You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: Галлюцинации
Автор: Доктор Амбридж
Бета: nover
Пейринг/персонажи: Брэд Кроуфорд/Шульдих
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: юст, экшн
Размер: мини, 3000 слов
Предупреждение: АУ, Кроуфорд не оракул.
Краткое содержание: У Кроуфорда первое самостоятельное задание, и он набирает команду.
читать дальшеИх шаги замирают в тишине. Кроуфорд ведет ладонью по гладким деревянным перилам, до самого конца, пока широкая лестница не упирается в большую белую дверь. Врач открывает ее, толкнув от себя. Никаких замков, кодов и паролей. Потому что отсюда никто не убегает. Второе неврологическое отделение Госпиталя милосердия. В старом районе Берлина.
— Нам дальше, — говорит нейропсихиатр в белом халате, и они пересекают большой холл. За столиками сидят пациенты, которые могут сидеть. Кто-то смотрит телевизор в импровизированном кинотеатре, другие играют кто во что. Обсуждают новости те, кто может говорить. Постэнцифалитный синдром, Альцгеймер, параличи разной природы. Старческое слабоумие. Галлюцинации. Кроуфорд равнодушно оглядывает зал и отворачивается. Тот, кто ему нужен, не здесь.
— Проходите.
Врач сворачивает в коридор и ведет Кроуфорда дальше. Мимо дверей в палаты. И останавливается у одной.
— Знаете, это может показаться странным, но…
Кроуфорд останавливает его, приподнимая руку:
— Знаю.
Доктор вздыхает. Никто не верил ему до Кроуфорда. Все, включая коллег, считали, что такое невозможно. Что это просто синдром Шарля Бонне, вызванный отсутствием зрения и слуха. Галлюцинации. Но Кроуфорд умеет вычленять из общего потока бреда то, что надо. И Кроуфорд знает, что это не просто синдром и видения.
Они входят в просторную палату. Внутри пахнет чем-то сладким, может, из приоткрытого окна, из сада, а может — от чистого белья. Шкаф с книгами, стол, стул. На кровати сидит молодой человек. Кроуфорд невольно отмечает, что у него красивое лицо. Он рыжий, но это такой густой насыщенный цвет, при котором и глаза голубые, и кожа бархатная. Яркая красота. Его глаза широко открыты, но он смотрит как будто мимо него. Кроуфорд останавливается посреди комнаты и слышит голос.
— Да и ты ничего.
И видит в своей голове свой собственный образ со стороны. Костюм, очки, прическа слегка растрепалась — ветер.
— Ты не сошел с ума. Я тоже.
Кроуфорд ухмыляется. Значит, он не ошибся. Впрочем, как всегда.
— Подготовлю документы, — говорит врач. Кажется, его это все напрягает, и он хочет уйти. Возможно кому-то мысленный контакт может показаться неприятным, даже шокирующим, но Кроуфорду нравится. Никто не может их слышать.
— Мне сказали, тебя зовут Шульдих, — говорит Кроуфорд, не произнося ни слова. Он проходит к столу и садится напротив него. Шульдих не поворачивает голову за ним, но Кроуфорд может представить, как перед его внутренним взором картинка меняется, передвигается вправо.
— Уйдешь со мной?
— Это, кажется, вопрос решенный, — Шульдих ухмыляется. И снова его губы остаются сомкнутыми. Удивительный эффект. — Уйду куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
— Ты тут с детства?
— С семи лет. Сам все знаешь, — фыркает Шульдих у него в голове.
— Тогда собирайся, — Кроуфорд постукивает пальцами по столу. Шульдих поднимается, идет по комнате, его движения уверенные, плавные. Кроуфорд наблюдает за ним, думает — откуда эта уверенность? Годы, проведенные в известном уже до последней выщерблины пространстве, или дар?
— И то, и другое, Кроуфорд. Тебя же так зовут? Брэд Кроуфорд. Я вижу все, что ты делаешь, и все, что ты думаешь, так что нет смысла что-то скрывать.
— И не думал.
Шульдих ухмыляется, Кроуфорд знает об этом, хотя и не видит его лица. Шульдих стягивает через голову больничную рубашку, потом скидывает штаны. Узкая спина, круглый зад, длинные ноги. Шульдих, не стесняясь его, натягивает белье.
Кроуфорд сглатывает. Дело не только в физической привлекательности, Кроуфорд чувствует отклик, ответный жар, хотя Шульдих никак это не комментирует. Какое-то время Шульдих молча — если к нему можно применить это слово — одевается. Потом поворачивает голову, как будто оглядывает помещение.
— Хорошо что тут все осталось как было сто лет назад. К сожалению, иногда я вижу психов, которых тут запирали, но это не мешает. Они не обращают на меня внимания, а мне не так скучно.
Он улыбается, достает из шкафа сумку, начинает собирать вещи. Как будто он все эти годы ждал, что его заберут и подготовился. Внезапно мысли Кроуфорда совершают скачок, и он начинает думать об одиночестве Шульдиха.
— Не беспокойся. У меня была компания.
Что Шульдих имеет в виду под компанией, Кроуфорд не знает. Но тот тут же заканчивает с ухмылкой:
— Зато за мной не надо ухаживать, никакой недосказанности — я все вижу и так.
Кроуфорд невольно ухмыляется:
— Удобно. Мы сработаемся.
— Без вариантов.
Шульдих закидывает сумку на плечо, сдувает со лба челку. Вещей у него немного: книги, зубная щетка, куртка, которая сейчас ни к чему, — весна, и на улице тепло.
Возвращается врач, отдает Кроуфорду документы. По ним Кроуфорд — двоюродный брат. И, с сегодняшнего дня, опекун.
Теперь Шульдих принадлежит ему. Они идут через холл, потом по лестнице, потом выходят в сад. Пахнет розами, солнцем, травой, по чистым асфальтовым дорожкам гуляют пациенты. Оглушительно поют птицы.
— Не буду скучать, — говорит Шульдих в его голове. Кроуфорд поправляет очки указательным и средним пальцами.
Путь до ворот занимает пять минут, и за это время Кроуфорд успевает рассказать, в чем состоит их первая задача.
***
В машине Шульдих дремлет. Кроуфорд физически чувствует пустоту в голове и свободу. Он думает о доме, который им предстоит изучить, думает и о человеке, которого ему заказали. На этот раз не устранить, а найти рычаги воздействия, болевые точки, повод для шантажа. И еще, это его первое самостоятельное задание, для которого он набирает группу.
Дом, в который они едут, Кроуфорд искал долго. Тот, над кем он работает, живет настолько чистой жизнью, проживает спокойную старость, что не придерешься. Но Кроуфорд выяснил, что он скрывает. И теперь уверен, что в его доме они найдут то, что ищут, — сеть подземных переходов и бункеров, оставшихся после войны. Доказательство его преступлений. Дальше дело техники. И Шульдих справится с задачей лучше любого историка или картографа.
— Справлюсь? Считаешь?— Шульдих просыпается так внезапно, что Кроуфорду с трудом удается не вздрогнуть.
— Уверен, — отвечает он.
А еще главная выгода в использовании телепата заключается в том, что никто — ни спецслужбы, ни полиция, ни другие группировки — не узнают, какова цель присутствия Кроуфорда в городе. Он просто приехал за двоюродным братом, вот и все. Он просто выбирает дом, в котором они будут жить.
— У нас будет общая спальня? — мысленный голос Шульдиха вкрадчивый и тихий. Кроуфорд отрицательно качает головой.
— У нас квартира в центре, — говорит он вслух, забывшись, но так как мысли звучат сначала в голове, Шульдих его слышит. — Я буду спать в гостиной.
— Ясно.
Квартирная хозяйка тут не появляется, так что никто не знает Кроуфорда в лицо. Шульдиха, естественно, тоже. Они поднимаются по узкой темной лестнице, мимо почтовых ящиков и квартиры хозяев.
Здесь Шульдих двигается не так уверенно, сосредоточенно хмурится, стараясь разглядеть картинку в голове Кроуфорда. В квартире он первым делом просит Кроуфорда провести его по комнатам — спальне, гостиной, кухне — чтобы увидеть предметы через него.
— Тут, — говорит он, — остались прежние жильцы. Дом такой старый и совсем не изменился с тех пор.
Кроуфорд с интересом поворачивается. Он открывал окна, чтобы впустить сюда немного весеннего воздуха.
— Какой век ты видишь? — спрашивает он.
— Начало двадцатого, — отзывается Шульдих. Он ложится на кровать и смотрит на одному ему видимые тени. Следит за ними взглядом.
— Ты можешь увидеть другое время?
Шульдих качает головой.
— Нет, наверное, позже тут никто не жил, а может ничего особенно интересного не случилось. В больнице везде было полно прежних пациентов.
Кроуфорд опирается о подоконник и смотрит на него. Блуждающий взгляд Шульдиха скользит по спальне, останавливается на нем. И Кроуфорд чувствует себя так, словно стоит перед ним голый, прикосновение его мыслей будоражит, воздух словно нагревается между ними и, наверное, Шульдих понимает это. Отворачивается.
— Начнем работать сегодня, — говорит ему Кроуфорд и прокашливается, потому что вместо обычного голоса получается хрип. Он думает о выгодности физического взаимодействия, уверенный, что Шульдих знает его мысли.
Начинают они с дома, информацию о котором наконец нашел Кроуфорд не так давно, по приказу штаб-квартиры Розенкройц. Крошечная предполагаемая зацепка, пятно на биографии заказа. Машина останавливается, и они выходят в светлый майский вечер. В старом доме никто не живет, по легенде Кроуфорд хочет купить его.
— Дом раньше принадлежал… — начинает агент, но Кроуфорд и так знает — кому. Ее ложь ему вовсе ни к чему. Они проходят внутрь, в темный пропахший сыростью и плесенью холл. Полумрак разрезают солнечные полосы, в лучах видно, как в воздухе кружат крупицы пыли. Кроуфорд бросает взгляд на Шульдиха, который стоит в струе света. Его волосы горят, синие глаза широко распахнуты.
«Хватит пялиться. Лучше дай руку».
Кроуфорд поправляет очки.
Пальцы у Шульдиха холодные и длинные, ладонь узкая, Кроуфорд касается ее, потом крепко сжимает. Шульдих ухмыляется: «У тебя горячие руки, значит холодное сердце».
«Не говори ерунду. Приступай», — осаживает его Кроуфорд. Его холодное сердце бьется тяжело и гулко из-за ладони в руке. Кроуфорд разбирает собственные ощущения пока они идут через холл в кухню. И делает вывод, что они усилены возбуждением Шульдиха.
— Это кухня, двадцать метров, а это…
«Подвал», — вдруг говорит Шульдих, останавливаясь. И Кроуфорд в ту же секунду видит вместо посудного шкафа ход в стене, бронированную дверь.
— Извините, — Кроуфорд перебивает агента на полуслове, подходит к шкафу, внимательно оглядывает, потом приняв решение, просит ее: — Проведите нас по остальным комнатам, а потом мы хотим осмотреть дом вдвоем.
Агент оглядывает их.
«Не верит, что мы родственники. Думает что мы любовники, и ты садист-извращенец», — сообщает Шульдих, тихо посмеиваясь. Агент смотрит на него круглыми глазами, но соглашается, помолчав. Кроуфорд и Шульдих, крепко держась за руки, как дети, идут за ней из комнаты в комнату. Полы скрипят, запах сырости мешается с запахами брошенного дома — гнилью и сыростью, голос агента гудит в пустых стенах эхом.
— Спасибо. Теперь подождите нас во дворе, — приказывает ей Кроуфорд, и она подчиняется. Хотя он и не обладает сверхъестественным внутренним зрением, телепатией или чем там еще, у него есть свои таланты. Например, подчинять себе людей. Агент извиняется и выходит, а они остаются вдвоем.
«Подвал за той дверью», — говорит Шульдих снова. «За шкафом, ты хочешь сказать?» — уточняет Кроуфорд. Он высвобождает руку и тут же чувствует присутствие Шульдиха в своей голове. Подходит к шкафу, открывает дверцы. Внутри пустые полки, пыль. Кроуфорд принимается ощупывать и простукивать их. Нажимает на одну и задняя стенка отъезжает в сторону. Потрясающая для того времени технология.
«Лестница вниз, металлические скобы в стене, я не уверен, что смогу спуститься», — говорит Шульдих, когда Кроуфорд оборачивается. Шульдих вглядывается в него, пытаясь найти в его голове воспоминание о только что виденном.
«Шкаф… ну надо же».
«Тебе придется спуститься. Я тебя подстрахую», — обещает Кроуфорд. Шульдих поднимает бровь. Кроуфорд кивает: — «Полезем вместе».
Шульдих вскидывает брови еще выразительнее, они у него и так изломаны, как две изогнутые линии над змеиными глазами. А тут вообще изгибаются, как два крыла.
«Сначала ты», — прерывает Кроуфорд зарождающийся вопрос и протягивает руку. Шульдих берется за нее, послушно идет к двери в шкафу. Кроуфорд становится сзади, обнимает его за бедра. «Смотри через меня, куда наступаешь», — говорит ему. Свет из кухни хорошо освещает начало лестницы, Шульдих замирает на несколько секунд, потом решительно делает шаг. Нога в кроссовке попадает на металлическую скобу внизу, пальцы крепко сжимаются на скобе сверху. Потом Шульдих приставляет вторую ногу, и вот он уже стоит на лестнице. За ним втискивает ноги между скобами и Кроуфорд. Он прижимает Шульдиха своим телом к ступенькам, врезанным в камень, и так, притиснутые друг к другу они начинают спускаться. Скоро свет из кухни остается позади, а проход сужается. Возможно, кого-то мучила бы клаустрофобия, но не Кроуфорда. Он уверен, что даже вдвоем они пролезут в лаз, и совершенно спокоен. Шульдих тоже спокоен.
«Мне нравятся твои приятные мысли», — говорит он. — «Они такие надежные».
Кроуфорд не отвечает. Волосы Шульдиха, не расчесанные, густые, пахнущие дешевым больничным шампунем, мешают ему дышать. Они мягкие, шелковые, щекочут лицо.
«Мне не нравится их завязывать», — тут же реагирует Шульдих. Кроуфорд закатывает глаза: «Твое дело. Проверь, где агент». «В машине».
Он слышит что внизу, совсем близко капает вода. Еще немного, и Кроуфорд приседает, нащупывая кончиком носка пол, потом прыгает сам и приказывает Шульдиху прыгать следом. Тот медлит, топчется на металлической скобе, потом наконец решается и отпускает руки. Кроуфорд ловит его. И они вдвоем оказываются в круглом подвале. Пахнет сыростью, плесенью, гнилью. Капли мерно бьются о воду. Под ногами бетонный пол.
«Справа выключатель», — говорит Шульдих. Кроуфорд разворачивается, нащупывает его пальцами. Вспыхивает свет. Они стоят в довольно просторном, холодном, сыром бункере. На противоположной стороне, над люком в стене, капает, а у лестницы стена сухая. Кроуфорд внимательно изучает помещение, и вдруг перед его глазами, или скорее прямо в его голове разворачивается картина. Он ослеп на несколько бесконечных секунд, когда перед ним в бункере по стенке стояли люди. Исхудавшие и бледные, они боялись кричать. На их лицах отпечатался бесконечный необратимый ужас. Перед ними люди в серой форме о чем-то говорили. Кроуфорд успел услышать: «Результаты экспериментов придется уничтожить тоже». А потом голову разрывает пулеметная очередь, и Кроуфорд приходит в себя. Шульдих стоит, прижавшись спиной к стене. Его глаза лихорадочно мечутся по бункеру, рот приоткрыт. А потом Шульдих вдруг застывает, даже взгляд останавливается.
«Тут сеть подземных переходов. Отсюда на север и на юг. Во все концы. Так многие из них сбежали, из тех, с пулеметами… я его видел, твоего человека. С картинки в голове. Он тут командовал», — раздается сиплый голос в голове. — «Пожалуйста, пошли обратно». И напоследок обрушивает на него еще один образ — лицо одного из узников, худого высокого рыжего человека.
Кроуфорд возвращается к лестнице.
«Вперед», — приказывает он, Шульдих лезет обратно. Помнит благодаря идеальной двигательной памяти. Потом они начинают взбираться обратно. Кажется, Кроуфорд нашел что искал. Они выбираются быстрее, чем спускались, агент ждет их на улице, как и обещала, Кроуфорд видит ее в окно. Шульдих совершенно бледный, губы сжались в нитку, брови сошлись на переносице.
«Кто этот человек?» — спрашивает Кроуфорд. Шульдих не отвечает и не передает ему ни картинок, ни образов. Кроуфорд смотрит на Шульдиха и сейчас видит только абсолютно закрытую капсулу, внутрь которой заглянуть не дано.
«Шульдих, мы возвращаемся. Я дам тебе отдохнуть, а потом передам информацию клиенту», — продолжает он. Шульдих протягивает ему руку, но по-прежнему молчит. Кроуфорд вспоминает лицо того человека, крутит его так и сяк, пока ведет Шульдиха к выходу.
Агент рассказывает, по какой цене можно приобрести здание, сколько у них времени, и Кроуфорд кивает, записывая информацию в телефон. Потом они прощаются, он отводит Шульдиха к машине, пока агент садится в свою, и дает по газам. Кроуфорд ждет, что Шульдих скажет что-нибудь, но тот закрывает глаза.
В квартире Кроуфорд наполняет для него ванную. Они все грязные и воняют. Агент даже нос морщит, когда видит их, хотя вслух не озвучивает, что заметила запах. Шульдих без стеснения, как и утром, раздевается, забирается в горячую воду. Кроуфорд садится на стул рядом с ним и вкладывает мыло Шульдиху в руки. Тот сжимает кусок и принимается мылить пальцы, уставившись в одну точку. Кроуфорд наблюдает за ним и задает себе вопрос — может ли быть так, что Шульдих утратил способность видеть и говорить мыслями. Вот прямо в подвале и утратил? Кроуфорд в этом сомневается, потому просто ждет. Кажется, Шульдих успокаивается, когда мылит руки. Мыло выскальзывает из пальцев, и он вдруг хватает Кроуфорда за руку. Кроуфорд тут же понимает, коснувшись его, что прикосновения доставляют Шульдиху удовольствие и сейчас, когда он испуган, он должен чего-то касаться.
Кроуфорд позволяет ему теребить пальцы, и скоро видит и чувствует, что страх уходит, уступая место другому чувству. Шульдих начинает дышать чаще, щеки краснеют, но уже не от воды, которая слегка остыла. На смену ужасу и растерянности приходит жар, вызывающий боль и наслаждение. Кроуфорд не убирает руку, загораясь в ответ. Он давно не ощущал ничего настолько сильного и ему интересно, чем это закончится.
Но Шульдих сам останавливает себя.
«Там был мой отец. Этот человек что-то сделал с моим отцом».
«Убить он его не мог, тебе же не пятьдесят».
«Нет, что-то сделал. Я не знаю что. Эксперименты. Может быть, укол или... не знаю».
«Он был таким же, как ты?»
Шульдих отпускает его руку и поворачивается. Можно подумать он видит Кроуфорда, смотрит ему в глаза, такой у него пристальный взгляд.
«Не совсем. Но частично, да».
Кроуфорд снимает с крючка полотенце — новое, купленное для Шульдиха еще вчера — и ждет пока Шульдих встанет. Потом накидывает махровую ткань ему на плечи и помогает выбраться.
«Что это значит?»
«Не знаю».
Они идут в спальню, где Шульдих ищет свою сумку, он как будто на время потерял способность, дезориентирован. Кроуфорд помогает ему, и он достает из сумки больничную одежду. Надо же, с собой прихватил.
«Уходи», — просит Шульдих, и лицо его становится злым, даже нос делается острее, а черты резче.
Кроуфорд несколько секунд медлит, потом кивает.
«Для первого раза выполню просьбу. Но на будущее — соблюдай субординацию»
Шульдих резко натягивает через голову футболку, потом просовывает ноги в штанины.
«Хорошо, Кроуфорд», — отвечает он. Забирается под одеяло и сворачивается под ним, так, что не заметно. Кроуфорд еще раз смотрит на него, а потом выходит, погасив свет.
Он садится за ноутбук и принимается писать отчет. Все, что они видели, о чем он догадался и о чем пока нет. Это еще не весь заказ, теперь нужно добыть настоящие доказательства, но, по крайней мере, они знают, где искать. Он отмечает себе поехать в Дом скорби на холмах и познакомиться с запертым у них психопатом. Говорят он невозможно силен и разговаривает с Богом. На Бога Кроуфорду плевать, а вот сила полезна. Его метод — работать только с теми, кого исключило общество. Они нуждаются в семье, и он даст им суррогат.
Шульдих много лет был абсолютно одинок. Никто никогда, насколько понял Кроуфорд, не отвечал на его попытки говорить мысленно. Люди думали, что тоже сходят с ума. Так что Шульдих был лишен голоса. Он видел информационные тени умерших, забавлялся с ними, вот только они говорили между собой, а его не замечали. Был ли у него с кем-то телесный контакт, который так успокаивал его? Вряд ли. Кроуфорд подумал о телесном контакте, о том, как Шульдих гладил его пальцы, и кровь снова забилась в висках. Мгновенно нахлынули воспоминания — запах волос, гладкость кожи, солнечный свет ореолом вокруг головы.
На плечи ложатся теплые ладони. Кроуфорд хочет обернуться, но тут же слышит в голове: «Не надо».
«Ляг со мной. Пожалуйста».
Кроуфорд закрывает крышку ноутбука. Он целиком за субординацию, но в данном случае отсутствие физической дистанции ничему не навредит, напротив. И Кроуфорду просто хочется согласиться. Так как желание не противоречит доводам логики, Кроуфорд поднимается из-за стола.
Кровать теплая, Шульдих нагрел ее. Но не такая горячая как руки Шульдиха. И Кроуфорд отмечает себе потом узнать, каково это — когда за тобой наблюдают давно умершие люди. Но не сейчас. Позже.
Только грамотное руководство, только работа в группе. Кроуфорд думает, что это не только полезно, но и приятно — когда ты не один.
Название: Идеальная женщина
Автор: Доктор Амбридж
Бета: derrida
Пейринг/персонажи: Брэд Кроуфорд/спойлер
Категория: слэш, гет
Рейтинг: NC-17
Жанр: ПВП
Размер: драббл, 841 слово
Краткое содержание: Кроуфорд уже встретил идеальную женщину.
читать дальшеКроуфорд убирает правую руку со стола и опускает на гладкое как шелк, загорелое колено. Ладонь скользит вверх, по нежной коже, еще выше, пальцы касаются влажных трусиков. Одно название, а не белье. Кроуфорд отодвигает насквозь мокрый лоскуток и проводит между влажных налитых складок. Его спутница сжимает ноги.
— Расслабься. Игра только началась, — цедит он едва слышно. Бросает быстрый взгляд искоса на едва прикрытые груди, на выпирающие под топиком острые соски, на тонкое лицо, большой рот. Вдыхает перемешанный с запахом океана запах сладких пахнущих жвачкой духов.
«Идеальная женщина», — думает он, убирая руку. Идеальная. Возможно, потому, что и не женщина вовсе.
Он отпивает из бокала, потом прижимает пальцы правой руки к губам. Идеальный запах возбужденной женщины — пахнет как сам воздух вокруг — немного солоно и пряно. Он сжимает пальцы в кулак, чувствует прикосновение плеча. Мягкие, густые, рыжие как огонь волосы щекочут щеку.
— Потанцуй, — едва слышно приказывает Кроуфорд.
— Не пристрелишь потом кого, а, Кроуфорд? — говорит Шульдих глубоким бархатным голосом и ухмыляется намазанными блеском губами. Губы он почти и не менял. Кроуфорд снова смотрит на его соски, потом ниже. Юбка так высоко задралась, что можно представить себе между ног сильно обтягивающие влажные трусы.
— Потрясающая иллюзия, — говорит он.
Ухмылка на лице Шульдиха делается еще шире.
— Да, черт побери, охрененная. Чувствую себя разгоряченной мокрой цыпой, так что ты сам виноват.
Кроуфорд поправляет член, потом снимает и протирает салфеткой очки. Не сомневается, что желающих удовлетворить такую женщину будет хоть отбавляй, пуль не хватит.
— Сам виноват будешь ты. Иди. Быстро.
Шульдих пожимает плечами. Поднимается из-за стола и идет на танцпол, покачивая бедрами. Безумно высокие каблуки, безумно длинные ноги, легкая юбка, полоска кожи над поясом, потом топик и волосы. Кроуфорд думает, рассматривая его, что отпуск и эта игра в иллюзию были отличной идеей. Он впервые позволил себе и ему отдохнуть, сделал это для него. Шульдих не подвел. Он был отличным компаньоном и в отпуске, и в работе. Кроуфорду хорошо с ним.
Его мысли обрываются, когда Шульдих поворачивается к нему лицом и принимается танцевать. Он довольно далеко, вокруг него народ, но все равно можно разглядеть его тело в подробностях. Шульдих покачивается в такт ритмичной музыки, тяжелые груди качаются под прозрачной футболкой. Соски, кажется, вот-вот проткнут ткань. Бедра крутятся, как будто Шульдих пытается подрочить ими и кончить прямо перед всеми. Кроуфорд кладет руку на обтянутый шортами пах. Шульдих неплохо танцует, но даже если бы он просто дергался под музыку, у Кроуфорда все равно бы встал.
Пока Кроуфорд бездумно оглаживает взглядом живот и ноги Шульдиха, один из отдыхающих пристраивается к тому сзади. Потный, лысоватый, с гавайской рубахе поверх почти женских сисек и живота, и с крошечной пижонской бородкой - наверное, менеджер верхнего звена на отдыхе. Шульдих вскидывает взгляд на Кроуфорда, поднимает брови, мол, что делаем? Кроуфорд качает головой, мол, расслабься. Отдых или не отдых, а оружие у Кроуфорда всегда при себе. Он поднимается, в паху ноет от возбуждения, но он игнорирует боль и сладкую ломоту. Обходя танцующих, идет прямо к Шульдиху. Не опасная, но забавная игра. Он подходит вплотную к мужику, окунаясь в запах пота и алкоголя. Мужик открывает рот, чтобы послать его, но Кроуфорд сует в мягкий бок дуло пистолета. Никто даже не замечает быстрого автоматического движения, кроме, конечно, менеджера высшего звена, который в мгновение застывает на месте. Запах меняется, теперь от него пахнет ужасом.
— Это моя женщина, — почти вежливо говорит Кроуфорд мужику в ухо. Тот бледнеет, как будто весь загар разом стекает с лица. Поднимает руки.
— Не кипятись. Ну ошибся, бывает.
Кроуфорд ухмыляется, убирает пистолет за пояс.
— Твою мать, — бормочет Шульдих, не переставая танцевать. Кроуфорд поворачивается к нему и ловит его взгляд.
— Уходим, — бросает он коротко. Хватит уже демонстрации. Обнимает его за бедро, кладет руку на крепкий круглый зад. Кожа под тканью раскаленная, Шульдих прижимается всем телом, соски упираются в рубашку Кроуфорда. Он невольно поглаживает ягодицу, пока они идут между танцующими, а потом мимо столиков, к деревянным мосткам. Тут, на Мальдивах, отели устроены так, что каждое бунгало находится на своем куске земли, окруженном океаном. Приятная иллюзия оторванности от мира. Они идут в свете фонарей, и Кроуфорд стискивает пальцами ягодицу. Шульдих проходится ногтями по его шее.
«Долго идти», — говорит он мысленно. Кроуфорд тут же чувствует эмоциональный слепок его женского возбуждения.
«Не суетись», — говорит Кроуфорд. Их бунгало совсем рядом. Они не включают фонари на террасе, и потому рядом с домом темно. Кроуфорд ведет Шульдиха в холл, и как только они скрываются с глаз, нагибает его прямо между мягким кожаным диваном и низким плетеным столом. Шульдих расставляет ноги, влажные трусы рвутся, стоит только потянуть. Кроуфорд еще раз проходится пальцами между бедер, заставляя его прогибаться и стонать низким женским голосом. Потом сдергивает шорты и входит. Никто и никогда еще не видел настолько точной иллюзии. Внутри горячо, от каждого движения мышцы сжимаются, Кроуфорд стискивает пальцами большие груди, трет соски, продолжая раскачиваться. Бедра клеятся к ягодицам, жарко и одуряюще пахнет цветами и морем. Персонал слишком любит хреновы цветы. Кроуфорд выпускает груди и впивается пальцами в бедра.
В голове пустеет, жар накрывает с головой. Он закрывает глаза только на мгновенье, когда напряжение сжимается до упора и распрямляется. Шульдих кричит и дергается в его руках. И Кроуфорд кончает, долго, бесконечно долго.
Потом в голове проясняется. Он видит темную гостиную бунгало, слышит рокот прибоя, отдаленный гул вечеринки. Опускает глаза, и видит влажную белую спину Шульдиха. Тот больше не женщина. Но Кроуфорд даже рад. Иллюзии хороши в меру. Он выскальзывает, Шульдих разгибается. И повернувшись, обнимает его за шею. Губы у него горячие и сладкие, на вкус как фруктовая жвачка. Но Кроуфорд смирился, маленькие слабости подчиненных надо прощать.
Он ласкает язык Шульдиха своим, гладит по прохладной спине ладонями. Он знает точно, что ни одна женщина не сможет стать для него идеальной. Если, конечно, она не мужчина. Не этот конкретный мужчина. Возбуждение на этот раз нарастает медленно. Кроуфорд отстраняется и приказывает коротко.
— В спальню.
Шульдих покорно кивает. И Кроуфорд отмечает про себя, что мужское лицо ему нравится больше.
Название: Насилие
Автор: Доктор Амбридж
Бета: derrida
Пейринг/персонажи: Брэд Кроуфорд/Шульдих
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма, экшн, романс
Размер: миди, 4040 слово
Предупреждения: сиквел к фику из первой выкладки "Галлюцинации"
читать дальшеЗакрытая клиническая больница находится в старой части Берлина, на Олдердорфен. Сумасшедший дом позапрошлого века, ветхий, желтые стены за черной кованой решеткой. Перед психушкой огромный парк, засаженный старыми липами и кленами, вишнями и яблонями. Они цветут, засыпая сад белыми лепестками, как снегом. Кроуфорд проходит через калитку и направляется по асфальтированной дорожке парка не к главному входу в здание, а к боковому подъезду, где договорился встретиться с главным врачом. Шульдих идет за ним. Кроуфорд чувствует его в своей голове, ощущает внутреннее зрение. Но за неделю он привык к этому присутствию и почти научился игнорировать. А еще — закрывать от него то, что для Шульдиха не предназначено. Кроуфорд много прочитал на эту тему, и ему легко перенести теоретические знания в жизнь. Шульдих ловит взглядом других пациентов, которые выползают на солнце подышать влажным свежим весенним воздухом, и показывает картинки Кроуфорду. С ним удобно и безопасно — никто не может подобраться с тыла.
Дорожка сворачивает с липовой аллеи в яблоневую и упирается в старое подлатанное крыльцо. Монументальное, как у немцев принято. Добротное, большое, у высокой и узкой двери. Кроуфорд заходит первым, за ним — Шульдих.
«Здесь полно мертвых», — жалуется он. — «Мрачное место. Хорошо, что никому не хочется поговорить со мной».
«Не завидую. Но сосредоточься на деле», — отвечает ему Кроуфорд. Шульдих ухмыляется. Тут же в голове возникает картинка — они на кухне в арендованной квартире, бедра Шульдиха Кроуфорд придерживает руками, чтобы тот слишком не расходился. Шульдих стонет в его голове, пока член ходит в заднице. Бедра у Шульдиха гладкие и белые, поясницу покрывают бисерины пота. Его возбуждение проникает в Кроуфорда, и невозможно никак сопротивляться этому воздействию. Каждое прикосновение становится кульминацией, каждое движение, скольжение, рывок заставляют испытывать миллионы оргазмов за мгновение, ведут их к одному главному.
Кроуфорд поправляет очки и хмурится.
«Перестань».
Он чувствует, что Шульдих снова хочет его. Но сейчас у них совсем другие дела.
«Хорошо, Кроуфорд», — Шульдих не спорит с ним. Картинки гаснут, чужое возбуждение покидает мысли, и Кроуфорд с облегчением вытирает лицо ладонью. Он и сам завелся, и ему это вовсе не нравится. Шульдих забывается.
Врач ждет их в кабинете. Он сначала не понимает, что Шульдих его не видит и не слышит. Потому что Шульдих довольно неплохо видит предметы через них обоих и почти не тормозит. Только потом, поздоровавшись с ним и не дождавшись ответа, врач удивленно поднимает брови. А потом удивляется еще сильнее. Наверное, Шульдих все-таки отвечает ему.
— Не обращайте внимания. Мы здесь для другого, — сухо говорит Кроуфорд. — Все готово?
Вот уже несколько дней он обдумывал, готов ли он взять Фарфарелло в команду. Но вчера наконец принял решение. Врач должен был подготовить документы. В случае с Фарфарелло все обстояло гораздо сложнее. Десять лет назад того поместили сюда по приговору суда. Потом срок закончился, но тот так и не был признан вменяемым, потому остался. Кроме того, его некому было забрать. Кроуфорд решил уничтожить его и воскресить как своего помощника. Потому врач оприходовал вместо Фарфарелло неучтенный труп, а самого Фарфарелло собирался выпустить под их ответственность.
Врач кивает, все еще напряженно и внимательно оглядывая Шульдиха, потом вытаскивает из стола и показывает им свидетельство о смерти.
— Он ваш. Надеюсь, организация понимает…
— Не ваши проблемы. Ведите.
Врач вздыхает, трет переносицу и поднимается. Кроуфорд и Шульдих встают следом.
В коридорах больницы пусто. Так кажется Кроуфорду. У Шульдиха на этот счет другое мнение. Он видит все слои прошлого, он видит тех, кто был заперт и умер тут раньше.
«Здесь все, как век назад. Ничего не изменилось. А немцы молодцы, аккуратные».
«Ты сам немец».
«Точно? Я сам точно не знаю, возможно, не совсем немец. Хотя не против им быть, — недовольно отзывается Шульдих. — Ты только посмотри на них. Какие непривлекательные костюмы».
Кроуфорд не слушает. Они идут к лестнице, спускаются сначала на один пролет, где лестница окунается в льющий из длинного окна свет солнца, а потом еще ниже, в подвал. Там держат сумасшедших преступников.
Возможно, на других этажах все осталось как было, широкие подоконники, большие резные батареи, арки и высокие потолки, тяжелые двери. Но только не здесь. Здесь все оборудовано по последнему слову техники. Врач открывает дверь особенным электронным ключом. У двери сидит охранник с электрической дубинкой и пистолетом в кобуре. Он кивает врачу — у них есть договоренность. Солнечное сияние остается за спиной, тут помещение освещают только лампы дневного света.
— Следуйте за мной, — голос врача звучит натянуто. Кроуфорд представляет его волнение. Безразлично оглядывает ряды запертых металлических дверей, за которыми заперты психи. Садисты, маньяки.
«Кроуфорд, это плохое место», — Шульдих показывает ему людей за стенами. Шульдих знает, что они совершили.
«Этот ел людей», — сообщает Шульдих через две двери. — «А тот вырезал жертвам гениталии и пришивал к платьям. Псих».
«Что делает наш будущий коллега?» — спрашивает Кроуфорд вместо ответа.
Шульдих тут же обращается взглядом к камере в конце коридора. Их шаги разносятся гулом по пустой кишке, пахнет цементом, сыростью и лекарствами. Кроуфорд ловит картинку у себя в голове. Человек в смирительной рубашке, совершенно седой, всего один глаз. Привязан к металлической прикрученной к полу койке. Кроуфорд видит его очень хорошо.
«Отлично. Он спокоен?»
«Вполне. Если его не злить».
«Твое дело — контролировать его», — приказывает Кроуфорд. Они уже однажды спускались сюда, и Шульдих общался с Фарфарелло. Кроуфорду понравился результат. Они говорили без слов несколько минут, в конце Фарфарелло осклабился и провозгласил:
— Бог тебя проклял, как и меня.
Лучший комплимент, кажется.
Они останавливаются перед дверью, врач открывает камеру электронным ключом. Но сам остается снаружи.
Шульдих входит первым, за ним Кроуфорд.
Фарфарелло поворачивается к ним и упирается в них единственным выцветшим, нереально желтым глазом.
«Пойдешь с нами? Будет весело». Мягкий вкрадчивый голос Шульдиха звучит не только в голове Кроуфорда, но, главное, в голове Фарфарелло. Шульдих позволяет Кроуфорду участвовать в разговоре, включает его в мысленный диалог. Фарфарелло приподнимается, насколько позволяют ремни, и показывает им удивительно ровные крупные зубы.
«Да».
Кроуфорд приказывает Шульдиху отвязать его, но не снимать рубашку.
— Без глупостей, иначе вернешься обратно, — говорит Кроуфорд. Фарфарелло медленно кивает. Кажется, он готов на все, чтобы только выйти отсюда.
Теперь можно действовать. Шульдих приближается к нему, принимается развязывать ремни. Все это время Кроуфорд не двигается, но чувствует свой глок через рубашку так, словно металл жжет кожу. Он готов выхватить оружие при первой необходимости. Он не умеет читать мысли, не обладает суперсилой. Зато отлично управляется с пистолетами.
Ремни со звоном свешиваются до пола. Фарфарелло садится, затем встает. Он не высокий, под рубашкой и штанами трудно разобрать его телосложение, но Кроуфорду кажется, что он крепкий и жилистый.
Шульдих стоит и ждет, пока Фарфарелло разминается, потом ведет его, чуть придерживая за локоть, в коридор. Кроуфорд идет рядом, готовый каждую минуту достать глок.
«Расслабься. Он не собирается убивать нас. Он хочет выбраться отсюда».
Кроуфорд поправляет очки.
«Хорошо. Следи, чтобы его желания не изменились».
Охранник у двери провожает их долгим взглядом. Врач идет позади, запирает кодовый замок.
Они идут через парк втроем к машине, которая ждет их у ворот.
— Эй, ты, как там тебя, — бросает Фарфарелло Кроуфорду. — Собираешься рассказать мне, что у вас за маленькая компания психов?
Кроуфорд смотрит на небо, на яблони, потом вперед. Дорога поворачивается на липовую аллею, а оттуда видны госпитальные ворота.
— Я — Кроуфорд. Шульдих, видимо, уже представился. Подробности обсудим на месте.
Фарфарелло хмыкает.
— Если все так, как рассказал немой, мы неплохо повеселимся, — сказал он.
Кроуфорд застегивает пуговицы пиджака. Ему нравится такой подход, но надо вовремя объяснить им, что веселье — не единственная цель группы.
В машине Фарфарелло молчит и смотрит в окно.
«Хочешь знать, о чем он думает?» — спрашивает Шульдих мысленно. Кроуфорд как раз выезжает с Олдердорфен, движение не очень оживленное, но ему надо вклиниться между внедорожником и машиной скорой помощи.
«О чем?» — отзывается он без особенного интереса. Ему нет дела до душевного состояния Фарфарелло. Главное — заинтересованность в деле.
«Думает об убийстве. Он любит убивать», — Шульдих улыбается с заднего сидения, транслирует ему свою улыбку. Синие глаза безучастно смотрят вперед, в лобовое стекло.
«Что ты видишь?» — интересуется Кроуфорд, когда они наконец выруливают на широкую магистраль.
«Город мертвых».
Кроуфорд бросает на Шульдиха взгляд искоса.
«Как это выглядит?»
«Тут повсюду мертвецы, война. Дома разрушены, люди мертвы»
Кроуфорд снова смотрит на него.
«Вернись в настоящее».
Шульдих кивает и закрывает глаза. С того дня, как они побывали в доме бывшего ученого на службе Рейха, Шульдих иногда впадает в странное оцепенение, словно возвращается в подвал снова и снова, пытаясь найти там нечто еще. Нечто про своего отца. Пока, кроме прочего, они узнали, что в быту субъекта звали Третий глаз, обыгрывая его основную обязанность и увлечение — эксперименты над пленниками, выявление и развитие сверхъестественных способностей.
Кроуфорд пытался поговорить с Шульдихом несколько дней назад. Выяснить, что еще он видел, что вспомнил. Он предполагает, что воспоминания могут дать новые улики для шантажа. Шульдих сидит за столом, держит в пальцах вилку, солнце освещает его безучастные глаза, яркие волосы, бледное узкое лицо. Шульдих опускает вилку в тарелку, вилка звякает о стекло. Его губы дергаются в подобии улыбки.
«Ничего нового».
«Как умер твой отец?», — спрашивает Кроуфорд, разрезая на куски желтый с белым омлет.
«Он болел», — коротко отвечает Шульдих. Кроуфорд многое узнал о его судьбе прежде, чем взять в команду, но сейчас ему интересны не биографические данные.
«Он умел то, что умеешь ты?» — уточняет он. Шульдих медленно качает головой. — «Нет. Не так, как я. Совсем немножко. Он меня боялся». А потом продолжает: «Он не родился таким, его умения — работа нашего майора». После этого Кроуфорд больше не допытывается. Но прежде, чем вернуться к еде, он улавливает вспышку ненависти, которую Шульдих не может удержать точно так, как не способен контролировать себя в момент оргазма. Ослепительно яркую, ледяную, острую. Кроуфорд запоминает это чувство и напоминает себе, что никогда нельзя ослаблять контроль.
Сейчас он вспоминает о разговоре.
«Ты думаешь, что эксперименты нашего субъекта сделали твоего отца особенным?» — интересуется он, пока машина тащится по запруженной машинами магистрали. Шульдих отзывается не сразу, несколько секунд в голове тишина. Когда наконец в мыслях звучит его голос, он кажется отстраненным и даже холодным. «Нет, эксперименты загнали его способности внутрь него. Он ненавидел себя». Кроуфорд мог бы закончить за него — «И меня тоже». Ему не очень нравится, что у Шульдиха к субъекту личные счеты, но тут ничего не поделаешь. Других таких, как Шульдих, Кроуфорд пока не нашел.
Они добираются до дома к полудню. Фарфарелло размещают в спальне. Шульдих мысленно о чем-то беседует с ним, а потом сообщает Кроуфорду: «Этого парня лучше привязать».
«Ты не сможешь его контролировать без этого?».
«Не ночью», — коротко отзывается Шульдих. Он как раз проводит Фарфарелло в спальню, рассказывает ему, что и где, спрашивает, не хочет ли тот отлить или поесть. Даже развязывает смирительную рубашку. Кажется, при свете дня эти двое прилично ладят.
Потом Кроуфорд собирает всех в гостиной. Шульдих садится на стул и, закинув ногу на ногу, принимается раскачиваться. Фарфарелло сидит на диване, широко расставив ноги.
— Мы — особая команда тайной организации под названием Розенкройц, — рассказывает ему Кроуфорд. Он устраивается в кресле у окна, чтобы видеть обоих. И чтобы при необходимости глок был под рукой. Фарфарелло замечает это. Возможно, даже чувствует, как звери чуют опасность.
— Зачем тебе пушка? Боишься меня?
Кроуфорд не отрицает пользы страха, потом отвечает откровенно:
— Не боюсь, но всегда готов пристрелить тебя, если неправильно себя поведешь. Помни об этом.
Он кладет руку на кобуру.
— Не сомневайся, я успею его вытащить, если что.
Шульдих громко фыркает.
«А меня боишься?» — спрашивает он. Кроуфорда обдает жаром. Он досадливо морщится.
«Думай о деле».
Но его еще долго не покидает ощущение вязкости в голове и тяжести в паху. Он продолжает говорить, игнорируя и свое, и чужое возбуждение.
— Наша задача на данный момент — вернуться в Нью-Йорк, туда, где сейчас проживает субъект, и получить у него документы об экспериментах прошлого. Кроме того, он выгоден для нас живым. Подробности вам не интересны.
«Ну отчего же», — тут же откликается Шульдих. — «В команде должна быть полная прозрачность».
«Если будет необходимо, я расскажу тебе. И не пытайся увидеть информацию в моей голове». У Кроуфорда удачно выходит прятать данные от Шульдиха. Тот досадливо морщится и снова принимается качаться на стуле. Фарфарелло пожимает плечами.
— Мне насрать, зачем он нужен.
— Хорошо. Твое дело — выполнять мои приказы. Если я скажу врезать ему, ты врежешь, если скажу — приставить нож к горлу, ты приставишь. Уяснил? Конкретнее уточню на месте.
Так заканчивается их брифинг. Остаток дня Кроуфорд подводит итоги, сводит данные в одно, описывает все, что они с Шульдихом узнали в последний раз. Когда снова отправились в старый дом.
Они прошли в залитую солнцем кухню, спустились по скрытой шахте в подвал. Шульдих реагировал спокойнее.
«Что ты видишь?» — спросил его Кроуфорд, прохаживаясь по небольшому помещению. Стены были влажными, в потолке горела лампа. Немцы позаботились об удобстве. Шульдих кивнул и передал ему картину. В помещении вдоль стены стояли люди, на них направляли автоматы военные в нацистской форме. Человек в штатском объяснял одному с отметками Штурмбаннфюрера.
— Ваше дело следить за транспортировкой! Они нужны мне живыми!
А тот в ответ кричал, слюна летела гражданскому в лицо:
— Их надо утилизировать!
«Он спас отца, получается так», — ухмыльнулся тогда Шульдих. Кроуфорд почувствовал в его голосе ту самую ненависть, как позже в машине. Шульдих перестал показывать картинки, прошел дальше, трогая пальцами стены и остановился у той самой стены.
«Тут можно найти следы крови, значок Штурмбаннфюрера, тот человек оторвал его. Если поднять пол и снять слой со стены». Кроуфорд кивнул: «Отлично». С этой минуты у них появились настоящие улики. Хотя Кроуфорд потом решил, что Шульдих мог бы поделиться с субъектом картинками, вряд ли тот не поверил бы ему.
Кроуфорд рассказал в отчете практически все, умолчал только об отце Шульдиха. Решил, что личную информацию лучше оставить при себе.
Потом они привязали Фарфарелло к кровати, закрепили карабины специальных веревок к ножкам кровати и оставили его до утра.
«Я сказал ему — спокойной ночи», — сообщает Шульдих, когда они уже лежат в кровати. — «А ты знаешь, он говорил мне, что не чувствует боли. Какое-то нарушение то ли в спинном, то ли в головном мозге…»
«Врожденная анальгезия Фальконе. Перевернись на живот», — говорит ему Кроуфорд. Они оба голые, Шульдих лежит, закинув руку за голову, и смотрит в потолок. А услышав приказ Кроуфорда, тут же перекатывается на живот и встает на колени.
«Ого! Анальгезия, да? Он говорил, что это сводит его с ума».
«Он и так полный псих», — отвечает Кроуфорд, поднимаясь и устраиваясь позади. Он гладит спину Шульдиха, сжимает ягодицы, потом берет смазку. Кроуфорд всегда достает ее заранее и кладет на кровать между ними. Шульдих весь напрягается. Кроуфорд толкается в него скользкими пальцами, потом прижимает головку и входит. Дрожь, тихий болезненный стон отдается эхом в голове. Кроуфорд знает, что в реальности звуки тише, они странные, словно вздохи какого-то животного, нечеловеческие, но в мыслях Шульдих стонет все громче и громче, пока Кроуфорд раскачивается, трахает его, крепко держа за бедра. Стоны нарастают, становятся мучительными, почти просительными. Кроуфорд останавливается. Шульдих всегда кончает слишком быстро — его тело слишком чувствительно к прикосновениям любого рода. Это его единственная связь с миром — кожа. Пальцы. А Кроуфорду хочется потянуть. Шульдих не контролирует себя, зато его контролирует Кроуфорд.
«Пожалуйста, ну давай уже…» — просит Шульдих в голове. Кроуфорд ничего не отвечает. Пережидает, пока тот немного не расслабится, пока предоргазменная дрожь не утихнет, и продолжает двигаться снова. Теперь он позволяет Шульдиху делиться ощущениями. И очень скоро возбуждение становится непереносимым, каждое движение обжигает огнем, хочется войти глубже, навалиться, быстрее, быстрее. Они бьются друг о друга, потные, скользкие. Шульдих вскрикивает, и они кончают вместе.
Потом они снова лежат рядом. Туман в голове рассеивается, и Кроуфорд снова может мыслить логически.
«Скажи, чем закончилось в бункере с твоим отцом?», — спрашивает он. Шульдих рядом зевает и бормочет сонно:
«Смотри».
Кроуфорд закрывает глаза. Перед ним снова тускло освещенная комната. Человек в штатском и военный с автоматом спорят, что делать с пленными. А потом раздается грохот, и Кроуфорду кажется, что рушатся стены. Но в грохоте и тумане известки и пыли он видит, как один из людей в робах открывает дверь в противоположной стене и забирается в лаз. Кроуфорд знает отлично, что этот проход ведет прямо в канал, под воду. Картинка выключается. Кроуфорд выныривает и слышит тихий, но отчетливый сап. Шульдих спит.
Перелет до Нью-Йорка занимает десять часов. В штаб-квартире в центре города, на Пятой Авеню, у Кроуфорда в специально отгороженной дополнительной комнате — целый арсенал. У него даже есть Мерклин. Но сегодня им не нужно такое оружие. Потому что есть Фарфарелло. Кроуфорд хочет попробовать его в деле.
После перелета они моются и переодеваются. Фарфарелло спрашивает:
— У тебя есть ножи? Покажи все — я выберу.
Кроуфорд кивает. Он ведет Фарфарелло в дополнительную комнату и демонстрирует наборы.
— Бери, что нужно.
Тот со знанием дела изучает ножи.
— Неплохо, — говорит он с усмешкой. Потом выбирает пару и прячет в сапоги.
Кроуфорд решает, что Фарфарелло готов.
— Нам надо припугнуть его, не более, — говорит он потом, когда они спускаются к машине. — Я буду говорить. Ваше дело — ждать приказов.
Шульдих отвечает ему мысленно:
«Слушаюсь, начальник».
Кроуфорду чудится в его словах усмешка, он поворачивается к Шульдиху, но тот рассеянно улыбается и глядит прямо невидящими глазами.
Субъект живет в старом красном кирпичном доме. До его квартиры ведет небольшая лестница в один пролет. Дверь железная. Кроуфорд знает, что тот дома. Он установил камеры в спальне, гостиной еще до поездки в Берлин. И следит, принимая изображение на сотовый телефон. Кроуфорд достает магнитные отмычки, которые открывают любые замки. Изобретение лаборатории Розенкройц, незаменимая в работе вещь. Шульдих стоит позади и говорит ему:
«Он моется».
Кроуфорд кивает, вставляя тонкий штырь в замок. Механизм скрипит, щелкает и открывается.
Кроуфорд распрямляется, убирает отмычки во внутренний карман пиджака. Ловит на себе равнодушный скучающий взгляд Фарфарелло.
— Начинаем, — говорит тихо. И распахивает дверь.
Субъект действительно в ванной, за шумом воды не слышит тихих шагов по синим коврам с геометрическим рисунком. Свет заполняет огромную футуристическую гостиную через огромные окна. Кроуфорд проходит к широкому низкому дивану и садится.
— Ты, придержи его, когда выйдет, — приказывает он Фарфарелло. Тот замирает у двери, невидимый в тени зеркального шкафа.
Шульдих плюхается в кресло. Все звуки затихают. Слышно только, как с бульканьем поднимаются пузыри на поверхность встроенного в стену аквариума и как льется вода в ванной.
Потом этот звук затихает. Субъект тихо напевает, шлепает мокрыми ногами по полу. И появляется в гостиной, укутанный в большой халат. Кроуфорд смотрит на него в упор. Субъект — худой поджарый старик — застывает, как парализованный, открывает рот, чтобы, наверное, пригрозить полицией, но Фарфарелло скользит к нему из тени и приставляет нож к горлу.
«Он бы с удовольствием пустил кровь», — смеется в голове Шульдих.
Кроуфорд сцепляет пальцы на коленях.
— Не стоит. Мы пришли по делу. Нам нужны ваши исследования времен второй мировой и сотрудничество в экспериментах.
— Вам — это кому? — хрипло спрашивает старик. Он лезет в карман, Кроуфорд кивает Фарфарелло, и тот сильнее прижимает нож к старческому горлу. На грудь, покрытую редкими седыми волосами, бежит струйка ярко-красной крови.
— Очки… — хрипит старик. Кроуфорд снова кивает, разрешая, и Фарфарелло убирает руку и замирает позади.
Старик цепляет на нос огромные стекла.
— От кого вы? — повторяет вопрос.
— Розенкройц, — отвечает Кроуфорд. Старик медленно кивает.
— Вы занимаетесь исследованиями сверхспособностей? — уточняет он вполне по-деловому. В его голосе ни капли страха, только любопытство. Кроуфорд смотрит ему в глаза и думает, что мужик — полный псих. Взгляд старика скользит по его лицу, потом переходит на Шульдиха.
— О, вы мне кого-то напоминаете, молодой человек! — вдруг радостно восклицает он. Шульдих не реагирует. Кажется, что вместо него — в кресле пусто. Ни эмоций, которыми тот всегда готов поделиться, ни мыслей, ни картинок. Шульдих поворачивается к старику и кажется, что смотрит на него пустыми глазами.
— Неужели ваш отец… О, точно. Да! Не может быть! Интересно, насколько развился его дар? — продолжает старик.
Кроуфорд хмурится:
— Прекращайте болтовню. Сейчас вы оденетесь и отправитесь с нами. Мы можем не только убить вас, но что гораздо неприятнее, обнародовать ваше прошлое. Чтобы этого не случилось, поспешите. У меня не так много времени.
Старик весь светится, кивает:
— Забудем об угрозах. Ни один ученый не откажется от возможности продолжить исследования всей жизни.
Он спешит в спальню, Фарфарелло идет за ним.
По дороге в Первый национальный банк Кроуфорд думает о Шульдихе. Ждет, что тот как-то прокомментирует произошедшее. Ведь старик вспомнил его отца, узнал его. Шульдих должен был разозлиться, расстроиться, что обычно делают люди в таких случаях. Но он просто молчит. Кроуфорд понимает, что привык к его голосу в голове за две недели, что они работали вместе. Молчание беспокоит, но Кроуфорд оставляет беспокойство на потом.
Сейчас они со стариком выбираются из машины на теплую весеннюю улицу и идут к банку.
Чемодан с бумагами весит, кажется, тонну. Кроуфорд не выпускает его из рук по дороге в квартиру старика.
— Паспорт, — требует он, когда они прибывают. Шульдих и Фарфарелло сидят на диване. Шульдих по-прежнему выглядит отсутствующим. В этот момент Кроуфорд жалеет, что не умеет заглядывать в чужие мысли.
— Следите за ним, я должен позвонить, — говорит он. Старик подходит к окну и останавливается спиной к дивану.
— Не бойтесь, мне некуда убегать, — говорит он. Кроуфорд не видит его лица, но чувствует, что тот улыбается.
— Хорошо, — отвечает он, и развернувшись, уходит в спальню. Ему надо связаться с координационной группой, доложить о результатах операции и заказать места на ближайший самолет до Швейцарии. Разговор длится несколько минут. Его информируют, что места есть. И что их ждут в вип-зале аэропорта Кеннеди. Кроуфорд сбрасывает звонок, радуясь, что в квартире старика отличная изоляция. Бегло окидывает взглядом спальню. Никаких картин, фотографий. Ничего личного. Светлые стены. Шторы, окно от потолка до пола. Широкая не застеленная кровать. Словно старик всегда готов сняться с места и исчезнуть, ничего не оставив после себя.
Кроуфорд поднимается со стула, выходит в гостиную и первое, что видит — кровь на оконном стекле. Шульдих все так же сидит в кресле. Фарфарелло стоит за диваном. Лезвие ножа сверкает на солнце на фоне бескрайнего синего неба. На фоне города.
— Что здесь произошло? — спрашивает Кроуфорд, старательно сдерживая поднимающуюся изнутри ярость. Тело старика лежит у окна за диваном. Кроуфорд видит тощую руку на фоне ковра. Лужа крови расползается по лакированному жемчужному полу.
«Он заслужил смерть», — говорит в голове Шульдих. И Кроуфорд видит, как он улыбается совершенно счастливой детской улыбкой. — «Из-за него я такой».
«Как ты это сделал?»
«Попросил Фарфарелло», — признается Шульдих.
Кроуфорд говорит себе, что наказание в данном случае рационально и необходимо. Хотя в глубине души он просто хочет сорвать злость. Он подходит к креслу, поднимает Шульдиха за грудки и бьет под дых. Как у бывшего боксера, у него отлично поставлен удар, а Шульдих такой тонкий, слабый и не подготовленный. Он пытается ответить, пытается повлиять на него мысленно, обрушивая на него чужеродные чувства и картины, которых Кроуфорд никогда не видел сам. На мгновение это сбивает Кроуфорда, он теряет связь с реальностью, пытаясь понять, что видит перед собой. Но ему нужно не больше секунды, чтобы отделить чужие воспоминания и мысли по системе Скотта, психоневролога Розенкройц. Шульдиху не хватает этого времени, чтобы избежать наказания. Он сгибается, голову наполняет стон. Но Кроуфорд не останавливается. Он бьет Шульдиха ногами, когда тот падает. Бьет в живот и в бока. Шульдих пытается закрыться, но его это не спасает.
Кроуфорд останавливается только, когда тот начинает всхлипывать, и не мысленно, а на самом деле. Даже из таких глаз могут течь самые настоящие слезы. Кроуфорд переводит дыхание, потирает кулаки.
— Мои приказы должны выполняться беспрекословно, — ровным голосом сообщает он, переводя взгляд с Шульдиха на Фарфарелло. Тот не пытается помочь Шульдиху, равнодушно наблюдает за избиением. Возможно, решает Кроуфорд, Фарфарелло справедливо полагает, что Шульдих получил свое. А сам Фарфарелло доволен тем, что сделал. — Вы думаете, что можете убить меня, если захотите? Это не так. Просто запомните. Вы — моя команда.
Он смотрит на старика, потом на небо. Есть только один способ скрыть правду. Кроуфорд жалеет, что уже сообщил в центр, теперь ему придется придумать другую версию. Старик пытался бежать, напал на них. У него было оружие. Он подходит к Фарфарелло, протягивает руку.
— Доставай второй нож, — просит коротко. Фарфарелло кривит губы, но делает что приказано. Кожаная рукоять ложится в ладонь. Кроуфорд взвешивает нож в руке, а потом выбрасывает вперед руку. На бледной щеке Фарфарелло выступают алые капли. Кроуфорд уклоняется от ответного удара и выкручивает руку Фарфарелло, нагибая его вперед, так что голова почти касается коленей.
— Чтобы выглядело, как будто он напал на тебя, — говорит с усмешкой. Затем отпускает его запястье и стягивает с дивана покрывала. Фарфарелло падает на колени, потирает предплечье и наблюдает зло, как Кроуфорд, держа нож через ткань, вытирает рукоять. Потом вкладывает в руку старика. Вот так. Насилие порождает насилие. Кроуфорд встает и оборачивается.
— Он оказал сопротивление.
«Ясно», — отзывается Шульдих. Фарфарелло кивает.
— У нас самолет, — продолжает Кроуфорд. Шульдих поднимается с пола, Кроуфорд не помогает ему. Но в чем-то безусловно понимает. С чемоданом, полным уникальных материалов, Кроуфорд в сопровождении команды покидает квартиру. Им предстоит долгий перелет. Кроуфорду нравится Нью-Йорк, и ему даже немного жаль покидать его.
Солнце садится, когда самолет отрывается от земли. Шульдих сидит у иллюминатора — Кроуфорду интересно, что тот видит в пустом голубом просторе.
«Всю землю», — отвечает тот.
«Не делай так больше», — просит его Кроуфорд, но говорит не об иллюминаторе и не о небе, а о старике. — «Он был полезен».
«Не буду», — совсем по-детски отвечает Шульдих и, помолчав, добавляет: «Но я не жалею, если что. Он должен был сдохнуть».
Кроуфорду на это нечего сказать, он смотрит на Шульдиха, как последнее солнце горит в его волосах.
Шульдиху лучше не совершать больше таких промашек. Кроуфорду будет жаль убивать его, если что
Автор: Доктор Амбридж
Бета: nover
Пейринг/персонажи: Брэд Кроуфорд/Шульдих
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: юст, экшн
Размер: мини, 3000 слов
Предупреждение: АУ, Кроуфорд не оракул.
Краткое содержание: У Кроуфорда первое самостоятельное задание, и он набирает команду.
читать дальшеИх шаги замирают в тишине. Кроуфорд ведет ладонью по гладким деревянным перилам, до самого конца, пока широкая лестница не упирается в большую белую дверь. Врач открывает ее, толкнув от себя. Никаких замков, кодов и паролей. Потому что отсюда никто не убегает. Второе неврологическое отделение Госпиталя милосердия. В старом районе Берлина.
— Нам дальше, — говорит нейропсихиатр в белом халате, и они пересекают большой холл. За столиками сидят пациенты, которые могут сидеть. Кто-то смотрит телевизор в импровизированном кинотеатре, другие играют кто во что. Обсуждают новости те, кто может говорить. Постэнцифалитный синдром, Альцгеймер, параличи разной природы. Старческое слабоумие. Галлюцинации. Кроуфорд равнодушно оглядывает зал и отворачивается. Тот, кто ему нужен, не здесь.
— Проходите.
Врач сворачивает в коридор и ведет Кроуфорда дальше. Мимо дверей в палаты. И останавливается у одной.
— Знаете, это может показаться странным, но…
Кроуфорд останавливает его, приподнимая руку:
— Знаю.
Доктор вздыхает. Никто не верил ему до Кроуфорда. Все, включая коллег, считали, что такое невозможно. Что это просто синдром Шарля Бонне, вызванный отсутствием зрения и слуха. Галлюцинации. Но Кроуфорд умеет вычленять из общего потока бреда то, что надо. И Кроуфорд знает, что это не просто синдром и видения.
Они входят в просторную палату. Внутри пахнет чем-то сладким, может, из приоткрытого окна, из сада, а может — от чистого белья. Шкаф с книгами, стол, стул. На кровати сидит молодой человек. Кроуфорд невольно отмечает, что у него красивое лицо. Он рыжий, но это такой густой насыщенный цвет, при котором и глаза голубые, и кожа бархатная. Яркая красота. Его глаза широко открыты, но он смотрит как будто мимо него. Кроуфорд останавливается посреди комнаты и слышит голос.
— Да и ты ничего.
И видит в своей голове свой собственный образ со стороны. Костюм, очки, прическа слегка растрепалась — ветер.
— Ты не сошел с ума. Я тоже.
Кроуфорд ухмыляется. Значит, он не ошибся. Впрочем, как всегда.
— Подготовлю документы, — говорит врач. Кажется, его это все напрягает, и он хочет уйти. Возможно кому-то мысленный контакт может показаться неприятным, даже шокирующим, но Кроуфорду нравится. Никто не может их слышать.
— Мне сказали, тебя зовут Шульдих, — говорит Кроуфорд, не произнося ни слова. Он проходит к столу и садится напротив него. Шульдих не поворачивает голову за ним, но Кроуфорд может представить, как перед его внутренним взором картинка меняется, передвигается вправо.
— Уйдешь со мной?
— Это, кажется, вопрос решенный, — Шульдих ухмыляется. И снова его губы остаются сомкнутыми. Удивительный эффект. — Уйду куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
— Ты тут с детства?
— С семи лет. Сам все знаешь, — фыркает Шульдих у него в голове.
— Тогда собирайся, — Кроуфорд постукивает пальцами по столу. Шульдих поднимается, идет по комнате, его движения уверенные, плавные. Кроуфорд наблюдает за ним, думает — откуда эта уверенность? Годы, проведенные в известном уже до последней выщерблины пространстве, или дар?
— И то, и другое, Кроуфорд. Тебя же так зовут? Брэд Кроуфорд. Я вижу все, что ты делаешь, и все, что ты думаешь, так что нет смысла что-то скрывать.
— И не думал.
Шульдих ухмыляется, Кроуфорд знает об этом, хотя и не видит его лица. Шульдих стягивает через голову больничную рубашку, потом скидывает штаны. Узкая спина, круглый зад, длинные ноги. Шульдих, не стесняясь его, натягивает белье.
Кроуфорд сглатывает. Дело не только в физической привлекательности, Кроуфорд чувствует отклик, ответный жар, хотя Шульдих никак это не комментирует. Какое-то время Шульдих молча — если к нему можно применить это слово — одевается. Потом поворачивает голову, как будто оглядывает помещение.
— Хорошо что тут все осталось как было сто лет назад. К сожалению, иногда я вижу психов, которых тут запирали, но это не мешает. Они не обращают на меня внимания, а мне не так скучно.
Он улыбается, достает из шкафа сумку, начинает собирать вещи. Как будто он все эти годы ждал, что его заберут и подготовился. Внезапно мысли Кроуфорда совершают скачок, и он начинает думать об одиночестве Шульдиха.
— Не беспокойся. У меня была компания.
Что Шульдих имеет в виду под компанией, Кроуфорд не знает. Но тот тут же заканчивает с ухмылкой:
— Зато за мной не надо ухаживать, никакой недосказанности — я все вижу и так.
Кроуфорд невольно ухмыляется:
— Удобно. Мы сработаемся.
— Без вариантов.
Шульдих закидывает сумку на плечо, сдувает со лба челку. Вещей у него немного: книги, зубная щетка, куртка, которая сейчас ни к чему, — весна, и на улице тепло.
Возвращается врач, отдает Кроуфорду документы. По ним Кроуфорд — двоюродный брат. И, с сегодняшнего дня, опекун.
Теперь Шульдих принадлежит ему. Они идут через холл, потом по лестнице, потом выходят в сад. Пахнет розами, солнцем, травой, по чистым асфальтовым дорожкам гуляют пациенты. Оглушительно поют птицы.
— Не буду скучать, — говорит Шульдих в его голове. Кроуфорд поправляет очки указательным и средним пальцами.
Путь до ворот занимает пять минут, и за это время Кроуфорд успевает рассказать, в чем состоит их первая задача.
***
В машине Шульдих дремлет. Кроуфорд физически чувствует пустоту в голове и свободу. Он думает о доме, который им предстоит изучить, думает и о человеке, которого ему заказали. На этот раз не устранить, а найти рычаги воздействия, болевые точки, повод для шантажа. И еще, это его первое самостоятельное задание, для которого он набирает группу.
Дом, в который они едут, Кроуфорд искал долго. Тот, над кем он работает, живет настолько чистой жизнью, проживает спокойную старость, что не придерешься. Но Кроуфорд выяснил, что он скрывает. И теперь уверен, что в его доме они найдут то, что ищут, — сеть подземных переходов и бункеров, оставшихся после войны. Доказательство его преступлений. Дальше дело техники. И Шульдих справится с задачей лучше любого историка или картографа.
— Справлюсь? Считаешь?— Шульдих просыпается так внезапно, что Кроуфорду с трудом удается не вздрогнуть.
— Уверен, — отвечает он.
А еще главная выгода в использовании телепата заключается в том, что никто — ни спецслужбы, ни полиция, ни другие группировки — не узнают, какова цель присутствия Кроуфорда в городе. Он просто приехал за двоюродным братом, вот и все. Он просто выбирает дом, в котором они будут жить.
— У нас будет общая спальня? — мысленный голос Шульдиха вкрадчивый и тихий. Кроуфорд отрицательно качает головой.
— У нас квартира в центре, — говорит он вслух, забывшись, но так как мысли звучат сначала в голове, Шульдих его слышит. — Я буду спать в гостиной.
— Ясно.
Квартирная хозяйка тут не появляется, так что никто не знает Кроуфорда в лицо. Шульдиха, естественно, тоже. Они поднимаются по узкой темной лестнице, мимо почтовых ящиков и квартиры хозяев.
Здесь Шульдих двигается не так уверенно, сосредоточенно хмурится, стараясь разглядеть картинку в голове Кроуфорда. В квартире он первым делом просит Кроуфорда провести его по комнатам — спальне, гостиной, кухне — чтобы увидеть предметы через него.
— Тут, — говорит он, — остались прежние жильцы. Дом такой старый и совсем не изменился с тех пор.
Кроуфорд с интересом поворачивается. Он открывал окна, чтобы впустить сюда немного весеннего воздуха.
— Какой век ты видишь? — спрашивает он.
— Начало двадцатого, — отзывается Шульдих. Он ложится на кровать и смотрит на одному ему видимые тени. Следит за ними взглядом.
— Ты можешь увидеть другое время?
Шульдих качает головой.
— Нет, наверное, позже тут никто не жил, а может ничего особенно интересного не случилось. В больнице везде было полно прежних пациентов.
Кроуфорд опирается о подоконник и смотрит на него. Блуждающий взгляд Шульдиха скользит по спальне, останавливается на нем. И Кроуфорд чувствует себя так, словно стоит перед ним голый, прикосновение его мыслей будоражит, воздух словно нагревается между ними и, наверное, Шульдих понимает это. Отворачивается.
— Начнем работать сегодня, — говорит ему Кроуфорд и прокашливается, потому что вместо обычного голоса получается хрип. Он думает о выгодности физического взаимодействия, уверенный, что Шульдих знает его мысли.
Начинают они с дома, информацию о котором наконец нашел Кроуфорд не так давно, по приказу штаб-квартиры Розенкройц. Крошечная предполагаемая зацепка, пятно на биографии заказа. Машина останавливается, и они выходят в светлый майский вечер. В старом доме никто не живет, по легенде Кроуфорд хочет купить его.
— Дом раньше принадлежал… — начинает агент, но Кроуфорд и так знает — кому. Ее ложь ему вовсе ни к чему. Они проходят внутрь, в темный пропахший сыростью и плесенью холл. Полумрак разрезают солнечные полосы, в лучах видно, как в воздухе кружат крупицы пыли. Кроуфорд бросает взгляд на Шульдиха, который стоит в струе света. Его волосы горят, синие глаза широко распахнуты.
«Хватит пялиться. Лучше дай руку».
Кроуфорд поправляет очки.
Пальцы у Шульдиха холодные и длинные, ладонь узкая, Кроуфорд касается ее, потом крепко сжимает. Шульдих ухмыляется: «У тебя горячие руки, значит холодное сердце».
«Не говори ерунду. Приступай», — осаживает его Кроуфорд. Его холодное сердце бьется тяжело и гулко из-за ладони в руке. Кроуфорд разбирает собственные ощущения пока они идут через холл в кухню. И делает вывод, что они усилены возбуждением Шульдиха.
— Это кухня, двадцать метров, а это…
«Подвал», — вдруг говорит Шульдих, останавливаясь. И Кроуфорд в ту же секунду видит вместо посудного шкафа ход в стене, бронированную дверь.
— Извините, — Кроуфорд перебивает агента на полуслове, подходит к шкафу, внимательно оглядывает, потом приняв решение, просит ее: — Проведите нас по остальным комнатам, а потом мы хотим осмотреть дом вдвоем.
Агент оглядывает их.
«Не верит, что мы родственники. Думает что мы любовники, и ты садист-извращенец», — сообщает Шульдих, тихо посмеиваясь. Агент смотрит на него круглыми глазами, но соглашается, помолчав. Кроуфорд и Шульдих, крепко держась за руки, как дети, идут за ней из комнаты в комнату. Полы скрипят, запах сырости мешается с запахами брошенного дома — гнилью и сыростью, голос агента гудит в пустых стенах эхом.
— Спасибо. Теперь подождите нас во дворе, — приказывает ей Кроуфорд, и она подчиняется. Хотя он и не обладает сверхъестественным внутренним зрением, телепатией или чем там еще, у него есть свои таланты. Например, подчинять себе людей. Агент извиняется и выходит, а они остаются вдвоем.
«Подвал за той дверью», — говорит Шульдих снова. «За шкафом, ты хочешь сказать?» — уточняет Кроуфорд. Он высвобождает руку и тут же чувствует присутствие Шульдиха в своей голове. Подходит к шкафу, открывает дверцы. Внутри пустые полки, пыль. Кроуфорд принимается ощупывать и простукивать их. Нажимает на одну и задняя стенка отъезжает в сторону. Потрясающая для того времени технология.
«Лестница вниз, металлические скобы в стене, я не уверен, что смогу спуститься», — говорит Шульдих, когда Кроуфорд оборачивается. Шульдих вглядывается в него, пытаясь найти в его голове воспоминание о только что виденном.
«Шкаф… ну надо же».
«Тебе придется спуститься. Я тебя подстрахую», — обещает Кроуфорд. Шульдих поднимает бровь. Кроуфорд кивает: — «Полезем вместе».
Шульдих вскидывает брови еще выразительнее, они у него и так изломаны, как две изогнутые линии над змеиными глазами. А тут вообще изгибаются, как два крыла.
«Сначала ты», — прерывает Кроуфорд зарождающийся вопрос и протягивает руку. Шульдих берется за нее, послушно идет к двери в шкафу. Кроуфорд становится сзади, обнимает его за бедра. «Смотри через меня, куда наступаешь», — говорит ему. Свет из кухни хорошо освещает начало лестницы, Шульдих замирает на несколько секунд, потом решительно делает шаг. Нога в кроссовке попадает на металлическую скобу внизу, пальцы крепко сжимаются на скобе сверху. Потом Шульдих приставляет вторую ногу, и вот он уже стоит на лестнице. За ним втискивает ноги между скобами и Кроуфорд. Он прижимает Шульдиха своим телом к ступенькам, врезанным в камень, и так, притиснутые друг к другу они начинают спускаться. Скоро свет из кухни остается позади, а проход сужается. Возможно, кого-то мучила бы клаустрофобия, но не Кроуфорда. Он уверен, что даже вдвоем они пролезут в лаз, и совершенно спокоен. Шульдих тоже спокоен.
«Мне нравятся твои приятные мысли», — говорит он. — «Они такие надежные».
Кроуфорд не отвечает. Волосы Шульдиха, не расчесанные, густые, пахнущие дешевым больничным шампунем, мешают ему дышать. Они мягкие, шелковые, щекочут лицо.
«Мне не нравится их завязывать», — тут же реагирует Шульдих. Кроуфорд закатывает глаза: «Твое дело. Проверь, где агент». «В машине».
Он слышит что внизу, совсем близко капает вода. Еще немного, и Кроуфорд приседает, нащупывая кончиком носка пол, потом прыгает сам и приказывает Шульдиху прыгать следом. Тот медлит, топчется на металлической скобе, потом наконец решается и отпускает руки. Кроуфорд ловит его. И они вдвоем оказываются в круглом подвале. Пахнет сыростью, плесенью, гнилью. Капли мерно бьются о воду. Под ногами бетонный пол.
«Справа выключатель», — говорит Шульдих. Кроуфорд разворачивается, нащупывает его пальцами. Вспыхивает свет. Они стоят в довольно просторном, холодном, сыром бункере. На противоположной стороне, над люком в стене, капает, а у лестницы стена сухая. Кроуфорд внимательно изучает помещение, и вдруг перед его глазами, или скорее прямо в его голове разворачивается картина. Он ослеп на несколько бесконечных секунд, когда перед ним в бункере по стенке стояли люди. Исхудавшие и бледные, они боялись кричать. На их лицах отпечатался бесконечный необратимый ужас. Перед ними люди в серой форме о чем-то говорили. Кроуфорд успел услышать: «Результаты экспериментов придется уничтожить тоже». А потом голову разрывает пулеметная очередь, и Кроуфорд приходит в себя. Шульдих стоит, прижавшись спиной к стене. Его глаза лихорадочно мечутся по бункеру, рот приоткрыт. А потом Шульдих вдруг застывает, даже взгляд останавливается.
«Тут сеть подземных переходов. Отсюда на север и на юг. Во все концы. Так многие из них сбежали, из тех, с пулеметами… я его видел, твоего человека. С картинки в голове. Он тут командовал», — раздается сиплый голос в голове. — «Пожалуйста, пошли обратно». И напоследок обрушивает на него еще один образ — лицо одного из узников, худого высокого рыжего человека.
Кроуфорд возвращается к лестнице.
«Вперед», — приказывает он, Шульдих лезет обратно. Помнит благодаря идеальной двигательной памяти. Потом они начинают взбираться обратно. Кажется, Кроуфорд нашел что искал. Они выбираются быстрее, чем спускались, агент ждет их на улице, как и обещала, Кроуфорд видит ее в окно. Шульдих совершенно бледный, губы сжались в нитку, брови сошлись на переносице.
«Кто этот человек?» — спрашивает Кроуфорд. Шульдих не отвечает и не передает ему ни картинок, ни образов. Кроуфорд смотрит на Шульдиха и сейчас видит только абсолютно закрытую капсулу, внутрь которой заглянуть не дано.
«Шульдих, мы возвращаемся. Я дам тебе отдохнуть, а потом передам информацию клиенту», — продолжает он. Шульдих протягивает ему руку, но по-прежнему молчит. Кроуфорд вспоминает лицо того человека, крутит его так и сяк, пока ведет Шульдиха к выходу.
Агент рассказывает, по какой цене можно приобрести здание, сколько у них времени, и Кроуфорд кивает, записывая информацию в телефон. Потом они прощаются, он отводит Шульдиха к машине, пока агент садится в свою, и дает по газам. Кроуфорд ждет, что Шульдих скажет что-нибудь, но тот закрывает глаза.
В квартире Кроуфорд наполняет для него ванную. Они все грязные и воняют. Агент даже нос морщит, когда видит их, хотя вслух не озвучивает, что заметила запах. Шульдих без стеснения, как и утром, раздевается, забирается в горячую воду. Кроуфорд садится на стул рядом с ним и вкладывает мыло Шульдиху в руки. Тот сжимает кусок и принимается мылить пальцы, уставившись в одну точку. Кроуфорд наблюдает за ним и задает себе вопрос — может ли быть так, что Шульдих утратил способность видеть и говорить мыслями. Вот прямо в подвале и утратил? Кроуфорд в этом сомневается, потому просто ждет. Кажется, Шульдих успокаивается, когда мылит руки. Мыло выскальзывает из пальцев, и он вдруг хватает Кроуфорда за руку. Кроуфорд тут же понимает, коснувшись его, что прикосновения доставляют Шульдиху удовольствие и сейчас, когда он испуган, он должен чего-то касаться.
Кроуфорд позволяет ему теребить пальцы, и скоро видит и чувствует, что страх уходит, уступая место другому чувству. Шульдих начинает дышать чаще, щеки краснеют, но уже не от воды, которая слегка остыла. На смену ужасу и растерянности приходит жар, вызывающий боль и наслаждение. Кроуфорд не убирает руку, загораясь в ответ. Он давно не ощущал ничего настолько сильного и ему интересно, чем это закончится.
Но Шульдих сам останавливает себя.
«Там был мой отец. Этот человек что-то сделал с моим отцом».
«Убить он его не мог, тебе же не пятьдесят».
«Нет, что-то сделал. Я не знаю что. Эксперименты. Может быть, укол или... не знаю».
«Он был таким же, как ты?»
Шульдих отпускает его руку и поворачивается. Можно подумать он видит Кроуфорда, смотрит ему в глаза, такой у него пристальный взгляд.
«Не совсем. Но частично, да».
Кроуфорд снимает с крючка полотенце — новое, купленное для Шульдиха еще вчера — и ждет пока Шульдих встанет. Потом накидывает махровую ткань ему на плечи и помогает выбраться.
«Что это значит?»
«Не знаю».
Они идут в спальню, где Шульдих ищет свою сумку, он как будто на время потерял способность, дезориентирован. Кроуфорд помогает ему, и он достает из сумки больничную одежду. Надо же, с собой прихватил.
«Уходи», — просит Шульдих, и лицо его становится злым, даже нос делается острее, а черты резче.
Кроуфорд несколько секунд медлит, потом кивает.
«Для первого раза выполню просьбу. Но на будущее — соблюдай субординацию»
Шульдих резко натягивает через голову футболку, потом просовывает ноги в штанины.
«Хорошо, Кроуфорд», — отвечает он. Забирается под одеяло и сворачивается под ним, так, что не заметно. Кроуфорд еще раз смотрит на него, а потом выходит, погасив свет.
Он садится за ноутбук и принимается писать отчет. Все, что они видели, о чем он догадался и о чем пока нет. Это еще не весь заказ, теперь нужно добыть настоящие доказательства, но, по крайней мере, они знают, где искать. Он отмечает себе поехать в Дом скорби на холмах и познакомиться с запертым у них психопатом. Говорят он невозможно силен и разговаривает с Богом. На Бога Кроуфорду плевать, а вот сила полезна. Его метод — работать только с теми, кого исключило общество. Они нуждаются в семье, и он даст им суррогат.
Шульдих много лет был абсолютно одинок. Никто никогда, насколько понял Кроуфорд, не отвечал на его попытки говорить мысленно. Люди думали, что тоже сходят с ума. Так что Шульдих был лишен голоса. Он видел информационные тени умерших, забавлялся с ними, вот только они говорили между собой, а его не замечали. Был ли у него с кем-то телесный контакт, который так успокаивал его? Вряд ли. Кроуфорд подумал о телесном контакте, о том, как Шульдих гладил его пальцы, и кровь снова забилась в висках. Мгновенно нахлынули воспоминания — запах волос, гладкость кожи, солнечный свет ореолом вокруг головы.
На плечи ложатся теплые ладони. Кроуфорд хочет обернуться, но тут же слышит в голове: «Не надо».
«Ляг со мной. Пожалуйста».
Кроуфорд закрывает крышку ноутбука. Он целиком за субординацию, но в данном случае отсутствие физической дистанции ничему не навредит, напротив. И Кроуфорду просто хочется согласиться. Так как желание не противоречит доводам логики, Кроуфорд поднимается из-за стола.
Кровать теплая, Шульдих нагрел ее. Но не такая горячая как руки Шульдиха. И Кроуфорд отмечает себе потом узнать, каково это — когда за тобой наблюдают давно умершие люди. Но не сейчас. Позже.
Только грамотное руководство, только работа в группе. Кроуфорд думает, что это не только полезно, но и приятно — когда ты не один.
Название: Идеальная женщина
Автор: Доктор Амбридж
Бета: derrida
Пейринг/персонажи: Брэд Кроуфорд/спойлер
Категория: слэш, гет
Рейтинг: NC-17
Жанр: ПВП
Размер: драббл, 841 слово
Краткое содержание: Кроуфорд уже встретил идеальную женщину.
читать дальшеКроуфорд убирает правую руку со стола и опускает на гладкое как шелк, загорелое колено. Ладонь скользит вверх, по нежной коже, еще выше, пальцы касаются влажных трусиков. Одно название, а не белье. Кроуфорд отодвигает насквозь мокрый лоскуток и проводит между влажных налитых складок. Его спутница сжимает ноги.
— Расслабься. Игра только началась, — цедит он едва слышно. Бросает быстрый взгляд искоса на едва прикрытые груди, на выпирающие под топиком острые соски, на тонкое лицо, большой рот. Вдыхает перемешанный с запахом океана запах сладких пахнущих жвачкой духов.
«Идеальная женщина», — думает он, убирая руку. Идеальная. Возможно, потому, что и не женщина вовсе.
Он отпивает из бокала, потом прижимает пальцы правой руки к губам. Идеальный запах возбужденной женщины — пахнет как сам воздух вокруг — немного солоно и пряно. Он сжимает пальцы в кулак, чувствует прикосновение плеча. Мягкие, густые, рыжие как огонь волосы щекочут щеку.
— Потанцуй, — едва слышно приказывает Кроуфорд.
— Не пристрелишь потом кого, а, Кроуфорд? — говорит Шульдих глубоким бархатным голосом и ухмыляется намазанными блеском губами. Губы он почти и не менял. Кроуфорд снова смотрит на его соски, потом ниже. Юбка так высоко задралась, что можно представить себе между ног сильно обтягивающие влажные трусы.
— Потрясающая иллюзия, — говорит он.
Ухмылка на лице Шульдиха делается еще шире.
— Да, черт побери, охрененная. Чувствую себя разгоряченной мокрой цыпой, так что ты сам виноват.
Кроуфорд поправляет член, потом снимает и протирает салфеткой очки. Не сомневается, что желающих удовлетворить такую женщину будет хоть отбавляй, пуль не хватит.
— Сам виноват будешь ты. Иди. Быстро.
Шульдих пожимает плечами. Поднимается из-за стола и идет на танцпол, покачивая бедрами. Безумно высокие каблуки, безумно длинные ноги, легкая юбка, полоска кожи над поясом, потом топик и волосы. Кроуфорд думает, рассматривая его, что отпуск и эта игра в иллюзию были отличной идеей. Он впервые позволил себе и ему отдохнуть, сделал это для него. Шульдих не подвел. Он был отличным компаньоном и в отпуске, и в работе. Кроуфорду хорошо с ним.
Его мысли обрываются, когда Шульдих поворачивается к нему лицом и принимается танцевать. Он довольно далеко, вокруг него народ, но все равно можно разглядеть его тело в подробностях. Шульдих покачивается в такт ритмичной музыки, тяжелые груди качаются под прозрачной футболкой. Соски, кажется, вот-вот проткнут ткань. Бедра крутятся, как будто Шульдих пытается подрочить ими и кончить прямо перед всеми. Кроуфорд кладет руку на обтянутый шортами пах. Шульдих неплохо танцует, но даже если бы он просто дергался под музыку, у Кроуфорда все равно бы встал.
Пока Кроуфорд бездумно оглаживает взглядом живот и ноги Шульдиха, один из отдыхающих пристраивается к тому сзади. Потный, лысоватый, с гавайской рубахе поверх почти женских сисек и живота, и с крошечной пижонской бородкой - наверное, менеджер верхнего звена на отдыхе. Шульдих вскидывает взгляд на Кроуфорда, поднимает брови, мол, что делаем? Кроуфорд качает головой, мол, расслабься. Отдых или не отдых, а оружие у Кроуфорда всегда при себе. Он поднимается, в паху ноет от возбуждения, но он игнорирует боль и сладкую ломоту. Обходя танцующих, идет прямо к Шульдиху. Не опасная, но забавная игра. Он подходит вплотную к мужику, окунаясь в запах пота и алкоголя. Мужик открывает рот, чтобы послать его, но Кроуфорд сует в мягкий бок дуло пистолета. Никто даже не замечает быстрого автоматического движения, кроме, конечно, менеджера высшего звена, который в мгновение застывает на месте. Запах меняется, теперь от него пахнет ужасом.
— Это моя женщина, — почти вежливо говорит Кроуфорд мужику в ухо. Тот бледнеет, как будто весь загар разом стекает с лица. Поднимает руки.
— Не кипятись. Ну ошибся, бывает.
Кроуфорд ухмыляется, убирает пистолет за пояс.
— Твою мать, — бормочет Шульдих, не переставая танцевать. Кроуфорд поворачивается к нему и ловит его взгляд.
— Уходим, — бросает он коротко. Хватит уже демонстрации. Обнимает его за бедро, кладет руку на крепкий круглый зад. Кожа под тканью раскаленная, Шульдих прижимается всем телом, соски упираются в рубашку Кроуфорда. Он невольно поглаживает ягодицу, пока они идут между танцующими, а потом мимо столиков, к деревянным мосткам. Тут, на Мальдивах, отели устроены так, что каждое бунгало находится на своем куске земли, окруженном океаном. Приятная иллюзия оторванности от мира. Они идут в свете фонарей, и Кроуфорд стискивает пальцами ягодицу. Шульдих проходится ногтями по его шее.
«Долго идти», — говорит он мысленно. Кроуфорд тут же чувствует эмоциональный слепок его женского возбуждения.
«Не суетись», — говорит Кроуфорд. Их бунгало совсем рядом. Они не включают фонари на террасе, и потому рядом с домом темно. Кроуфорд ведет Шульдиха в холл, и как только они скрываются с глаз, нагибает его прямо между мягким кожаным диваном и низким плетеным столом. Шульдих расставляет ноги, влажные трусы рвутся, стоит только потянуть. Кроуфорд еще раз проходится пальцами между бедер, заставляя его прогибаться и стонать низким женским голосом. Потом сдергивает шорты и входит. Никто и никогда еще не видел настолько точной иллюзии. Внутри горячо, от каждого движения мышцы сжимаются, Кроуфорд стискивает пальцами большие груди, трет соски, продолжая раскачиваться. Бедра клеятся к ягодицам, жарко и одуряюще пахнет цветами и морем. Персонал слишком любит хреновы цветы. Кроуфорд выпускает груди и впивается пальцами в бедра.
В голове пустеет, жар накрывает с головой. Он закрывает глаза только на мгновенье, когда напряжение сжимается до упора и распрямляется. Шульдих кричит и дергается в его руках. И Кроуфорд кончает, долго, бесконечно долго.
Потом в голове проясняется. Он видит темную гостиную бунгало, слышит рокот прибоя, отдаленный гул вечеринки. Опускает глаза, и видит влажную белую спину Шульдиха. Тот больше не женщина. Но Кроуфорд даже рад. Иллюзии хороши в меру. Он выскальзывает, Шульдих разгибается. И повернувшись, обнимает его за шею. Губы у него горячие и сладкие, на вкус как фруктовая жвачка. Но Кроуфорд смирился, маленькие слабости подчиненных надо прощать.
Он ласкает язык Шульдиха своим, гладит по прохладной спине ладонями. Он знает точно, что ни одна женщина не сможет стать для него идеальной. Если, конечно, она не мужчина. Не этот конкретный мужчина. Возбуждение на этот раз нарастает медленно. Кроуфорд отстраняется и приказывает коротко.
— В спальню.
Шульдих покорно кивает. И Кроуфорд отмечает про себя, что мужское лицо ему нравится больше.
Название: Насилие
Автор: Доктор Амбридж
Бета: derrida
Пейринг/персонажи: Брэд Кроуфорд/Шульдих
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма, экшн, романс
Размер: миди, 4040 слово
Предупреждения: сиквел к фику из первой выкладки "Галлюцинации"
читать дальшеЗакрытая клиническая больница находится в старой части Берлина, на Олдердорфен. Сумасшедший дом позапрошлого века, ветхий, желтые стены за черной кованой решеткой. Перед психушкой огромный парк, засаженный старыми липами и кленами, вишнями и яблонями. Они цветут, засыпая сад белыми лепестками, как снегом. Кроуфорд проходит через калитку и направляется по асфальтированной дорожке парка не к главному входу в здание, а к боковому подъезду, где договорился встретиться с главным врачом. Шульдих идет за ним. Кроуфорд чувствует его в своей голове, ощущает внутреннее зрение. Но за неделю он привык к этому присутствию и почти научился игнорировать. А еще — закрывать от него то, что для Шульдиха не предназначено. Кроуфорд много прочитал на эту тему, и ему легко перенести теоретические знания в жизнь. Шульдих ловит взглядом других пациентов, которые выползают на солнце подышать влажным свежим весенним воздухом, и показывает картинки Кроуфорду. С ним удобно и безопасно — никто не может подобраться с тыла.
Дорожка сворачивает с липовой аллеи в яблоневую и упирается в старое подлатанное крыльцо. Монументальное, как у немцев принято. Добротное, большое, у высокой и узкой двери. Кроуфорд заходит первым, за ним — Шульдих.
«Здесь полно мертвых», — жалуется он. — «Мрачное место. Хорошо, что никому не хочется поговорить со мной».
«Не завидую. Но сосредоточься на деле», — отвечает ему Кроуфорд. Шульдих ухмыляется. Тут же в голове возникает картинка — они на кухне в арендованной квартире, бедра Шульдиха Кроуфорд придерживает руками, чтобы тот слишком не расходился. Шульдих стонет в его голове, пока член ходит в заднице. Бедра у Шульдиха гладкие и белые, поясницу покрывают бисерины пота. Его возбуждение проникает в Кроуфорда, и невозможно никак сопротивляться этому воздействию. Каждое прикосновение становится кульминацией, каждое движение, скольжение, рывок заставляют испытывать миллионы оргазмов за мгновение, ведут их к одному главному.
Кроуфорд поправляет очки и хмурится.
«Перестань».
Он чувствует, что Шульдих снова хочет его. Но сейчас у них совсем другие дела.
«Хорошо, Кроуфорд», — Шульдих не спорит с ним. Картинки гаснут, чужое возбуждение покидает мысли, и Кроуфорд с облегчением вытирает лицо ладонью. Он и сам завелся, и ему это вовсе не нравится. Шульдих забывается.
Врач ждет их в кабинете. Он сначала не понимает, что Шульдих его не видит и не слышит. Потому что Шульдих довольно неплохо видит предметы через них обоих и почти не тормозит. Только потом, поздоровавшись с ним и не дождавшись ответа, врач удивленно поднимает брови. А потом удивляется еще сильнее. Наверное, Шульдих все-таки отвечает ему.
— Не обращайте внимания. Мы здесь для другого, — сухо говорит Кроуфорд. — Все готово?
Вот уже несколько дней он обдумывал, готов ли он взять Фарфарелло в команду. Но вчера наконец принял решение. Врач должен был подготовить документы. В случае с Фарфарелло все обстояло гораздо сложнее. Десять лет назад того поместили сюда по приговору суда. Потом срок закончился, но тот так и не был признан вменяемым, потому остался. Кроме того, его некому было забрать. Кроуфорд решил уничтожить его и воскресить как своего помощника. Потому врач оприходовал вместо Фарфарелло неучтенный труп, а самого Фарфарелло собирался выпустить под их ответственность.
Врач кивает, все еще напряженно и внимательно оглядывая Шульдиха, потом вытаскивает из стола и показывает им свидетельство о смерти.
— Он ваш. Надеюсь, организация понимает…
— Не ваши проблемы. Ведите.
Врач вздыхает, трет переносицу и поднимается. Кроуфорд и Шульдих встают следом.
В коридорах больницы пусто. Так кажется Кроуфорду. У Шульдиха на этот счет другое мнение. Он видит все слои прошлого, он видит тех, кто был заперт и умер тут раньше.
«Здесь все, как век назад. Ничего не изменилось. А немцы молодцы, аккуратные».
«Ты сам немец».
«Точно? Я сам точно не знаю, возможно, не совсем немец. Хотя не против им быть, — недовольно отзывается Шульдих. — Ты только посмотри на них. Какие непривлекательные костюмы».
Кроуфорд не слушает. Они идут к лестнице, спускаются сначала на один пролет, где лестница окунается в льющий из длинного окна свет солнца, а потом еще ниже, в подвал. Там держат сумасшедших преступников.
Возможно, на других этажах все осталось как было, широкие подоконники, большие резные батареи, арки и высокие потолки, тяжелые двери. Но только не здесь. Здесь все оборудовано по последнему слову техники. Врач открывает дверь особенным электронным ключом. У двери сидит охранник с электрической дубинкой и пистолетом в кобуре. Он кивает врачу — у них есть договоренность. Солнечное сияние остается за спиной, тут помещение освещают только лампы дневного света.
— Следуйте за мной, — голос врача звучит натянуто. Кроуфорд представляет его волнение. Безразлично оглядывает ряды запертых металлических дверей, за которыми заперты психи. Садисты, маньяки.
«Кроуфорд, это плохое место», — Шульдих показывает ему людей за стенами. Шульдих знает, что они совершили.
«Этот ел людей», — сообщает Шульдих через две двери. — «А тот вырезал жертвам гениталии и пришивал к платьям. Псих».
«Что делает наш будущий коллега?» — спрашивает Кроуфорд вместо ответа.
Шульдих тут же обращается взглядом к камере в конце коридора. Их шаги разносятся гулом по пустой кишке, пахнет цементом, сыростью и лекарствами. Кроуфорд ловит картинку у себя в голове. Человек в смирительной рубашке, совершенно седой, всего один глаз. Привязан к металлической прикрученной к полу койке. Кроуфорд видит его очень хорошо.
«Отлично. Он спокоен?»
«Вполне. Если его не злить».
«Твое дело — контролировать его», — приказывает Кроуфорд. Они уже однажды спускались сюда, и Шульдих общался с Фарфарелло. Кроуфорду понравился результат. Они говорили без слов несколько минут, в конце Фарфарелло осклабился и провозгласил:
— Бог тебя проклял, как и меня.
Лучший комплимент, кажется.
Они останавливаются перед дверью, врач открывает камеру электронным ключом. Но сам остается снаружи.
Шульдих входит первым, за ним Кроуфорд.
Фарфарелло поворачивается к ним и упирается в них единственным выцветшим, нереально желтым глазом.
«Пойдешь с нами? Будет весело». Мягкий вкрадчивый голос Шульдиха звучит не только в голове Кроуфорда, но, главное, в голове Фарфарелло. Шульдих позволяет Кроуфорду участвовать в разговоре, включает его в мысленный диалог. Фарфарелло приподнимается, насколько позволяют ремни, и показывает им удивительно ровные крупные зубы.
«Да».
Кроуфорд приказывает Шульдиху отвязать его, но не снимать рубашку.
— Без глупостей, иначе вернешься обратно, — говорит Кроуфорд. Фарфарелло медленно кивает. Кажется, он готов на все, чтобы только выйти отсюда.
Теперь можно действовать. Шульдих приближается к нему, принимается развязывать ремни. Все это время Кроуфорд не двигается, но чувствует свой глок через рубашку так, словно металл жжет кожу. Он готов выхватить оружие при первой необходимости. Он не умеет читать мысли, не обладает суперсилой. Зато отлично управляется с пистолетами.
Ремни со звоном свешиваются до пола. Фарфарелло садится, затем встает. Он не высокий, под рубашкой и штанами трудно разобрать его телосложение, но Кроуфорду кажется, что он крепкий и жилистый.
Шульдих стоит и ждет, пока Фарфарелло разминается, потом ведет его, чуть придерживая за локоть, в коридор. Кроуфорд идет рядом, готовый каждую минуту достать глок.
«Расслабься. Он не собирается убивать нас. Он хочет выбраться отсюда».
Кроуфорд поправляет очки.
«Хорошо. Следи, чтобы его желания не изменились».
Охранник у двери провожает их долгим взглядом. Врач идет позади, запирает кодовый замок.
Они идут через парк втроем к машине, которая ждет их у ворот.
— Эй, ты, как там тебя, — бросает Фарфарелло Кроуфорду. — Собираешься рассказать мне, что у вас за маленькая компания психов?
Кроуфорд смотрит на небо, на яблони, потом вперед. Дорога поворачивается на липовую аллею, а оттуда видны госпитальные ворота.
— Я — Кроуфорд. Шульдих, видимо, уже представился. Подробности обсудим на месте.
Фарфарелло хмыкает.
— Если все так, как рассказал немой, мы неплохо повеселимся, — сказал он.
Кроуфорд застегивает пуговицы пиджака. Ему нравится такой подход, но надо вовремя объяснить им, что веселье — не единственная цель группы.
В машине Фарфарелло молчит и смотрит в окно.
«Хочешь знать, о чем он думает?» — спрашивает Шульдих мысленно. Кроуфорд как раз выезжает с Олдердорфен, движение не очень оживленное, но ему надо вклиниться между внедорожником и машиной скорой помощи.
«О чем?» — отзывается он без особенного интереса. Ему нет дела до душевного состояния Фарфарелло. Главное — заинтересованность в деле.
«Думает об убийстве. Он любит убивать», — Шульдих улыбается с заднего сидения, транслирует ему свою улыбку. Синие глаза безучастно смотрят вперед, в лобовое стекло.
«Что ты видишь?» — интересуется Кроуфорд, когда они наконец выруливают на широкую магистраль.
«Город мертвых».
Кроуфорд бросает на Шульдиха взгляд искоса.
«Как это выглядит?»
«Тут повсюду мертвецы, война. Дома разрушены, люди мертвы»
Кроуфорд снова смотрит на него.
«Вернись в настоящее».
Шульдих кивает и закрывает глаза. С того дня, как они побывали в доме бывшего ученого на службе Рейха, Шульдих иногда впадает в странное оцепенение, словно возвращается в подвал снова и снова, пытаясь найти там нечто еще. Нечто про своего отца. Пока, кроме прочего, они узнали, что в быту субъекта звали Третий глаз, обыгрывая его основную обязанность и увлечение — эксперименты над пленниками, выявление и развитие сверхъестественных способностей.
Кроуфорд пытался поговорить с Шульдихом несколько дней назад. Выяснить, что еще он видел, что вспомнил. Он предполагает, что воспоминания могут дать новые улики для шантажа. Шульдих сидит за столом, держит в пальцах вилку, солнце освещает его безучастные глаза, яркие волосы, бледное узкое лицо. Шульдих опускает вилку в тарелку, вилка звякает о стекло. Его губы дергаются в подобии улыбки.
«Ничего нового».
«Как умер твой отец?», — спрашивает Кроуфорд, разрезая на куски желтый с белым омлет.
«Он болел», — коротко отвечает Шульдих. Кроуфорд многое узнал о его судьбе прежде, чем взять в команду, но сейчас ему интересны не биографические данные.
«Он умел то, что умеешь ты?» — уточняет он. Шульдих медленно качает головой. — «Нет. Не так, как я. Совсем немножко. Он меня боялся». А потом продолжает: «Он не родился таким, его умения — работа нашего майора». После этого Кроуфорд больше не допытывается. Но прежде, чем вернуться к еде, он улавливает вспышку ненависти, которую Шульдих не может удержать точно так, как не способен контролировать себя в момент оргазма. Ослепительно яркую, ледяную, острую. Кроуфорд запоминает это чувство и напоминает себе, что никогда нельзя ослаблять контроль.
Сейчас он вспоминает о разговоре.
«Ты думаешь, что эксперименты нашего субъекта сделали твоего отца особенным?» — интересуется он, пока машина тащится по запруженной машинами магистрали. Шульдих отзывается не сразу, несколько секунд в голове тишина. Когда наконец в мыслях звучит его голос, он кажется отстраненным и даже холодным. «Нет, эксперименты загнали его способности внутрь него. Он ненавидел себя». Кроуфорд мог бы закончить за него — «И меня тоже». Ему не очень нравится, что у Шульдиха к субъекту личные счеты, но тут ничего не поделаешь. Других таких, как Шульдих, Кроуфорд пока не нашел.
Они добираются до дома к полудню. Фарфарелло размещают в спальне. Шульдих мысленно о чем-то беседует с ним, а потом сообщает Кроуфорду: «Этого парня лучше привязать».
«Ты не сможешь его контролировать без этого?».
«Не ночью», — коротко отзывается Шульдих. Он как раз проводит Фарфарелло в спальню, рассказывает ему, что и где, спрашивает, не хочет ли тот отлить или поесть. Даже развязывает смирительную рубашку. Кажется, при свете дня эти двое прилично ладят.
Потом Кроуфорд собирает всех в гостиной. Шульдих садится на стул и, закинув ногу на ногу, принимается раскачиваться. Фарфарелло сидит на диване, широко расставив ноги.
— Мы — особая команда тайной организации под названием Розенкройц, — рассказывает ему Кроуфорд. Он устраивается в кресле у окна, чтобы видеть обоих. И чтобы при необходимости глок был под рукой. Фарфарелло замечает это. Возможно, даже чувствует, как звери чуют опасность.
— Зачем тебе пушка? Боишься меня?
Кроуфорд не отрицает пользы страха, потом отвечает откровенно:
— Не боюсь, но всегда готов пристрелить тебя, если неправильно себя поведешь. Помни об этом.
Он кладет руку на кобуру.
— Не сомневайся, я успею его вытащить, если что.
Шульдих громко фыркает.
«А меня боишься?» — спрашивает он. Кроуфорда обдает жаром. Он досадливо морщится.
«Думай о деле».
Но его еще долго не покидает ощущение вязкости в голове и тяжести в паху. Он продолжает говорить, игнорируя и свое, и чужое возбуждение.
— Наша задача на данный момент — вернуться в Нью-Йорк, туда, где сейчас проживает субъект, и получить у него документы об экспериментах прошлого. Кроме того, он выгоден для нас живым. Подробности вам не интересны.
«Ну отчего же», — тут же откликается Шульдих. — «В команде должна быть полная прозрачность».
«Если будет необходимо, я расскажу тебе. И не пытайся увидеть информацию в моей голове». У Кроуфорда удачно выходит прятать данные от Шульдиха. Тот досадливо морщится и снова принимается качаться на стуле. Фарфарелло пожимает плечами.
— Мне насрать, зачем он нужен.
— Хорошо. Твое дело — выполнять мои приказы. Если я скажу врезать ему, ты врежешь, если скажу — приставить нож к горлу, ты приставишь. Уяснил? Конкретнее уточню на месте.
Так заканчивается их брифинг. Остаток дня Кроуфорд подводит итоги, сводит данные в одно, описывает все, что они с Шульдихом узнали в последний раз. Когда снова отправились в старый дом.
Они прошли в залитую солнцем кухню, спустились по скрытой шахте в подвал. Шульдих реагировал спокойнее.
«Что ты видишь?» — спросил его Кроуфорд, прохаживаясь по небольшому помещению. Стены были влажными, в потолке горела лампа. Немцы позаботились об удобстве. Шульдих кивнул и передал ему картину. В помещении вдоль стены стояли люди, на них направляли автоматы военные в нацистской форме. Человек в штатском объяснял одному с отметками Штурмбаннфюрера.
— Ваше дело следить за транспортировкой! Они нужны мне живыми!
А тот в ответ кричал, слюна летела гражданскому в лицо:
— Их надо утилизировать!
«Он спас отца, получается так», — ухмыльнулся тогда Шульдих. Кроуфорд почувствовал в его голосе ту самую ненависть, как позже в машине. Шульдих перестал показывать картинки, прошел дальше, трогая пальцами стены и остановился у той самой стены.
«Тут можно найти следы крови, значок Штурмбаннфюрера, тот человек оторвал его. Если поднять пол и снять слой со стены». Кроуфорд кивнул: «Отлично». С этой минуты у них появились настоящие улики. Хотя Кроуфорд потом решил, что Шульдих мог бы поделиться с субъектом картинками, вряд ли тот не поверил бы ему.
Кроуфорд рассказал в отчете практически все, умолчал только об отце Шульдиха. Решил, что личную информацию лучше оставить при себе.
Потом они привязали Фарфарелло к кровати, закрепили карабины специальных веревок к ножкам кровати и оставили его до утра.
«Я сказал ему — спокойной ночи», — сообщает Шульдих, когда они уже лежат в кровати. — «А ты знаешь, он говорил мне, что не чувствует боли. Какое-то нарушение то ли в спинном, то ли в головном мозге…»
«Врожденная анальгезия Фальконе. Перевернись на живот», — говорит ему Кроуфорд. Они оба голые, Шульдих лежит, закинув руку за голову, и смотрит в потолок. А услышав приказ Кроуфорда, тут же перекатывается на живот и встает на колени.
«Ого! Анальгезия, да? Он говорил, что это сводит его с ума».
«Он и так полный псих», — отвечает Кроуфорд, поднимаясь и устраиваясь позади. Он гладит спину Шульдиха, сжимает ягодицы, потом берет смазку. Кроуфорд всегда достает ее заранее и кладет на кровать между ними. Шульдих весь напрягается. Кроуфорд толкается в него скользкими пальцами, потом прижимает головку и входит. Дрожь, тихий болезненный стон отдается эхом в голове. Кроуфорд знает, что в реальности звуки тише, они странные, словно вздохи какого-то животного, нечеловеческие, но в мыслях Шульдих стонет все громче и громче, пока Кроуфорд раскачивается, трахает его, крепко держа за бедра. Стоны нарастают, становятся мучительными, почти просительными. Кроуфорд останавливается. Шульдих всегда кончает слишком быстро — его тело слишком чувствительно к прикосновениям любого рода. Это его единственная связь с миром — кожа. Пальцы. А Кроуфорду хочется потянуть. Шульдих не контролирует себя, зато его контролирует Кроуфорд.
«Пожалуйста, ну давай уже…» — просит Шульдих в голове. Кроуфорд ничего не отвечает. Пережидает, пока тот немного не расслабится, пока предоргазменная дрожь не утихнет, и продолжает двигаться снова. Теперь он позволяет Шульдиху делиться ощущениями. И очень скоро возбуждение становится непереносимым, каждое движение обжигает огнем, хочется войти глубже, навалиться, быстрее, быстрее. Они бьются друг о друга, потные, скользкие. Шульдих вскрикивает, и они кончают вместе.
Потом они снова лежат рядом. Туман в голове рассеивается, и Кроуфорд снова может мыслить логически.
«Скажи, чем закончилось в бункере с твоим отцом?», — спрашивает он. Шульдих рядом зевает и бормочет сонно:
«Смотри».
Кроуфорд закрывает глаза. Перед ним снова тускло освещенная комната. Человек в штатском и военный с автоматом спорят, что делать с пленными. А потом раздается грохот, и Кроуфорду кажется, что рушатся стены. Но в грохоте и тумане известки и пыли он видит, как один из людей в робах открывает дверь в противоположной стене и забирается в лаз. Кроуфорд знает отлично, что этот проход ведет прямо в канал, под воду. Картинка выключается. Кроуфорд выныривает и слышит тихий, но отчетливый сап. Шульдих спит.
Перелет до Нью-Йорка занимает десять часов. В штаб-квартире в центре города, на Пятой Авеню, у Кроуфорда в специально отгороженной дополнительной комнате — целый арсенал. У него даже есть Мерклин. Но сегодня им не нужно такое оружие. Потому что есть Фарфарелло. Кроуфорд хочет попробовать его в деле.
После перелета они моются и переодеваются. Фарфарелло спрашивает:
— У тебя есть ножи? Покажи все — я выберу.
Кроуфорд кивает. Он ведет Фарфарелло в дополнительную комнату и демонстрирует наборы.
— Бери, что нужно.
Тот со знанием дела изучает ножи.
— Неплохо, — говорит он с усмешкой. Потом выбирает пару и прячет в сапоги.
Кроуфорд решает, что Фарфарелло готов.
— Нам надо припугнуть его, не более, — говорит он потом, когда они спускаются к машине. — Я буду говорить. Ваше дело — ждать приказов.
Шульдих отвечает ему мысленно:
«Слушаюсь, начальник».
Кроуфорду чудится в его словах усмешка, он поворачивается к Шульдиху, но тот рассеянно улыбается и глядит прямо невидящими глазами.
Субъект живет в старом красном кирпичном доме. До его квартиры ведет небольшая лестница в один пролет. Дверь железная. Кроуфорд знает, что тот дома. Он установил камеры в спальне, гостиной еще до поездки в Берлин. И следит, принимая изображение на сотовый телефон. Кроуфорд достает магнитные отмычки, которые открывают любые замки. Изобретение лаборатории Розенкройц, незаменимая в работе вещь. Шульдих стоит позади и говорит ему:
«Он моется».
Кроуфорд кивает, вставляя тонкий штырь в замок. Механизм скрипит, щелкает и открывается.
Кроуфорд распрямляется, убирает отмычки во внутренний карман пиджака. Ловит на себе равнодушный скучающий взгляд Фарфарелло.
— Начинаем, — говорит тихо. И распахивает дверь.
Субъект действительно в ванной, за шумом воды не слышит тихих шагов по синим коврам с геометрическим рисунком. Свет заполняет огромную футуристическую гостиную через огромные окна. Кроуфорд проходит к широкому низкому дивану и садится.
— Ты, придержи его, когда выйдет, — приказывает он Фарфарелло. Тот замирает у двери, невидимый в тени зеркального шкафа.
Шульдих плюхается в кресло. Все звуки затихают. Слышно только, как с бульканьем поднимаются пузыри на поверхность встроенного в стену аквариума и как льется вода в ванной.
Потом этот звук затихает. Субъект тихо напевает, шлепает мокрыми ногами по полу. И появляется в гостиной, укутанный в большой халат. Кроуфорд смотрит на него в упор. Субъект — худой поджарый старик — застывает, как парализованный, открывает рот, чтобы, наверное, пригрозить полицией, но Фарфарелло скользит к нему из тени и приставляет нож к горлу.
«Он бы с удовольствием пустил кровь», — смеется в голове Шульдих.
Кроуфорд сцепляет пальцы на коленях.
— Не стоит. Мы пришли по делу. Нам нужны ваши исследования времен второй мировой и сотрудничество в экспериментах.
— Вам — это кому? — хрипло спрашивает старик. Он лезет в карман, Кроуфорд кивает Фарфарелло, и тот сильнее прижимает нож к старческому горлу. На грудь, покрытую редкими седыми волосами, бежит струйка ярко-красной крови.
— Очки… — хрипит старик. Кроуфорд снова кивает, разрешая, и Фарфарелло убирает руку и замирает позади.
Старик цепляет на нос огромные стекла.
— От кого вы? — повторяет вопрос.
— Розенкройц, — отвечает Кроуфорд. Старик медленно кивает.
— Вы занимаетесь исследованиями сверхспособностей? — уточняет он вполне по-деловому. В его голосе ни капли страха, только любопытство. Кроуфорд смотрит ему в глаза и думает, что мужик — полный псих. Взгляд старика скользит по его лицу, потом переходит на Шульдиха.
— О, вы мне кого-то напоминаете, молодой человек! — вдруг радостно восклицает он. Шульдих не реагирует. Кажется, что вместо него — в кресле пусто. Ни эмоций, которыми тот всегда готов поделиться, ни мыслей, ни картинок. Шульдих поворачивается к старику и кажется, что смотрит на него пустыми глазами.
— Неужели ваш отец… О, точно. Да! Не может быть! Интересно, насколько развился его дар? — продолжает старик.
Кроуфорд хмурится:
— Прекращайте болтовню. Сейчас вы оденетесь и отправитесь с нами. Мы можем не только убить вас, но что гораздо неприятнее, обнародовать ваше прошлое. Чтобы этого не случилось, поспешите. У меня не так много времени.
Старик весь светится, кивает:
— Забудем об угрозах. Ни один ученый не откажется от возможности продолжить исследования всей жизни.
Он спешит в спальню, Фарфарелло идет за ним.
По дороге в Первый национальный банк Кроуфорд думает о Шульдихе. Ждет, что тот как-то прокомментирует произошедшее. Ведь старик вспомнил его отца, узнал его. Шульдих должен был разозлиться, расстроиться, что обычно делают люди в таких случаях. Но он просто молчит. Кроуфорд понимает, что привык к его голосу в голове за две недели, что они работали вместе. Молчание беспокоит, но Кроуфорд оставляет беспокойство на потом.
Сейчас они со стариком выбираются из машины на теплую весеннюю улицу и идут к банку.
Чемодан с бумагами весит, кажется, тонну. Кроуфорд не выпускает его из рук по дороге в квартиру старика.
— Паспорт, — требует он, когда они прибывают. Шульдих и Фарфарелло сидят на диване. Шульдих по-прежнему выглядит отсутствующим. В этот момент Кроуфорд жалеет, что не умеет заглядывать в чужие мысли.
— Следите за ним, я должен позвонить, — говорит он. Старик подходит к окну и останавливается спиной к дивану.
— Не бойтесь, мне некуда убегать, — говорит он. Кроуфорд не видит его лица, но чувствует, что тот улыбается.
— Хорошо, — отвечает он, и развернувшись, уходит в спальню. Ему надо связаться с координационной группой, доложить о результатах операции и заказать места на ближайший самолет до Швейцарии. Разговор длится несколько минут. Его информируют, что места есть. И что их ждут в вип-зале аэропорта Кеннеди. Кроуфорд сбрасывает звонок, радуясь, что в квартире старика отличная изоляция. Бегло окидывает взглядом спальню. Никаких картин, фотографий. Ничего личного. Светлые стены. Шторы, окно от потолка до пола. Широкая не застеленная кровать. Словно старик всегда готов сняться с места и исчезнуть, ничего не оставив после себя.
Кроуфорд поднимается со стула, выходит в гостиную и первое, что видит — кровь на оконном стекле. Шульдих все так же сидит в кресле. Фарфарелло стоит за диваном. Лезвие ножа сверкает на солнце на фоне бескрайнего синего неба. На фоне города.
— Что здесь произошло? — спрашивает Кроуфорд, старательно сдерживая поднимающуюся изнутри ярость. Тело старика лежит у окна за диваном. Кроуфорд видит тощую руку на фоне ковра. Лужа крови расползается по лакированному жемчужному полу.
«Он заслужил смерть», — говорит в голове Шульдих. И Кроуфорд видит, как он улыбается совершенно счастливой детской улыбкой. — «Из-за него я такой».
«Как ты это сделал?»
«Попросил Фарфарелло», — признается Шульдих.
Кроуфорд говорит себе, что наказание в данном случае рационально и необходимо. Хотя в глубине души он просто хочет сорвать злость. Он подходит к креслу, поднимает Шульдиха за грудки и бьет под дых. Как у бывшего боксера, у него отлично поставлен удар, а Шульдих такой тонкий, слабый и не подготовленный. Он пытается ответить, пытается повлиять на него мысленно, обрушивая на него чужеродные чувства и картины, которых Кроуфорд никогда не видел сам. На мгновение это сбивает Кроуфорда, он теряет связь с реальностью, пытаясь понять, что видит перед собой. Но ему нужно не больше секунды, чтобы отделить чужие воспоминания и мысли по системе Скотта, психоневролога Розенкройц. Шульдиху не хватает этого времени, чтобы избежать наказания. Он сгибается, голову наполняет стон. Но Кроуфорд не останавливается. Он бьет Шульдиха ногами, когда тот падает. Бьет в живот и в бока. Шульдих пытается закрыться, но его это не спасает.
Кроуфорд останавливается только, когда тот начинает всхлипывать, и не мысленно, а на самом деле. Даже из таких глаз могут течь самые настоящие слезы. Кроуфорд переводит дыхание, потирает кулаки.
— Мои приказы должны выполняться беспрекословно, — ровным голосом сообщает он, переводя взгляд с Шульдиха на Фарфарелло. Тот не пытается помочь Шульдиху, равнодушно наблюдает за избиением. Возможно, решает Кроуфорд, Фарфарелло справедливо полагает, что Шульдих получил свое. А сам Фарфарелло доволен тем, что сделал. — Вы думаете, что можете убить меня, если захотите? Это не так. Просто запомните. Вы — моя команда.
Он смотрит на старика, потом на небо. Есть только один способ скрыть правду. Кроуфорд жалеет, что уже сообщил в центр, теперь ему придется придумать другую версию. Старик пытался бежать, напал на них. У него было оружие. Он подходит к Фарфарелло, протягивает руку.
— Доставай второй нож, — просит коротко. Фарфарелло кривит губы, но делает что приказано. Кожаная рукоять ложится в ладонь. Кроуфорд взвешивает нож в руке, а потом выбрасывает вперед руку. На бледной щеке Фарфарелло выступают алые капли. Кроуфорд уклоняется от ответного удара и выкручивает руку Фарфарелло, нагибая его вперед, так что голова почти касается коленей.
— Чтобы выглядело, как будто он напал на тебя, — говорит с усмешкой. Затем отпускает его запястье и стягивает с дивана покрывала. Фарфарелло падает на колени, потирает предплечье и наблюдает зло, как Кроуфорд, держа нож через ткань, вытирает рукоять. Потом вкладывает в руку старика. Вот так. Насилие порождает насилие. Кроуфорд встает и оборачивается.
— Он оказал сопротивление.
«Ясно», — отзывается Шульдих. Фарфарелло кивает.
— У нас самолет, — продолжает Кроуфорд. Шульдих поднимается с пола, Кроуфорд не помогает ему. Но в чем-то безусловно понимает. С чемоданом, полным уникальных материалов, Кроуфорд в сопровождении команды покидает квартиру. Им предстоит долгий перелет. Кроуфорду нравится Нью-Йорк, и ему даже немного жаль покидать его.
Солнце садится, когда самолет отрывается от земли. Шульдих сидит у иллюминатора — Кроуфорду интересно, что тот видит в пустом голубом просторе.
«Всю землю», — отвечает тот.
«Не делай так больше», — просит его Кроуфорд, но говорит не об иллюминаторе и не о небе, а о старике. — «Он был полезен».
«Не буду», — совсем по-детски отвечает Шульдих и, помолчав, добавляет: «Но я не жалею, если что. Он должен был сдохнуть».
Кроуфорду на это нечего сказать, он смотрит на Шульдиха, как последнее солнце горит в его волосах.
Шульдиху лучше не совершать больше таких промашек. Кроуфорду будет жаль убивать его, если что
@темы: слэш, драбблы, Weiss Kreuz, WTF, творчество, R - NC-17, мини, миди, Шульдих, G - PG-13, Кроуфорд, фесты, гет, ЗФБ