You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: Звери
Автор: Umbridge
Бета: Aizawa
Размер: драббл, 849 слов
Фэндом: Bleach
Пейринг | Персонажи: Кенпачи Кенпачи Зараки | Унохана Рецу (Кенпачи Ячиру)
Категория: джен
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: R
Дисклеймер: не мое, да и ни к чему мне
Краткое содержание: Дай ему волю, или зверь сожрет тебя изнутри
Примечания: Фанфик был написан на Зимний фестиваль Ключевая фраза: "Знать еще больнее, чем не знать" (Джонатан Троппер. Дальше живите сами).
ЗвериОдинокий писк флейты вдалеке, такой пронзительный и надоедливый в напряженной тишине. Потом пауза. И резкий, чистый голос — тягучая песня длится не больше минуты и обрывается.
Между куплетами Зараки пытается открыть глаза. Они намазаны чем-то мягким, губы тоже. Воском? Он с яростью сдирает податливую коросту, моргает и отплевывается. У воска нет вкуса, только запах тлена.
Зараки поднимается на колени и оглядывается. Он в крохотной комнате, на земляном полу, вокруг расставлены зажженные бумажные фонари. Он вскакивает и топчет их ногами. Какого демона кто-то задумал шутить с ним шутки?
Когда остается лишь один фонарь, Зараки хватает с пола меч. Вслушивается — настороженно, каждой мышцей, каждый сухожилием и суставом, кожей. Он двигается мягко, как зверь, в нервном колыхании последнего огонька. Его тень плывет по стене, дергаясь и приплясывая. Они вместе отодвигают перегородку и скользят в холодный воздух ночной улицы.
На площади перед низким бараком, где Зараки проснулся, идет представление. Зрители собрались у квадратной сцены. В пятне света — золотистый задник с зеленой сосной, хор, музыканты.
Что это за сброд прячется в темноте? Зараки принюхивается, крадется за безмолвными спинами, заглядывает через плечи зрителей. Барабанщик бьет в маленький барабан, актер в маске мертвого война топает ногой. Из-под деревянного настила грохочет гром.
И снова все замолкает. В натянутую, как тетива хорошего лука, тишину врезается голос — выше, пронзительнее, отчаяннее, чем первый. Он поет о смерти и крови. О боли и страхе. Зараки чувствует, что нечто внутри него откликается на песню духа, шевелится, ворочается, грозит сожрать заживо, если Зараки не выпустит его на свободу. Он замирает у стены. Впереди широкая спина, обтянутая грубым шелком, голова в рогатом шлеме. Зараки оглядывает ряды зрителей. Все, что он может рассмотреть со своего места, — спины, затылки, рога масок над ними. Он пересчитывает головы взглядом, пока в промозглом воздухе, пропитанном затхлым запахом гнилой земли, звенит голос актера.
Один, два, три. Зараки оглядывает хор — мертвые люди поют чужими голосами. Масок на них нет. Один, два…
И вдруг точно на стену налетает.
Она стоит за барабанщиком и смотрит на него. Кенпачи Ячиру. Белая маска с пустыми черными глазницами, аккуратно выведенными бровями и вырезанным ртом. «Неподвижность». Зараки стискивает рукоять меча, с трудом сдерживая сбившееся дыхание. Что она тут забыла? Они — его добыча. Он скалится, обнажая клыки. Ухмыляется беззвучно. Танцует на мягких лапах за спинами истуканов. А она просто смотрит, плотно сжав губы. Зараки мечтает разомкнуть их, мечтает изо всей своей силы, рвущей его тело на части. Разомкнуть пальцами, мечом или зубами. Выколотить из нее стоны, или мольбы, или что-то, чего он боится. Страх — вот чем пахнут его желания. И злость.
Песня резко обрывается на взлете. Мгновение тишины, и начинают бить барабаны. Рокот нарастает, словно гром гремит, все ближе и ближе. Актер-дух выхватывает веер. Его танец не занимает и секунды, несколько прыжков, всполох алых рукавов, блеск остро наточенного лезвия — голова второго актера-монаха скользит с шеи, падает на доски, как тыква в телегу.
Зал оглашает дикий рев. Маски разбиваются, за ними — то, чего ждал Зараки: морды пустых. Зараки хохочет. «Отменная будет драка», — успевает подумать он, крепко стискивая рукоять. Мышцы поют, что за наслаждение.
Он рубит направо и налево, схлестываясь с ожившими истуканами, размалывая в труху их костистые позвоночники. Но Кенпачи Ячиру не дает ему наслаждаться танцами в одиночку. Она мелькает белой тенью за плечом, быстрее, точнее, чем он помнит. Злость выливается через край, топит все в огненном мареве.
— Ах ты! Кенпачи Ячиру, это моя драка! — орет он, в бешенстве разворачиваясь. Но ее уже нет, она летит на него сверху — так стремительно, что он едва успевает закрыться.
Удар, лязг. Ее глаза — у его глаз, губы — у губ.
В вихре ее волос все замирает.
И снова она — за его спиной, превращает в прах искаженное звериной бессмысленной злобой рыло.
— Не лезь! — Зараки подскакивает к ней, хочет схватить за рукав, но она ускользает и рубит наотмашь. Искры летят, Зараки взрывает землю пятками. Ее грудь — к его груди, дыхание — к дыханию.
Мечи снова разлетаются с лязгом. Зараки тяжело дышит, но не от усталости. На сцене и рядом с ней не осталось никого, кроме тел, живые — только они двое. Актеры мертвы, пустые развеяны. Зараки криво ухмыляется, гордо вскидывает голову.
— Твоих рук дело, Кенпачи Ячиру?
— Как всегда, — соглашается она.
Ее голос холоден, ее взгляд пылает. Зараки стискивает пальцы добела.
— Чего тебе надо? — рычит он, наставляя на нее меч.
Она лишь улыбается, свирепо, яростно. Делает шаг, и вот острие уже упирается ей в грудь, в старый шрам.
Она ступает ближе, Зараки отводит оружие в сторону.
— Снова хочешь испытать судьбу? — бросает он ей в лицо.
Страх выступает потом на хребте. Страх убить. Зверь внутри опускает голову. Кенпачи Ячиру болезненно кривится.
— Я буду возвращаться, — отвечает она, касаясь пальцами его губ. — Пока ты не отпустишь свою силу или она не сожрет тебя изнутри. Я дам тебе врагов, дам тебе кровь, только вернись.
Пальцы горячие, как угли, от них пахнет сладко и нежно, и от этого запаха впору кричать. Он задыхается, яростно дергает головой. Сила внутри снова рвется наружу, желая растерзать женщину, которую Зараки хочет спасти.
Кенпачи Ячиру горько улыбается.
— До встречи, — говорит она, и свет гаснет в его голове, потушенный заклинанием. Закрывая глаза, Зараки знает — в следующий раз он снова проснется в странном месте, полном зверья. Без памяти, без прошлого. Забудет про знание, про силу и боль. Останется лишь ее имя.
Название: Лгунья
Автор: Umbridge
Бета: Becky Thatcher
Размер: мини, 1 202 слова
Фэндом: Bleach
Пейринг | Персонажи: Зараки/Кучики Хисана, Кучики Бьякуя/Кучики Хисана
Категория: гет
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: не мое, да и ни к чему мне
Краткое содержание: Как стать счастливым
Примечания: Фанфик был написан на Зимний фестиваль Ключевая фраза: "Прошу я утех, да видать не у тех" (Южный парк).
ЛгуньяЗараки полулежит у раздвинутых седзи, греет в ладонях пиалу с саке. Он выпил. И поэтому ему тепло, хотя снег кружит с утра. Зараки рассматривает сливовое дерево — черные голые ветки сквозь белую рябь. Он помнит, как цвела слива. Вроде, только-только, а оглянись — и давно было.
Тишину разбивает звук торопливых легких шагов — снег скрипит под подошвами гэта. Зараки приподнимается. Кого это черти принесли? Он хмурится, опустошает пиалу. Ждет. Темная фигурка движется между бамбуковыми стволами, выныривает из-за кривой сосенки.
Черные волосы не покрыты, на них ложатся белые крупинки снега. На плечах — ватное кимоно неприметной расцветки. Зараки вздыхает. Точно. Сегодня, кажись, среда. Хисана приходит по средам. С того дня, как они случайно пересеклись на улице Сейрейтея. И чего Зараки туда занесло? Он не знает.
Хисана все ближе, уже можно разглядеть белые теплые таби на маленьких ногах, улыбку на губах — робкую, но не без искринки.
— Зараки-сан, вам не холодно? — еще издали окликает она. Зараки морщится. Показывает на бутылку саке. Хисана смеется. И так, смеясь, поднимается на террасу. Ведет себя как дома. И до жути напоминает себя прежнюю. Ту, какой она ему виделась в Руконгае. Пока не сбежала, прихватив мелкую сестру. Кто знает, куда эта сестра потом делась.
Входит в комнату, по-хозяйски задвигает седзи.
— Всю спальню простудили, Зараки-сан, — достает из-за пазухи коробочку бенто и бутылочку.
— Это вам.
Зараки хмурится. Ему не нравятся визиты Хисаны, не нравятся воспоминания, которые за ними тянутся. Едва различимый аромат страха, нервного напряжения, исходящий от нее, тоже не нравится. Она — мужняя жена. Черт подери, знатная дама. Тень из прошлой жизни, тень чувств, которых не было. Но он разрешает ей приходить, потому что жалеет. А если он — единственный, с кем она может потрепаться без церемоний? Единственный, с кем ей не так одиноко.
— Чего надо? — тянет Зараки. Старые шрамы ноют, и он потирает тот, что на плече.
— Разве мне нужен повод, чтобы заглянуть к вам, Зараки-сан? — Хисана наполняет пиалу, открывает крышку бенто. Внутри — разная снедь, а мяса бы побольше.
— Муж не хватится? Я б на его месте тебя запер, — Зараки шутит, но Хисана вздрагивает и чуть не роняет крышку.
— Зараки-сан, ну вы же знаете Бьякую-доно…
— Нахрен он мне сдался? — Зараки невольно ловит взглядом полоску белой кожи в вырезе кимоно. Возбуждение непрошенным жаром ворочается в паху. Зараки садится, складывая ноги по-турецки.
Знает — знал с первого дня, когда она заявилась в его дом в отряде. Боится, стерва, что он расскажет мужу. Зараки не может удержаться, снова глядит под отогнутый ворот. Потом оглядывает ее всю. Воспоминания вырываются из-под гнета, на мгновение застилают глаза. Перед Зараки Руконгай, самый говеный район, комнатка в покосившейся лачуге. В наскоро срубленной деревянной коробке лежит спеленутый младенец. Крепко спит, аж сап слышно. Зараки и Хисана на футоне. Она каждый раз соблазняет, как будто все ждет чего-то, все ищет, выдавливает из него. Он оглаживает ее маленькие груди, живот, лобок, покрытый темными волосками. Трет пальцами между раздвинутых ног. Хисана стонет, но на лице мука. Щеки заливает румянец, волосы растрепаны, рот приоткрыт, а глаза — нараспашку. Она тянется, направляет его сама. Нетерпеливая, нескромная. Зараки только рад, вставляет ей до упора, двигается медленно, глубоко. Он не грубый, с такой малявкой грубым быть нельзя. И ему нравятся ее стоны. Верещит как кошка. Он всегда ждет ее дрожи, последнего вскрика, потом долго и со вкусом кончает в нее. Но после все равно остается дурной осадок, будто не ласкал, а изнасиловал.
Вместе с воспоминаниями к горлу подкатывает болезненная, тошнотворная жалость.
Хисана неправильно понимает его взгляд. Скидывает ватное кимоно на татами.
— Зараки-сан, — выговаривает она, улыбаясь отчаянно. Зараки только вздыхает:
— Глупая малявка. Не надо мне этого. Иди уже, пока муж не хватился.
— Не говорите ему… — шепчет она, торопливо поднимая кимоно, и быстро запахивается. Затем встает, раздвигает седзи и улепетывает, скрипя снегом.
Зараки молчит. «Лгунья ты, — думает, глядя ей вслед. — Мелкая лгунья».
Когда от Хисаны остаются только следы на снегу, да жратва в коробке, Зараки наливает себе еще саке.
Солнечные лучи через белую завесу облаков стекают серо-желтыми бликами на ветки сливы. Пустые бутылки валяются на татами. Зараки пьян — лежит, до плеч закрывшись одеялом, руки за головой. Пытается дремать, но мысли о Хисане не дают покоя. Воспоминания против воли плещутся внутри, оставляя горько-сладкий привкус на языке. Вот Хисана и Бьякуя идут по улице. Он впереди, она позади на пару шагов. Зараки видит их вдвоем и думает — нет, не там она мужика нашла. Бьякуя натянутый как струна, холодный как кусок железной палки. Такой ее не отогреет, да и не нужна она ему — вот что он думает в тот раз.
Зараки сплевывает под ноги. Хотя Бьякуя — красавец, да. Даже от магазина тканей видно, что красив. Белый, точеный, тонкий. Волосы как сажа. Зараки ловит взгляд Хисаны — и в груди все заходится. Мелкая дура. Погналась опять не пойми за чем, но что-то веселой не кажется. Зараки злится. На себя, на нее, на Бьякую. Да так, что даже Ячиру замечает.
— Эй, Кен-чан, ты чего такой? — щебечет на ухо. Зараки только отмахивается и уходит прочь от знатной парочки. Не может он видеть это лицо.
И вот теперь вспоминает снова. И снова. Зачем она приходит к нему? Только для того, чтобы вызнать — не проболтался ли? Или, может, просит у него капельку прежней жизни, прежней свободы?
Зараки открывает глаза. Сон как рукой снимает. Поднимается на ноги.
Меч как всегда за плечом, Зараки гладит рукоять. Срывается в шунпо. Сегодня вопреки обыкновению с ним нет Ячиру, и он рад.
Он мчится мимо казарм, мимо столовой, прочь с территории отряда. Дальше, через Девятый, оставляя Готей позади. Останавливается только в саду Кучики. Сад что надо. Красивый. Сосны, клены, сакура рассажены по временам года, чтобы красивее было созерцать. Зараки шагает среди этого великолепия, погруженного в зимний, холодный сон. Идет, сам не зная куда.
Терраса тянется вдоль черной ледяной речки. Зараки ныряет под перила. Никто его не останавливает. Шагов не слышно. Тишина, только переборы воды по камням. Зараки уже решает вернуться, плюнуть на всех и дальше пить, но замечает полоску света на досках террасы. Седзи приоткрыты. Зараки думает подойти и заговорить, заглядывает в щель между перегородками.
Двое, мужчина и женщина, его не видят и не чувствуют. Зато он из тени навеса видит их. Видит их голые тела, беззащитные, открытые. Мужчина — Кучики Бьякуя. Лицо искажено, он трахается молча, стиснув зубы. Сейчас не осталось и тени надменности и спеси, которая так бесит Зараки при свете дня. Бьякуя не просто трахает молодую жену, он полностью растворяется в ней, любит ее. А Хисана? Зараки отступает еще дальше в тень. На лице Хисаны — мука. Так же, как с ним когда-то.
Возбуждение снова тяжело наливается в паху. Зараки тянет руку вниз. Но тут же отдергивает. Хисана запрокидывает голову, смотрит на него.
Сейчас между ними — все их руконгайские дни на дырявой подстилке. И Зараки разворачивается и мчится обратно. Рвется так быстро, что ветер свистит в ушах. Через сад к забору, дальше — через Сейрейтей, Готей, в свой дом. Слива встречает его в сумеречном мраке снежного вечера. Внутри — пустота, которую нечем заполнить.
Зараки останавливается возле своей террасы.
— Что б вас! — ругается сквозь зубы.
Возбуждение все не отпускает, тошно и муторно в груди. В темноте мерещатся белая узкая спина Бьякуи, пустые глаза Хисаны.
— Ни один из нас тебе не пойдет, мелкая, — говорит Зараки промозглому ветру.
Он поднимается в спальню, наливает еще саке. В следующую среду он успокоит Хисану — их прошлое останется под замком. И скажет, чтоб больше не приходила. Пусть хоть себе не врет, как другим. Ей не нужна ни его жалость, ни любовь Бьякуи, пока сама до счастья не дорастет.
Автор: Umbridge
Бета: Aizawa
Размер: драббл, 849 слов
Фэндом: Bleach
Пейринг | Персонажи: Кенпачи Кенпачи Зараки | Унохана Рецу (Кенпачи Ячиру)
Категория: джен
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: R
Дисклеймер: не мое, да и ни к чему мне
Краткое содержание: Дай ему волю, или зверь сожрет тебя изнутри
Примечания: Фанфик был написан на Зимний фестиваль Ключевая фраза: "Знать еще больнее, чем не знать" (Джонатан Троппер. Дальше живите сами).
ЗвериОдинокий писк флейты вдалеке, такой пронзительный и надоедливый в напряженной тишине. Потом пауза. И резкий, чистый голос — тягучая песня длится не больше минуты и обрывается.
Между куплетами Зараки пытается открыть глаза. Они намазаны чем-то мягким, губы тоже. Воском? Он с яростью сдирает податливую коросту, моргает и отплевывается. У воска нет вкуса, только запах тлена.
Зараки поднимается на колени и оглядывается. Он в крохотной комнате, на земляном полу, вокруг расставлены зажженные бумажные фонари. Он вскакивает и топчет их ногами. Какого демона кто-то задумал шутить с ним шутки?
Когда остается лишь один фонарь, Зараки хватает с пола меч. Вслушивается — настороженно, каждой мышцей, каждый сухожилием и суставом, кожей. Он двигается мягко, как зверь, в нервном колыхании последнего огонька. Его тень плывет по стене, дергаясь и приплясывая. Они вместе отодвигают перегородку и скользят в холодный воздух ночной улицы.
На площади перед низким бараком, где Зараки проснулся, идет представление. Зрители собрались у квадратной сцены. В пятне света — золотистый задник с зеленой сосной, хор, музыканты.
Что это за сброд прячется в темноте? Зараки принюхивается, крадется за безмолвными спинами, заглядывает через плечи зрителей. Барабанщик бьет в маленький барабан, актер в маске мертвого война топает ногой. Из-под деревянного настила грохочет гром.
И снова все замолкает. В натянутую, как тетива хорошего лука, тишину врезается голос — выше, пронзительнее, отчаяннее, чем первый. Он поет о смерти и крови. О боли и страхе. Зараки чувствует, что нечто внутри него откликается на песню духа, шевелится, ворочается, грозит сожрать заживо, если Зараки не выпустит его на свободу. Он замирает у стены. Впереди широкая спина, обтянутая грубым шелком, голова в рогатом шлеме. Зараки оглядывает ряды зрителей. Все, что он может рассмотреть со своего места, — спины, затылки, рога масок над ними. Он пересчитывает головы взглядом, пока в промозглом воздухе, пропитанном затхлым запахом гнилой земли, звенит голос актера.
Один, два, три. Зараки оглядывает хор — мертвые люди поют чужими голосами. Масок на них нет. Один, два…
И вдруг точно на стену налетает.
Она стоит за барабанщиком и смотрит на него. Кенпачи Ячиру. Белая маска с пустыми черными глазницами, аккуратно выведенными бровями и вырезанным ртом. «Неподвижность». Зараки стискивает рукоять меча, с трудом сдерживая сбившееся дыхание. Что она тут забыла? Они — его добыча. Он скалится, обнажая клыки. Ухмыляется беззвучно. Танцует на мягких лапах за спинами истуканов. А она просто смотрит, плотно сжав губы. Зараки мечтает разомкнуть их, мечтает изо всей своей силы, рвущей его тело на части. Разомкнуть пальцами, мечом или зубами. Выколотить из нее стоны, или мольбы, или что-то, чего он боится. Страх — вот чем пахнут его желания. И злость.
Песня резко обрывается на взлете. Мгновение тишины, и начинают бить барабаны. Рокот нарастает, словно гром гремит, все ближе и ближе. Актер-дух выхватывает веер. Его танец не занимает и секунды, несколько прыжков, всполох алых рукавов, блеск остро наточенного лезвия — голова второго актера-монаха скользит с шеи, падает на доски, как тыква в телегу.
Зал оглашает дикий рев. Маски разбиваются, за ними — то, чего ждал Зараки: морды пустых. Зараки хохочет. «Отменная будет драка», — успевает подумать он, крепко стискивая рукоять. Мышцы поют, что за наслаждение.
Он рубит направо и налево, схлестываясь с ожившими истуканами, размалывая в труху их костистые позвоночники. Но Кенпачи Ячиру не дает ему наслаждаться танцами в одиночку. Она мелькает белой тенью за плечом, быстрее, точнее, чем он помнит. Злость выливается через край, топит все в огненном мареве.
— Ах ты! Кенпачи Ячиру, это моя драка! — орет он, в бешенстве разворачиваясь. Но ее уже нет, она летит на него сверху — так стремительно, что он едва успевает закрыться.
Удар, лязг. Ее глаза — у его глаз, губы — у губ.
В вихре ее волос все замирает.
И снова она — за его спиной, превращает в прах искаженное звериной бессмысленной злобой рыло.
— Не лезь! — Зараки подскакивает к ней, хочет схватить за рукав, но она ускользает и рубит наотмашь. Искры летят, Зараки взрывает землю пятками. Ее грудь — к его груди, дыхание — к дыханию.
Мечи снова разлетаются с лязгом. Зараки тяжело дышит, но не от усталости. На сцене и рядом с ней не осталось никого, кроме тел, живые — только они двое. Актеры мертвы, пустые развеяны. Зараки криво ухмыляется, гордо вскидывает голову.
— Твоих рук дело, Кенпачи Ячиру?
— Как всегда, — соглашается она.
Ее голос холоден, ее взгляд пылает. Зараки стискивает пальцы добела.
— Чего тебе надо? — рычит он, наставляя на нее меч.
Она лишь улыбается, свирепо, яростно. Делает шаг, и вот острие уже упирается ей в грудь, в старый шрам.
Она ступает ближе, Зараки отводит оружие в сторону.
— Снова хочешь испытать судьбу? — бросает он ей в лицо.
Страх выступает потом на хребте. Страх убить. Зверь внутри опускает голову. Кенпачи Ячиру болезненно кривится.
— Я буду возвращаться, — отвечает она, касаясь пальцами его губ. — Пока ты не отпустишь свою силу или она не сожрет тебя изнутри. Я дам тебе врагов, дам тебе кровь, только вернись.
Пальцы горячие, как угли, от них пахнет сладко и нежно, и от этого запаха впору кричать. Он задыхается, яростно дергает головой. Сила внутри снова рвется наружу, желая растерзать женщину, которую Зараки хочет спасти.
Кенпачи Ячиру горько улыбается.
— До встречи, — говорит она, и свет гаснет в его голове, потушенный заклинанием. Закрывая глаза, Зараки знает — в следующий раз он снова проснется в странном месте, полном зверья. Без памяти, без прошлого. Забудет про знание, про силу и боль. Останется лишь ее имя.
Название: Лгунья
Автор: Umbridge
Бета: Becky Thatcher
Размер: мини, 1 202 слова
Фэндом: Bleach
Пейринг | Персонажи: Зараки/Кучики Хисана, Кучики Бьякуя/Кучики Хисана
Категория: гет
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: не мое, да и ни к чему мне
Краткое содержание: Как стать счастливым
Примечания: Фанфик был написан на Зимний фестиваль Ключевая фраза: "Прошу я утех, да видать не у тех" (Южный парк).
ЛгуньяЗараки полулежит у раздвинутых седзи, греет в ладонях пиалу с саке. Он выпил. И поэтому ему тепло, хотя снег кружит с утра. Зараки рассматривает сливовое дерево — черные голые ветки сквозь белую рябь. Он помнит, как цвела слива. Вроде, только-только, а оглянись — и давно было.
Тишину разбивает звук торопливых легких шагов — снег скрипит под подошвами гэта. Зараки приподнимается. Кого это черти принесли? Он хмурится, опустошает пиалу. Ждет. Темная фигурка движется между бамбуковыми стволами, выныривает из-за кривой сосенки.
Черные волосы не покрыты, на них ложатся белые крупинки снега. На плечах — ватное кимоно неприметной расцветки. Зараки вздыхает. Точно. Сегодня, кажись, среда. Хисана приходит по средам. С того дня, как они случайно пересеклись на улице Сейрейтея. И чего Зараки туда занесло? Он не знает.
Хисана все ближе, уже можно разглядеть белые теплые таби на маленьких ногах, улыбку на губах — робкую, но не без искринки.
— Зараки-сан, вам не холодно? — еще издали окликает она. Зараки морщится. Показывает на бутылку саке. Хисана смеется. И так, смеясь, поднимается на террасу. Ведет себя как дома. И до жути напоминает себя прежнюю. Ту, какой она ему виделась в Руконгае. Пока не сбежала, прихватив мелкую сестру. Кто знает, куда эта сестра потом делась.
Входит в комнату, по-хозяйски задвигает седзи.
— Всю спальню простудили, Зараки-сан, — достает из-за пазухи коробочку бенто и бутылочку.
— Это вам.
Зараки хмурится. Ему не нравятся визиты Хисаны, не нравятся воспоминания, которые за ними тянутся. Едва различимый аромат страха, нервного напряжения, исходящий от нее, тоже не нравится. Она — мужняя жена. Черт подери, знатная дама. Тень из прошлой жизни, тень чувств, которых не было. Но он разрешает ей приходить, потому что жалеет. А если он — единственный, с кем она может потрепаться без церемоний? Единственный, с кем ей не так одиноко.
— Чего надо? — тянет Зараки. Старые шрамы ноют, и он потирает тот, что на плече.
— Разве мне нужен повод, чтобы заглянуть к вам, Зараки-сан? — Хисана наполняет пиалу, открывает крышку бенто. Внутри — разная снедь, а мяса бы побольше.
— Муж не хватится? Я б на его месте тебя запер, — Зараки шутит, но Хисана вздрагивает и чуть не роняет крышку.
— Зараки-сан, ну вы же знаете Бьякую-доно…
— Нахрен он мне сдался? — Зараки невольно ловит взглядом полоску белой кожи в вырезе кимоно. Возбуждение непрошенным жаром ворочается в паху. Зараки садится, складывая ноги по-турецки.
Знает — знал с первого дня, когда она заявилась в его дом в отряде. Боится, стерва, что он расскажет мужу. Зараки не может удержаться, снова глядит под отогнутый ворот. Потом оглядывает ее всю. Воспоминания вырываются из-под гнета, на мгновение застилают глаза. Перед Зараки Руконгай, самый говеный район, комнатка в покосившейся лачуге. В наскоро срубленной деревянной коробке лежит спеленутый младенец. Крепко спит, аж сап слышно. Зараки и Хисана на футоне. Она каждый раз соблазняет, как будто все ждет чего-то, все ищет, выдавливает из него. Он оглаживает ее маленькие груди, живот, лобок, покрытый темными волосками. Трет пальцами между раздвинутых ног. Хисана стонет, но на лице мука. Щеки заливает румянец, волосы растрепаны, рот приоткрыт, а глаза — нараспашку. Она тянется, направляет его сама. Нетерпеливая, нескромная. Зараки только рад, вставляет ей до упора, двигается медленно, глубоко. Он не грубый, с такой малявкой грубым быть нельзя. И ему нравятся ее стоны. Верещит как кошка. Он всегда ждет ее дрожи, последнего вскрика, потом долго и со вкусом кончает в нее. Но после все равно остается дурной осадок, будто не ласкал, а изнасиловал.
Вместе с воспоминаниями к горлу подкатывает болезненная, тошнотворная жалость.
Хисана неправильно понимает его взгляд. Скидывает ватное кимоно на татами.
— Зараки-сан, — выговаривает она, улыбаясь отчаянно. Зараки только вздыхает:
— Глупая малявка. Не надо мне этого. Иди уже, пока муж не хватился.
— Не говорите ему… — шепчет она, торопливо поднимая кимоно, и быстро запахивается. Затем встает, раздвигает седзи и улепетывает, скрипя снегом.
Зараки молчит. «Лгунья ты, — думает, глядя ей вслед. — Мелкая лгунья».
Когда от Хисаны остаются только следы на снегу, да жратва в коробке, Зараки наливает себе еще саке.
Солнечные лучи через белую завесу облаков стекают серо-желтыми бликами на ветки сливы. Пустые бутылки валяются на татами. Зараки пьян — лежит, до плеч закрывшись одеялом, руки за головой. Пытается дремать, но мысли о Хисане не дают покоя. Воспоминания против воли плещутся внутри, оставляя горько-сладкий привкус на языке. Вот Хисана и Бьякуя идут по улице. Он впереди, она позади на пару шагов. Зараки видит их вдвоем и думает — нет, не там она мужика нашла. Бьякуя натянутый как струна, холодный как кусок железной палки. Такой ее не отогреет, да и не нужна она ему — вот что он думает в тот раз.
Зараки сплевывает под ноги. Хотя Бьякуя — красавец, да. Даже от магазина тканей видно, что красив. Белый, точеный, тонкий. Волосы как сажа. Зараки ловит взгляд Хисаны — и в груди все заходится. Мелкая дура. Погналась опять не пойми за чем, но что-то веселой не кажется. Зараки злится. На себя, на нее, на Бьякую. Да так, что даже Ячиру замечает.
— Эй, Кен-чан, ты чего такой? — щебечет на ухо. Зараки только отмахивается и уходит прочь от знатной парочки. Не может он видеть это лицо.
И вот теперь вспоминает снова. И снова. Зачем она приходит к нему? Только для того, чтобы вызнать — не проболтался ли? Или, может, просит у него капельку прежней жизни, прежней свободы?
Зараки открывает глаза. Сон как рукой снимает. Поднимается на ноги.
Меч как всегда за плечом, Зараки гладит рукоять. Срывается в шунпо. Сегодня вопреки обыкновению с ним нет Ячиру, и он рад.
Он мчится мимо казарм, мимо столовой, прочь с территории отряда. Дальше, через Девятый, оставляя Готей позади. Останавливается только в саду Кучики. Сад что надо. Красивый. Сосны, клены, сакура рассажены по временам года, чтобы красивее было созерцать. Зараки шагает среди этого великолепия, погруженного в зимний, холодный сон. Идет, сам не зная куда.
Терраса тянется вдоль черной ледяной речки. Зараки ныряет под перила. Никто его не останавливает. Шагов не слышно. Тишина, только переборы воды по камням. Зараки уже решает вернуться, плюнуть на всех и дальше пить, но замечает полоску света на досках террасы. Седзи приоткрыты. Зараки думает подойти и заговорить, заглядывает в щель между перегородками.
Двое, мужчина и женщина, его не видят и не чувствуют. Зато он из тени навеса видит их. Видит их голые тела, беззащитные, открытые. Мужчина — Кучики Бьякуя. Лицо искажено, он трахается молча, стиснув зубы. Сейчас не осталось и тени надменности и спеси, которая так бесит Зараки при свете дня. Бьякуя не просто трахает молодую жену, он полностью растворяется в ней, любит ее. А Хисана? Зараки отступает еще дальше в тень. На лице Хисаны — мука. Так же, как с ним когда-то.
Возбуждение снова тяжело наливается в паху. Зараки тянет руку вниз. Но тут же отдергивает. Хисана запрокидывает голову, смотрит на него.
Сейчас между ними — все их руконгайские дни на дырявой подстилке. И Зараки разворачивается и мчится обратно. Рвется так быстро, что ветер свистит в ушах. Через сад к забору, дальше — через Сейрейтей, Готей, в свой дом. Слива встречает его в сумеречном мраке снежного вечера. Внутри — пустота, которую нечем заполнить.
Зараки останавливается возле своей террасы.
— Что б вас! — ругается сквозь зубы.
Возбуждение все не отпускает, тошно и муторно в груди. В темноте мерещатся белая узкая спина Бьякуи, пустые глаза Хисаны.
— Ни один из нас тебе не пойдет, мелкая, — говорит Зараки промозглому ветру.
Он поднимается в спальню, наливает еще саке. В следующую среду он успокоит Хисану — их прошлое останется под замком. И скажет, чтоб больше не приходила. Пусть хоть себе не врет, как другим. Ей не нужна ни его жалость, ни любовь Бьякуи, пока сама до счастья не дорастет.
@темы: драбблы, Зараки Кенпачи, творчество, R - NC-17, мини, фесты, Кучики Бьякуя, гет, джен, Унохана Рецу, Кучики Хисана, Bleach