысходности замаячил лучик света.
— Что мне с тобой делать?
— Забери меня!
Не знаю, что произвело на меня большее впечатление: его сжатые в кулаки руки или отчаянье, с которым он произнес эту фразу.
— Убирайся, — на мгновение он замер, казалось, что я слышу стук его сердца, что оно вот-вот прорвет грудную клетку. — Иди, собирай вещи. Завтра в девять утра у главного входа. И не дай тебе бог опоздать хотя бы на секунду.
Последнюю фразу я говорил уже в рыжий затылок. У стойки Нойман оторопело смотрел ему вслед.
— Идите сюда, герр Нойман. Для вас есть работа, — сказал я уже куда спокойнее.
Легкий ветерок овевает мое разгоряченное лицо, с того момента, как я присел на лавку, прошла, может быть, от силы пара минут, но сердце продолжает колотиться так, словно я все еще сижу за столиком кафетерия и разглядываю каракули, нацарапанные Шульдихом. Когда на следующее утро я подъехал к крыльцу, чтобы забрать нового члена команды, он уже был там. В видавшей виды джинсовой куртке, с полупустой сумкой, он прятал лицо в высокий воротник и занавешивался длинными волосами.
Когда я вышел из машины, чтобы поставить его сумку в багажник, то с недоумением созерцал подбитый глаз и несколько царапин на скуле. Надо думать, что остальные повреждения закрывала одежда. Спросить, в чем дело, было не у кого. Провожать его никто не вышел. Даже куратора не было поблизости, что было вопиющим нарушением его должностных обязанностей. Мы сели в машину, и слово за слово я вытянул из Шульдиха подробности. Его избили ночью, потому что несдержанный телепат умудрился похвастаться своим одногруппникам, что будет работать вне этих стен, в своей собственной команде. Подростки, озлобленные тем, что большинство из них так и не сможет покинуть Розенкройц, в отместку попытались изувечить его.
Только благодаря своей природной быстроте и закалке, которую он получил в колонии, Шульдих сумел избежать тяжелых травм. Остаток ночи он провел в ванной комнате, закрывшись на защелку. На шум потасовки не пришел ни один взрослый. Как тот Шульдих, которого я увидел в доме Фудзимии сутки назад, похож на подростка, съежившегося на сидении моего автомобиля в то давнее утро. Этот потухший взгляд и усталая обреченность. Тогда, в прошлом, я ничем не мог помочь ему, даже если бы что-то предвидел. Смогу ли помочь сейчас? Сумею ли? Успею ли?
Меня заливает такое яростное желание увидеть его, прикоснуться, обнять хотя бы на секунду, что я почти физически чувствую его присутствие. Успеваю уловить вспышку радости в его сознании, от того, что он нашел то, что искал, а через мгновение контакт прерывается. Словно ничего и не было. Напряженно вслушиваясь в наступившую ментальную тишину, я замираю. Неужели он где-то рядом? Вскакиваю со скамьи и быстро иду к ближайшему выходу из парка, матеря себя последними словами. Надо было идти домой, а не разгуливать возле старого дома. Пока добираюсь до дороги, где бы я смог поймать такси, вдергиваю в ухо передатчик. Так и есть — двигатель включен, и Фудзимия куда-то едет. Он вслух разговаривает с телепатом, ругая его на чем свет стоит за то, что тот вышел из дома. Они что-то говорят о лекарстве для Шульдиха. Я в панике верчу головой, но с облегчением сознаю, что серебристого порше нигде не видно. Наверное, я псих. Может быть, мне тоже стоит пить таблетки? Только от нервов.
Машину я ловлю только через пятнадцать минут. К концу дня движение на Манхеттене достаточно плотное, и на дорогу до дома уходит около часа. Порше тоже застрял в пробке, и я почти физически ощущаю их напряженное молчание, наполненное невысказанными претензиями друг к другу. Через некоторое время они все-таки начинают разговаривать, и я ловлю каждое слово из коротких, отрывистых реплик Рана, улыбаюсь тому, как с почти прежним пылом на них огрызается Шульдих. Это было нашей маленькой игрой — я всегда старался предугадать, что и на какой вопрос он ответит, а он менял свою фразу в последний момент, пытаясь переиграть меня. И пусть сейчас играю в нее один, пусть говорит он не со мной, но я все равно рад его слышать. Наверное, таксист думает, что я идиот, потому что блаженная улыбка не покидает моего лица. Между тем, веселого мало. Из их разговора я узнаю то, что пропустил за день. Как и следовало ожидать, ситуация с лекарством критическая. В той упаковке, что оказалась у Шульдиха, осталось всего несколько штук. Плохо то, что даже если он будет пить по одной в сутки, для полноценного выздоровления оставшихся у него таблеток все равно недостаточно. Даже при постоянном присутствии Фудзимии он не продержится до хоть сколько-нибудь надежного восстановления щитов. Лихорадочно просчитываю варианты развития ситуации — даже если дар не работает, но навык-то все равно остался — попутно выделяя действия, которые можно предпринять. Кажется, где-то в кармане пиджака была еще одна початая упаковка, которую я обычно носил с собой, на всякий случай. Подобный препарат в обычной аптеке не купишь. Да и не в каждой фармацевтической лаборатории возьмутся сделать что-то по спецзаказу. Даже если я найду такую лабораторию, кто даст гарантию, что в ней отыщутся все необходимые компоненты? Проще всего сначала скормить ему те, что имеются в наличии. Остается только решить, каким образом я смогу передать таблетки телепату. Мне надо подумать.
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 3. МелочиГлава 3. Мелочи
Sometimes I find myself sittin' back and reminiscing
Especially when I have to watch other people kissin'
And I remember when you started callin' me your miss's
All the play fightin', all the flirtatious disses
I'd tell you sad stories about my childhood
I don’t know why I trusted you but I knew that I could
Dreams, Dreams
Of when we had just started things
Dreams of you and me
It seems, It seems
That I can't shake those memories
I wonder if you have the same dreams too.
The littlest things that take me there
I know it sounds lame but its so true
I know its not right, but it seems unfair
That the things are reminding me of you
Sometimes I wish we could just pretend
Even if for only one weekend
So come on, Tell me
Is this the end?
Иногда ловлю себя на том, что сижу и вспоминаю,
Особенно тогда, когда вижу, как целуются влюбленные,
И вспоминаю я о том, как ты начал звать меня своей миссис,
Нашу шутливую возню, подколки и флирт,
И как я рассказывала тебе печальные истории из моего детства,
Сама не знаю, почему я доверилась тебе, но я знала, что ты поймешь.
Мечты, мечты,
О днях, когда мы только начали встречаться,
Мечты о нас с тобой.
И кажется, мне кажется,
Что я не могу прогнать воспоминания.
Скажи, а ты — думаешь ли ты обо мне?
Любая мелочь напоминает мне о прошлом,
Неубедительно, но правда,
Неправильно, но ведь это нечестно,
Что любая ерунда напоминает мне о тебе.
И иногда я мечтаю, чтобы мы притворились, пусть хоть на выходные…
Так скажи же,
Неужели это конец?
(Lily Allen “Littlest things”)
Шульдих вздохнул с облегчением — смерть от руки Абиссинца представлялась идеальным вариантом. Воспоминания о стерильных коридорах лабораторного корпуса Розенкройц до сих пор нет-нет да всплывали в памяти. Ночные побудки, путешествия под конвоем, тесты один приятнее другого — пункция спинного мозга, проверка высоты болевого порога, испытания на УБ-тренажере (так в Академии тактично называли прибор для проверки устойчивости ментальных барьеров). Попасть туда снова Шульдиху совсем не хотелось. Впрочем, как и оказаться в светлой палате какой-нибудь больницы, гадить под себя и слушать рассказы Фудзимии о том, какая погода на дворе. По-любому выходило, что лучше смерти ничего не остается. Телепат улыбнулся бывшего любовника, а потом вдруг наклонился и уткнулся носом ему в ладони.
— Спасибо тебе, Абиссинец, — пробормотал он приглушенно. — Теперь я спокоен… Надеюсь, убьешь ты меня не больно… Я боли боюсь…
Ран кивнул.
— Только не начинай уже хоронить меня, ясно? Я вообще-то надеялся обрести, так сказать, рядом с тобой цель жизни. Для начала научу тебя кофе варить.
— Достойная цель, — без улыбки ответил Ран. Он высвободил одну руку и погладил Шульдиха по волосам. Ему показалось, что все это уже было когда-то: склоненная к его коленям рыжая голова, солнечные полосы на полу, тревога и жар в груди. Словно весь мир исчез, и они остались вдвоем, запертые в доме вместе с тишиной.
Шульдих тихо рассмеялся и, приподняв голову, хитро взглянул на Рана.
— Какие у тебя мысли. Я сроду о такой чепухе не думал. А кофе... Для начала нормальная цель. Не всем же мир спасать... У кого-то появилась проблема интимного свойства, а?
— Не надо, — сухо ответил он. — Если ты поел, то примерь одежду. Не подойдет — поменяю.
— Какой ты скучный, Абиссинец, — хмыкнул телепат. Отстранившись, он вывалил на кровать содержимое второго пакета. — Ну, что ты тут накупил? О, за духи спасибо! — он покрутил в пальцах флакон и отбросил на кровать, затем принялся за одежду. — Что за цвета? Почему все такое мрачное? Не иначе ты уже планируешь прикончить меня.
Шульдих с возмущением ткнул пальцем в скромный синий пуловер, потом с нескрываемым отвращением выхватил из кучи тряпья серые брюки.
— Ну что это такое, а? Ты же сам носил в свое время такой веселый оранжевый свитер! А почему мне все такое мрачное принес?!
— Тебе пойдет, — безапелляционно заявил Ран и отодвинулся вместе со стулом к шкафу, чтобы лучше видеть телепата. — Прости, что не купил зеленый пиджак, — язвительно добавил он.
Шульдих закатил глаза.
— Как мило с твоей стороны, — ехидно заметил он. — Мне надо все это перемерить? Я, между прочим, недавно находился в шаге от смерти. А свитера, а куртка? Кто знает, может, я и не доживу до холодов.
— Шульдих. Соберись, — одернул телепата Ран. — Хватит постоянно напоминать о своей смерти. Возможно, тебе понадобится куртка, и что? — Он не любил нытья, не любил, когда люди бравировали бедами, как личными достижениями. В смерти нет и не было ничего уникального, она повторялась миллионы раз каждый день, и гордиться тут было нечем.
— Зануда, — притворно вздохнул Шульдих. Затем стянул грязные джинсы, опустил голые ноги на ковер и пошевелил пальцами.
— Белье тоже мерить? — спросил Шульдих с усмешкой. Ран все никак не мог оторвать взгляда от его белых, костлявых коленок, и вспомнил почему-то их первую близость, когда он упорно смотрел телепату в глаза.
Шульдих вытащил из кучки одежды первые попавшиеся трусы и призывно подвигал бровями.
— Д... а... Нет, — с трудом выдавил Ран и нахмурился. Воображение с готовностью нарисовало телепата без белья, живо, ярко, в деталях. — Нет. Белье не меняют.
Телепат рассмеялся.
— Какая жалость! — он швырнул трусы на кровать и взял джинсы. — Ну что же, начнем...
— Начнем, — ответил Ран, наблюдая за немцем. Тот медленно, словно нехотя натянул джинсы и встал.
— Ну, как? — упирая руки в бока, спросил телепат.
— Выпрямись, — попросил Ран, рассматривая его голые плечи, впалый живот, худые длинные руки. В теплой комнате вдруг стало как-то зябко, и Рану захотелось немедленно согреть телепата. Встав, он вручил Шульдиху теплый пуловер.
— Надень.
— Ну, сейчас, погоди, — с раздражением ответил тот, одеваясь. — Так лучше?
— Нормально. Давай дальше, — вернувшись на стул, ответил Ран.
— Зачем мне столько одежды... — проворчал Шульдих, стягивая джинсы. — Тем более она вся одинаковая, скучная, темная. Пустая трата денег. Лучше бы ты купил мне нормальный шампунь, туалетную воду, я не знаю… лосьон для бритья…
Раздраженно передернув плечами, он натянул брюки.
— Как тебе? — похоже, настроение у телепата было вполне сносное. Он даже немного покрутился перед Раном, демонстрируя обновку.
— Хорошо выглядишь, — кивнул Ран, разглядывая его. Солнце золотило волосы, бледное, заострившееся лицо сияло, словно картина в удачной раме. Ран не видел синяков под глазами, не видел кровоподтека на скуле, а видел брови вразлет, яркие аквамариновые глаза, мягкие губы — Шульдих казался ему красивым. Ран смотрел на телепата и пытался осознать, что красота эта — всего лишь иллюзия, родившаяся благодаря прихотливой химии.
— Дальше мерить? — бросил Шульдих.
— Не надо, — остановил Ран.
Пожав плечами, Шульдих плюхнулся на кровать и отрезал еще торта. — Я себя в зеркале видел, фантазия у тебя буйная, вот что. Будешь выглядеть так же — и я лично закажу тебе гроб подороже.
— Гроб, — Ран холодно усмехнулся. — Зачем такая роскошь?
— Сколько цинизма, — скривился телепат. — А я думал, что ты ждешь захоронения тебя с почестями, как международного героя.
Он отковырял ложкой большой кусок и засунул в рот. «Как он может есть столько сладкого?» — с недоумением подумал японец.
— Элементарно, — прогудел Шульдих с набитым ртом. Кусок становился все меньше, и скоро тарелка опустела. Ран поднял брови.
— Ты не успеваешь понять вкуса еды, — сказал он.
— Отстань, жевать двадцать раз по системе кого-то там я не намерен, — телепат потянулся с удовольствием и почесал шею. — Пуловер колючий. Наоэ тоже все время доставал нас этим — надо смаковать каждый кусок. Черт бы его побрал.
Вдруг так ясно вспомнилась кухня в токийской штаб-квартире: раннее утро, весна, розово-желтые блики на стенах, сосредоточенно жующий Наги, Кроуфорд с газетой, Фарфарелло с толстой книгой и он сам, медленно прохаживающийся по комнате. Тогда ему было скучно, хотелось действия, какого-нибудь приключения. Не обязательно кровавого, хотя так казалось прикольней. И он совершенно не ценил этого утра, этой весны, этого Кроуфорда с газетой, не понимал, что все это яркое, свежее, чистое может кончиться однажды. Он просто жил, стараясь брать от жизни все и побольше — вкусно много есть, долго спать, слушать музыку, покупать дорогие ненужные вещи, заниматься сексом, гонять на машине. Получить то, чего у него до встречи с Кроуфордом не было и не могло быть.
Снова стало муторно и тяжело, и Шульдих мрачно осклабился.
— В общем, ни к чему мне эти ваши техники, методики. У меня в национальном характере тушеная капуста с копчеными лопатками.
— О твоем народе это ничего хорошего не говорит. Гайдзины вообще не умеют наслаждаться, зато с тупой самоуверенностью учат всех, как это надо делать, — выговорил Абиссинец. Он посмотрел на телепата и поймал его холодный, злой взгляд. «Он никогда не поймет меня. А я его», — подумал Ран, чувствуя отчуждение и одиночество.
— Именно, Абиссинец, так и есть, — кивнул Шульдих с ухмылкой. «Зачем я здесь? — в который раз спросил он себя. — Фудзимия мне никто».
В спальне повисла тишина. Бывшие любовники не смотрели друг на друга. Телепат изучал потолок, а Ран повернулся к окну, за которым мягко набирал силу день. Из комнаты было видно, как на тротуаре девочки играли в веревку — две крутили, две прыгали. Их маленькие ноги двигались с удивительной скоростью, косички весело подскакивали, на лицах застыло выражение взрослой сосредоточенности. «Я бы хотел снова стать ребенком, — подумал Ран, — жить детскими проблемами, в простом мире. Ни за что не отвечать, ничего не бояться».
— Шульдих, мне нужно поспать, — сказал он и встал. Пора было прервать затянувшееся молчание. — А тебе не мешает принять душ. Пока я буду спать — никуда не выходи.
— Слушаюсь, — бросил Шульдих. Он не стал спорить, хотя исполнять приказы Абиссинца не собирался.
«Ты куда?» — мысленно окликнул он Абиссинца.
— Лягу в гостиной, — ответил тот и вышел.
Шульдих остался один. Покончив с остатками торта, он уставился в стену. Стена была обычная, совершенно ничем не отличавшаяся от трех других, и разглядывать ее скоро наскучило. Да и ненужные мысли лезли в голову: о том, что Абиссинец скоро вышвырнет его к чертовой матери, о том, что Шульдих будет этому даже рад. У него никак не получалось поладить с Фудзимией, вернуть те чувства, которые он когда-то испытывал к японцу. Тот все делал не вовремя и не так.
Через десять минут телепату окончательно надоело разглядывать комнату, и он решил принять душ. Схватив с кровати новое полотенце, халат и щетку, Шульдих отправился мыться. Ванная была небольшая, но светлая, с маленьким окном, через которое видно было качели на заднем дворе и запущенные кусты шиповника. Дав себе слово обязательно покататься, Шульдих разделся и включил воду погорячее.
Грея ладони под колючими струями, он старался расслабиться, успокоиться, и ему вроде бы удалось. «Все не так плохо, — убеждал он себя, — я поел, выспался, помылся, если что — Абиссинец поможет». Выключив воду, Шульдих наскоро вытерся и вернулся в спальню.
В комнате было душно. Телепат распахнул окно, и помещение наполнили звуки улицы: лай собаки, смех соседских девчонок, музыки из фургона мороженщика. Улыбнувшись, Шульдих вдохнул поглубже прохладный воздух. Ему даже стало весело и захотелось покричать, спеть — сделать что-нибудь безумное. Тихо напевая, он улегся на кровать, но скоро странное беспокойство начало одолевать его. Все больше нервничая, телепат следил за тем, как по стене ползает толстая муха. Исследовав поверхность, она снялась с места и с жужжанием перебралась на тумбочку. Схватив упаковку от зубной щетки, телепат размазал муху по пластику. Несмотря на всю мушиную скорость, он оказался быстрее. А может, виновата осень, и муха попалась сонная. Шульдих ухмыльнулся и швырнул упаковку на пол. Он завидовал мухе. Она-то сдохла, а он еще жив. Тоска скрутила его, еще хуже, чем раньше. Сейчас, когда физическая боль ушла, вернулась боль другая, лишавшая сил. «Как приятно было бы умереть, — подумал телепат, вставая и начиная бродить по спальне. — Тогда все сразу закончилось бы, и стало спокойно. Почему бы кому-нибудь не пустить мне пулю в лоб? Или не всадить нож в спину? Черт побери, Кроуфорд, почему тебя нет? Почему я еще здесь? Я хочу перестать чувствовать». Комната давила, все вокруг казалось чужим, безликим, захотелось вырваться, оказаться там, где будет хоть что-то родное. В каком-то безумном порыве Шульдих решил сейчас же отправиться на Пятую авеню, туда, где два года жил с Кроуфордом. В спешке нацепив первое попавшееся под руку, он вышел в коридор. Несколько быстрых шагов по ковру, лестница. Внизу он остановился. Убедившись, что Абиссинец спит, Шульдих накинул старую куртку и вышел на улицу.
Вокруг сиял, как золотой доллар, глупый пригород. Солнце лежало повсюду — на ровных газонах, на желтых листьях дубов и вязов, росших вдоль тротуара, на гладких крышах и белых подоконниках. Сверкало в алюминиевом руле детского велосипеда и в застоявшейся в водостоке луже. Только Шульдиху было плевать. Он пошел по улице, сам не зная, куда идет. Пальцы привычно перекатывали в кармане пузырек с таблетками. Увидев такси, телепат поднял руку. Ему нужно было срочно добраться до Пятой, просто увидеть тот дом.
В такси он смотрел в окно, но ничего не видел. Внутри все горело нетерпением — быстрее, быстрее, быстрее. Ему не могли помешать даже пробки, даже пристававший с разговорами водитель. Шульдиху показалось, что они доехали мгновенно.Отыскав за подкладкой куртки деньги, он расплатился.
Выбравшись из салона, телепат захлопнул дверцу машины, сделал несколько шагов и остановился. Больше не нужно было спешить — он приехал. Вот тот самый дом — из серого камня. Тот самый подъезд с колоннами. А вот и окна, в которые Шульдих смотрел в последний день перед отлетом в Японию. Окна, перед которыми Кроуфорд сказал ему то, чего Шульдих ждал долгие годы, и сказал лишь затем, чтобы усыпить его бдительность. Да, здесь, в Нью-Йорке, бывшие Шварц жили как-то сонно, странно, словно супруги со стажем. Ходили в супермаркет, решали, что должны купить, что планируют приготовить. Глупые мелочи, быт составляли смысл их жизнь. Телепату стало не по себе. Здесь все осталось как раньше, знакомое до оскомины, как будто он вернулся в прошлое.
Шульдих сделал то, что хотел — увидел дом, и мог теперь вернуться, однако он не спешил. Оглядевшись, телепат перешел дорогу и побрел вдоль живой изгороди Централ парка. Все вокруг казалось ему далеким, словно он находился внутри прозрачной сферы. В парке в этот час народу было много, люди радовались тихому, теплому дню. Но Шульдих не мог прикоснуться к их радости. Она как будто текла мимо него. Внутри стало маетно. Безотчетная тревога заставляла его двигаться, не сбавляя шаг, по давно знакомому маршруту. Телепат не понимал, зачем и куда идет, почему до сих пор не поймал такси и не вернулся в Ривердейл. Как будто невидимый аркан держал его около злополучного дома, не давая отойти слишком далеко. Шульдих думал, но не находил ответа. В голову лезли воспоминания, хотелось забыться, лечь на газон, смотреть в чистое, синее небо и не вспоминать, но телепат продолжал свою странную прогулку, как будто боялся, что, уехав, потеряет последнюю опору, последнюю связь с прошлым.
Листья кружились и падали на тротуар. Шульдих давно свернул в парк, шел быстро и сам не заметил, как оказался на берегу озера. Он опустился на скамейку и огляделся. Здесь царила тишина, народу толклось меньше, чем у Музея. На соседней лавке обжималась влюбленная парочка. Шульдих смотрел на них так пристально, что патластый парень оторвался от черногубой подружки.
— Что надо? — спросил он с равнодушной подозрительностью.
Еще вальяжней развалившись на скамейке, Шульдих оскалился.
— Че надо? Проблемы? — повторил парень.
«Какой-то псих», — подумала девчонка.
Телепат вдруг люто возненавидел их обоих. Что они понимают в жизни со своим никчемным счастьешком? Чем они заслужили возможность сидеть тут и миловаться? И почему он не заслужил? Он куда больше пережил, он заработал право быть счастливым. Но вот он сидит тут, смотрит на них и хочет сдохнуть. Так пусть и они лишатся своего незаслуженного счастья. Шульдих, наплевав на хрупкость щитов, сделал внушение.
Парень резко развернулся и ударил девчонку по лицу. Шульдих успел увидеть это, прежде чем виски пронзила боль. Он запрокинул голову и уставился вверх. В вырезе желто-красных листьев синело небо. Ни одна ветка не шелохнулась — погода выдалась на удивление безветренная. Злоба постепенно угасала. Девчонка раскричалась и убежала. Парень направился за ней.
И вдруг как будто что-то теплое и нежное скользнуло от копчика по позвоночнику вверх — что-то, похожее на ментальное касание. Такое знакомое. Шульдих вскочил, паника, смятение, надежда смешались, сбивая с толку.
— Кроуфорд? — выдохнул он, озираясь. Никого, но ощущение не исчезало, а росло, заполняя безумной уверенностью — вот для чего Шульдих шатался тут битый час. Именно этого он ждал, приходя каждый день на развалины дворца — прикосновения телепатического сигнала.
Телепат пошел по дорожке, продолжая оглядываться. Ощущение стало таким сильным, таким четким, что, казалось, еще немного, и Шульдих ухватит нитку, вытянет, вернет все то, что потерял.
Но ощущение вдруг пропало. Было и исчезло, словно никогда не появлялось. Шульдих остановился. Он снова очутился в одиночестве, беспомощный и слабый. Люди занимались своими делами, не замечая его
«Шульдих, — раздался в голове холодный голос Абиссинца. — Я просил не выходить? Какого черта ты вышел?»
То, что в доме никого нет, Ран понял сразу, как только открыл глаза. Он встал и поднялся наверх, в спальню. Пусто, как он и думал. Окно открыто, кровать не заправлена, на полу — коробки с бельем, джинсы, полотенце, на журнальном столике — пустая тарелка. Шульдих ушел.
— Идиот! — процедил Ран. В нем одновременно всколыхнулись злоба и страх. Ран надеялся, что телепат будет слушаться, раз обратился за помощью, и непоследовательность бесила. Но одновременно японец боялся, что Шульдих пожалеет, что пришел к нему, и исчезнет. Неужели это случилось так скоро?
Ран спустился вниз, надел пальто и вышел во двор. Все так же не по-осеннему ласково светило солнце, согревая тихую улицу. С холодной отстраненностью Ран отметил, что девочки с веревкой теперь играют у дома напротив, что ветра совсем нет и становится жарко.
«Шульдих, — мысленно процедил он. — Я просил не выходить? Какого черта ты вышел?»
«Выспался?» — донесся в ответ гнусавый, глумливый голос.
«Ты где? — спросил Ран. Злоба горела в груди красными углями, хотелось найти телепата и врезать ему. — Я заберу тебя».
«Тоже мне нянька. Сам доберусь», — фыркнул Шульдих, оглядываясь. Ему не хотелось сейчас видеть Абиссинца. Тот зол, сразу понятно: начнет отчитывать или, чего доброго, ударит. А телепату нужно было остаться одному, подальше от чужих мыслей и чувств.
«Я спросил — где ты», — повторил Абиссинец.
«Подъезжай к дому девятьсот тридцать девять на семьдесят шестой улице между Пятой и Медисон», — все-таки ответил Шульдих.
Путь обратно казался бесконечно длинным. Сил совсем не осталось, ноги отяжелели и не желали двигаться быстрее, как во сне, когда пытаешься убежать и не можешь.
Абиссинец, конечно, уже был на месте. Его серебристая машина словно светилась на солнце, того гляди сорвется с места и взлетит. Забираясь в салон, Шульдих кожей чувствовал его гнев.
Как только дверь порше захлопнулась, Ран развернулся к телепату.
— Куда тебя понесло? Я просил тебя не уходить, — глядя Шульдиху в лицо, холодно сказал он.
— Отвали, — ответил тот равнодушно, словно Ран — ленивая осенняя муха у него перед носом.
Стиснув зубы, Ран отвернулся. Его слова для Шульдиха ничего не значили, и это особенно оскорбляло.
Шульдих молча смотрел в окно, стараясь закрыться от мыслей Абиссинца. Тот все равно не мог ничего изменить. Вот Кроуфорд не стал бы церемониться, Кроуфорд нашел бы верные слова, встряхнул бы его, прекратил истерику в зачатке, поставил на место холодным: «Я предупреждал». Но Фудзимия — не Кроуфорд.
Ран смотрел на дорогу, стараясь сдержать гнев, и неожиданно в зеркале заднего вида заметил знакомое лицо. Этого человека он видел вчера у ресторана, у книжного магазина. «А еще, — внезапно вспомнил Ран, — видел его в аэропорту». Тот самый лысоватый мужчина, который складывал и разворачивал рекламный листок. Теперь не оставалось никаких сомнений — за ними следят.
Ран перестроился в соседний ряд, сбрасывая скорость и пропуская подозрительный бьюик. Нужно было срочно что-то предпринять. Прикинув варианты, Ран принял решение. «Слон. Надо связаться со Слоном, — подумал он. — Как можно скорее». Он не допускал мысли, что слежка связана с его работой — Босх не допустил бы подобного просчета, но тогда почему они ничего не предпринимают?
Шульдих почувствовал, что настроение Абиссинца изменилось. Таблетки подавляли дар, но на коротком расстоянии читать было легко. «Следят? Розенкройц», — пронеслось в голове. Шульдих вопросительно взглянул на Абиссинца.
* * *
День обещал быть долгим. Я снял очки и протер линзы. Пора было приниматься за дела. Я бродил по квартире, собираясь выйти в город, одновременно пытаясь просчитать, какие еще сюрпризы приготовило мне будущее, тщательно притворяющееся прошлым. Время от времени я бросал рассеянные взгляды на экран, чтобы быть в курсе происходящего в доме Фудзимии. Но мысли о состоянии собственных паранормальных способностей сейчас занимали меня гораздо сильнее. Честно говоря, в нынешнем состоянии я с трудом мог сообразить, отчего дар упорно не желает показывать мне то, что произойдет. Старый Бланк, один из шишек Розенкройц, был прав — игры со временем никогда не доводили до добра. В принципе, видения в жизни не позволяли предотвратить событие, а всего лишь давали возможность смягчить его последствия, подготовиться. Обычно этого хватало, чтобы остаться в живых, о своей сохранности мы всегда заботились сами. Но какую пользу можно извлечь из того, что произошло много лет назад? Из того, что уже не изменить, даже если суметь туда вернуться? Был ли я не прав, вопреки всем своим предчувствиям связавшись с тем, кого следовало предоставить его собственной судьбе? Где, а точнее, когда я совершил ошибку?
На экране Фудзимия наблюдал за тем, как Шульдих меряет принесенные ему вещи. Честно говоря, закрепившаяся за Шульдихом привычка одеваться броско и ярко, не заботясь о том, подходит ли ему та или иная вещь, начинала изрядно утомлять. Никакие доводы в пользу того, чтобы подбирать гардероб, хотя бы немного руководствуясь не только собственными желаниями, но и правилами хорошего тона, на телепата не действовали. Впрочем, как всегда, с тех пор, когда он начал тратить заработанные деньги самостоятельно. Глядя на скромные цветовые решения выбранных Фудзимией вещей, я втайне порадовался. Так он будет привлекать к себе гораздо меньше внимания, чем я предполагал, и, возможно, обеспечит нам хотя бы минимальную передышку, но особо на это рассчитывать не стоит.
Проверив кредитки и оценив состояние счетов — для этого пришлось отдельно связываться с банком — я решил, что стоит не только пополнить запасы провианта, но и купить кое-что из вещей. К примеру, полотенца в ванной были совершенно неудовлетворительного качества и всего один комплект, а новых постельных принадлежностей не было вовсе. На эту мысль меня натолкнула подушка необычной формы, которую вертел в руках Шульдих. Полки холодильника тоже сияли чистотой и стерильностью, что не прибавляло мне хорошего настроения. Я вспомнил, что так и не поел. Решая, что перекусить удобнее всего в кофейне у Джорджа, в паре кварталов отсюда, я достал с полки джемпер, чтобы не тратить время на выбор и приведение в сносный вид рубашки. Продолжив инспектировать квартиру, попутно отметил явно недостаточное количество вешалок в шкафу, куда я отправил свой скудный гардероб, уж не говоря о том, что не было ни крема для обуви, ни одежной щетки.
Список покупок рос с каждой секундой, фактически, я был готов к тому, чтобы уйти, ждал только звонка из агентства, чтобы не обсуждать вопрос на ходу. Еще утром я отправил им заказ на предоставление услуг горничной. По идее, квартиру убирать можно было бы самому, но будет ли для этого время?
Все утро я внимательно прислушивался к себе — не почувствую ли я необходимость обратиться к провидению? Ничего такого не было. Тем не менее, стоило мне немного сосредоточиться, и виски начинало привычно ломить, так что спонтанность появления видений, кажется, преодолена. Я могу их вызвать. Но какой смысл в том, чтобы видеть то, что ты не можешь, а главное — не хочешь менять. Сейчас я не готов отказаться даже от одной минуты своего прошлого с Шульдихом. Пока не готов. Что же, черт возьми, я должен понять?
На минутку я присел в кресло перед монитором. Фудзимия, серьезный и раздраженный, но умело это скрывающий, пытался командовать телепатом, потом, наверное, поняв бесплодность этих попыток, оставил Шульдиха в покое и вышел. Минуту спустя я наблюдал, как он устраивается на диване в гостиной, предпочтя оставить спальню в распоряжении телепата. Не доверяет себе или просто старается быть вежливым? Зря он так, Шульдих плевал на его деликатность.
Оставшись в одиночестве, Шульдих принялся за еще один кусок сладкого. Казалось, что жевал он с аппетитом, но я слишком хорошо его знал, он снова выглядел почти жалко. Я видел глубокую складку между бровями, когда он поворачивался лицом к камере, и опухшие тяжелые веки. Отложив тарелку, Шульдих прошел по комнате, вероятно придумывая себе занятие. Ненадолго задержался у окна, потом снова замер, уставившись в пространство. Лучше бы он поспал. Подмывало схватить трубку, набрать номер Фудзимии и приказать ему отдохнуть. Моего приказа он не посмел бы ослушаться. Ведь это так просто — приказать. Так приятно — снова почувствовать свою власть над ним…
Я успел удивиться тем ощущениям, что на меня навалились, когда телефонный звонок вернул меня к более насущным проблемам, чем состояние собственных нервов. Решив вопрос с уборкой и прачечной, я поднялся и направился к выходу. Если я правильно оцениваю ситуацию, то примерно ясно, как эти двое проведут ближайшие несколько часов. Фудзимия на диване видит уже десятый сон, а Шульдих, надеюсь, не совсем отчаялся, и выйти из дома один не решится. Отпирая замок, я глянул в зеркало в прихожей. С кривой, будто приклеенной улыбкой, сверкая стеклами очков, на меня смотрел из стеклянной глубины взъерошенный седой мужчина. Признав, что выгляжу ужасно, я пожал плечами и толкнул тяжелую стальную дверь. Закрываясь, она хлопнула за спиной неожиданно громко, я вздрогнул и подавил желание вернуться обратно в квартиру, к заветной картинке на мониторе. Мысленно обругав за ребячество, тем не менее, позволил себе еще несколько минут передышки, спустившись вниз по лестнице, вместо того, чтобы воспользоваться лифтом. Ровно три минуты спустя я оказался на шумной улице.
Что бы ни происходило в мире, Нью-Йорк всегда остается самим собой. Дойдя до края тротуара, я, голосуя, поднял руку. Несколько секунд спустя, взвизгнув тормозами, желтое такси остановилось точно напротив. Я забрался в салон. Водитель влился в поток машин, прибавил газу и, не обращая внимания на предупреждающий сигнал светофора, пролетел перекресток. Он быстро вез меня через Гринвич Вилладж и дальше, по направлению к восьмой авеню, до ближайшего ВолМарта, одного из самых крупных гипермаркетов, где за один раз легче всего было сделать все необходимые покупки. Под какие-то восточные напевы молчаливо-сосредоточенный таксист яростно крутил баранку, а на заднем сидении я грустно улыбался сам себе и смотрел в окно. Да, шоппинг — не самое лучшее времяпрепровождение, но особого выбора у меня не было.
Даже в середине сентября, в будний день, Большое Яблоко все еще остается одним из тех городов, где количество жителей приравнено к количеству автомобилей. Несмотря на по-осеннему прохладный воздух, дышать уже было нечем. В липком мареве мимо торжественно проплывали желтые светофоры, словно ажурная паутина, с домов свисали переплетения пожарных лестниц, которыми никто никогда не пользуется, кроме киношных злодеев из дешевых ужастиков, оставались позади затейливо оформленные витрины дорогих бутиков и не менее вычурные вывески знаменитых на весь мир ресторанов и баров. Брусчатка под колесами автомобиля напоминала о себе мягкой вибрацией, но после выезда из исторического центра ее сменило гладкое асфальтовое покрытие. Кондиционированный воздух в машине постепенно вытеснял из легких воспоминание об удушливом смоге. Глядя в окошко такси, я с облегчением сознавал, что за мое отсутствие здесь город практически не изменился. Восточный Мидлтаун, хоть и гораздо более современный, чем Сохо, но тем не менее остающийся частью Манхеттена, с успехом сочетал в себе и американскую демократичность и утонченность старушки Европы. Я поймал себя на том, что еще немного, и я загрущу о том времени, когда мы жили здесь только вдвоем, после того, как Шварц перестали быть самими собой. У нас были только Нью-Йорк, работа и общество друг друга. Как же давно это было...
ВолМарт встретил меня неизменной ярко-белой вывеской на синем фоне с красной полосой, бессмысленным столпотворением в местах распродаж с десятипроцентной скидкой и кассирами в непременных накидках с нарисованной на них дурацкой желтой рожей: «Купи сейчас и не прогадаешь». Старательно, одну за другой я обходил все секции магазина, избегая только детских и женских товаров, которые, судя по обилию рекламных плакатов и количеству покупателей в них, предлагали самые значительные скидки. Последовательно, в соответствии со списком загружая самую большую тележку, которая только нашлась. Одежда: самый короткий перечень, ограниченный трикотажем и носками, товары для дома: комплекты белья, пакеты с полотенцами, нетяжелые, но объемные, принадлежности для бритья, душа, домашние тапки и прочие полезные или просто нужные мелочи. Толкая заполненную доверху тележку, я направился к менеджеру, чтобы заказать доставку. Я был без машины, в которую при желании все это можно было бы загрузить, а запихивать свой скарб в такси мне не хотелось. Кроме того, помня о том, каким я увидел себя в зеркале, стоило бы зайти еще в одно место — парикмахерский салон. И заняться этим я решил безотлагательно. Но предварительно зашел в продуктовый отдел и загрузил еще одну тележку, так, чтобы в ближайшее время мне не пришлось вздыхать, глядя на пустые полки холодильника. Вручив менеджеру и ее, я с чувством выполненного долга покинул этот приют сумасшедшего Гермеса и пешком отправился в сторону Парк авеню, там, в одном из подвальчиков на Пятьдесят седьмой улице, держал куафёрское заведение Би-Бой Нэндсом. Если ничего не изменилось, то стрижку и прочие процедуры я был склонен доверить именно ему. Даже если сам Нэндсом не помнит меня, но если в его салоне все осталось по-прежнему, то за определенный процент он примет меня без модной нынче записи. Да и мастера в его салоне знают свое дело. Особенно слащавый Мик. Как бы он ни кривлялся и ни манерничал, а денежки Мик за свою работу получает не зря. После его стрижки прическу можно подновлять не чаще раза в месяц, это гораздо удобнее на первый взгляд, чем может показаться. Хотя Шульдих не очень-то жаловал это заведение, его никогда не волновала практичность стрижки, гораздо важнее было внимание к его персоне. Если раз в две недели он не посещал какой-нибудь модный салон, то у него неудержимо портилось настроение. Да и полки в ванной вечно ломились от каких-то пузырьков и тюбиков. Заметив, что телепат потерял к какому-то средству интерес, я иногда выбрасывал даже полуиспользованные флаконы, и их место тут же занимали другие. Ох, Шульдих, что же с тобой происходит? Фудзимия вряд ли будет баловать тебя новым бальзамом. Может быть, моя беда в том, что я слишком отчетливо помню это: волосы, чисто вымытые, блестящие после какого-нибудь Беттер Плант, не хуже шелка скользящие сквозь пальцы или в беспорядке разметавшиеся по подушке. Черт, я превращаюсь в тряпку! Нельзя об этом думать сейчас!
В салон я спустился по истертым каменным ступеням. Сидя в кресле Мика, я второй раз за день посмотрел на себя в зеркало и отвел взгляд — мне не хотелось видеть себя таким. За моей спиной Мик, прищелкивая языком и ножницами, тоже без особого удовольствия разглядывал мое отражение. Было видно, что он не восторге от того, как я выгляжу. Сам он за это время тоже не помолодел и явно был рад моему возвращению. Он покачал головой, а я виновато улыбнулся и пожал плечами, мне было приятно, что он меня вспомнил. Выслушав длинную напевную тираду о том, во что превращают себя люди, которые перестают пользоваться его услугами, я согласно кивал в ответ на каждое слово. Мик определился с фронтом работ и отвел меня к креслу-раковине. Правда, в этот раз одной стрижкой не обойтись, кажется, он вознамерился покрасить мне волосы. Я не стал возражать, это и к лучшему. Прежде чем вплотную заняться выяснением обстоятельств, приведших нас с телепатом в Нью-Йорк, следует немного подкорректировать внешность.
Почти в исступлении, спустя бесчисленное количество чашек кофе, печенья, пару липких пирожных (есть все таки хотелось) и около трех часов, проведенных в обществе не прекращающего ни на секунду болтать старого Мика, я выбрался из салона на свежий воздух. Пережив бесконечные массажи головы, маникюр, педикюр и даже маску, я разглядывал то, что в итоге у нас получилось. Признаться, все стало гораздо лучше. И я в прямом смысле чувствовал себя другим человеком. Цвет волос из неопрятно-седого стал нейтрально-каштановым, челка не лезла в глаза, а на затылке пряди были слегка длиннее, чем я привык, но так было даже лучше. Дальше следовало избавиться от очков, вечных классических костюмов и снова вернуться к правильному английскому выговору, не забывая добавлять в речь всяческие американизмы. В голове вырисовывался более или менее сносный план действий. И в первую очередь следовало найти аптеку, чтобы подобрать соответствующие контактные линзы. Я огляделся. В пылу рассуждений я не заметил, как ноги сами привели меня к Пятой авеню: обычно этим маршрутом после парикмахерской я и возвращался домой, лучше сказать, в наш старый дом на углу Пятой авеню и Уолл-стрит. А сейчас-то я что там забыл? В недоумении я глядел на дорожный указатель. А ведь я почти пришел: если сейчас свернуть с Парк авеню и пройти еще два квартала, то прямо передо мной и будет наш дом. Не устаю себе удивляться. Как больной облезлый кот, притащился на старое пепелище. Нет, так не пойдет. Так что вместо того, чтобы свернуть направо, я перехожу улицу и отправляюсь в Централ парк. Четверг ли, суббота — здесь почти всегда многолюдно. Молодежь на роликах, парочки, рассевшиеся на траве, группы студентов — здесь неподалеку Университет. И как чудо среди белого дня, я вижу никем не занятую скамью, ноги отказываются идти дальше, и я со вздохом опускаюсь на нее. Это происходит очень вовремя, потому что через несколько минут меня накрывает очередное ретро-видение. И я почти с благодарностью погружаюсь в него.
В составе экзаменационной комиссии сидеть не очень-то весело. Это утомительно — слушать, какой бред несут временами выпускники, лишь бы экзаменатор не задавал дополнительных вопросов. Группа выпускников-телепатов за полгода сократилась почти на треть. Нервное напряжение, постоянная угроза не сдать очередной предмет, давление на разум со стороны сотен таких же нервничающих учеников, как и они сами. У тех, кто остался, щиты трещат, но пока держатся, слава богу — Шульдих в их числе.
Как и ожидалось, легче всего ему было справиться с экзаменом по телепатии. Ему досталось внушение через препятствие первой, второй и третьей степени. Объект рядом, на большом расстоянии, за стеной. В подопытных кроликах недостачи нет. Иногда я спрашивал себя, каково это: видеть перед собой в качестве объекта задания твоего вчерашнего одноклассника, смотреть на него, ощущать пустоту его разума и знать, что рано или поздно ты тоже будешь таким. Сдано. Не известно, кто почувствовал большее облегчение, я или он, когда вышел с полигона на свежий воздух. Ничего, привыкнет. Стрелковое оружие, взрывное дело, физическая подготовка — одни из самых легких, я даже не стал на них приходить. Потом заберу оценочные ведомости в деканате. Перед отъездом дел и так хватает.
Лично присутствую только на зачете по теории общей классификации паранормов. Рыжий подросток, увидев за столом меня, сначала нервно скалится, потом заметно бледнеет, а еще через секунду робко улыбается. Кажется, что он не в себе. Тем не менее, отвечает быстро и уверенно, но все время теребит в руках бесполезную ручку. Опрос устный, писать не разрешается. Экзаменаторы, которым за прошедшую неделю эта бесконечная игра в вопросы и ответы уже успела наскучить, произносят дежурные фразы, слушают развернутые и не очень ответы. Я молчу, свой вопрос так ему и не задал. Наконец, произносится сакраментальное: «Вопросов больше нет? ... Свободен», — телепат замирает, недоуменно, испуганным олененком смотрит на меня и только после разрешающего кивка с моей стороны вылетает за дверь. Этот последний. Ректор скрипя зубами ставит в оценочную ведомость «удовлетворительно», мы все расписываемся и расходимся по своим делам с заметным облегчением. Учителя тоже люди, и им надо отдыхать, даже если они паранормы. На выходе из помещения декан придерживает меня за локоть.
— Вы не передумали? Уверены, что он вам подходит?
Моя очередь удивляться. Что за странные вопросы, мне казалось, что решение о передаче его в мое подчинение уже принято, или появились какие-то новые обстоятельства, о которых я ничего не знаю? Декан не стал бы спрашивать зря. В данный момент мне ничего не остается, как кивнуть.
— Хорошо, — декан снова вздыхает. — Увозите его. Документы почти готовы.
Я уже открываю рот, чтобы спросить, в чем дело, но вижу, что продолжать разговор бессмысленно, мне никто ничего не скажет. Широкая спина декана уже скрывается за поворотом коридора. Что же, будем разбираться на месте. Через два часа я назначил встречу телепату и его куратору все в том же кафетерии. Осталось только составить характеристику, согласованную с куратором, и забрать из канцелярии документы, удостоверяющие личность Шульдиха, и можно уезжать. Дом уже подготовлен.
Сводный аттестат и оценочный лист паранормальных способностей подростка у меня с собой. Я решаю ознакомиться с ними еще раз, хотя и так почти помню их наизусть. Но возможно, есть что-то, что я упустил. Разговор с деканом никак не выходит у меня из головы. Однако интуиция подсказывает мне, что с телепатом команда будет работать намного эффективнее, чем без него. Задачи, которые будут ставиться перед моей группой, хотя и допускают физическое уничтожение объекта, но все же будут связаны с тем, чтобы получать определенные сведения, а в таком деле без соответствующе одаренного паранорма обойтись сложно.
Итак, что мы имеем на данный момент: телепат второй категории, с природными щитами, устойчив к внешним факторам воздействия, адекватен, знания профилирующих предметов в целом сданы на «хорошо», про общеобразовательные предметы почти ничего не сказано. Почему? Ну да ладно, кажется, он что-то плел про то, что учится быстро. А вот сведения из личного дела не радуют. Более того, не самым приятным сюрпризом стало то, что Шульдих оказался малолетним преступником и в Розенкройц был доставлен прямиком из колонии для несовершеннолетних. Вряд ли доказанное обвинение в краже и попытку убийства можно отнести к смягчающим обстоятельствам. А вот, пожалуй, про обучаемость он не врал — за полгода он вполне сносно освоил практически все технические предметы. Единственно, сколько простоят его щиты? Пять, десять лет? А потом искать нового паранорма? Хотя, похоже, отступать некуда. Он уже практически мой.
Дверь распахивается, и вошедший Шульдих сияет как начищенный пятак. Даже Нойман и тот идет за ним, гордо выпятив впалую грудь. Ничего не скажешь — прекрасная пара. Наверное, я слишком сильно поморщился, потому что Шульдих немного сник. Улыбка перестала быть столь лучезарной. Нойман, не дойдя до нашего столика, уселся за стойкой и, не дожидаясь нашего заказа, попросил себе кофе. Стол, за которым сидел я, сегодня был пуст, не считая груды бумаг, которые надлежало заполнить, чтобы подготовить Шульдиха к отъезду.
— Ручка с собой есть? — в кои-то веки есть повод не делать одному всю бумажную работу.
— Зачем? — Шульдих весь подобрался, как если бы почувствовал опасность. Словно я спросил о чем-то, что могло представлять для него угрозу. Мне не понравилось то, как он насторожился.
— Нужно заполнить эти формы, закрыть личное дело, и тогда мы сможем уехать.
Объяснение его удовлетворило, но настороженность никуда не исчезла, и он пробормотал: — Нет.
— Тогда возьми мою, — я протянул ему запасную.
Шульдих принял ее так, словно я протянул ему чашу с ядом, а не вполне безопасную ручку.
Подтолкнув ему пару бланков, я распорядился: — Ты пишешь эту форму, да смотри не ври. После того, как закончишь вот с этими бумагами, можешь идти собираться, и завтра с утра мы уедем. В Берн. Там будет наша первая база.
Шульдих снова заулыбался, но его радость заметно уменьшилась, стоило ему обратить свой взор на бланки. Несколько секунд он сосредоточенно пыхтел, потом начал что-то писать. Быстренько заполняя остальные документы, я не сразу обратил внимание на то, что от него идет волна неуверенности, и чем дальше, тем сильнее.
Нойман, от которого всего-то и требовалось только поставить подпись в акте о том, что он передал телепата под мою ответственность, на своем месте вжал голову в плечи и старался вообще не смотреть в нашу сторону. Я прекратил писать. Шульдих поднял голову, в глазах стояли слезы, и я был готов поклясться, что он мысленно простился со своей завтрашней поездкой, потому что телепат был в отчаянии. Я это чувствовал.
— В чем дело? — я забрал у него листок и ужаснулся. Почти в каждом слове была ошибка, в некоторых — по две. Корявые буквы расползались в разные стороны, как полусгнивший забор в сельской глуши. У меня не было слов. В ту минуту я и правда не знал, что ему сказать, настолько сам факт был ошеломительным.
— Черт возьми, — прохрипел я. — И как ты все это объяснишь?
Понятно, что ответа я не дождался. Очень хотелось как минимум закричать на него, но я сдержался. И что я буду делать с этим полубезграмотным ребенком? Пусть он хоть трижды талантливый телепат. Потом я выпрямился. Мое поведение было не достойно.
Я молча смотрел на телепата. В синих, как весеннее небо, глазах плескалось раскаяние. Такое искреннее, что в пору было хвататься за голову. Я так с ума сойду. Как может человек, сдавший все экзамены, быть таким... таким... У меня даже не было слов, чтобы описать это. Видя мою реакцию, Шульдих ощетинился:
— Я же сдал всё. Ты обещал, что заберешь меня, если я все сделаю! Я сделал, я…
Телепат вскочил с места, стул сзади него едва не опрокинулся.
— А ну сядь, — голос повысить все-таки пришлось. Не хватало еще выслушивать истерики, подобные этой. Подросток быстро плюхнулся на свое место.
— А сразу ты не мог мне сказать, что ты практически не умеешь писать? — Я перевел дух, голос наконец-то пришел в норму.
— Но я же сдал всё остальное... — он упрямо твердил свое.
— Та-ак. А что у тебя по другим предметам? Которые ты не сдавал. Математика? Считать ты тоже не умеешь?
— Умею, — буркнул он, вспыхивая. На скулах разливались два ярких пятна.
Я не поверил.
— Чего там я еще хотел... Английский?
Пара самых обычных фраз об имени, роде занятий и возрасте. Он несколько долгих секунд молчал, видимо, соображая, что надо сказать, потом выпалил ответ. Меня передернуло. Произношение было ужасным, но как ни странно, фразу он построил правильно. Мне казалось, что впереди, в черном и мрачном туннеле безысходности замаячил лучик света.
— Что мне с тобой делать?
— Забери меня!
Не знаю, что произвело на меня большее впечатление: его сжатые в кулаки руки или отчаянье, с которым он произнес эту фразу.
— Убирайся, — на мгновение он замер, казалось, что я слышу стук его сердца, что оно вот-вот прорвет грудную клетку. — Иди, собирай вещи. Завтра в девять утра у главного входа. И не дай тебе бог опоздать хотя бы на секунду.
Последнюю фразу я говорил уже в рыжий затылок. У стойки Нойман оторопело смотрел ему вслед.
— Идите сюда, герр Нойман. Для вас есть работа, — сказал я уже куда спокойнее.
Легкий ветерок овевает мое разгоряченное лицо, с того момента, как я присел на лавку, прошла, может быть, от силы пара минут, но сердце продолжает колотиться так, словно я все еще сижу за столиком кафетерия и разглядываю каракули, нацарапанные Шульдихом. Когда на следующее утро я подъехал к крыльцу, чтобы забрать нового члена команды, он уже был там. В видавшей виды джинсовой куртке, с полупустой сумкой, он прятал лицо в высокий воротник и занавешивался длинными волосами.
Когда я вышел из машины, чтобы поставить его сумку в багажник, то с недоумением созерцал подбитый глаз и несколько царапин на скуле. Надо думать, что остальные повреждения закрывала одежда. Спросить, в чем дело, было не у кого. Провожать его никто не вышел. Даже куратора не было поблизости, что было вопиющим нарушением его должностных обязанностей. Мы сели в машину, и слово за слово я вытянул из Шульдиха подробности. Его избили ночью, потому что несдержанный телепат умудрился похвастаться своим одногруппникам, что будет работать вне этих стен, в своей собственной команде. Подростки, озлобленные тем, что большинство из них так и не сможет покинуть Розенкройц, в отместку попытались изувечить его.
Только благодаря своей природной быстроте и закалке, которую он получил в колонии, Шульдих сумел избежать тяжелых травм. Остаток ночи он провел в ванной комнате, закрывшись на защелку. На шум потасовки не пришел ни один взрослый. Как тот Шульдих, которого я увидел в доме Фудзимии сутки назад, похож на подростка, съежившегося на сидении моего автомобиля в то давнее утро. Этот потухший взгляд и усталая обреченность. Тогда, в прошлом, я ничем не мог помочь ему, даже если бы что-то предвидел. Смогу ли помочь сейчас? Сумею ли? Успею ли?
Меня заливает такое яростное желание увидеть его, прикоснуться, обнять хотя бы на секунду, что я почти физически чувствую его присутствие. Успеваю уловить вспышку радости в его сознании, от того, что он нашел то, что искал, а через мгновение контакт прерывается. Словно ничего и не было. Напряженно вслушиваясь в наступившую ментальную тишину, я замираю. Неужели он где-то рядом? Вскакиваю со скамьи и быстро иду к ближайшему выходу из парка, матеря себя последними словами. Надо было идти домой, а не разгуливать возле старого дома. Пока добираюсь до дороги, где бы я смог поймать такси, вдергиваю в ухо передатчик. Так и есть — двигатель включен, и Фудзимия куда-то едет. Он вслух разговаривает с телепатом, ругая его на чем свет стоит за то, что тот вышел из дома. Они что-то говорят о лекарстве для Шульдиха. Я в панике верчу головой, но с облегчением сознаю, что серебристого порше нигде не видно. Наверное, я псих. Может быть, мне тоже стоит пить таблетки? Только от нервов.
Машину я ловлю только через пятнадцать минут. К концу дня движение на Манхеттене достаточно плотное, и на дорогу до дома уходит около часа. Порше тоже застрял в пробке, и я почти физически ощущаю их напряженное молчание, наполненное невысказанными претензиями друг к другу. Через некоторое время они все-таки начинают разговаривать, и я ловлю каждое слово из коротких, отрывистых реплик Рана, улыбаюсь тому, как с почти прежним пылом на них огрызается Шульдих. Это было нашей маленькой игрой — я всегда старался предугадать, что и на какой вопрос он ответит, а он менял свою фразу в последний момент, пытаясь переиграть меня. И пусть сейчас играю в нее один, пусть говорит он не со мной, но я все равно рад его слышать. Наверное, таксист думает, что я идиот, потому что блаженная улыбка не покидает моего лица. Между тем, веселого мало. Из их разговора я узнаю то, что пропустил за день. Как и следовало ожидать, ситуация с лекарством критическая. В той упаковке, что оказалась у Шульдиха, осталось всего несколько штук. Плохо то, что даже если он будет пить по одной в сутки, для полноценного выздоровления оставшихся у него таблеток все равно недостаточно. Даже при постоянном присутствии Фудзимии он не продержится до хоть сколько-нибудь надежного восстановления щитов. Лихорадочно просчитываю варианты развития ситуации — даже если дар не работает, но навык-то все равно остался — попутно выделяя действия, которые можно предпринять. Кажется, где-то в кармане пиджака была еще одна початая упаковка, которую я обычно носил с собой, на всякий случай. Подобный препарат в обычной аптеке не купишь. Да и не в каждой фармацевтической лаборатории возьмутся сделать что-то по спецзаказу. Даже если я найду такую лабораторию, кто даст гарантию, что в ней отыщутся все необходимые компоненты? Проще всего сначала скормить ему те, что имеются в наличии. Остается только решить, каким образом я смогу передать таблетки телепату. Мне надо подумать.
@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд
-
-
20.06.2009 в 14:05-
-
22.06.2009 в 08:57-
-
22.06.2009 в 13:02