You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 2. В мыслях о прошломГлава 2. В мыслях о прошлом
Memory — all alone in the moonlight
I can smile at the old days,
Life was beautiful then.
I remember the time I knew what happiness was.
Let the memory live again.
Память...
В одиночестве, при свете луны,
Я могу мечтать о старых временах.
Жизнь тогда была прекрасна, и я помню
То время, когда я знала, что такое счастье,
Пусть воспоминания оживут снова...
(Webber, Cats «Memory»)
— Спасибо, я помню. Еще не совсем свихнулся, знаешь ли, — хмыкнул Шульдих и поманил Абиссинца пальцем, — сядь-ка поближе. Вот что мы сделаем…
Телепат рисковал. Он настолько привык пользоваться даром, что даже под угрозой безумия и смерти сдержаться не мог. А время действия таблетки истекало, и созданные с ее помощью щиты шатались, готовые рухнуть в любой момент под напором чужих мыслей.
Но к счастью, когда Абиссинец, все с той же невозмутимой миной, уселся на кровать и Шульдих сжал пальцами его виски, ничего страшного не произошло. Думал Фудзимия очень последовательно и четко. О Кроуфорде, с чьей подачи Шульдих мог внушить ему что-нибудь. Но и только. Никаких терзаний, метаний и сомнений.
— Кроуфорд мертв, не беспокойся, — ухмыльнувшись, процедил телепат, и вдруг испугался собственных слов. Внутри стало холодно, словно смерть дохнула ему в затылок, и он впервые по-настоящему осознал, что Кроуфорда больше нет, и уже не будет. Слова были произнесены, и ничто не могло отменить их. Ясные и окончательные, как надпись на могильном камне, они поставили последнюю точку в старой главе, начиная новую, еще не прочитанную, пугающую, но вместе с тем волнующую. Шульдих впервые почувствовал это. А еще он почувствовал знакомое, но давно забытое любопытство.
Отпустив Фудзимию, телепат откинулся на подушку.
— Все. Можешь пользоваться. Лучше телефона — не занято, и номер набирать не надо, — сказал он и потянулся так, что хрустнули суставы. Этот небрежный жест скрыл секундное напряжение, когда немец мягко проникал в сознание Абиссинца. Теперь там царила забавная мешанина, рациональному японцу вовсе не свойственная. Ревность, ликование, слабый оттенок надежды, пока еще не осознанной. Шульдих был одновременно польщен и обескуражен. Он никак не ожидал, что Фудзимия будет так откровенно радоваться чьей-то смерти.
А тот кивнул и встал. Обычные люди в таких случаях всегда говорили что-нибудь вроде «сожалею», но только не Абиссинец. Тот только спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Отменно! — Шульдих широко ухмыльнулся, стараясь скрыть слабость и страх.
Снова кивнув, Ран вышел из комнаты. Нужно было сосредоточиться на заказе. Слежка и устранение. В районе Мэдисон авеню.
Воздух еще пах дождем. На траве лежали мокрые листья, по небу белой рябью растянуло мелкие облака, и казалось, что над головой повесили кружево. Часы на панели показывали пять, наступило то время суток, когда солнечный свет словно оседал на деревьях, делая все вокруг особенно нежным и уютным. Выехав из гаража, Ран еще раз взглянул на окно спальни и направился в сторону центра.
Мимо в золотистой сетке листьев скользили дома Индипендант. На зеленых газонах тут и там алели астры, белели георгины, в лужах отражалось робкое влажное солнце. Как тиха, как ласкова ранняя осень, думал Ран, глядя на дорогу, как красиво и празднично умирает природа. Старое засыпает, уже тая в себе новое, готовое появиться на свет в первых лучах весны. Отчего смерть человека никогда не бывает такой же красивой и естественной? Отчего она всегда вызывает протест, всегда кажется противной природе? Известный писатель, которого предстояло убрать Рану, или тот же Кроуфорд наверняка не сомневались в собственном бессмертии. Но время поставило их на место.
— Пророк мертв, — тихо произнес Ран, и внутри, в обычной пустоте вдруг вспыхнуло и погасло что-то новое, тревожное и волнующее.
В потоке машин затеряться было легко. Миновав Музей американской истории, Ран припарковался на углу Медисон и семьдесят шестой. Его «заказ» раздавал автографы в книжном магазине, и Ран видел «клиента» через стекло витрины. Полный модно одетый, тот улыбался почти искренне, легко изображая любовь к поклонникам, которые не знали, что его книги программируют на самоубийство.
На город наступал вечер. Упали неожиданно густые сумерки, повсюду зажглись огни, расцвечивая фасады домов. Красный, зеленый, желтый — цвета мегаполиса, думал Ран. Светофоры, фары, вывески раскрашены в этой гамме, и Нью-Йорк так же, как и Токио, с приходом ночи становился красно-зеленым, накладывал нехитрую электрическую косметику, пряча под ней морщины и шрамы. Обманывал и прельщал ложными посылами, заставляя делать ложные выводы, но Ран знал правду.
Кроуфорд умер, отчего-то снова вспомнил он, и волнующий огонек внутри опять вспыхнул и погас.
Тем временем объект наблюдения в сопровождении агента покинул магазин и сел в машину. Дверца хлопнула, ауди мягко тронулась с места, и Ран пожелал писателю приятно провести последний вечер своей жизни. Выждав минуту, японец поехал следом. Вдруг в зеркале заднего вида на мгновенье показалось что-то, что он не смог уловить: то ли лицо, то ли движение. Что-то неясное, странно знакомое мелькнуло и исчезло. Но беспокойство, отступившее было под напором других чувств, вернулось. «Такое ощущение, что за мной следят», — подумал Ран, незаметно окидывая взглядом перекресток, и резко сворачивая в проулок.
Спустя полчаса Ран, покружив по району, нашел «клиента» у ресторана «Славия», за широкими окнами которого, как на витрине, демонстрировал себя свет Нью-Йорка. «Конец маршрута», — приятным голосом объявил навигатор, и Ран остановился.
Писатель уже вошел в помещение, и японец смог увидеть его за стеклом ярко освещенного зала. «Объект» сидел за столиком в окружении «друзей» и «почитателей». «У меня есть как минимум час, — решил Ран, — так как «клиент», по данным Босха, освободится не раньше одиннадцати». Выбравшись из машины, Ран поежился. На улице холодало, снова зарядил мелкий дождь, ветер гонял по тротуару мусор, и Рану, впервые за много лет, вдруг захотелось сейчас же вернуться домой.
По пути к автомату с содовой он связался с Шульдихом, просто чтобы убедиться, что тот в порядке. На мысленный призыв телепат ответил в обычной глумливой манере, и успокоенный Ран продолжил наблюдение. Купив бутылку воды, он вернулся к машине, но у газетного киоска замедлил шаг. Высокий лысоватый мужчина, покупавший журнал, показался ему знакомым. «Странно. Но я видел его раньше», — решил Ран, медленно направляясь к машине. Эта мысль не давала ему покоя, но когда японец обернулся, лысого нигде не было видно.
Ран закончил работу только к трем утра. Квартира писателя находилась на десятом этаже высотного дома, и японцу понадобилось время, чтобы попасть туда. «Объект» совершенно не ожидал нападения. В пышно обставленной гостиной играла тихая музыка, на столе горели свечи, а сам «клиент» что-то набирал на компьютере. Когда Ран приставил иглу к его шее, писатель сначала улыбнулся, видимо, спутав убийцу с кем-то другим, потом понял, что происходит, начал угрожать, умолять, предлагать. «Ты получил по заслугам. Твое место в аду», — тихо сказал Ран. В этот момент он не ощущал ничего, кроме безразличия и брезгливости, просто выполнял свой долг. Игла вошла в сонную артерию, и писатель умер. Грузное тело скользнуло на пол, и, бросив оружие на ковер, Фудзимия покинул пентхаус. Его план был просчитан до минуты — спуск по пожарной лестнице, до нулевого этажа, потом через пустой гараж во дворы и до машины. Никакой суеты, гулкие шаги по ступеням, на сердце тяжесть, в душе — мрачное удовлетворение. Все как всегда. Но не совсем.
Сегодня на Риверкрест ждал Шульдих, и, оказавшись в салоне порше, Ран снова связался с телепатом. Тот ответил насмешливо, что почистил зубы, вымыл руки и надел пижаму, так что пусть «мамочка» не волнуется. А вот завтрак он готовить не собирается, так как не из чего. Кивнув, как будто телепат мог его видеть, Ран сообщил, что возвращается и заедет в магазин.
Абиссинец уехал, но Шульдих не спешил вставать. Он еще долго валялся, пялясь в неровный потолок, изучая штукатурку, как древнюю карту. Между плотными шторами просачивалась полоска света, и телепату казалось, что она делит комнату пополам. В полумраке зеленым горели цифры будильника, сонно жужжал кондиционер, словно убаюкивал его. Хотелось еще поспать, но телепат заставил себя взять с тумбочки чашку. Чай остыл и напоминал фруктовый компот ягодным запахом, бордовым цветом, а вкус отдавал малиновой и клубничной отдушкой. Желудок одобрительно заурчал. Это было почти блаженство. «Забавно, что Абиссинец пьет такое», — подумал Шульдих, с удовольствием доедая скромный завтрак. Или уже обед. Когда тарелка и чашка опустели, ему показалось, что силы вернулись и что можно прогуляться по квартире, осмотреться, помыться, наконец. Дрожа от холода, он медленно, осторожно сел. Вещи аккуратно сложил на стуле Фудзимия, искать их не было нужды. Но едва натянув джинсы, телепат почувствовал дурноту. Только что съеденное просилось обратно, и пришлось, превозмогая слабость, плестись в туалет. Распахнув дверь, Шульдих упал на колени и его вырвало.
Наконец, спазмы прекратились, слабость стала сильнее, и снова захотелось есть. С трудом поднявшись, Шульдих умылся, прополоскал рот и выключил воду. В доме стояла такая тишина, что можно было расслышать даже, как гудит в лампочках ток. Сразу захотелось разбить оглушающую тишину, включить радио, поговорить, почитать мысли. Шульдих тяжело вздохнул. Сейчас он вряд ли был способен активно использовать дар, в противном случае он рисковал окончательно разрушить щиты. Держась за стену, телепат медленно побрел к лестнице. Спуск занял у него целую вечность. Голова кружилась, пот лил ручьями, приходилось постоянно садиться на ступени и дышать, дышать, дышать. Осторожно, вдыхая через нос, выдыхая через рот. Потом Шульдих снова вставал и снова спускался. «А ведь потом мне придется подниматься», — с ужасом думал он, но, посмотрев вверх, на уже пройденные ступени, решал, что поздно менять планы.
Кухня показалась телепату слишком большой и пустой. Больше всего она напоминала лабораторию с начищенными до блеска приборами. «Или морг», — поразмыслив, решил Шульдих. Никаких мелочей — цветных чашек, прихваток, подставок под горячее, занавесок и прочей ерунды, которая обычно в изобилии присутствует в кухнях. На широком прямоугольном окне — жалюзи, на полу — серая плитка, стены выкрашены в светло-голубой цвет. Только скромная икебана на стойке выдавала наличие жильца. Засушенные цветы бросались в глаза ярким пятном, как красное платье на героине черно-белого фильма. Полюбовавшись букетом, немец побрел к холодильнику. И не удивился, когда там его встретили пустые полки. Ну или почти пустые. Не считать же едой несколько бутылок «Перье», банку консервированных персиков и маленький кусок сыра. Шульдих достал его и тут же засунул в рот.
Не сумев взобраться на высокий барный, телепат поплелся в гостиную. Оказавшись на диване, он с удовольствием вытянул ноги. Эта комната тоже выглядела нежилой. Чисто, минимум мебели и ничего, чтобы говорило о ее владельце, кроме книг в шкафу. От нечего делать телепат принялся читать надписи на корешках, но очень скоро заскучал. Кант, Хайдеггер, Ницше, Ленин. Как можно держать такое дома? Шульдих закрыл глаза, но задремать не давали собственные мысли, вдруг оказавшиеся единственными в опустевшей голове. Через несколько минут лежания немец задумался — зачем он приехал? Зачем поменял одну пустую квартиру на другую? Он ждал внимания, ждал поддержки. Он не привык и не любил быть один. Но Фудзимия уехал, когда будет — не понятно. И сможет ли помочь — не известно. У него все равно нет ни знаний, ни опыта. Так зачем же Шульдих пришел к нему? Фудзимия хотел от него определенных авансов. Надолго ли хватит хваленой абиссинской выдержки, прежде чем тот поймет, что телепата надо выхаживать, и выставит бывшего любовника вон? Действие таблеток кончалось, и здравый смысл, и так не наблюдавшийся в избытке, покинул его. Шульдих почувствовал себя одиноким и беспомощным. Ему захотелось вызвать Абиссинца и заставить его вернуться домой, а еще лучше самому убраться подальше, а не валяться тут, жалким безумцем, уповая на благородство бывшего врага. Эта мысль вдруг не показалась Шульдиху абсурдной. Полный решимости, он поднялся с дивана и потащился к лестнице. Подъем был мучительнее спуска. В спальне телепат сел на кровать, в отчаянии озираясь. Зачем он поднялся? Чего он хотел? Шульдих лег и закрыл глаза.
Паранормы не должны пить спиртные напитки, курить и употреблять наркотики, точнее то, что является наркотиками для обычных людей, не обладающих даром, — это Шульдих усвоил крепко, много лет назад напившись с Кроуфордом в их первом доме в Берне. Но у телепата имелось кое-что посильнее психотропных препаратов, о чем обычные люди могли только мечтать. Чужие мысли, чужие сны, чужие мечты — будоражащие, пряные, горячие. В них можно плутать целый день, и время пройдет незаметно. Если собственная жизнь скучна и нелепа, что может быть лучше чужих драм?
И вот сейчас, лежа на кровати, Шульдих медленно погружался в этот сладкий омут, чувствуя, как уходят собственные страхи, забываются проблемы.
Вдруг через сотню голосов до него донесся голос Абиссинца. Бывший любовник звал его, и Шульдиху пришлось открыть глаза и несколько секунд вспоминать, где он находится. Проклятый телепатический канал. Теперь Фудзимия постоянно будет выдергивать Шульдиха своими позывными.
Отделавшись дежурными шутками, он снова погрузился в ясный, чудесный мир мыслей. Сегодня люди думали удивительно много и жизнеутверждающе. Обо всем на свете, но чаще прочего — о внезапно прояснившейся погоде, о голубом небе и неожиданно теплом солнце. Это вселяло в сердца людей неоправданные надежды и забавляло телепата. Он ничего не менял, просто наблюдал.
Когда настойчивый Абиссинец снова позвал Шульдиха, часы показывали полчетвертого. Телепат с огромным трудом смог ответить.
«На завтрак не надейся», — бодрясь, произнес он.
«Я все куплю», — пообещал тот, но Шульдих уже не слышал этого. Он ушел в чужие мысли, погружаясь все глубже. Пока не понял, что не может выбраться сам.
Припарковав автомобиль, Ран машинально огляделся. Стоянка была пуста, отчего сразу напомнила ему площадь перед зданием аэровокзала. Казалось, еще мгновенье, и вспыхнут сигнальные огни, а по свежим полосам разметки в небо поднимется самолет.
В магазине вовсю работали кондиционеры. Сдерживая зевоту, продавцы сонно наблюдали за редкими ночными посетителями. По залу курсировали погрузчики. Побродив между стеллажами, Ран купил кое-что поесть: ветчины, салатов, сыра. Потом положил в тележку вишневый пирог и мороженое. Фисташковое. Именно такое ел Шульдих когда-то, еще в токийской квартире Рана. Отчего-то он очень хорошо помнил тот вечер.
Вещи Ран выбирал дольше. Размеров он не знал и не хотел ошибиться. И, как назло, все казалось либо слишком большим, либо слишком маленьким. Одежда как будто издевалась над ним. В конце концов Ран отобрал из груды барахла несколько футболок, пару свитеров, джинсы и брюки. К ним он добавил носки, зубную щетку и расческу. Потом еще прикинул и, слегка смущаясь, взял белье, надеясь, что оно окажется впору.
Стоя в очереди, Ран заметил среди пакетов с сахаром подушку, которую кто-то, видимо, не смог оплатить и бросил где попало. Надпись на упаковке гласила: «Этот скромный предмет обладает чудодейственными свойствами. Если подложить его под шею, как указано в инструкции, головная боль больше не побеспокоит вас никогда!». Ран зачем-то прихватил и ее.
Рассчитавшись, он выкатил тележку на улицу. Промозглый ветер рванул полы плаща и растрепал волосы. От вчерашнего тепла не осталось и следа — ночь выхолодила воздух. По стоянке в оранжевом свете фонарей носились вихрями листья и газеты. Оглядевшись, Ран снова попытался связаться с телепатом. Но на этот раз не смог. В груди стало холодно. «Наверное, я что-то сделал не так», — решил японец, повторяя попытку. На месте уже привычного тепла зияла пустота. Шульдих молчал. Сложив покупки в багажник, Ран снова позвал его. Тот снова не ответил. «Нужно позвонить ему. Возможно, что-то с его связью», — решил Ран, интуитивно уже зная, что ошибается. Он сел в машину и набрал собственный номер на сотовом. И услышал длинные гудки. Шульдих не брал трубку. Чувствуя, как страх ледяными пальцами сжимает внутренности, Ран резко снялся с места.
«До Риверкрест с Индипендант три минуты, от ворот до черного хода несколько секунд, по лестнице до спальни полминуты. Что могло случиться? На него напали? Или он потерял сознание? Или… это ловушка. Для меня. Или опять его игры… Если напали — тут пригодится катана. А если потерял сознание?» — думал он. — «Он даже не сказал мне, что с ним. Что можно предпринять? Искусственное дыхание? Массаж сердца? Что? В аэропорту он что-то выпил. Какую-то таблетку… Достал из кармана. Но это на крайний случай. Если засада — …»
— Шульдих, выйди на связь… Ответь… — повторял он громким шепотом. Но то странное ощущение связи, которое Ран чувствовал, мысленно разговаривая с телепатом, не возвращалось. В голове не было ничего, кроме собственного голоса и шума дороги. За окном мелькали тревожные огни автострады, хотелось ехать еще быстрее, обгонять, лететь. Исчезнуть тут и появиться там, на Риверкрест. Ран впервые пожалел, что, в отличие от Шульдиха, не наделен паронормальными способностями.
Наконец показались знакомые места. Бросив машину на параллельной улице, Ран выскочил и побежал к проходу между домами. В соседских окнах уже зажегся свет: сосед рано вставал на работу. Проскользнув под подоконником к изгороди, Ран перебрался на задний двор своего дома. Туда выходила дверь минипрачечной. Неслышно открыв ее, он оказался в тесном теплом помещении. Отсюда выход был только на кухню. Ран вынул катану из ножен и шагнул вперед.
Внутри никого не было. На плите светились часы, показывая шестой час утра. Не расслабляясь ни на секунду, Ран вышел в прихожую и, мягко ступая, поднялся по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула под его сапогами, и до спальни он добрался незамеченным. Оттуда не доносилось ни звука. Неслышно выдохнув, Ран распахнул дверь. Казалось, в комнате ничто не изменилось. Шторы были плотно задернуты, уютно горела лампа, на тумбочке еле слышно гудел будильник, футболка телепата по-прежнему висела на стуле. Сам Шульдих лежал в постели, такой умиротворенный, почти счастливый, словно сладко спал. Но было в этом сне что-то ненормальное.
— Шульдих, — позвал Ран. Тот не отзывался. Ран быстро убрал катану в ножны и бросился к кровати.
Мгновенно оказавшись рядом, он прижал ухо к груди телепата. Сердце билось еле слышно.
— Шульдих! — снова позвал японец, тряхнув телепата за плечи, но тот даже не пошевелился.
Ран понял, что так ничего не добьется, что надо действовать, и действовать быстро, иначе он может никогда не дозваться Шульдиха. Замахнувшись, Ран ударил его. На бледной щеке алым пятном остался след от руки. Голова телепата дернулась, словно тот был тряпичной куклой. Абиссинец напряженно уставился в его лицо. Вдруг Шульдих вздрогнул и открыл глаза.
Очертания расплывались, все казалось странно бледным и смятым, но сознание и ощущения медленно возвращались. Вот начала ныть левая скула, вот ржавым гвоздем заковыряла голову мигрень. Телепат пару раз моргнул, прижал ледяную ладонь к щеке и слабо ухмыльнулся.
— Ты всех гостей так будишь? — голос звучал хрипло, и Шульдих откашлялся.
Ран хмуро молчал. Телепат очнулся и даже пошутил. Это вселяло надежду. Но почему нельзя было раньше предупредить, что с ним может случиться приступ или что там это было? Почему нельзя было объяснить, как действовать в такой ситуации?
— Скажи сразу — как часто мне придется будить так тебя? — с досадой спросил Ран.
— Поверь — я сам не в восторге от такого способа, — осклабясь, заверил Шульдих. Ран раздраженно покачал головой — Шульдих неисправим. Добиться от него содержательного ответа было едва ли не сложнее, чем убедить, что зеленый — не его цвет. Все разумные доводы тонули в потрясающем искреннем самолюбовании.
Еще раз взглянув на телепата, Ран встал.
— Сейчас вернусь, — сказал он холодно.
Пока Рана не было, Шульдих лежал, не двигаясь, и смотрел на шторы, мысленно отдергивая их и впуская в комнату свет. Судя по будильнику, на дворе было раннее утро, но глухо задвинутые гардины не позволяли предположить — идет ли на улице дождь или светит солнце. Почему-то для Шульдиха вдруг стало важно выглянуть во двор, увидеть небо, пусть даже темное, затянутое облаками, и убедиться, что он еще здесь, что он жив, что он существует.
— Открой окно, — попросил телепат, как только Абиссинец вошел. С виду казалось, что тот невозмутим, не волнуется, не боится, но Шульдих прочитал в нем совсем другие чувства — и как ни странно, ощутил укол совести.
Абиссинец бросил пакеты на кровать и раздвинул занавески. Комнату наполнил бледный свет.
— Дождя нет, — задумчиво проговорил Шульдих, а потом с любопытством взглянул на пакеты.
— Это что?
— Вещи, — сухо сказал Абиссинец. Он стоял спиной к окну, сложив руки на груди, и телепат про себя назвал его «черным обелиском».
— Что за вещи?
— Открой и посмотри, — отрезал тот, но потом немного мягче добавил: — Есть хочешь?
Шульдих потер виски. Боль становилась почти непереносимой. Действие таблеток закончилось, и без природных щитов было очень сложно воспринимать реальность.
— Не отказался бы от воды и шоколада, — пробормотал он. В ядовитом тумане чужих мыслей неотвязно мерцала собственная — приди Абиссинец на пять, десять, сорок минут позже, и головная боль больше бы его не волновала. Впрочем, как и все остальное в этом мире. У Шульдих почувствовал, как от страха свело живот, ладони стали липкими, и стиснул зубы, чтобы не застонать.
— Абиссинец, — позвал он тихо, — захвати таблетки… Они в кармане куртки.
Ран вернулся через минуту.
— Я купил тебе одежду, — сообщил он, глядя, как телепат кладет на язык таблетку и с усилием глотает. «Третья… Значит, осталось две», — мысленно сказал ему Шульдих, а вслух произнес с улыбкой:
— Здорово… Правда, я пока не собираюсь выходить в свет. Ну да ладно. Буду единственным ярким пятном в твоей унылой хибаре. Может, сделаешь попить? Кофейку. И где шоколад, а?
— Есть торт и мороженое, — отозвался Ран. Ему вдруг очень ясно вспомнилась их последняя ночь в «Токио Инн», когда Шульдих остался до утра и требовал то ужин в номер, то кофе, то сладкое. Тогда телепат старался скрыть отчаяние, наполнявшее все вокруг, проникавшее в поры. Тогда они оба предчувствовали, что завтра расстанутся навсегда.
— Тащи, — между тем снизошел Шульдих, и его гнусавый голос вернул Рана в настоящее. Он кивнул и пошел на кухню готовить. Пожарил картошку, нарезал мясо, открыл салаты, хотя Шульдих не просил ничего, кроме кофе и шоколада. Ран был уверен, что еда пойдет телепату на пользу. Спустя полчаса он накрыл в спальне журнальный столик, перенесенный туда из гостиной.
— Зубная щетка… и расческа, — бормотал Шульдих, вытаскивая на одеяло купленные Раном вещи. — А это… Подушка от головы! — торжественно провозгласил он, стараясь отсрочить момент, когда Абиссинец начнет задавать вопросы, так как не был уверен, что сумеет на них ответить.
— От головной боли, — поправил Ран, скрывая смущение. Он почему-то стеснялся этой подушки, словно та выдавала его с головой, намекала на самые глубокие, самые личные чувства, на тайные слабости, делала его открытым и уязвимым.
— Все равно… Это именно то, что надо. Спасибо, — забрав подарок, Шульдих тут же подложил его под шею. — Если не сомневаться, что она поможет, — так и будет. Головная боль — штука неприятная.
Ран промолчал. Он взял со столика чашку с кофе и протянул телепату, которому пришлось отодвинуть чудо-подушку и сесть. Отпив большой глоток, Шульдих поморщился.
— Кофе — дрянь. Тааак… Что еще принес мне дорогой Санта? Не на еврейский ли Новый год подарочки? — телепат склонился над пакетом, выгребая на кровать трусы, носки и пуловеры. — Ого! Да ты оптимист. Думаешь, я успею все это поносить? — телепат невесело хмыкнул. На душе стало горько. Кто знает — возможно, Абиссинцу придется выбросить весь этот хлам. — Дай-ка кусочек торта.
Ран сел на край постели и протянул телепату тарелку.
Какое-то время они сидели молча. Шульдих делал вид, что очень занят едой, а Ран смотрел на него и ждал подходящего момента, чтобы поговорить. Неясность ситуации, туманность шульдиховских высказываний раздражала его.
— Шульдих, — наконец заговорил он, когда бывший любовник покончил с тортом. — Почему ты позвонил мне?
— Соскучился — разве не видно? — вытерев губы ладонью, ухмыльнулся телепат.
— Я ждал честного ответа. — Ран помрачнел и замолчал. Он рассчитывал, что тот без шуток и отговорок все объяснит, но разве можно ожидать искренности от такого человека, как Шульдих.
Телепат нахмурился и отставил тарелку. Некоторое время он перебирал коробки с нижним бельем.
— Ты единственный, кто захотел бы мне помочь, — внезапно проговорил он. — Впрочем, если не получится у тебя — пригодится твоя катана.
— Зачем? — поднял брови Ран.
— Видишь ли, Абиссинец… — медленно начал Шульдих. — Мы, телепаты, существа хрупкие, ничего не стоит свести нас с ума….
— Конкретней, — перебил Ран.
— Ну вот. Ты же всегда умел слушать… В общем, чтобы не свихнуться, мне нужны щиты. Но они у меня ослабли и, если ничего не предпринять, исчезнут совсем. Я слишком много времени провожу в чужих мыслях, не могу вернуться сам. А самое главное, что мне это нравится. Так я могу забыть о своих проблемах. Сегодня был как раз такой случай. Это называется «телепатическая кома». Потом мне трудно сориентироваться — где я, кто я, что я делал. Головная боль выматывает, и с каждым разом все сильнее. Однажды я просто свихнусь, вот и все…. — Телепат крутил коробку в пальцах, не решаясь взглянуть на Абиссинца. — Я думаю, что все это случилось из-за гибели Кроуфорда. Конечно, взрыв тоже повлиял… Но не это главное… — Шульдих нетерпеливо бросил коробку на кровать и посмотрел на Рана. — Телепату, каким бы сильным он ни был, нужен определенный душевный комфорт, некий мысленный стержень, чтобы щиты восстанавливались и держались, для меня таким стержнем был… Кроуфорд. Ну а теперь вот… я надеюсь, будешь ты. Когда ты рядом, я чувствую себя увереннее… — Шульдих судорожно вздохнул. Ран внимательно смотрел на него. В этот момент, когда следовало сосредоточиться на рассказе, он вдруг поймал себя на мысли, что любуется телепатом, пытается насмотреться на него впрок.
— Я создал себе иллюзию, и теперь мне сложно обходиться без нее, — продолжил Шульдих мрачно. — Мне хочется не думать, а просто наблюдать... там — другой мир, в котором у меня все хорошо...
Ран ждал, что Шульдих скажет еще что-нибудь, но тот молчал.
— Ясно, — сказал японец. — Я — запасной игрок. На замену Кроуфорду… Расскажи мне про таблетки.
Шульдих повернулся и пристально посмотрел на него.
— Кроуфорда никто не сможет заменить. Так что не думай, что ты замена. Но ты… в общем, ты хорошо ко мне относишься, ты будешь терпеть меня, ты мне поможешь, если, конечно, еще можно мне помочь. Теперь таблетки… Они укрепляют естественные щиты или создают новые… Ну, как коронки на зубах, что ли.
— И где их взять?
— Коронки? — Шульдих осклабился. — Ах, таблетки. Не знаю. Я нашел пачку в вещах Кроуфорда, а где он их брал — не знаю. У него были свои связи. В общем, придется нам обойтись без них.
— Хм, — Ран посмотрел на свои руки. Во всем этом было нечто неправильное. Но, несмотря на то, что слова телепата ранили, Ран не собирался отказываться. Видеть его каждый день, слышать его голос — ради этого Ран был готов поступиться гордостью. И неизвестно, чем еще, — японец надеялся, что Шульдих не заставить его делать выбор. Пока телепат был рядом, у Рана был шанс. Даже если сейчас телепат нуждался только в его помощи. Все могло измениться. — Хорошо. Я сделаю все, что нужно.
Шульдих ухмыльнулся.
— Не обольщайся, Абиссинец… Шансов никаких… —
Ран вздрогнул.
— Ты мне нравишься… И у меня к тебе страсть, что ли, и не только. Много чего еще… Но Кроуфорд — это все, понимаешь, — вздохнул Шульдих.
— Не надо меня жалеть, — отрезал Ран холодно.
— Даже не пытаюсь, и от тебя жалости и самоотречения не жду. Все равно оценить их я не способен, — усмехнулся телепат. — Но если все это продолжится, и как-нибудь ты не сумеешь меня добудиться, или я окончательно забуду, кто я, оставшись в чужих мыслях… прошу тебя — поработай катаной еще разок. Не вздумай навещать меня в больнице, держать за руку и рассказывать о том, какой чудесный за окном денек. И мстить за меня не пытайся — некому. Где надо узнают, что я свихнулся, и заберут куда следует, а я не хочу быть подопытной мышкой, ясно?
— Ты просишь меня помочь тебе умереть, — подытожил Ран. — Это большая честь. Но как я пойму, что ничего нельзя сделать? А вдруг тебя еще можно будет спасти?
Шульдих посмотрел в окно. Там сияло солнце. Тучи разошлись, и небо было синим-синим, а листья — золотыми, как кусочки конфетной фольги. И телепату вдруг стало тесно, темно и душно в спальне, отчаянно захотелось вдохнуть осенний пряный воздух, поддать ногой ворох опавшей листвы. Шульдих перевел взгляд на японца и внезапно рассмеялся.
-Gott, Абиссинец, звучит так, будто я прошу помочь мне сделать харакири, или как там это у вас называется... — он фыркнул, — на самом деле мне совсем не хочется умирать... И будь моя воля — я бы жил, даже если бы все вокруг сдохли, — его смех резко оборвался. — Пообещай, что убьешь меня. Если ты не сможешь — Наоэ не откажется.
Ран понимал Шульдиха. Чувствовал горечь во рту, страх и пустоту в сердце, но, как никто другой, понимал.
— Смерть — единственный выход?
— Да! — с досадой воскликнул Шульдих. Он начинал злиться. Какого черта Кроуфорд умер раньше него?
— Фудзимия, а если я скажу, что утащу за собой в могилу весь этот район, или город, или даже штат? Кто знает, что придет мне в голову? Я не смогу себя контролировать. Может, мне покажется, что надо защититься... — он зло усмехнулся. — Никто до конца не изучил возможные последствия...
Ран слушал, не перебивая. Всего лишь очередное убийство, думал он, одно из многих. Наказание за грехи. Несущее в себе очередной грех.
— Я понял. Хорошо. Я убью тебя, — кивнул Ран.
* * *
Я проснулся оттого, что затекла шея. Каким бы удобным не выглядел диван в этой гостиной, он явно не предназначался для здорового сна. Конечно, где-то тут была и спальня, но дойти до нее у меня просто вчера не хватило ни сил, ни времени. Что же, следующую ночь я определенно проведу там.
С трудом разлепив глаза, я сосредоточил свое внимание на приглушенно мерцающем мониторе. Кажется, все в порядке. В комнате царил сумрак, подушки, которые я ночью скинул на пол, сейчас попались мне под ноги. Машинально подобрав, я закинул их на диван обратно. Кажется, вечером я просто прилег, собираясь немного отдохнуть, да так и заснул на злополучном диване. Видимо, от переживаний прошедших суток организм просто выключился.
Часы на мониторе гордо демонстрировали половину пятого утра. В такую рань я не вставал уже много лет, приблизительно с тех пор как покинул стены Розенкройц в Берне, разумеется, не считая тех ночей, когда вообще не ложился.
Шея еще болела. А еще хотелось в туалет, принять ванну и чего-нибудь поесть. Именно в таком порядке. Чтобы там ни думали остальные, но я живой, а потребности собственного тела игнорировать глупо. Помня о вчерашней безрезультатной инспекции кухни, неприятно было понять, что ничего, кроме фастфуда, в настоящий момент мне не светило. Можно было бы заказать пиццу, уж ее-то вполне сносно готовят в любое время суток.
Я уставился в монитор. Шульдих снова спал на фудзимиевской кровати. Интересно, диван в его крошечной гостиной такой же неудобный, как мой? В свете горевшего ночника лицо моего телепата не выглядело таким бледным и изможденным как накануне, может, многочасовой сон, а может, присутствие Фудзимии благотворно сказалось на его состоянии. Он глубоко и ровно дышал, что говорило о его более или менее уравновешенном состоянии, но кажется, так и не помылся. Не собираясь следовать его примеру, я решил первым делом навестить ванную. В поисках нужного, одну за другой вытащил из валявшейся под столом сумки вещи, привезенные с собой. Кажется, пора по-настоящему обживаться в этом доме. Я здесь надолго. Старые бритвенные принадлежности и гель в полупустом пузырьке — это не то, что я называю «принять ванну с комфортом». Но до открытия магазинов сойдет и то, что оказалось под рукой.
Ванна была небольшой, но светлой. Никогда не любил кремовый кафель — девчачий цвет. Сильвии бы понравилось. Да что со мной сегодня такое? О ней я тоже не вспоминал уже много месяцев. С чего бы вспоминать именно сегодня? Может, с того, что, начиная новую жизнь, я не собираюсь отказываться от старых привычек? Что-то сжалось в груди, во рту появился желчный привкус. Надо скорее почистить зубы. Я забрался в душ. Вода оказалась чуть солоноватой, с резким медным привкусом, почти как кровь. Но напор был мощным, и уже через минуту я почти забыл о своих неприятных ощущениях. Вертя краны, попробовал чередовать холодную с горячей, но бодрости во мне и так было достаточно, так что я просто подставил лицо обычным теплым струям. Я казался себе почти довольным жизнью, но несколько секунд спустя на смену умиротворенному состоянию пришло неясное беспокойство. Более того, с каждой секундой предчувствие усиливалось, приведя меня в легкое недоумение, потому что это не было видением — его я чувствовал бы совсем по-другому. Холодея, но уже не от температуры воды, а от накатившего беспричинного страха, что упускаю что-то безумно важное, я выбрался из ванной и, оставляя за собой мокрые следы, направился в комнату к мониторам. С волос капало, очки, это варварское изобретение человечества, сползали с мокрого носа, капли воды на стеклах мешали видеть.
Шульдих лежал на спине. Выражение его лица было слишком умиротворенным, как если бы он находился под кайфом. Опять? Чертов телепат. Снова взялся за свое. Как можно быть таким беспечным? Если бы я был рядом, я знал бы, что делать.
Где шатается Фудзимия, когда он так нужен? Открывая нужную папку, я попытался пододвинуть кресло ближе, стукнулся босой ногой об угол стола и едва не взвыл. Боль отрезвила, но не надолго. Мне повезет, если он сейчас едет в машине. После загрузки программы автоматического слежения за объектом я вывернул громкость динамика почти на полную мощность. Микрофон в салоне порше работал исправно.
Как музыку, сквозь рев дизеля и визг тормозов на поворотах, слушал его горячечный шепот: «Шульдих. Шульдих, ответь!». И с облегчением понимал, что он знает о случившемся, и с точностью до последнего нейронного импульса мог представить, что он чувствует сейчас. Обрыв вновь обретенной связи через несколько часов после ее установления может означать только одно: основной Носитель выведен из строя. Эта связь как новая пломба во рту: сперва ты все время трогаешь ее, каждый миг, каждую секунду проверяешь, на месте ли она, все ли в порядке, нет ли больше той мучительной пустоты, что была в этом месте раньше. И, получая отклик с той стороны, радуешься — тот, с кем ты связан, здесь, никуда не делся. А потом привыкаешь, как к чему-то, что было с тобой всегда, словно к руке или ноге, к дополнительной способности организма.
Если слабенький маркер Шульдих поставил сразу, чтобы легче было выполнять задания, то по-настоящему он отметил меня только через несколько месяцев, когда стал полностью доверять мне. Метка клеймит тебя, как тавро на крупе племенного жеребца, давая ощущение принадлежности. Я был не против, вовсе не против принадлежать ему. Увы, моей метки больше нет. Как бы я ни был рад ее потере, в то же время сожалел о ней как никогда. Это было единственное, что по-настоящему соединяло нас.
Усмешка выходит горькой. Значит, Фудзимия теперь помечен. Получил маркер, ярлык, как на библиотечной книге. Взято там-то, просьба не терять и при возвращении класть на то же место. Спасибо. Надеюсь, ему было больно.
Минуты, что Фудзимия несся до дома, добавили мне седых волос, хотя, вроде бы, больше было уже некуда. Я смотрел, как он осторожно, с обнаженной катаной, на цыпочках, приближается к кровати. Что же ты так долго, Фудзимия? И если сейчас ты ошибешься, мстить мне будет уже не за кого. Похоже, что испугался он не меньше меня. Его хриплое дыхание заставило меня уменьшить громкость динамиков. Тут не поможет «зови — не зови», тут нужны другие методы. Когда до тебя дойдет?
Ну наконец-то. Надо будет запомнить, что у Фудзимии отличный удар справа, хотя это вряд ли когда-нибудь мне пригодится. Да и Шульдих, раз способен на сарказм, значит, почти пришел в себя. А вот то, что он снова вернулся к таблеткам, совсем меня не обрадовало. Хуже этого могли быть только уколы, но, кажется, до них еще дело не дошло. К таблеткам Шульдих прибегал на моей памяти только дважды, а про инъекции я ему только рассказывал. Значит, проблем будет больше, и они намного серьезнее, чем мне представлялось.
Где этот дар, когда он так нужен? Не может быть, чтобы он совсем пропал. Я должен предвидеть, должен знать, что мне делать дальше.
Нужно сосредоточиться, нужно выполнить одно простое действие, такое привычное с детства и такое обыденное — увидеть будущее. Закрывая глаза, я знал, что вот именно сейчас у меня получится, и был прав, ощущая знакомое покалывание в висках. Ну наконец-то, видение. И я увидел…
Ноги вокруг моей талии вовсе не принадлежали Шульдиху. Аккуратные женские лодыжки. Гладкие и теплые пятки давят на мою поясницу. Бедра под руками гораздо уже, чем у Шульдиха, мышцы не такие рельефные, но не менее сильные. Я почти кончил, мне нужно еще пару движений, когда ее руки хватают меня за волосы и тянут, а хриплый шепот сбивает меня с ритма «Ты лучший. Ты лучше всех, Кроуфорд. Давай». Ненавижу отвлекаться. Лучше кого? Что на этот раз? Сильнее сжимаю руки, вдавливаю ее своим телом в стену, показывая, что любое ее движение сейчас лишнее, Сильвия прекращает свои попытки контролировать меня, а я наконец пересекаю такую вожделенную грань. Еще несколько секунд держу ее на весу, но больше для того, чтобы подавить дрожь в собственных ногах, потом опускаю ее на пол и начинаю поправлять одежду.
Сильвия разглаживает практически не пострадавший от наших упражнений чеонгсам. Шелковая ткань с каким-то национальным рисунком с мягким шелестом падает на длинные стройные ноги. Что меня всегда интересовало, так это то, что пятна от моих пальцев на ее бедрах никогда не превращаются в синяки, легкое покраснение сойдет через несколько часов, словно ничего и не было. Или просто на смуглой коже их не видно? Поправляю булавку галстука, прислушиваясь к себе и к Сильвии. Благодаря дару эмпатии я знаю, что оргазма у Сильвии не было, но мне на это наплевать, а на продолжении она не будет настаивать. Ей достаточно того, что она получила. Она, вообще-то, довольно амбициозна, но знает, что стоит ей перегнуть палку, и отношения тут же прекратятся. Она и так мне уже наскучила. Эмпатического дара у нее нет совсем. Зато отсутствие всех прочих талантов с лихвой компенсирует телекинез. Не сказать, что она особо сильна, но с тактическими способностями у нее полный порядок, да и Амриш ценит ее уже за то, что Сильвия способна быстро и нестандартно реагировать на действия противника. Плюс она достаточно уверенно чувствует себя в любой уличной потасовке. Фарблос не просто отличные ликвидаторы, они лучшие в своей области, собственно, поэтому я и оказался здесь. В свои двадцать я пока мало что видел, кроме кабинетной работы.
В отличие от меня, Лин постоянный член команды, тогда как я всего лишь прохожу практику полевой работы в Фарблос по приказу Старейшин. Я должен понюхать пороху, как выразился Фладд. Не сказать, что полковник Амриш был этому особо рад, но от навязанного ему Эсцет аналитика-теоретика он многого и не ждал. А зря, здесь я развернулся в полную силу. Размахивать пистолетом оказалось не менее интересно, чем составлять план операций или просчитывать процентное соотношение благополучных исходов или провалов. Я с удовольствием участвовал в заданиях в качестве рядового боевика, стараясь особо не вмешиваться в процесс их планирования, только если полковник что-то упускал и появлялась угроза команде, впрочем, делал он это крайне редко, стараясь закрывать глаза на нашу с Сильвией связь, до тех пор пока это не мешало работе. За полгода я привык к таким заданиям, когда на решение задачи по ликвидации объекта дается несколько часов, к перелетам с одного конца мира на другой, долгим поискам и демонстративно-показательным убийствам. Мне нравилось. Одно утомляло: Сильвия в последнее время все постоянно намекала на то, чтобы я остался, даже Амриш чаще стал требовать, чтобы я работал по основной специальности — анализировал и предвидел исход операций, но…
Перспектива стать четвертым меня прельщала гораздо меньше, чем красивое тело телекинетика Лин. И уж гораздо интереснее было бы получить свою команду. Нет, руководство полковника не вызывало у меня нареканий, он все делал безупречно, возможно, благодаря своему дару, но одно дело, когда подчинение временное и несколько формальное. И совершенно другое — когда оно принято официально. Все решила та самая фраза Сильвии.
— Так с кем ты сравнивала меня на этот раз? — кофе был горьковатым, свежемолотым и обжаренным в меру, так, как мне и нравилось, сейчас я почти чувствовал на языке его вкус.
Сильвия была падка на все хоть сколько-нибудь отличное от обыденного, будь то внешность или проявления паранормальных талантов, она обожала коллекционировать в своей постели все необычное. Никогда не задавался целью выяснить, что привлекло ее во мне, но мое самолюбие было распалено уже тем, что именно меня она считала своим постоянным партнером. Что не мешало ей ловить в сети своего обаяния других. Интересно, кто попался на ее пути на этот раз.
— Телепат.
Я поморщился. Что в этом необычного? Правда, их немного, да и живут они не долго: природа телепатического дара такова, что они просто тонут в мыслях других людей, теряют себя, кто-то раньше, кто-то позже, но уже к двадцати превращаясь практически в растения. Именно телепаты интересуют институт больше всего, поставляя материал для новых генетических разработок лабораториям Розенкройц, но надо заметить, что эти исследования пока не слишком-то успешны. Редкие экземпляры, те, кому удается поставить преграду между собой и окружающим миром, так называемые «щиты», ценятся на вес золота, и вряд ли Розенкройц отнесся бы к такому паранорму легкомысленно. Одна из самых старых и опытных телепатов — Рут Стронг, а уж из ее цепких рук, покрытых старческими пигментными пятнами, такой экземпляр бы точно не вырвался. Неужели за мое отсутствие в Розенкройц появилось что-то столь уникальное и ценное? Скептически пожимаю плечами:
— Они все полоумные. Не знал, что тебе нравится аутичность в партнере. Буду иметь в виду.
— Этот не такой. — Лин улыбалась, я чувствовал, что ее довольство собой превышает все мыслимые пределы. Это начинало раздражать. — А еще он хорошенький.
Я фыркнул в чашку. Раз уж Сильвия обратила внимание и на внешность, тогда там действительно есть на что посмотреть, помимо дара, разумеется. Стараясь не показать чрезмерного интереса, я молча ждал, пока она продолжит. Лин, как обычно, вскоре оправдала мои ожидания.
— Он такой неуклюжий, хотя ласковый, правда, он торопыга, но все равно такой… такой… — Сильвия закатила глаза. — Но ты лучше.
Интересное заявление. Женская логика во всей красе. Как будто мне нужны были такие подробности. Гораздо интереснее технические детали.
— И он не свел тебя с ума, когда кончил?
Как она вообще умудрилась затащить его в постель? Такое чудо должны запереть в самой дальней комнате института, под вакуумной колбой, и изучать днем и ночью. Сильвия, определенно, весьма талантлива в достижении собственных целей.
— Нет, говорю же — он уникален, наверное, его заберет себе Рут. Конечно, у него есть определенные трудности, но дело того стоило.
Сильвия довольно жмурится и становится до отвращения похожа на кошку, слизавшую сливки с чашки Рут. Рут? Возможно, парень действительно заслуживает внимания. Может быть, и правда мне уже пора задуматься о создании собственной команды, и этот уникальный телепат может стать достойным началом моей империи. На черта мне сдалась эта империя, лучше не задумываться, но я точно знаю, что она мне необходима.
Я открываю глаза и снова оказываюсь в настоящем. Уже почти четверть седьмого. Я прекрасно помню, что должен был увидеть будущее и что я видел вместо этого. Уже через две недели после этих событий я вернулся в институт Розенкройц, чтобы впервые увидеть Шульдиха. Сильвия давно мертва. Около двух лет назад я самолично отправил ее на тот свет. А это значит, что я теперь вижу… прошлое? Да что происходит? Сцепив зубы, продолжаю пытаться и пробую вызвать еще одно видение, и оно не заставляет себя ждать.
Постепенно приходя в себя, я цежу вторую чашку кофе, сидя за столиком в институтском кафетерии. Разговор со Святой троицей никогда не бывает долгим, но утомляет не хуже многочасовых бесед с самыми дотошными экзаменаторами Розенкройц. Фладд, конечно, поупирался, но больше для виду, остальным вообще было наплевать, пока я не завел разговор о телепате. Рут отреагировала так, как я и предвидел, с легким интересом, но не более. В случае моей неудачи они просто отдадут приказ кому-то вроде Фарблос, и мое имя станет очередной записью в книге истории Розенкройц, если таковая ведется, конечно. Полчаса аргументов, подтверждений, доказательств, строительства воздушных замков и прочей болтовни, и формирование моей собственной команды перешло в стадию подбора кадров. Впрочем, первый претендент где-то болтается уже минут семь, причем вместе с куратором. Что их так задержало? Телепат, конечно, получше остальных представителей своего класса, но все же не идеален. Будь он таковым, Рут бы занималась им лично, он бы вообще мне не достался. Не только в качестве члена команды, я бы даже посмотреть на него не смог, как и Сильвия. Я видел его издалека: раз он не заперт в лаборатории, а открыто болтается по школе, значит, его щиты хотя и отлично стоят, но изучать там особо нечего. Теперь я понимаю, почему она успела затащить его в постель меньше чем за три дня. Я не то чтобы разочарован, но в моем представлении новый телепат был достаточно взрослым человеком, а не гормонально неуравновешенным подростком с уровнем развития, больше подходящим десятилетнему ребенку.
В корпус, где находится кафетерий, вход строго по магнитным пропускам. Я уже начинаю подумывать о том, не позвонить ли на вахту и не уточнить ли, правильно ли оформлено разрешение на вход. Оглядываюсь. Зал кафетерия практически пуст: завтрак миновал, а до ланча еще полтора часа. Только у стойки профессор Вейсблат, местное светило генетики, торопливо глотает сандвичи, запивая их обжигающим крепким чаем, полностью погруженный в собственные мысли о высоком. За угловым столиком четверо из пирокинетической лаборатории что-то яростно обсуждают. Их спор вот-вот грозит перейти в банальную свару, но все обходится, двое из спорщиков резко поднимаются и выходят. Я все еще восседаю за своим столиком в гордом одиночестве. Где же эта пара, в конце концов?
А вот и они. Запыхавшись, старик Нойман бормочет оправдания. Пока я был на совете Старейшин, телепат успел затеять драку с одним из сокурсников на лекции. Не рассчитав своей силы, новенький применил слишком сильное ментальное воздействие, за что и был вызван в учебную часть. Конечно, пострадавшего немедленно отправили в лазарет, хотя теперь он вряд ли скоро будет в состоянии продолжить обучение. Делаю себе заметку: обладая достаточным уровнем силы, телепат вспыльчив и недисциплинирован. Это не очень хорошо.
Прежде чем начать разговор, внимательно оглядываю подростка. Является ли это следствием драки или это его обычный вид, но телепат явно неопрятен, новая форма помята, плохо подстриженные волосы растрепаны. Неаккуратность — еще один явный минус. На таком фоне даже Нойман в поношенном костюме смотрится заправским щеголем, несмотря на совершенно неподходящие по цвету сорочку и галстук. Может быть, я ошибся, и этот подросток совсем не тот, кто мне нужен?
Тем не менее, решаю немного подождать с выводами, но для того, чтобы поговорить без свидетелей, стоит избавиться от лишних ушей. А Нойман мне явно мешает. При нем подросток вряд ли будет достаточно откровенен, хотя своего куратора Шульдих (что за глупое прозвище) явно не стесняется. Я прошу Ноймана оставить нас. И знаю, что возражений не последует. Нойман уходит, и я ощущаю его радость от избавления от неугомонного подопечного, хотя бы на некоторое время. Не трудно догадаться, о чем он думает. Прекрасно зная, что Шульдиха, как и подобных ему, ждет участь подопытной крысы, он считает, что я всего-навсего тороплюсь первым заполучить в свою лабораторию телепата. Все правильно, потому что телепат, даже и не думающий скрывать, что читает своего куратора, заметно бледнеет.
В этой части обширного комплекса Розенкройц, в кафетерии, предназначенном исключительно для сотрудников научного центра, можно попробовать то, что никогда не подают в ученической столовой. Уверен, что даже Нойман оказался здесь если не впервые, то уж точно был не частым гостем. Надеюсь, выход он найдет без труда. Демонстративно разворачиваю папку с меню и прячу улыбку за твердыми корками. Я просто чувствую, что телепат собирается проинспектировать и мои мысли. Наглядность его намерений выдают слегка расфокусированный взгляд и сосредоточенное выражение лица. Что же, пора показать, кто здесь устанавливает правила:
— Попробуй меня считать, и я лично позабочусь, чтобы ты получил самое неудобное койко-место в худшей из здешних лабораторий.
Сложив руки на груди, Шульдих злится, хотя я не дал для этого ни единого повода, даже был вежлив в своей просьбе. Он становится внимателен и насторожен, и вместе с тем показательно беспечен, словно это всего лишь скучная, ни к чему не обязывающая встреча, а не собеседование, решающее его дальнейшую судьбу.
— Зачем я тебе?
А вот голос у него дрожит. Высокий, совсем мальчишеский, он выдает его с головой: телепата снова захлестывают злость и страх, которые он испытал в кабинете декана. Похоже, что он даже не догадывается, что все его чувства сейчас передо мной как на ладони.
Думаю, что декан пригрозил отдать его на опыты, не дожидаясь, пока тот сойдет с ума самостоятельно, если его поведение не изменится в ближайшем будущем. Я бы с ним согласился. Неуправляемые паранормы тут мало кому нужны. Отличный исполнитель не должен задавать лишних вопросов, беспрекословно выполняя приказанное, и уж тем более не действовать в своих интересах, совершенно наплевав на возможные последствия. Единственное, чем пока может похвастаться телепат, так это тем, что постоянно нарушает здешние правила.
Пожалуй, все его достоинства, начиная с природных щитов и заканчивая высоким уровнем ментального воздействия, ничего не стоят в сравнении с недостатками, воспитанными в нем средой или его собственными упорством и стремлением выжить наперекор обстоятельствам. Попав в Розенкройц меньше полугода назад, телепат еще не понял, что отсюда существует только два пути: абсолютное подчинение или смерть. Стоит ли возиться с тем, кто сознательно толкает себя к краю пропасти? Как сделать выбор между покорным, но бездарным или талантливым, но непослушным? Стоит ли возиться, чтобы сделать из Шульдиха идеального члена моей команды? Или поискать кого-то постарше, кто не доставит мне таких хлопот? У меня нет ни желания, ни возможности переучивать его. С другой стороны, я могу искать годы, прежде чем найду достаточно сильного телепата, с более или менее совершенной защитой, а этот мальчишка уже здесь. Заслуживает ли он того, чтобы я тратил на него свое время?
Я снова внимательно рассматриваю его, сидящего напротив, привычно поправляя манжет и растирая некстати затекшее запястье. Запонки, это, конечно, стильно, но весьма неудобно, зато они идеально сочетаются с заколкой для этого галстука. К тому же мне нравится, как они выглядят — квадратный прозрачный камень и десяток каратов золота. Моя первая самостоятельная покупка, почти талисман. Есть еще несколько пар, но я привык к этим, они придают облику завершенность и солидность.
Машинально отмечаю про себя, что, плюс ко всему, подросток совершенно не умеет вести себя за столом. Поставив на стол локти и сцепив ладони под подбородком, он нагло разглядывает меня. И больше всего меня настораживает смена его настроения. Он глаз не может оторвать от золотых украшений. Хотя минуту назад он их даже не замечал. Это интригует настолько, что я не выдерживаю:
— Что, нравится?
И, наверное, впервые за все время он искренен:
— Да-а, — в выдох этого слова он вкладывает весь воздух, что накопился в легких. У него синие глаза, дающие потрясающий эффект в сочетании с густыми ресницами, и думаю, что на этот раз Сильвия была права: когда он на пике эмоций — он очарователен. Но мгновенная слабость проходит быстро, мальчишка спохватывается и опять нацепляет маску прожженного жизнью и много повидавшего циника. — Зачем позвал?
— Давай перекусим, а заодно и поговорим. — Я листаю меню, хотя оно выучено мной наизусть. — Что ты будешь?
Глаза спрятались под длинной, неаккуратно обрезанной челкой, и в ответ мне достается только невнятное бурчание:
— Не надо ничего. Я сытый.
Бедный, но гордый волчонок показывает зубки? Не обращая внимания на его слова, я делаю заказ: по два пирожных с шоколадом и сливочным кремом, домашние вафли и кофе, черный, со щепоткой перца для себя и двойной мокко со сливками и корицей в высокой чашке для него. Подростки обычно любят побольше и послаще. Хотя не знаю, может, он привык к гамбургерам. Пару минут в молчании мы ждем заказ. Шульдиху приходится убрать локти со стола, чтобы официантка могла переставить всё с подноса на столик: тарелок много. Она улыбается мне и подмигивает ему — такие молоденькие, как он, здесь редкость. Я киваю в ответ. Мы снова остаемся одни. Я не хочу кофе, я выпил уже достаточно, Шульдих тоже демонстративно игнорирует свою чашку, показывая, что такими дешевыми подачками его не купишь. Похоже, что придется говорить откровенно: особенность дара таких как он — умение мгновенно распознавать ложь. Врать бессмысленно и даже опасно. Интересно, не обрати Сильвия на него мое внимание, встретились бы мы?
— Мне нужен телепат в команду. Если ты мне подойдешь — я возьму тебя, — говорю твердо, хотя после личного знакомства уверенности во мне явно поубавилось. — Что ты можешь?
— Много чего. А чего надо?
— Ты говоришь по-английски? Какие еще языки ты знаешь?
— Английский знаю, немецкий само собой. Я пойму, если что.
— Не надо понимать, надо уметь разговаривать. Как быстро ты можешь выучить язык? Японский, к примеру.
— Ну за пару дней осилю, если окажусь в Японии. А что, надо?
Интересно, насколько это далеко от истины? Ну, да ладно. С языком можно разобраться позднее. Что касается всего остального, я уверен, что за полгода в Розенкройц он наверняка не зря ходил на какие-то занятия, а может быть, чему-то учился и сам. Самые элементарные вопросы должен знать: — Датчики движения какого-типа чаще всего используется на промышленных объектах класса Е?
— Инфракрасные: активные и пассивные, радиоволновые: линейные и объемные, ультразвуковые.
— Сколько патронов в обойме восемьдесят первой Береты?
— Тринадцать.
— Какого типа взрыватели нужно использовать, чтобы получить задержку срабатывания длиной не менее тридцати минут?
— Механического или электромеханического.
— Максимальное число твоих противников, которых ты мог бы устранить без применения телепатии?
С ответом на последний вопрос он медлит несколько секунд, потом уверенно говорит: — Четверо, с телепатией много больше.
Я ожидал худшего, значит, из прочитанных ему лекций что-то он все-таки запомнил.
— Про телепатию отдельный разговор, я еще посмотрю твои оценочные листы и поговорю с теми, кто проводил твои тесты при поступлении. Увидим, насколько хорошо ты смог их одурачить.
— Никого я не дурачил — я такой, какой есть!
Злится, но заинтересован. Мне тоже интересно, что из всего этого получится.
— Ну, конечно. В конце года у тебя будут экзамены, чуть позже я назову те предметы, результаты которых будут интересовать меня больше всего. Если твои оценки устроят меня — ты будешь работать в моей команде. Если нет, то совет ректората будет решать, что с тобой делать.
Я вижу его насквозь. Робкий всплеск неуверенности, а потом все затмевает жажда вырваться из этих стен, я чувствую его ненависть к ограничениям, страх, что его заставят измениться, нежелание ходить на коротком поводке — все вспыхивает в нем ярким пламенем и гаснет, приглушенное уверенностью в том, что он сможет, что пройдет испытание.
— Посиди здесь. Нойман придет за тобой. — Я смотрю на него, Шульдих смотрит на пирожные, я загадываю: если он съест хоть одно, значит, мы будем работать вместе. Если нет, тогда вся эта затея была пустой потерей времени. — Увидимся на твоих выпускных.
Встаю и, не оглядываясь, иду к выходу. Покидая кафетерий, вижу в зеркальном стекле двери, как рыжий подросток пальцем поддевает консервированную вишню, венчающую шапку белоснежных сливок на самом большом пирожном, и тянет в рот. Господи, что за манеры?!
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 2. В мыслях о прошломГлава 2. В мыслях о прошлом
Memory — all alone in the moonlight
I can smile at the old days,
Life was beautiful then.
I remember the time I knew what happiness was.
Let the memory live again.
Память...
В одиночестве, при свете луны,
Я могу мечтать о старых временах.
Жизнь тогда была прекрасна, и я помню
То время, когда я знала, что такое счастье,
Пусть воспоминания оживут снова...
(Webber, Cats «Memory»)
— Спасибо, я помню. Еще не совсем свихнулся, знаешь ли, — хмыкнул Шульдих и поманил Абиссинца пальцем, — сядь-ка поближе. Вот что мы сделаем…
Телепат рисковал. Он настолько привык пользоваться даром, что даже под угрозой безумия и смерти сдержаться не мог. А время действия таблетки истекало, и созданные с ее помощью щиты шатались, готовые рухнуть в любой момент под напором чужих мыслей.
Но к счастью, когда Абиссинец, все с той же невозмутимой миной, уселся на кровать и Шульдих сжал пальцами его виски, ничего страшного не произошло. Думал Фудзимия очень последовательно и четко. О Кроуфорде, с чьей подачи Шульдих мог внушить ему что-нибудь. Но и только. Никаких терзаний, метаний и сомнений.
— Кроуфорд мертв, не беспокойся, — ухмыльнувшись, процедил телепат, и вдруг испугался собственных слов. Внутри стало холодно, словно смерть дохнула ему в затылок, и он впервые по-настоящему осознал, что Кроуфорда больше нет, и уже не будет. Слова были произнесены, и ничто не могло отменить их. Ясные и окончательные, как надпись на могильном камне, они поставили последнюю точку в старой главе, начиная новую, еще не прочитанную, пугающую, но вместе с тем волнующую. Шульдих впервые почувствовал это. А еще он почувствовал знакомое, но давно забытое любопытство.
Отпустив Фудзимию, телепат откинулся на подушку.
— Все. Можешь пользоваться. Лучше телефона — не занято, и номер набирать не надо, — сказал он и потянулся так, что хрустнули суставы. Этот небрежный жест скрыл секундное напряжение, когда немец мягко проникал в сознание Абиссинца. Теперь там царила забавная мешанина, рациональному японцу вовсе не свойственная. Ревность, ликование, слабый оттенок надежды, пока еще не осознанной. Шульдих был одновременно польщен и обескуражен. Он никак не ожидал, что Фудзимия будет так откровенно радоваться чьей-то смерти.
А тот кивнул и встал. Обычные люди в таких случаях всегда говорили что-нибудь вроде «сожалею», но только не Абиссинец. Тот только спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Отменно! — Шульдих широко ухмыльнулся, стараясь скрыть слабость и страх.
Снова кивнув, Ран вышел из комнаты. Нужно было сосредоточиться на заказе. Слежка и устранение. В районе Мэдисон авеню.
Воздух еще пах дождем. На траве лежали мокрые листья, по небу белой рябью растянуло мелкие облака, и казалось, что над головой повесили кружево. Часы на панели показывали пять, наступило то время суток, когда солнечный свет словно оседал на деревьях, делая все вокруг особенно нежным и уютным. Выехав из гаража, Ран еще раз взглянул на окно спальни и направился в сторону центра.
Мимо в золотистой сетке листьев скользили дома Индипендант. На зеленых газонах тут и там алели астры, белели георгины, в лужах отражалось робкое влажное солнце. Как тиха, как ласкова ранняя осень, думал Ран, глядя на дорогу, как красиво и празднично умирает природа. Старое засыпает, уже тая в себе новое, готовое появиться на свет в первых лучах весны. Отчего смерть человека никогда не бывает такой же красивой и естественной? Отчего она всегда вызывает протест, всегда кажется противной природе? Известный писатель, которого предстояло убрать Рану, или тот же Кроуфорд наверняка не сомневались в собственном бессмертии. Но время поставило их на место.
— Пророк мертв, — тихо произнес Ран, и внутри, в обычной пустоте вдруг вспыхнуло и погасло что-то новое, тревожное и волнующее.
В потоке машин затеряться было легко. Миновав Музей американской истории, Ран припарковался на углу Медисон и семьдесят шестой. Его «заказ» раздавал автографы в книжном магазине, и Ран видел «клиента» через стекло витрины. Полный модно одетый, тот улыбался почти искренне, легко изображая любовь к поклонникам, которые не знали, что его книги программируют на самоубийство.
На город наступал вечер. Упали неожиданно густые сумерки, повсюду зажглись огни, расцвечивая фасады домов. Красный, зеленый, желтый — цвета мегаполиса, думал Ран. Светофоры, фары, вывески раскрашены в этой гамме, и Нью-Йорк так же, как и Токио, с приходом ночи становился красно-зеленым, накладывал нехитрую электрическую косметику, пряча под ней морщины и шрамы. Обманывал и прельщал ложными посылами, заставляя делать ложные выводы, но Ран знал правду.
Кроуфорд умер, отчего-то снова вспомнил он, и волнующий огонек внутри опять вспыхнул и погас.
Тем временем объект наблюдения в сопровождении агента покинул магазин и сел в машину. Дверца хлопнула, ауди мягко тронулась с места, и Ран пожелал писателю приятно провести последний вечер своей жизни. Выждав минуту, японец поехал следом. Вдруг в зеркале заднего вида на мгновенье показалось что-то, что он не смог уловить: то ли лицо, то ли движение. Что-то неясное, странно знакомое мелькнуло и исчезло. Но беспокойство, отступившее было под напором других чувств, вернулось. «Такое ощущение, что за мной следят», — подумал Ран, незаметно окидывая взглядом перекресток, и резко сворачивая в проулок.
Спустя полчаса Ран, покружив по району, нашел «клиента» у ресторана «Славия», за широкими окнами которого, как на витрине, демонстрировал себя свет Нью-Йорка. «Конец маршрута», — приятным голосом объявил навигатор, и Ран остановился.
Писатель уже вошел в помещение, и японец смог увидеть его за стеклом ярко освещенного зала. «Объект» сидел за столиком в окружении «друзей» и «почитателей». «У меня есть как минимум час, — решил Ран, — так как «клиент», по данным Босха, освободится не раньше одиннадцати». Выбравшись из машины, Ран поежился. На улице холодало, снова зарядил мелкий дождь, ветер гонял по тротуару мусор, и Рану, впервые за много лет, вдруг захотелось сейчас же вернуться домой.
По пути к автомату с содовой он связался с Шульдихом, просто чтобы убедиться, что тот в порядке. На мысленный призыв телепат ответил в обычной глумливой манере, и успокоенный Ран продолжил наблюдение. Купив бутылку воды, он вернулся к машине, но у газетного киоска замедлил шаг. Высокий лысоватый мужчина, покупавший журнал, показался ему знакомым. «Странно. Но я видел его раньше», — решил Ран, медленно направляясь к машине. Эта мысль не давала ему покоя, но когда японец обернулся, лысого нигде не было видно.
Ран закончил работу только к трем утра. Квартира писателя находилась на десятом этаже высотного дома, и японцу понадобилось время, чтобы попасть туда. «Объект» совершенно не ожидал нападения. В пышно обставленной гостиной играла тихая музыка, на столе горели свечи, а сам «клиент» что-то набирал на компьютере. Когда Ран приставил иглу к его шее, писатель сначала улыбнулся, видимо, спутав убийцу с кем-то другим, потом понял, что происходит, начал угрожать, умолять, предлагать. «Ты получил по заслугам. Твое место в аду», — тихо сказал Ран. В этот момент он не ощущал ничего, кроме безразличия и брезгливости, просто выполнял свой долг. Игла вошла в сонную артерию, и писатель умер. Грузное тело скользнуло на пол, и, бросив оружие на ковер, Фудзимия покинул пентхаус. Его план был просчитан до минуты — спуск по пожарной лестнице, до нулевого этажа, потом через пустой гараж во дворы и до машины. Никакой суеты, гулкие шаги по ступеням, на сердце тяжесть, в душе — мрачное удовлетворение. Все как всегда. Но не совсем.
Сегодня на Риверкрест ждал Шульдих, и, оказавшись в салоне порше, Ран снова связался с телепатом. Тот ответил насмешливо, что почистил зубы, вымыл руки и надел пижаму, так что пусть «мамочка» не волнуется. А вот завтрак он готовить не собирается, так как не из чего. Кивнув, как будто телепат мог его видеть, Ран сообщил, что возвращается и заедет в магазин.
Абиссинец уехал, но Шульдих не спешил вставать. Он еще долго валялся, пялясь в неровный потолок, изучая штукатурку, как древнюю карту. Между плотными шторами просачивалась полоска света, и телепату казалось, что она делит комнату пополам. В полумраке зеленым горели цифры будильника, сонно жужжал кондиционер, словно убаюкивал его. Хотелось еще поспать, но телепат заставил себя взять с тумбочки чашку. Чай остыл и напоминал фруктовый компот ягодным запахом, бордовым цветом, а вкус отдавал малиновой и клубничной отдушкой. Желудок одобрительно заурчал. Это было почти блаженство. «Забавно, что Абиссинец пьет такое», — подумал Шульдих, с удовольствием доедая скромный завтрак. Или уже обед. Когда тарелка и чашка опустели, ему показалось, что силы вернулись и что можно прогуляться по квартире, осмотреться, помыться, наконец. Дрожа от холода, он медленно, осторожно сел. Вещи аккуратно сложил на стуле Фудзимия, искать их не было нужды. Но едва натянув джинсы, телепат почувствовал дурноту. Только что съеденное просилось обратно, и пришлось, превозмогая слабость, плестись в туалет. Распахнув дверь, Шульдих упал на колени и его вырвало.
Наконец, спазмы прекратились, слабость стала сильнее, и снова захотелось есть. С трудом поднявшись, Шульдих умылся, прополоскал рот и выключил воду. В доме стояла такая тишина, что можно было расслышать даже, как гудит в лампочках ток. Сразу захотелось разбить оглушающую тишину, включить радио, поговорить, почитать мысли. Шульдих тяжело вздохнул. Сейчас он вряд ли был способен активно использовать дар, в противном случае он рисковал окончательно разрушить щиты. Держась за стену, телепат медленно побрел к лестнице. Спуск занял у него целую вечность. Голова кружилась, пот лил ручьями, приходилось постоянно садиться на ступени и дышать, дышать, дышать. Осторожно, вдыхая через нос, выдыхая через рот. Потом Шульдих снова вставал и снова спускался. «А ведь потом мне придется подниматься», — с ужасом думал он, но, посмотрев вверх, на уже пройденные ступени, решал, что поздно менять планы.
Кухня показалась телепату слишком большой и пустой. Больше всего она напоминала лабораторию с начищенными до блеска приборами. «Или морг», — поразмыслив, решил Шульдих. Никаких мелочей — цветных чашек, прихваток, подставок под горячее, занавесок и прочей ерунды, которая обычно в изобилии присутствует в кухнях. На широком прямоугольном окне — жалюзи, на полу — серая плитка, стены выкрашены в светло-голубой цвет. Только скромная икебана на стойке выдавала наличие жильца. Засушенные цветы бросались в глаза ярким пятном, как красное платье на героине черно-белого фильма. Полюбовавшись букетом, немец побрел к холодильнику. И не удивился, когда там его встретили пустые полки. Ну или почти пустые. Не считать же едой несколько бутылок «Перье», банку консервированных персиков и маленький кусок сыра. Шульдих достал его и тут же засунул в рот.
Не сумев взобраться на высокий барный, телепат поплелся в гостиную. Оказавшись на диване, он с удовольствием вытянул ноги. Эта комната тоже выглядела нежилой. Чисто, минимум мебели и ничего, чтобы говорило о ее владельце, кроме книг в шкафу. От нечего делать телепат принялся читать надписи на корешках, но очень скоро заскучал. Кант, Хайдеггер, Ницше, Ленин. Как можно держать такое дома? Шульдих закрыл глаза, но задремать не давали собственные мысли, вдруг оказавшиеся единственными в опустевшей голове. Через несколько минут лежания немец задумался — зачем он приехал? Зачем поменял одну пустую квартиру на другую? Он ждал внимания, ждал поддержки. Он не привык и не любил быть один. Но Фудзимия уехал, когда будет — не понятно. И сможет ли помочь — не известно. У него все равно нет ни знаний, ни опыта. Так зачем же Шульдих пришел к нему? Фудзимия хотел от него определенных авансов. Надолго ли хватит хваленой абиссинской выдержки, прежде чем тот поймет, что телепата надо выхаживать, и выставит бывшего любовника вон? Действие таблеток кончалось, и здравый смысл, и так не наблюдавшийся в избытке, покинул его. Шульдих почувствовал себя одиноким и беспомощным. Ему захотелось вызвать Абиссинца и заставить его вернуться домой, а еще лучше самому убраться подальше, а не валяться тут, жалким безумцем, уповая на благородство бывшего врага. Эта мысль вдруг не показалась Шульдиху абсурдной. Полный решимости, он поднялся с дивана и потащился к лестнице. Подъем был мучительнее спуска. В спальне телепат сел на кровать, в отчаянии озираясь. Зачем он поднялся? Чего он хотел? Шульдих лег и закрыл глаза.
Паранормы не должны пить спиртные напитки, курить и употреблять наркотики, точнее то, что является наркотиками для обычных людей, не обладающих даром, — это Шульдих усвоил крепко, много лет назад напившись с Кроуфордом в их первом доме в Берне. Но у телепата имелось кое-что посильнее психотропных препаратов, о чем обычные люди могли только мечтать. Чужие мысли, чужие сны, чужие мечты — будоражащие, пряные, горячие. В них можно плутать целый день, и время пройдет незаметно. Если собственная жизнь скучна и нелепа, что может быть лучше чужих драм?
И вот сейчас, лежа на кровати, Шульдих медленно погружался в этот сладкий омут, чувствуя, как уходят собственные страхи, забываются проблемы.
Вдруг через сотню голосов до него донесся голос Абиссинца. Бывший любовник звал его, и Шульдиху пришлось открыть глаза и несколько секунд вспоминать, где он находится. Проклятый телепатический канал. Теперь Фудзимия постоянно будет выдергивать Шульдиха своими позывными.
Отделавшись дежурными шутками, он снова погрузился в ясный, чудесный мир мыслей. Сегодня люди думали удивительно много и жизнеутверждающе. Обо всем на свете, но чаще прочего — о внезапно прояснившейся погоде, о голубом небе и неожиданно теплом солнце. Это вселяло в сердца людей неоправданные надежды и забавляло телепата. Он ничего не менял, просто наблюдал.
Когда настойчивый Абиссинец снова позвал Шульдиха, часы показывали полчетвертого. Телепат с огромным трудом смог ответить.
«На завтрак не надейся», — бодрясь, произнес он.
«Я все куплю», — пообещал тот, но Шульдих уже не слышал этого. Он ушел в чужие мысли, погружаясь все глубже. Пока не понял, что не может выбраться сам.
Припарковав автомобиль, Ран машинально огляделся. Стоянка была пуста, отчего сразу напомнила ему площадь перед зданием аэровокзала. Казалось, еще мгновенье, и вспыхнут сигнальные огни, а по свежим полосам разметки в небо поднимется самолет.
В магазине вовсю работали кондиционеры. Сдерживая зевоту, продавцы сонно наблюдали за редкими ночными посетителями. По залу курсировали погрузчики. Побродив между стеллажами, Ран купил кое-что поесть: ветчины, салатов, сыра. Потом положил в тележку вишневый пирог и мороженое. Фисташковое. Именно такое ел Шульдих когда-то, еще в токийской квартире Рана. Отчего-то он очень хорошо помнил тот вечер.
Вещи Ран выбирал дольше. Размеров он не знал и не хотел ошибиться. И, как назло, все казалось либо слишком большим, либо слишком маленьким. Одежда как будто издевалась над ним. В конце концов Ран отобрал из груды барахла несколько футболок, пару свитеров, джинсы и брюки. К ним он добавил носки, зубную щетку и расческу. Потом еще прикинул и, слегка смущаясь, взял белье, надеясь, что оно окажется впору.
Стоя в очереди, Ран заметил среди пакетов с сахаром подушку, которую кто-то, видимо, не смог оплатить и бросил где попало. Надпись на упаковке гласила: «Этот скромный предмет обладает чудодейственными свойствами. Если подложить его под шею, как указано в инструкции, головная боль больше не побеспокоит вас никогда!». Ран зачем-то прихватил и ее.
Рассчитавшись, он выкатил тележку на улицу. Промозглый ветер рванул полы плаща и растрепал волосы. От вчерашнего тепла не осталось и следа — ночь выхолодила воздух. По стоянке в оранжевом свете фонарей носились вихрями листья и газеты. Оглядевшись, Ран снова попытался связаться с телепатом. Но на этот раз не смог. В груди стало холодно. «Наверное, я что-то сделал не так», — решил японец, повторяя попытку. На месте уже привычного тепла зияла пустота. Шульдих молчал. Сложив покупки в багажник, Ран снова позвал его. Тот снова не ответил. «Нужно позвонить ему. Возможно, что-то с его связью», — решил Ран, интуитивно уже зная, что ошибается. Он сел в машину и набрал собственный номер на сотовом. И услышал длинные гудки. Шульдих не брал трубку. Чувствуя, как страх ледяными пальцами сжимает внутренности, Ран резко снялся с места.
«До Риверкрест с Индипендант три минуты, от ворот до черного хода несколько секунд, по лестнице до спальни полминуты. Что могло случиться? На него напали? Или он потерял сознание? Или… это ловушка. Для меня. Или опять его игры… Если напали — тут пригодится катана. А если потерял сознание?» — думал он. — «Он даже не сказал мне, что с ним. Что можно предпринять? Искусственное дыхание? Массаж сердца? Что? В аэропорту он что-то выпил. Какую-то таблетку… Достал из кармана. Но это на крайний случай. Если засада — …»
— Шульдих, выйди на связь… Ответь… — повторял он громким шепотом. Но то странное ощущение связи, которое Ран чувствовал, мысленно разговаривая с телепатом, не возвращалось. В голове не было ничего, кроме собственного голоса и шума дороги. За окном мелькали тревожные огни автострады, хотелось ехать еще быстрее, обгонять, лететь. Исчезнуть тут и появиться там, на Риверкрест. Ран впервые пожалел, что, в отличие от Шульдиха, не наделен паронормальными способностями.
Наконец показались знакомые места. Бросив машину на параллельной улице, Ран выскочил и побежал к проходу между домами. В соседских окнах уже зажегся свет: сосед рано вставал на работу. Проскользнув под подоконником к изгороди, Ран перебрался на задний двор своего дома. Туда выходила дверь минипрачечной. Неслышно открыв ее, он оказался в тесном теплом помещении. Отсюда выход был только на кухню. Ран вынул катану из ножен и шагнул вперед.
Внутри никого не было. На плите светились часы, показывая шестой час утра. Не расслабляясь ни на секунду, Ран вышел в прихожую и, мягко ступая, поднялся по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула под его сапогами, и до спальни он добрался незамеченным. Оттуда не доносилось ни звука. Неслышно выдохнув, Ран распахнул дверь. Казалось, в комнате ничто не изменилось. Шторы были плотно задернуты, уютно горела лампа, на тумбочке еле слышно гудел будильник, футболка телепата по-прежнему висела на стуле. Сам Шульдих лежал в постели, такой умиротворенный, почти счастливый, словно сладко спал. Но было в этом сне что-то ненормальное.
— Шульдих, — позвал Ран. Тот не отзывался. Ран быстро убрал катану в ножны и бросился к кровати.
Мгновенно оказавшись рядом, он прижал ухо к груди телепата. Сердце билось еле слышно.
— Шульдих! — снова позвал японец, тряхнув телепата за плечи, но тот даже не пошевелился.
Ран понял, что так ничего не добьется, что надо действовать, и действовать быстро, иначе он может никогда не дозваться Шульдиха. Замахнувшись, Ран ударил его. На бледной щеке алым пятном остался след от руки. Голова телепата дернулась, словно тот был тряпичной куклой. Абиссинец напряженно уставился в его лицо. Вдруг Шульдих вздрогнул и открыл глаза.
Очертания расплывались, все казалось странно бледным и смятым, но сознание и ощущения медленно возвращались. Вот начала ныть левая скула, вот ржавым гвоздем заковыряла голову мигрень. Телепат пару раз моргнул, прижал ледяную ладонь к щеке и слабо ухмыльнулся.
— Ты всех гостей так будишь? — голос звучал хрипло, и Шульдих откашлялся.
Ран хмуро молчал. Телепат очнулся и даже пошутил. Это вселяло надежду. Но почему нельзя было раньше предупредить, что с ним может случиться приступ или что там это было? Почему нельзя было объяснить, как действовать в такой ситуации?
— Скажи сразу — как часто мне придется будить так тебя? — с досадой спросил Ран.
— Поверь — я сам не в восторге от такого способа, — осклабясь, заверил Шульдих. Ран раздраженно покачал головой — Шульдих неисправим. Добиться от него содержательного ответа было едва ли не сложнее, чем убедить, что зеленый — не его цвет. Все разумные доводы тонули в потрясающем искреннем самолюбовании.
Еще раз взглянув на телепата, Ран встал.
— Сейчас вернусь, — сказал он холодно.
Пока Рана не было, Шульдих лежал, не двигаясь, и смотрел на шторы, мысленно отдергивая их и впуская в комнату свет. Судя по будильнику, на дворе было раннее утро, но глухо задвинутые гардины не позволяли предположить — идет ли на улице дождь или светит солнце. Почему-то для Шульдиха вдруг стало важно выглянуть во двор, увидеть небо, пусть даже темное, затянутое облаками, и убедиться, что он еще здесь, что он жив, что он существует.
— Открой окно, — попросил телепат, как только Абиссинец вошел. С виду казалось, что тот невозмутим, не волнуется, не боится, но Шульдих прочитал в нем совсем другие чувства — и как ни странно, ощутил укол совести.
Абиссинец бросил пакеты на кровать и раздвинул занавески. Комнату наполнил бледный свет.
— Дождя нет, — задумчиво проговорил Шульдих, а потом с любопытством взглянул на пакеты.
— Это что?
— Вещи, — сухо сказал Абиссинец. Он стоял спиной к окну, сложив руки на груди, и телепат про себя назвал его «черным обелиском».
— Что за вещи?
— Открой и посмотри, — отрезал тот, но потом немного мягче добавил: — Есть хочешь?
Шульдих потер виски. Боль становилась почти непереносимой. Действие таблеток закончилось, и без природных щитов было очень сложно воспринимать реальность.
— Не отказался бы от воды и шоколада, — пробормотал он. В ядовитом тумане чужих мыслей неотвязно мерцала собственная — приди Абиссинец на пять, десять, сорок минут позже, и головная боль больше бы его не волновала. Впрочем, как и все остальное в этом мире. У Шульдих почувствовал, как от страха свело живот, ладони стали липкими, и стиснул зубы, чтобы не застонать.
— Абиссинец, — позвал он тихо, — захвати таблетки… Они в кармане куртки.
Ран вернулся через минуту.
— Я купил тебе одежду, — сообщил он, глядя, как телепат кладет на язык таблетку и с усилием глотает. «Третья… Значит, осталось две», — мысленно сказал ему Шульдих, а вслух произнес с улыбкой:
— Здорово… Правда, я пока не собираюсь выходить в свет. Ну да ладно. Буду единственным ярким пятном в твоей унылой хибаре. Может, сделаешь попить? Кофейку. И где шоколад, а?
— Есть торт и мороженое, — отозвался Ран. Ему вдруг очень ясно вспомнилась их последняя ночь в «Токио Инн», когда Шульдих остался до утра и требовал то ужин в номер, то кофе, то сладкое. Тогда телепат старался скрыть отчаяние, наполнявшее все вокруг, проникавшее в поры. Тогда они оба предчувствовали, что завтра расстанутся навсегда.
— Тащи, — между тем снизошел Шульдих, и его гнусавый голос вернул Рана в настоящее. Он кивнул и пошел на кухню готовить. Пожарил картошку, нарезал мясо, открыл салаты, хотя Шульдих не просил ничего, кроме кофе и шоколада. Ран был уверен, что еда пойдет телепату на пользу. Спустя полчаса он накрыл в спальне журнальный столик, перенесенный туда из гостиной.
— Зубная щетка… и расческа, — бормотал Шульдих, вытаскивая на одеяло купленные Раном вещи. — А это… Подушка от головы! — торжественно провозгласил он, стараясь отсрочить момент, когда Абиссинец начнет задавать вопросы, так как не был уверен, что сумеет на них ответить.
— От головной боли, — поправил Ран, скрывая смущение. Он почему-то стеснялся этой подушки, словно та выдавала его с головой, намекала на самые глубокие, самые личные чувства, на тайные слабости, делала его открытым и уязвимым.
— Все равно… Это именно то, что надо. Спасибо, — забрав подарок, Шульдих тут же подложил его под шею. — Если не сомневаться, что она поможет, — так и будет. Головная боль — штука неприятная.
Ран промолчал. Он взял со столика чашку с кофе и протянул телепату, которому пришлось отодвинуть чудо-подушку и сесть. Отпив большой глоток, Шульдих поморщился.
— Кофе — дрянь. Тааак… Что еще принес мне дорогой Санта? Не на еврейский ли Новый год подарочки? — телепат склонился над пакетом, выгребая на кровать трусы, носки и пуловеры. — Ого! Да ты оптимист. Думаешь, я успею все это поносить? — телепат невесело хмыкнул. На душе стало горько. Кто знает — возможно, Абиссинцу придется выбросить весь этот хлам. — Дай-ка кусочек торта.
Ран сел на край постели и протянул телепату тарелку.
Какое-то время они сидели молча. Шульдих делал вид, что очень занят едой, а Ран смотрел на него и ждал подходящего момента, чтобы поговорить. Неясность ситуации, туманность шульдиховских высказываний раздражала его.
— Шульдих, — наконец заговорил он, когда бывший любовник покончил с тортом. — Почему ты позвонил мне?
— Соскучился — разве не видно? — вытерев губы ладонью, ухмыльнулся телепат.
— Я ждал честного ответа. — Ран помрачнел и замолчал. Он рассчитывал, что тот без шуток и отговорок все объяснит, но разве можно ожидать искренности от такого человека, как Шульдих.
Телепат нахмурился и отставил тарелку. Некоторое время он перебирал коробки с нижним бельем.
— Ты единственный, кто захотел бы мне помочь, — внезапно проговорил он. — Впрочем, если не получится у тебя — пригодится твоя катана.
— Зачем? — поднял брови Ран.
— Видишь ли, Абиссинец… — медленно начал Шульдих. — Мы, телепаты, существа хрупкие, ничего не стоит свести нас с ума….
— Конкретней, — перебил Ран.
— Ну вот. Ты же всегда умел слушать… В общем, чтобы не свихнуться, мне нужны щиты. Но они у меня ослабли и, если ничего не предпринять, исчезнут совсем. Я слишком много времени провожу в чужих мыслях, не могу вернуться сам. А самое главное, что мне это нравится. Так я могу забыть о своих проблемах. Сегодня был как раз такой случай. Это называется «телепатическая кома». Потом мне трудно сориентироваться — где я, кто я, что я делал. Головная боль выматывает, и с каждым разом все сильнее. Однажды я просто свихнусь, вот и все…. — Телепат крутил коробку в пальцах, не решаясь взглянуть на Абиссинца. — Я думаю, что все это случилось из-за гибели Кроуфорда. Конечно, взрыв тоже повлиял… Но не это главное… — Шульдих нетерпеливо бросил коробку на кровать и посмотрел на Рана. — Телепату, каким бы сильным он ни был, нужен определенный душевный комфорт, некий мысленный стержень, чтобы щиты восстанавливались и держались, для меня таким стержнем был… Кроуфорд. Ну а теперь вот… я надеюсь, будешь ты. Когда ты рядом, я чувствую себя увереннее… — Шульдих судорожно вздохнул. Ран внимательно смотрел на него. В этот момент, когда следовало сосредоточиться на рассказе, он вдруг поймал себя на мысли, что любуется телепатом, пытается насмотреться на него впрок.
— Я создал себе иллюзию, и теперь мне сложно обходиться без нее, — продолжил Шульдих мрачно. — Мне хочется не думать, а просто наблюдать... там — другой мир, в котором у меня все хорошо...
Ран ждал, что Шульдих скажет еще что-нибудь, но тот молчал.
— Ясно, — сказал японец. — Я — запасной игрок. На замену Кроуфорду… Расскажи мне про таблетки.
Шульдих повернулся и пристально посмотрел на него.
— Кроуфорда никто не сможет заменить. Так что не думай, что ты замена. Но ты… в общем, ты хорошо ко мне относишься, ты будешь терпеть меня, ты мне поможешь, если, конечно, еще можно мне помочь. Теперь таблетки… Они укрепляют естественные щиты или создают новые… Ну, как коронки на зубах, что ли.
— И где их взять?
— Коронки? — Шульдих осклабился. — Ах, таблетки. Не знаю. Я нашел пачку в вещах Кроуфорда, а где он их брал — не знаю. У него были свои связи. В общем, придется нам обойтись без них.
— Хм, — Ран посмотрел на свои руки. Во всем этом было нечто неправильное. Но, несмотря на то, что слова телепата ранили, Ран не собирался отказываться. Видеть его каждый день, слышать его голос — ради этого Ран был готов поступиться гордостью. И неизвестно, чем еще, — японец надеялся, что Шульдих не заставить его делать выбор. Пока телепат был рядом, у Рана был шанс. Даже если сейчас телепат нуждался только в его помощи. Все могло измениться. — Хорошо. Я сделаю все, что нужно.
Шульдих ухмыльнулся.
— Не обольщайся, Абиссинец… Шансов никаких… —
Ран вздрогнул.
— Ты мне нравишься… И у меня к тебе страсть, что ли, и не только. Много чего еще… Но Кроуфорд — это все, понимаешь, — вздохнул Шульдих.
— Не надо меня жалеть, — отрезал Ран холодно.
— Даже не пытаюсь, и от тебя жалости и самоотречения не жду. Все равно оценить их я не способен, — усмехнулся телепат. — Но если все это продолжится, и как-нибудь ты не сумеешь меня добудиться, или я окончательно забуду, кто я, оставшись в чужих мыслях… прошу тебя — поработай катаной еще разок. Не вздумай навещать меня в больнице, держать за руку и рассказывать о том, какой чудесный за окном денек. И мстить за меня не пытайся — некому. Где надо узнают, что я свихнулся, и заберут куда следует, а я не хочу быть подопытной мышкой, ясно?
— Ты просишь меня помочь тебе умереть, — подытожил Ран. — Это большая честь. Но как я пойму, что ничего нельзя сделать? А вдруг тебя еще можно будет спасти?
Шульдих посмотрел в окно. Там сияло солнце. Тучи разошлись, и небо было синим-синим, а листья — золотыми, как кусочки конфетной фольги. И телепату вдруг стало тесно, темно и душно в спальне, отчаянно захотелось вдохнуть осенний пряный воздух, поддать ногой ворох опавшей листвы. Шульдих перевел взгляд на японца и внезапно рассмеялся.
-Gott, Абиссинец, звучит так, будто я прошу помочь мне сделать харакири, или как там это у вас называется... — он фыркнул, — на самом деле мне совсем не хочется умирать... И будь моя воля — я бы жил, даже если бы все вокруг сдохли, — его смех резко оборвался. — Пообещай, что убьешь меня. Если ты не сможешь — Наоэ не откажется.
Ран понимал Шульдиха. Чувствовал горечь во рту, страх и пустоту в сердце, но, как никто другой, понимал.
— Смерть — единственный выход?
— Да! — с досадой воскликнул Шульдих. Он начинал злиться. Какого черта Кроуфорд умер раньше него?
— Фудзимия, а если я скажу, что утащу за собой в могилу весь этот район, или город, или даже штат? Кто знает, что придет мне в голову? Я не смогу себя контролировать. Может, мне покажется, что надо защититься... — он зло усмехнулся. — Никто до конца не изучил возможные последствия...
Ран слушал, не перебивая. Всего лишь очередное убийство, думал он, одно из многих. Наказание за грехи. Несущее в себе очередной грех.
— Я понял. Хорошо. Я убью тебя, — кивнул Ран.
* * *
Я проснулся оттого, что затекла шея. Каким бы удобным не выглядел диван в этой гостиной, он явно не предназначался для здорового сна. Конечно, где-то тут была и спальня, но дойти до нее у меня просто вчера не хватило ни сил, ни времени. Что же, следующую ночь я определенно проведу там.
С трудом разлепив глаза, я сосредоточил свое внимание на приглушенно мерцающем мониторе. Кажется, все в порядке. В комнате царил сумрак, подушки, которые я ночью скинул на пол, сейчас попались мне под ноги. Машинально подобрав, я закинул их на диван обратно. Кажется, вечером я просто прилег, собираясь немного отдохнуть, да так и заснул на злополучном диване. Видимо, от переживаний прошедших суток организм просто выключился.
Часы на мониторе гордо демонстрировали половину пятого утра. В такую рань я не вставал уже много лет, приблизительно с тех пор как покинул стены Розенкройц в Берне, разумеется, не считая тех ночей, когда вообще не ложился.
Шея еще болела. А еще хотелось в туалет, принять ванну и чего-нибудь поесть. Именно в таком порядке. Чтобы там ни думали остальные, но я живой, а потребности собственного тела игнорировать глупо. Помня о вчерашней безрезультатной инспекции кухни, неприятно было понять, что ничего, кроме фастфуда, в настоящий момент мне не светило. Можно было бы заказать пиццу, уж ее-то вполне сносно готовят в любое время суток.
Я уставился в монитор. Шульдих снова спал на фудзимиевской кровати. Интересно, диван в его крошечной гостиной такой же неудобный, как мой? В свете горевшего ночника лицо моего телепата не выглядело таким бледным и изможденным как накануне, может, многочасовой сон, а может, присутствие Фудзимии благотворно сказалось на его состоянии. Он глубоко и ровно дышал, что говорило о его более или менее уравновешенном состоянии, но кажется, так и не помылся. Не собираясь следовать его примеру, я решил первым делом навестить ванную. В поисках нужного, одну за другой вытащил из валявшейся под столом сумки вещи, привезенные с собой. Кажется, пора по-настоящему обживаться в этом доме. Я здесь надолго. Старые бритвенные принадлежности и гель в полупустом пузырьке — это не то, что я называю «принять ванну с комфортом». Но до открытия магазинов сойдет и то, что оказалось под рукой.
Ванна была небольшой, но светлой. Никогда не любил кремовый кафель — девчачий цвет. Сильвии бы понравилось. Да что со мной сегодня такое? О ней я тоже не вспоминал уже много месяцев. С чего бы вспоминать именно сегодня? Может, с того, что, начиная новую жизнь, я не собираюсь отказываться от старых привычек? Что-то сжалось в груди, во рту появился желчный привкус. Надо скорее почистить зубы. Я забрался в душ. Вода оказалась чуть солоноватой, с резким медным привкусом, почти как кровь. Но напор был мощным, и уже через минуту я почти забыл о своих неприятных ощущениях. Вертя краны, попробовал чередовать холодную с горячей, но бодрости во мне и так было достаточно, так что я просто подставил лицо обычным теплым струям. Я казался себе почти довольным жизнью, но несколько секунд спустя на смену умиротворенному состоянию пришло неясное беспокойство. Более того, с каждой секундой предчувствие усиливалось, приведя меня в легкое недоумение, потому что это не было видением — его я чувствовал бы совсем по-другому. Холодея, но уже не от температуры воды, а от накатившего беспричинного страха, что упускаю что-то безумно важное, я выбрался из ванной и, оставляя за собой мокрые следы, направился в комнату к мониторам. С волос капало, очки, это варварское изобретение человечества, сползали с мокрого носа, капли воды на стеклах мешали видеть.
Шульдих лежал на спине. Выражение его лица было слишком умиротворенным, как если бы он находился под кайфом. Опять? Чертов телепат. Снова взялся за свое. Как можно быть таким беспечным? Если бы я был рядом, я знал бы, что делать.
Где шатается Фудзимия, когда он так нужен? Открывая нужную папку, я попытался пододвинуть кресло ближе, стукнулся босой ногой об угол стола и едва не взвыл. Боль отрезвила, но не надолго. Мне повезет, если он сейчас едет в машине. После загрузки программы автоматического слежения за объектом я вывернул громкость динамика почти на полную мощность. Микрофон в салоне порше работал исправно.
Как музыку, сквозь рев дизеля и визг тормозов на поворотах, слушал его горячечный шепот: «Шульдих. Шульдих, ответь!». И с облегчением понимал, что он знает о случившемся, и с точностью до последнего нейронного импульса мог представить, что он чувствует сейчас. Обрыв вновь обретенной связи через несколько часов после ее установления может означать только одно: основной Носитель выведен из строя. Эта связь как новая пломба во рту: сперва ты все время трогаешь ее, каждый миг, каждую секунду проверяешь, на месте ли она, все ли в порядке, нет ли больше той мучительной пустоты, что была в этом месте раньше. И, получая отклик с той стороны, радуешься — тот, с кем ты связан, здесь, никуда не делся. А потом привыкаешь, как к чему-то, что было с тобой всегда, словно к руке или ноге, к дополнительной способности организма.
Если слабенький маркер Шульдих поставил сразу, чтобы легче было выполнять задания, то по-настоящему он отметил меня только через несколько месяцев, когда стал полностью доверять мне. Метка клеймит тебя, как тавро на крупе племенного жеребца, давая ощущение принадлежности. Я был не против, вовсе не против принадлежать ему. Увы, моей метки больше нет. Как бы я ни был рад ее потере, в то же время сожалел о ней как никогда. Это было единственное, что по-настоящему соединяло нас.
Усмешка выходит горькой. Значит, Фудзимия теперь помечен. Получил маркер, ярлык, как на библиотечной книге. Взято там-то, просьба не терять и при возвращении класть на то же место. Спасибо. Надеюсь, ему было больно.
Минуты, что Фудзимия несся до дома, добавили мне седых волос, хотя, вроде бы, больше было уже некуда. Я смотрел, как он осторожно, с обнаженной катаной, на цыпочках, приближается к кровати. Что же ты так долго, Фудзимия? И если сейчас ты ошибешься, мстить мне будет уже не за кого. Похоже, что испугался он не меньше меня. Его хриплое дыхание заставило меня уменьшить громкость динамиков. Тут не поможет «зови — не зови», тут нужны другие методы. Когда до тебя дойдет?
Ну наконец-то. Надо будет запомнить, что у Фудзимии отличный удар справа, хотя это вряд ли когда-нибудь мне пригодится. Да и Шульдих, раз способен на сарказм, значит, почти пришел в себя. А вот то, что он снова вернулся к таблеткам, совсем меня не обрадовало. Хуже этого могли быть только уколы, но, кажется, до них еще дело не дошло. К таблеткам Шульдих прибегал на моей памяти только дважды, а про инъекции я ему только рассказывал. Значит, проблем будет больше, и они намного серьезнее, чем мне представлялось.
Где этот дар, когда он так нужен? Не может быть, чтобы он совсем пропал. Я должен предвидеть, должен знать, что мне делать дальше.
Нужно сосредоточиться, нужно выполнить одно простое действие, такое привычное с детства и такое обыденное — увидеть будущее. Закрывая глаза, я знал, что вот именно сейчас у меня получится, и был прав, ощущая знакомое покалывание в висках. Ну наконец-то, видение. И я увидел…
Ноги вокруг моей талии вовсе не принадлежали Шульдиху. Аккуратные женские лодыжки. Гладкие и теплые пятки давят на мою поясницу. Бедра под руками гораздо уже, чем у Шульдиха, мышцы не такие рельефные, но не менее сильные. Я почти кончил, мне нужно еще пару движений, когда ее руки хватают меня за волосы и тянут, а хриплый шепот сбивает меня с ритма «Ты лучший. Ты лучше всех, Кроуфорд. Давай». Ненавижу отвлекаться. Лучше кого? Что на этот раз? Сильнее сжимаю руки, вдавливаю ее своим телом в стену, показывая, что любое ее движение сейчас лишнее, Сильвия прекращает свои попытки контролировать меня, а я наконец пересекаю такую вожделенную грань. Еще несколько секунд держу ее на весу, но больше для того, чтобы подавить дрожь в собственных ногах, потом опускаю ее на пол и начинаю поправлять одежду.
Сильвия разглаживает практически не пострадавший от наших упражнений чеонгсам. Шелковая ткань с каким-то национальным рисунком с мягким шелестом падает на длинные стройные ноги. Что меня всегда интересовало, так это то, что пятна от моих пальцев на ее бедрах никогда не превращаются в синяки, легкое покраснение сойдет через несколько часов, словно ничего и не было. Или просто на смуглой коже их не видно? Поправляю булавку галстука, прислушиваясь к себе и к Сильвии. Благодаря дару эмпатии я знаю, что оргазма у Сильвии не было, но мне на это наплевать, а на продолжении она не будет настаивать. Ей достаточно того, что она получила. Она, вообще-то, довольно амбициозна, но знает, что стоит ей перегнуть палку, и отношения тут же прекратятся. Она и так мне уже наскучила. Эмпатического дара у нее нет совсем. Зато отсутствие всех прочих талантов с лихвой компенсирует телекинез. Не сказать, что она особо сильна, но с тактическими способностями у нее полный порядок, да и Амриш ценит ее уже за то, что Сильвия способна быстро и нестандартно реагировать на действия противника. Плюс она достаточно уверенно чувствует себя в любой уличной потасовке. Фарблос не просто отличные ликвидаторы, они лучшие в своей области, собственно, поэтому я и оказался здесь. В свои двадцать я пока мало что видел, кроме кабинетной работы.
В отличие от меня, Лин постоянный член команды, тогда как я всего лишь прохожу практику полевой работы в Фарблос по приказу Старейшин. Я должен понюхать пороху, как выразился Фладд. Не сказать, что полковник Амриш был этому особо рад, но от навязанного ему Эсцет аналитика-теоретика он многого и не ждал. А зря, здесь я развернулся в полную силу. Размахивать пистолетом оказалось не менее интересно, чем составлять план операций или просчитывать процентное соотношение благополучных исходов или провалов. Я с удовольствием участвовал в заданиях в качестве рядового боевика, стараясь особо не вмешиваться в процесс их планирования, только если полковник что-то упускал и появлялась угроза команде, впрочем, делал он это крайне редко, стараясь закрывать глаза на нашу с Сильвией связь, до тех пор пока это не мешало работе. За полгода я привык к таким заданиям, когда на решение задачи по ликвидации объекта дается несколько часов, к перелетам с одного конца мира на другой, долгим поискам и демонстративно-показательным убийствам. Мне нравилось. Одно утомляло: Сильвия в последнее время все постоянно намекала на то, чтобы я остался, даже Амриш чаще стал требовать, чтобы я работал по основной специальности — анализировал и предвидел исход операций, но…
Перспектива стать четвертым меня прельщала гораздо меньше, чем красивое тело телекинетика Лин. И уж гораздо интереснее было бы получить свою команду. Нет, руководство полковника не вызывало у меня нареканий, он все делал безупречно, возможно, благодаря своему дару, но одно дело, когда подчинение временное и несколько формальное. И совершенно другое — когда оно принято официально. Все решила та самая фраза Сильвии.
— Так с кем ты сравнивала меня на этот раз? — кофе был горьковатым, свежемолотым и обжаренным в меру, так, как мне и нравилось, сейчас я почти чувствовал на языке его вкус.
Сильвия была падка на все хоть сколько-нибудь отличное от обыденного, будь то внешность или проявления паранормальных талантов, она обожала коллекционировать в своей постели все необычное. Никогда не задавался целью выяснить, что привлекло ее во мне, но мое самолюбие было распалено уже тем, что именно меня она считала своим постоянным партнером. Что не мешало ей ловить в сети своего обаяния других. Интересно, кто попался на ее пути на этот раз.
— Телепат.
Я поморщился. Что в этом необычного? Правда, их немного, да и живут они не долго: природа телепатического дара такова, что они просто тонут в мыслях других людей, теряют себя, кто-то раньше, кто-то позже, но уже к двадцати превращаясь практически в растения. Именно телепаты интересуют институт больше всего, поставляя материал для новых генетических разработок лабораториям Розенкройц, но надо заметить, что эти исследования пока не слишком-то успешны. Редкие экземпляры, те, кому удается поставить преграду между собой и окружающим миром, так называемые «щиты», ценятся на вес золота, и вряд ли Розенкройц отнесся бы к такому паранорму легкомысленно. Одна из самых старых и опытных телепатов — Рут Стронг, а уж из ее цепких рук, покрытых старческими пигментными пятнами, такой экземпляр бы точно не вырвался. Неужели за мое отсутствие в Розенкройц появилось что-то столь уникальное и ценное? Скептически пожимаю плечами:
— Они все полоумные. Не знал, что тебе нравится аутичность в партнере. Буду иметь в виду.
— Этот не такой. — Лин улыбалась, я чувствовал, что ее довольство собой превышает все мыслимые пределы. Это начинало раздражать. — А еще он хорошенький.
Я фыркнул в чашку. Раз уж Сильвия обратила внимание и на внешность, тогда там действительно есть на что посмотреть, помимо дара, разумеется. Стараясь не показать чрезмерного интереса, я молча ждал, пока она продолжит. Лин, как обычно, вскоре оправдала мои ожидания.
— Он такой неуклюжий, хотя ласковый, правда, он торопыга, но все равно такой… такой… — Сильвия закатила глаза. — Но ты лучше.
Интересное заявление. Женская логика во всей красе. Как будто мне нужны были такие подробности. Гораздо интереснее технические детали.
— И он не свел тебя с ума, когда кончил?
Как она вообще умудрилась затащить его в постель? Такое чудо должны запереть в самой дальней комнате института, под вакуумной колбой, и изучать днем и ночью. Сильвия, определенно, весьма талантлива в достижении собственных целей.
— Нет, говорю же — он уникален, наверное, его заберет себе Рут. Конечно, у него есть определенные трудности, но дело того стоило.
Сильвия довольно жмурится и становится до отвращения похожа на кошку, слизавшую сливки с чашки Рут. Рут? Возможно, парень действительно заслуживает внимания. Может быть, и правда мне уже пора задуматься о создании собственной команды, и этот уникальный телепат может стать достойным началом моей империи. На черта мне сдалась эта империя, лучше не задумываться, но я точно знаю, что она мне необходима.
Я открываю глаза и снова оказываюсь в настоящем. Уже почти четверть седьмого. Я прекрасно помню, что должен был увидеть будущее и что я видел вместо этого. Уже через две недели после этих событий я вернулся в институт Розенкройц, чтобы впервые увидеть Шульдиха. Сильвия давно мертва. Около двух лет назад я самолично отправил ее на тот свет. А это значит, что я теперь вижу… прошлое? Да что происходит? Сцепив зубы, продолжаю пытаться и пробую вызвать еще одно видение, и оно не заставляет себя ждать.
Постепенно приходя в себя, я цежу вторую чашку кофе, сидя за столиком в институтском кафетерии. Разговор со Святой троицей никогда не бывает долгим, но утомляет не хуже многочасовых бесед с самыми дотошными экзаменаторами Розенкройц. Фладд, конечно, поупирался, но больше для виду, остальным вообще было наплевать, пока я не завел разговор о телепате. Рут отреагировала так, как я и предвидел, с легким интересом, но не более. В случае моей неудачи они просто отдадут приказ кому-то вроде Фарблос, и мое имя станет очередной записью в книге истории Розенкройц, если таковая ведется, конечно. Полчаса аргументов, подтверждений, доказательств, строительства воздушных замков и прочей болтовни, и формирование моей собственной команды перешло в стадию подбора кадров. Впрочем, первый претендент где-то болтается уже минут семь, причем вместе с куратором. Что их так задержало? Телепат, конечно, получше остальных представителей своего класса, но все же не идеален. Будь он таковым, Рут бы занималась им лично, он бы вообще мне не достался. Не только в качестве члена команды, я бы даже посмотреть на него не смог, как и Сильвия. Я видел его издалека: раз он не заперт в лаборатории, а открыто болтается по школе, значит, его щиты хотя и отлично стоят, но изучать там особо нечего. Теперь я понимаю, почему она успела затащить его в постель меньше чем за три дня. Я не то чтобы разочарован, но в моем представлении новый телепат был достаточно взрослым человеком, а не гормонально неуравновешенным подростком с уровнем развития, больше подходящим десятилетнему ребенку.
В корпус, где находится кафетерий, вход строго по магнитным пропускам. Я уже начинаю подумывать о том, не позвонить ли на вахту и не уточнить ли, правильно ли оформлено разрешение на вход. Оглядываюсь. Зал кафетерия практически пуст: завтрак миновал, а до ланча еще полтора часа. Только у стойки профессор Вейсблат, местное светило генетики, торопливо глотает сандвичи, запивая их обжигающим крепким чаем, полностью погруженный в собственные мысли о высоком. За угловым столиком четверо из пирокинетической лаборатории что-то яростно обсуждают. Их спор вот-вот грозит перейти в банальную свару, но все обходится, двое из спорщиков резко поднимаются и выходят. Я все еще восседаю за своим столиком в гордом одиночестве. Где же эта пара, в конце концов?
А вот и они. Запыхавшись, старик Нойман бормочет оправдания. Пока я был на совете Старейшин, телепат успел затеять драку с одним из сокурсников на лекции. Не рассчитав своей силы, новенький применил слишком сильное ментальное воздействие, за что и был вызван в учебную часть. Конечно, пострадавшего немедленно отправили в лазарет, хотя теперь он вряд ли скоро будет в состоянии продолжить обучение. Делаю себе заметку: обладая достаточным уровнем силы, телепат вспыльчив и недисциплинирован. Это не очень хорошо.
Прежде чем начать разговор, внимательно оглядываю подростка. Является ли это следствием драки или это его обычный вид, но телепат явно неопрятен, новая форма помята, плохо подстриженные волосы растрепаны. Неаккуратность — еще один явный минус. На таком фоне даже Нойман в поношенном костюме смотрится заправским щеголем, несмотря на совершенно неподходящие по цвету сорочку и галстук. Может быть, я ошибся, и этот подросток совсем не тот, кто мне нужен?
Тем не менее, решаю немного подождать с выводами, но для того, чтобы поговорить без свидетелей, стоит избавиться от лишних ушей. А Нойман мне явно мешает. При нем подросток вряд ли будет достаточно откровенен, хотя своего куратора Шульдих (что за глупое прозвище) явно не стесняется. Я прошу Ноймана оставить нас. И знаю, что возражений не последует. Нойман уходит, и я ощущаю его радость от избавления от неугомонного подопечного, хотя бы на некоторое время. Не трудно догадаться, о чем он думает. Прекрасно зная, что Шульдиха, как и подобных ему, ждет участь подопытной крысы, он считает, что я всего-навсего тороплюсь первым заполучить в свою лабораторию телепата. Все правильно, потому что телепат, даже и не думающий скрывать, что читает своего куратора, заметно бледнеет.
В этой части обширного комплекса Розенкройц, в кафетерии, предназначенном исключительно для сотрудников научного центра, можно попробовать то, что никогда не подают в ученической столовой. Уверен, что даже Нойман оказался здесь если не впервые, то уж точно был не частым гостем. Надеюсь, выход он найдет без труда. Демонстративно разворачиваю папку с меню и прячу улыбку за твердыми корками. Я просто чувствую, что телепат собирается проинспектировать и мои мысли. Наглядность его намерений выдают слегка расфокусированный взгляд и сосредоточенное выражение лица. Что же, пора показать, кто здесь устанавливает правила:
— Попробуй меня считать, и я лично позабочусь, чтобы ты получил самое неудобное койко-место в худшей из здешних лабораторий.
Сложив руки на груди, Шульдих злится, хотя я не дал для этого ни единого повода, даже был вежлив в своей просьбе. Он становится внимателен и насторожен, и вместе с тем показательно беспечен, словно это всего лишь скучная, ни к чему не обязывающая встреча, а не собеседование, решающее его дальнейшую судьбу.
— Зачем я тебе?
А вот голос у него дрожит. Высокий, совсем мальчишеский, он выдает его с головой: телепата снова захлестывают злость и страх, которые он испытал в кабинете декана. Похоже, что он даже не догадывается, что все его чувства сейчас передо мной как на ладони.
Думаю, что декан пригрозил отдать его на опыты, не дожидаясь, пока тот сойдет с ума самостоятельно, если его поведение не изменится в ближайшем будущем. Я бы с ним согласился. Неуправляемые паранормы тут мало кому нужны. Отличный исполнитель не должен задавать лишних вопросов, беспрекословно выполняя приказанное, и уж тем более не действовать в своих интересах, совершенно наплевав на возможные последствия. Единственное, чем пока может похвастаться телепат, так это тем, что постоянно нарушает здешние правила.
Пожалуй, все его достоинства, начиная с природных щитов и заканчивая высоким уровнем ментального воздействия, ничего не стоят в сравнении с недостатками, воспитанными в нем средой или его собственными упорством и стремлением выжить наперекор обстоятельствам. Попав в Розенкройц меньше полугода назад, телепат еще не понял, что отсюда существует только два пути: абсолютное подчинение или смерть. Стоит ли возиться с тем, кто сознательно толкает себя к краю пропасти? Как сделать выбор между покорным, но бездарным или талантливым, но непослушным? Стоит ли возиться, чтобы сделать из Шульдиха идеального члена моей команды? Или поискать кого-то постарше, кто не доставит мне таких хлопот? У меня нет ни желания, ни возможности переучивать его. С другой стороны, я могу искать годы, прежде чем найду достаточно сильного телепата, с более или менее совершенной защитой, а этот мальчишка уже здесь. Заслуживает ли он того, чтобы я тратил на него свое время?
Я снова внимательно рассматриваю его, сидящего напротив, привычно поправляя манжет и растирая некстати затекшее запястье. Запонки, это, конечно, стильно, но весьма неудобно, зато они идеально сочетаются с заколкой для этого галстука. К тому же мне нравится, как они выглядят — квадратный прозрачный камень и десяток каратов золота. Моя первая самостоятельная покупка, почти талисман. Есть еще несколько пар, но я привык к этим, они придают облику завершенность и солидность.
Машинально отмечаю про себя, что, плюс ко всему, подросток совершенно не умеет вести себя за столом. Поставив на стол локти и сцепив ладони под подбородком, он нагло разглядывает меня. И больше всего меня настораживает смена его настроения. Он глаз не может оторвать от золотых украшений. Хотя минуту назад он их даже не замечал. Это интригует настолько, что я не выдерживаю:
— Что, нравится?
И, наверное, впервые за все время он искренен:
— Да-а, — в выдох этого слова он вкладывает весь воздух, что накопился в легких. У него синие глаза, дающие потрясающий эффект в сочетании с густыми ресницами, и думаю, что на этот раз Сильвия была права: когда он на пике эмоций — он очарователен. Но мгновенная слабость проходит быстро, мальчишка спохватывается и опять нацепляет маску прожженного жизнью и много повидавшего циника. — Зачем позвал?
— Давай перекусим, а заодно и поговорим. — Я листаю меню, хотя оно выучено мной наизусть. — Что ты будешь?
Глаза спрятались под длинной, неаккуратно обрезанной челкой, и в ответ мне достается только невнятное бурчание:
— Не надо ничего. Я сытый.
Бедный, но гордый волчонок показывает зубки? Не обращая внимания на его слова, я делаю заказ: по два пирожных с шоколадом и сливочным кремом, домашние вафли и кофе, черный, со щепоткой перца для себя и двойной мокко со сливками и корицей в высокой чашке для него. Подростки обычно любят побольше и послаще. Хотя не знаю, может, он привык к гамбургерам. Пару минут в молчании мы ждем заказ. Шульдиху приходится убрать локти со стола, чтобы официантка могла переставить всё с подноса на столик: тарелок много. Она улыбается мне и подмигивает ему — такие молоденькие, как он, здесь редкость. Я киваю в ответ. Мы снова остаемся одни. Я не хочу кофе, я выпил уже достаточно, Шульдих тоже демонстративно игнорирует свою чашку, показывая, что такими дешевыми подачками его не купишь. Похоже, что придется говорить откровенно: особенность дара таких как он — умение мгновенно распознавать ложь. Врать бессмысленно и даже опасно. Интересно, не обрати Сильвия на него мое внимание, встретились бы мы?
— Мне нужен телепат в команду. Если ты мне подойдешь — я возьму тебя, — говорю твердо, хотя после личного знакомства уверенности во мне явно поубавилось. — Что ты можешь?
— Много чего. А чего надо?
— Ты говоришь по-английски? Какие еще языки ты знаешь?
— Английский знаю, немецкий само собой. Я пойму, если что.
— Не надо понимать, надо уметь разговаривать. Как быстро ты можешь выучить язык? Японский, к примеру.
— Ну за пару дней осилю, если окажусь в Японии. А что, надо?
Интересно, насколько это далеко от истины? Ну, да ладно. С языком можно разобраться позднее. Что касается всего остального, я уверен, что за полгода в Розенкройц он наверняка не зря ходил на какие-то занятия, а может быть, чему-то учился и сам. Самые элементарные вопросы должен знать: — Датчики движения какого-типа чаще всего используется на промышленных объектах класса Е?
— Инфракрасные: активные и пассивные, радиоволновые: линейные и объемные, ультразвуковые.
— Сколько патронов в обойме восемьдесят первой Береты?
— Тринадцать.
— Какого типа взрыватели нужно использовать, чтобы получить задержку срабатывания длиной не менее тридцати минут?
— Механического или электромеханического.
— Максимальное число твоих противников, которых ты мог бы устранить без применения телепатии?
С ответом на последний вопрос он медлит несколько секунд, потом уверенно говорит: — Четверо, с телепатией много больше.
Я ожидал худшего, значит, из прочитанных ему лекций что-то он все-таки запомнил.
— Про телепатию отдельный разговор, я еще посмотрю твои оценочные листы и поговорю с теми, кто проводил твои тесты при поступлении. Увидим, насколько хорошо ты смог их одурачить.
— Никого я не дурачил — я такой, какой есть!
Злится, но заинтересован. Мне тоже интересно, что из всего этого получится.
— Ну, конечно. В конце года у тебя будут экзамены, чуть позже я назову те предметы, результаты которых будут интересовать меня больше всего. Если твои оценки устроят меня — ты будешь работать в моей команде. Если нет, то совет ректората будет решать, что с тобой делать.
Я вижу его насквозь. Робкий всплеск неуверенности, а потом все затмевает жажда вырваться из этих стен, я чувствую его ненависть к ограничениям, страх, что его заставят измениться, нежелание ходить на коротком поводке — все вспыхивает в нем ярким пламенем и гаснет, приглушенное уверенностью в том, что он сможет, что пройдет испытание.
— Посиди здесь. Нойман придет за тобой. — Я смотрю на него, Шульдих смотрит на пирожные, я загадываю: если он съест хоть одно, значит, мы будем работать вместе. Если нет, тогда вся эта затея была пустой потерей времени. — Увидимся на твоих выпускных.
Встаю и, не оглядываясь, иду к выходу. Покидая кафетерий, вижу в зеркальном стекле двери, как рыжий подросток пальцем поддевает консервированную вишню, венчающую шапку белоснежных сливок на самом большом пирожном, и тянет в рот. Господи, что за манеры?!
@музыка: все тоже
@настроение: боевое
@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд
-
-
09.09.2010 в 12:01-
-
09.09.2010 в 17:11-
-
10.09.2010 в 08:12