C днем рождения, iris M

[DeUmbridge]

Дорогой друг Айрис /откашлялась/ Поздравляю тебя с днем рождения, желаю всего самого самого и всякого хорошего, чтобы тебя радовал реал и мультифандом тоже выдавал приятное дарю тебе это скромный презент. Надеюсь, тебе понравится автор старался

Название: Сплошные неприятности
Автор: Umbridge
Пейринг: Тацуми/Цузуки
Жанр: романс, ПВП
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: футфетиш, римминг

подарочек

С Цузуки никогда и ничего не бывает гладко. Тацуми запомнил это простое правило еще когда они были партнерами, и руководствуется им до сих пор. Неприятности большие и маленькие сыплются на Цузуки как из рога изобилия, и Тацуми зря старается оградить его от происшествий.

Тот все равно притягивает демонов и прочих тварей, даже таких, как мононоке, и случай в парке укладывается в аксиому.


— Прости, Тацуми, ну я правда не знаю, как так вышло, — чешет в затылке Цузуки. Он выглядит очень озабоченным и озадаченным, и это вдвойне забавно, потому что с его волос до сих пор капает вода, рубашка мокрая насквозь и в ботинках хлюпает. Тацуми возвращается из ванной и накрывает его голову полотенцем.

— Охотно верю. В том, что пошел дождь, нет вашей вины, Цузуки-сан, — кивает Тацуми. Да, ливень с градом в июле — это не вина Цузуки, а вот пролитый соус — тут можно поспорить, и то, что они под дождем плутали целый час — тоже большой вопрос. Но Тацуми не хочет говорить об этом Цузуки. Потому что тот тогда точно сбежит, а Тацуми не хочется отпускать его.

Впервые за много десятков лет Цузуки сидит на его кровати в его доме и Тацуми по-хозяйски накидывает ему на голову полотенце.

— Быстро в душ, — изображает строгость Тацуми. И смотрит на его посиневшие трясущиеся губы, на слипшиеся иголки-ресницы, на неровный румянец на щеках и на соски, которые видно через облепившую грудь рубашку.

Цузуки кивает, виновато улыбается, и от его улыбки сердце в груди останавливается. Тацуми и поправляет очки.

— Пойду, поставлю чайник, — бросает он и быстро удаляется. Ему надо собраться с мыслями. Дистанция — целиком и полностью его рук дело, он так старательно выстраивал стену между собой и Цузуки, что сейчас разбирать ее, вытаскивая пальцами кирпичи, сдирая ногти и кожу, физически больно. Тацуми смотрит, как из носика вырывается струя пара, и старается подавить окутавшее его тяжелое возбуждение.

— Тацуми! — слышит он голос Цузуки. Надо подойти и узнать, что тот хочет, но это значит увидеть его голым. Тогда самоконтроль Тацуми испарится, как вода над огнем, и ничего не останется как подчиниться си сиюминутному желанию. Так было вчера, но сегодня для этого нет веских причин.

Правда проста. Тацуми боится. Хотя со стороны никто бы не подумал. Ему очень страшно, что дальше не будет ничего, что все ограничится физиологией.

— Тацуми! Ну подойди, очень надо! — снова зовет Цузуки. Тацуми выдыхает, поправляет очки и разворачивается. Сдается. Хватает по дороге чистую юкату, теплые носки и идет в ванную.


Небольшая комната полна пара. Цузуки уже помылся, выключил воду и теперь сидит на пуфике, дожидается его.

— Тацуми, моя одежда мокрая, — выговаривает поспешно, но замечает в руках Тацуми юкату и осекается на полуслове. Тацуми возвращает на переносицу соскользнувшие очки. Пар липнет к коже, от жара внутри и снаружи кружится голова. Он накидывает на плечи Цузуки халат, опускается на одно колено и берет его стопу в ладони. Кожа забавно морщится на подошве, ступни у Цузуки узкие, горячие, ногти похожи на миндаль. Очки заволокло туманом, но Тацуми их не протирает. Забывшись на мгновенье, он наклоняется и целует пальцы, трогает языком подушечки. Они пахнут хвоей, и Тацуми осторожно втягивает средний между губами. Цузуки громко выдыхает.

— Тацуми…

Тацуми приходит в себя. Загоняет поглубже тугое горячее возбуждение, стирает со лба капли, и натягивает на Цузуки носок. Потом берет в руки вторую ступню и надевает второй.

— Так лучше, поднимайтесь, Цузуки-сан, идемте пить чай, вам надо прогреться изнутри. — Голос хрипит, едва не срывается, но Тацуми уже снова владеет собой. Поднимается и выходит из комнаты, уверенный, что Цузуки следует за ним.


Вода вскипела, Тацуми поворачивается спиной к Цузуки и заваривает чай. Он лопатками чувствует, как тот мается у низкого столика. Как ищет слова, вздыхает, хочет заговорить, но не решается. Это тоже часть дистанции. Цузуки делает вид, что боится Тацуми, а Тацуми — что воспитывает его. До поры до времени маски должны быть надеты.

Тацуми разворачивается, ставит перед Цузуки чашку. Тот сразу хватает ее, обжигает язык, морщится.

— Вам следует быть осторожней, Цузуки-сан, — Тацуми не может сдержать улыбку. Не может не смотреть на тонкие пальцы на глиняном боку, на мокрые, растрепанные волосы, на всего Цузуки. Оглядывает его целиком снизу доверху, привычно. Он научился за долгие годы скрывать свой интерес. Цузуки ставит чашку на столик. Тацуми думает, поймав его взгляд, что они оба все время прикидываются. Когда-нибудь игру надо прекращать.

— Ваша одежда промокла насквозь, — говорит он. — Придется остаться у меня.

Цузуки смотрит несколько секунд, а потом непривычно серьезно кивает. Пытается встать, и почти падает на него. Если это уловка, то банальная. Они оба валятся на татами, Цузуки шепчет извинения, упирается ладонями, как будто собирается подняться, но Тацуми не дает. Кому-то ведь надо прекратить танцы первым. Он ведет ладонями по горячей спине, скрытой тканью юкаты, задыхается от томительного ожидания. Воздух вокруг нагревается, в голове становится пусто. Есть только прикосновения, только запахи, только звуки — тяжелые выдохи и вдохи Цузуки. Есть его глаза, его приоткрытые губы, а мыслей нет. Правильных мыслей. Что в одну и ту же воду не войти дважды, например. К дьяволу.

Тацуми задирает подол юкаты и оглаживает одной рукой ягодицы, а другой надавливает на затылок Цузуки и прижимается к губам губами. Тот жадно открывает рот, наваливается всем телом, разводит ноги шире. Грудь сдавливает, кажется, сейчас затрещат ребра, лопнут легкие и сердце. Тацуми не дышит. Ласкает языком язык Цузуки, медленно гладит между ягодиц и по спине. Под пальцами горячо, еще влажно после душа, на пояснице собираются капельки пота. Цузуки тихо стонет. Полы юкаты расходятся, он трется о бедро Тацуми гладкой головкой.

— Подождите, Цузуки-сан, — просит тот, отстраняясь. Цузуки не сразу понимает, что случилось. Приоткрывает глаза, облизывает губы, снова тянется к нему.

— Погодите, — повторяет Тацуми, и легко переворачивает его на спину. Цузуки ахает, хватает руками за шею. Зрачки расплываются на всю радужку, пояса юкаты совсем развязываются. Под тканью — твердый блестящий живот, темная ямка пупка, дорожка волос к лобку. Тацуми прихватывает губами сосок, трогает языком шершавый ореол. Цузуки стонет протяжно и хрипло, и Тацуми закрывает его рот ладонью.

— Тише, нам некуда торопиться, — убеждает тихо. Убеждает и его и себя. А потом прикусывает сосок, остро, до боли. Цузуки шипит в ладонь, втягивает в рот указательный палец.

Тацуми прижимается лбом к его груди, губами к выступающим ребрам, пока Цузуки посасывает и трогает языком ноготь. Им некуда спешить, это заявление разумно, правильно, но чтобы воплотить его в жизнь, необходима вся выдержка, которая есть в мире. Запах кожи, чистый и терпкий, заполняет ноздри, на языке оседает соль. Цузуки выпускает его пальцы, и Тацуми скользит ниже, по животу, по лобку, трется носом о налитую головку, а потом разводит колени Цузуки и приподнимает бедра. Кожа внутри гладкая, как шелк, из которого сделана юката, Тацуми наклоняется, лижет и посасывает яйца, обхватывает губами головку и толкается языком в темное солоноватое отверстие. Цузуки дрожит, дрожь отдается в бедрах, нагревает воздух вокруг них. Тацуми выпускает член изо рта, раздвигает ягодицы. Несколько секунд смотрит на темное тугое отверстие, в ушах гремит, и удары сердца чувствуются в паху, и в животе, и в груди. Удовольствие слишком сильное, Тацуми ведет, он слизывает с губы каплю пота, дышит глубоко и ровно и пережидает. Ему хочется кончить, но еще рано. Когда его немного отпускает, и возбуждение отступает, он наклоняется, прижимается губами к входу и толкается языком. Цузуки вскрикивает, тянется к члену — Тацуми слышит, как шуршит рукав юкаты, перехватывает, отталкивает его руки. Рано. Они должны добраться туда вместе.

Тацуми входит в него языком, снова разводя ягодицы шире, ритмично и быстро двигается, обсасывая и облизывая. Цузуки пытается прижаться сильнее, дергается.

— Тацуми! — кричит он. — Ну хватит!

Тацуми останавливается, встает на колени между его ног, стирает пот со лба и только сейчас понимает, что очков нет. Они лежат у столика. Скорее всего, он снял их и не заметил.

— Иди в спальню, я сейчас, — говорит он. Цузуки смотрит на него снизу вверх, стараясь сфокусировать взгляд, кривит губы. Но ничего не говорит, послушно поднимается и отправляется в спальню. Тацуми не по себе от его покорности. Ему кажется, что он снова совершает все те же ошибки, что много лет назад. Что он слишком рассудочен, слишком сосредоточен на своем удовольствии, и надо вести себя как-то по-другому. Он подбирает очки, надевает и идет в ванную. Там у него стоит массажное масло. Оно пахнет медом, и Тацуми приходится сжать член у основания, чтобы не кончить, когда он представляет, как будет пахнуть Цузуки, когда Тацуми смажет его.

Он берет пузырек с полки, греет в пальцах, и только после этого возвращается к Цузуки.

— Цузуки-сан, — говорит он, присаживаясь на кровать. Тот лежит пластом, смятая юката валяется на полу.

— Тацуми, давай ты меня просто поцелуешь, а?

Тацуми кивает, наклоняется и целует Цузуки. Тот подается к нему навстречу всем телом, обхватывает за шею, прижимается ртом, отвечает жадно, горячо, так что очки Тацуми снова приходится снять.

Когда Цузуки отстраняется, Тацуми укладывает их на пол и осторожно хлопает того по заду.

— Развернитесь, Цузуки-сан.

Цузуки морщится, быстро перекатывается на живот, подбирает под себя колени и выгибает спину. Открывается, подставляется, весь отдается ему. Тацуми смаргивает, задерживает дыхание, аккуратно откручивает крышку. Масло льется на руку прозрачное и желтое как янтарь. Капли ползут по гладкой коже, когда Тацуми толкает пальцы во вход, то погружает, то почти вынимает их. Цузуки снова вскрикивает, раз, другой, но Тацуми не останавливается, пока задний проход и ягодицы не блестят от масла. Наклоняется, вдыхает медовый запах, проходится ладонями по пояснице.

Цузуки сминает простыни, его тело вибрирует, голос срывается на хрип. Тацуми скользит ниже, по яичкам, промежности к члену, рисует на нем пальцами, оттягивая и оттягивая неизбежное. Для него оргазм — это конец, а то, что происходит сейчас — наслаждение, когда они с Цузуки вместе, когда они на самом деле понимают друг друга без слов. Он слегка надавливает одной рукой над лобком, на мочевой пузырь, Цузуки сжимает колени, выгибается сильнее. Тацуми наклоняется, целует между лопаток, втягивает кожу между зубами. Головка упирается в раскрытый скользкий вход, Тацуми звонко шлепает Цузуки бедру, стонет и прихватывает кожу на предплечье. И только тогда входит, резко, сразу целиком, Цузуки подается навстречу со сдавленным глухим рыком.

Отодвигается, снова насаживается до упора, Тацуми едва успевает перехватить его покрепче. Голова кружится, от возбуждения начинает подташнивать, яйца горят огнем. Тацуми водит ладонями по ребрам Цузуки, пересчитывает в уме позвонки. Толкается вперед и начинает медленно раскачиваться, еще и еще. Он до последнего пытается сохранить ритм, но когда Цузуки вдруг падает грудью на простыни, Тацуми не выдерживает. Наваливается на него, рвет на себя, почти грубо, почти забываясь. Все исчезает в остром до боли наслаждении. Словно издали слышно, как кричит Цузуки, но его голос тает и перемешивается с голосом самого Тацуми. Эта пытка все длится и длится, пока, наконец, напряжение не развязывается одним мощным толчком, и не выходит все, до капли тяжелыми долгими судорогами.


Тацуми не спешит выскальзывать из Цузуки, член долго не опадает, и отголоски удовольствия еще отдают в теле. Тишина вокруг кажется абсолютной. Ее не нарушает ни стук собственного сердца, ни глубокое дыхание Цузуки.

— Тацуми, ты тяжелый, — говорит тот, но не шевелится.

— Я люблю вас, Цузуки-сан, — отвечает ему Тацуми. Вот так просто говорит то, о чем молчал десятилетия. Слова застывают между ними, замирают, как будто бы не могут окончательно затихнуть без ответа.

Цузуки молчит. Его ребра поднимаются и опускаются, волосы липнут к губам Тацуми.

— Мне так хочется сказать тебе гадость, Тацуми, — наконец выдыхает тот. — Соврать, или еще что-нибудь. Но я не буду.

Он делает паузу, поворачивает голову, смотрит на него очень уж долго, а потом тянет:

— И я тебя.

Вот теперь Тацуми окончательно отпускает. Он утыкается носом в шею Цузуки. Ему хочется сказать многое, оправдаться, снова и снова объяснить, почему бросил его когда-то, почему держался от него подальше. Но он так ничего и не говорит.

Они лежат обнявшись, пока Тацуми снова не чувствует жар в паху. Он думает про себя: «Надо будет лечь хотя бы в полночь». Но это обещание сдержать невозможно, и он тут же признается в этом.