You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: "Единожды солгав..."
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 1Глава 1
Очнутся крылья за спиной,
Когда войдешь в мой спящий дом
Ты с первым солнечным лучом.
Подаришь поцелуй!
Стрекозой порхает воля,
И я рисую снова тонких нитей одиночество.
Как бы не была далеко
На губах улыбка Бога,-
Ты всегда со мною...
(Сурганова и Оркестр "Белая песня")
Было утро, тихое и безликое. Комплекс аэропорта Джона Кеннеди распростерся впереди, нереальный в утреннем тумане, громадный и плоский, он, казалось, парил над землей, словно гигантская птица. Ран свернул на подъездную автотрассу и, сбавив скорость, выехал на привокзальную площадь. Пустынные, голые пространства паркингов, изогнутые фонари, здание пятого терминала, окруженное лесами вечной стройки — все это усиливало смутное беспокойство, не покидавшее его со вчерашнего вечера, когда ровно в семь — он точно запомнил время — в гостиной раздался звонок. Не успел Ран удивиться, как его постигло большее потрясение: он впервые за три года услышал голос Шульдиха. Этот голос, нарочито бодрый и насмешливый, сразу встревожил его — много лет назад Ран порвал с телепатом по причине, не предполагавшей дружеских звонков. То, что Шульдих сказал дальше, выглядело еще подозрительнее.
— От чего-то отвлекаю? Как начет встретиться, Абиссинец? Девять часов утра. Завтра. Аэропорт Кеннеди.
И вот Ран в аэропорту. Стараясь загнать тревогу поглубже, он аккуратно припарковался и направился к зданию аэровокзала — стеклянные двери разъехались перед ним, впуская в Мекку путешественников со всего света.
Из-за облаков показалось солнце, и зал словно вспыхнул сразу, наполняясь светом. «Хороший знак», — невольно отметил Ран, останавливаясь у информационного табло и глядя вверх. Но солнце, едва показавшись, скрылось, оставляя свинцово-темное небо.
Ран перевел взгляд на часы — только сравнялось семь, а значит, до рейса Токио — Нью-Йорк оставалось еще два часа. Ран скользнул взглядом по огромному помещению. Зал оказался неожиданно пустым, только несколько человек ждали регистрации, сонно нахохлившись на алюминиевых скамейках: пара японцев, полная женщина с мужем и дочерью, да лысоватый мужчина, читавший рекламный буклет. Постояв немного, Ран тоже сел, ведь ожидание обещало быть долгим.
Спустя полчаса он почувствовал, что хочет спать. Глаза закрывались, тяжелая дрема охватывала его, и, несмотря на всю свою выносливость, Ран с трудом боролся с усталостью. Сквозь дрему он вспоминал, как провел ночь без сна, сидя на полу в гостиной и думая о Шульдихе. Картины из прошлого плыли сквозь память, как лодки сквозь речной туман, рождая в сердце неизъяснимую печаль: он видел Шульдиха, его лицо, губы, изогнутые, как древко лука, глаза, волосы. Чувствовал его запах: смесь дынной жвачки и дешевого одеколона. За окном светало, а Ран так и не лег. Он перестелил белье, смахнул пыль с единственной тумбочки, застелил постель, оделся и вышел в засыпанный прелой листвой, холодный по-осеннему двор. Было тихо. Соседи в большинстве своем еще не начали собираться на работу, и даже собаки не лаяли — спали. Натянув перчатки, Ран пошел по выложенной брусчаткой дорожке к гаражу и, сев в машину, выехал на пустынную улицу. На щитке светились зеленым цифры — шесть часов, шесть минут, одна секунда. Две секунды. Словно отсчитывали время до прибытия самолета. Ран хмуро следил за дорогой. Он не хотел забывать прошлое, верил, что пока помнит — живет, готов был без надежды на взаимность предложить любую помощь человеку, никогда не любившему его.
Компьютерный голос объявил о начале регистрации на рейс Эйр Франс, возвращая Рана в зал первого терминала. Часы над головой показывали без двадцати восемь, и за те сорок минут, что он дремал на скамейке, вокруг все изменилось. Теперь люди были повсюду, кричали, толкались, извинялись, везли вещи на тележках, несли на руках детей. И во всей этой толчее кто-то следил за ним — сейчас он это ясно ощутил. Украдкой изучая соседей, Ран видел лишь заспанные лица, на которых вяло сменялись беспокойство и радость, ожидание и страх, бессознательно выделял из толпы потенциальные источники опасности, привычно распределяя людей на категории: опасен, может быть опасен, не представляет интереса. Девочка лет трех чинно сидела рядом с матерью и баюкала разодетую в кружево куклу, высокий лысоватый мужчина теребил в нервных пальцах рекламный буклет, складывая его и разворачивая, разглаживая и снова складывая, прыщавый парень в черной фуражке, похожий на водителя, держал табличку — никто из них не вызывал подозрений, только раздражение. Все они тоже ждали кого-то из Токио, и к Шульдиху, скорее всего, отношения не имели. Но беспокойство не оставляло Рана. Откинувшись на спинку скамейки, он начал осматривать зал, прикидывая пути к отступлению. Ему вдруг пришло в голову, что телепат мог прилететь сюда, спасаясь бегством от кого-то. А этот неизвестный кто-то мог преследовать Шульдиха, и тогда Рану надо будет вызволить последнего, быстро добраться до машины. На регистрацию рейса Эйр Франс очередь все росла, и шесть действующих коридоров были заполнены, как и коридоры к регистрационным стойкам «Японских Авиалиний». Они могли стать хорошим прикрытием в случае нападения.
Закончив изучать зал, Ран встал и, размяв затекшую спину, прошелся до подставки с рекламками какого-то мобильного оператора, а затем вернулся к креслам с бело-голубой книжкой в руке. Он привык ждать. Его не тяготила необходимость находиться на одном месте на протяжении долгих часов, бесконечного количества минут и тысяч секунд. Он продолжал наблюдать. Внешне оставаясь невозмутимым, внутренне он был напряжен и встревожен, хотя вокруг по-прежнему не было ничего подозрительного.
Наконец показались первые пассажиры, прилетевшие на токийском самолете. Ран ловил их взгляды, готовый угадать сияние знакомых глаз, яркий всполох волос. Шло время, площадка перед выходом из таможни опустела, а телепата все не было. Ран уже решил отправиться на поиски, прикидывая, как и к кому следует обратиться, но тут увидел его. Шульдих вышел последним и остановился, беспомощно озираясь. Он вздрагивал, стараясь поглубже засунуть руки в карманы куртки, втягивал голову в плечи, в криво стоящий воротник, и растерянно крутил головой. Служащий в форменном костюме, появившийся за ним, задел Шульдиха плечом и торопливо извинился, но телепат даже не взглянул в его сторону.
— Шульдих... — позвал Ран, в несколько шагов оказываясь рядом. Тот повернулся и попытался усмехнуться, но губы лишь дернулись, а взгляд заметался по лицу Рана, словно Шульдих пытался вспомнить, кто этот человек.
— Идем, — взяв телепата за руку, Ран отвел его к скамье в нише за кафетерием. Шульдих не сопротивлялся. Казалось, он пошел бы с кем угодно куда угодно, и это тоже совершенно не вязалось с прежним Чтецом из Шварц.
Остановившись, Ран усадил его и сам сел рядом. Он уже хотел спросить, не нужно ли позвать врача, когда Шульдих вытащил руку из кармана и сунул что-то в рот.
— Абиссинец, — выдохнул он через мгновение, когда вихрь чужих голосов и эмоций улегся и в голове остался только его собственный голос. Таблетка действовала быстро, и происходящее вокруг тут же обрело смысл. Ну конечно, вчера он позвонил Абиссинцу и попросил встретить, затем Наоэ отвез его в аэропорт. Потом щиты начали истончаться, и чужие мысли и эмоции обрушились на него. Но теперь осталась только головная боль, перелет закончился, а Абиссинец выполнил обещание — похоже, что все шло как надо. Шульдих ухмыльнулся.
— Поехали, здесь слишком шумно, — протянул он, стараясь выглядеть уверенным и расслабленным, но кажется, Абиссинец не поверил, и продолжал пристально вглядываться в его лицо, от чего телепату стало неловко. — Эй, ты меня слышишь?
Ран молча кивнул, хотя ему вдруг нестерпимо захотелось обнять телепата. Но тот слишком устал, поэтому Ран просто взял его за запястье и, спрятав их руки в складках плаща, повел Шульдиха к выходу.
Начался час пик, так что приходилось лавировать в толпе, что было сложнее из-за необходимости держаться за руки. Повсюду разговаривали, смеялись, сновали люди, грохотали багажные тележки, объявлялись рейсы, надписи на табло все время менялись, и над всем этим, под куполом крыши светило яркое солнце и темнела полоска свинцового неба. Ран посмотрел вверх, подумав, что, скорее всего, будет дождь, а потом взглянул на телепата.
— Не устал?
— Шутишь? — фыркнул Шульдих и, резко высвободив руку, сжал его пальцы.
— Ты далеко живешь? — спросил он, пряча взгляд.
— Да. Тридцать девять минут на машине, — ответил Ран серьезно. Он хотел знать, надолго ли приехал телепат и почему приехал один, без Кроуфорда, почему обратился именно к нему и почему выглядит так, словно готов упасть в обморок прямо на мраморный пол терминала. Но пока Шульдиху не стало лучше, Ран держал свои вопросы при себе и надеялся, что время поговорить еще будет.
Солнце спряталось, шел мелкий холодный дождь, резкий ветер трепал растяжки авиакомпаний, забирался под куртку, продирая до костей. Торопливо шагая за Абиссинцем между плотно припаркованных машин, Шульдих безошибочно угадал любимую им Турбо девятьсот одиннадцатую: слишком постоянен тот был во вкусах, много лет хранил верность одной модели.
Взвизгнула сигнализация, и Шульдих, с неохотой отпустив руку Абиссинца, забрался в салон. Внутри было холодно, и как только Ран сел за руль, телепат тут же прижался бедром к его бедру, восстанавливая связь. Даже через кожу брюк телепат чувствовал жар Абиссинца, чувствовал чистоту, силу эмоций, и это успокаивало.
— Да, девятьсот одиннадцатая упакована что надо, — усмехнулся Шульдих, когда салон начал нагреваться и ноги обдало теплым ветром климат-контроля. Закутавшись в куртку, он засунул ладони подмышки и, прикрыв глаза, впервые со смерти Кроуфорда почувствовал себя в безопасности. Правда, когда Абиссинец выбирался со стоянки и выезжал на автостраду, ногу все время приходилось отодвигать, но зато тогда тот касался его колена костяшками пальцев, что тоже было приятно.
Судя по цифрам на приборной панели, они ехали уже полчаса. Позади остались Бродвей и Бронкс, и за окном скользил тихий Ривердейл. Промчавшись по мосту над железной дорогой, машина скользила теперь мимо сумрачного во влажном дождевом тумане парка, и за окном проносились толстые липы, ели и клены, каменные насыпи, клумбы в ярких пятнах бархатцев, глухие стены кустарника и все те же согнутые фонари вдоль дороги, тянулся осыпанный красно-желтой листвой мокрый тротуар. Отодвинувшись к окну, Шульдих прижался к стеклу лбом. Ему не давал покоя вопрос — почему фонари в этой стране именно так по-дурацки выгнуты, и убаюканный ровным ходом машины он настолько глубоко задумался над этим, что не заметил, как задремал.
Обмякнув на сидении, телепат откинул голову на подголовник и шумно дышал, приоткрыв рот. Ран едва вписался в поворот, рассматривая его, но вовремя взял себя в руки и, на мгновение отпустив руль, поправил воротник его грязной куртки. Слушая тяжелое дыхание телепата, Ран смотрел вперед, на асфальтовую глянцевую ленту, на темно-зеленые живые изгороди вдоль одинаковых низких домов Индипендант стрит, и мечтал, чтобы путь до дома стал бесконечным, и тогда Шульдих вечно бы ехал рядом с ним, в тесном салоне Порше, отрезанный от внешнего мира дверью, покрашенной под алюминий, и стеклами с подогревом. Но, не давая себе шанса насладиться мечтами, Ран вспомнил, что меньше всего телепату нужны путешествия, а больше всего — еда и сон — Шульдих выглядел слишком истощенным и измотанным.
Вместо обещанных сорока минут дорога заняла около часа. Проснувшись, Шульдих почувствовал себя хуже, тревожно оглядывался, словно не мог понять, где находится, и когда они вышли из машины перед двухэтажным домиком в конце Риверкрест, телепата пришлось придерживать за локоть. Ран помог Шульдиху подняться по ступеням, а затем, одной рукой отыскав ключи, втащил телепата в маленькую прихожую.
Там он опустился на колени и начал развязывать шнурки на рваных кроссовках телепата.
— Не надо, — пробормотал тот, приваливаясь к стене.
Ран не ответил и не послушался, а Шульдих смотрел на его темноволосый затылок и думал о том, что приехать сюда было единственным разумным решением за последнее время.
Выпрямившись и не глядя на Шульдиха, Ран занялся застегнутой на все пуговицы джинсовкой, пытаясь скрыть невесть откуда взявшийся румянец.
— Значит, я тебе еще нравлюсь, — протянул телепат и, подавшись вперед, обнял Абиссинца за шею.
— Посмотри на меня, — продолжил телепат, с глумливой ухмылкой заглядывая ему в лицо. В отличие от Кроуфорда, они с Абиссинцем были практически одного роста. Абиссинец нахмурился.
— Да. Нравишься, — ответил он просто и, быстро поцеловав телепата куда-то то ли в губы, то ли в щеку, продолжил расстегивать пуговицы, — тебе надо поесть.
— Я не голоден, — пробормотал Шульдих, опуская голову на плечо Абиссинца, — я бы лучше поспал...
— Хорошо, — деревянным голосом ответил тот, и Шульдих почувствовал его волнение. — Идем.
Кивнув, телепат потер ладони.
— Холодно? — спросил Абиссинец.
— Нет, мне…. — начал Шульдих очередную язвительную фразу, но Абиссинец отвернулся и, крепко обняв его за плечи, повел по узкой лестнице наверх, в спальню.
Несмотря на головную боль и слабость, оказавшись в комнате Абиссинца, телепат с любопытством огляделся. В небольшом помещении царил идеальный порядок: покрывало на широкой кровати натянуто по-военному, на одинокой тумбочке имелись только настольная лампа и будильник, у противоположной стены стоял шкаф-купе цвета серебристый металлик, без зеркал — ничего лишнего, сухо, безлико и функционально.
— Абиссинец, ты и твоя комната — братья близнецы, — заметил Шульдих, стараясь не расклеиться окончательно. В самолете таблеток оставалось пять, в аэропорте он выпил одну, значит, теперь их четыре, и нельзя позволить себе потратить их на пустяки, а потому придется обойтись своими силами.
— Ложись, помогу раздеться, — ответил Абиссинец, бросая на стул покрывало.
Покорно кивнув, телепат опустился на кровать, и начал медленно раздеваться. Когда осталось только снять футболку, слабость вдруг накатила с утроенной силой, и Шульдих, не раздевшись до конца, упал лицом в подушку. Как только голова коснулась холодного хлопка, телепат почувствовал, что снова засыпает, окутанный, словно туманом, тяжелой, горячей нежностью Абиссинца.
— Это твоя кровать? Поле ночных баталий? — пробормотал Шульдих, ухмыляясь сквозь дрему.
— Да. И нет, — отозвался Абиссинец. Он помог телепату раздеться, и Шульдих физически ощущал как внезапное возбуждение смущает его.
— Ложись со мной... если буду слишком долго спать — разбуди… — попросил телепат и Абиссинец покорно кивнул.
Сейчас, когда он видел белое веснушчатое лицо телепата на своей подушке, худую руку на своем одеяле, он впервые по-настоящему осознал, что Шульдих приехал, что действительно спит в его кровати, в его доме и, пока не собирается уходить.
Ран задернул шторы. В спальне стало темно, словно ночью, и только тонкая полоса света на полу напоминала о том, что за окном день. Быстро раздевшись, он скользнул под одеяло и крепко обнял телепата. Ощупывая выступающие ребра, Ран подумал, что Шульдих слишком худой. Волосы, спутанные, собранные в неопрятный хвост, выглядели странно — рыжие у корней, русые на концах, а кожа под руками Рана оказалась влажной и горячей. Но, несмотря на худобу, на отросшие ногти и грязные волосы, Шульдих рядом, и Ран был этому рад.
Уткнувшись лбом в затылок телепата, он закрыл глаза. Сначала Рану казалось, что уснуть рядом с Шульдихом он не сможет, потому что волнение было слишком сильным, но усталость взяла свое, и через некоторое время Ран задремал.
А между тем Шульдих спал так крепко, как не спал уже много недель, кружа в темноте и тишине без сновидений. Он не видел, как Абиссинец лег рядом, но почувствовал исходящие от него волны желания, перемешанного с беспокойством и страхом. И погружаясь в сон, подумал, что Фудзимия не сильно изменился.
Проснувшись, Шульдих посмотрел на часы — электронный будильник показывал три. Полежав немного без движения, телепат повернулся и обнял Абиссинца
— Ты проснулся? — прошептал Шульдих, мгновенно почувствовав ответную реакцию. Как ни странно, но ему стало немного лучше.
— Да, — ответил Абиссинец. Он отчего-то нахмурился и смутился.
— Похоже, мой вид и запах тебя не смущают, — многозначительно хмыкнул телепат.
— Извини. У меня давно никого не было, — признался Абиссинец.
— Что — совсем никого? А сам? — поинтересовался Шульдих.
Абиссинец покачал головой.
— А я уже думал — ты просто меня так любишь… — притворно надулся Шульдих, притягивая Абиссинца ближе, но тот отстранился.
— Ты не хочешь меня, — сказал он, и, садясь, добавил, — я принесу поесть.
— Только не рис, — Шульдих снова прикрыл глаза. Он не был голоден, но понимал, что надо поесть, так как не ел уже неизвестно сколько.
— Что-то не так? Или ты наготовил рисовых шариков по случаю моего приезда? Или запах тебя все-таки добил? Мне и правда стоит принять ванну, — проговорил он, когда Абиссинец начал поспешно одеваться. Шульдих вспомнил, что последний раз мылся больше недели назад, еще в токийской гостинице. Тогда в душевой кабинке ему стало плохо, и он испугался, что в следующий раз его, голого и мертвого, найдет на кафельном полу горничная. Нелепо, не так ли? Но с тех пор ему все равно стало не до мытья.
— Нет, — встав с кровати, Ран с трудом застегнул брюки. — Сейчас принесу чай и тосты.
— А я слышал, что японцы не любят говорить «нет». Ты все-таки странный… — попытался пошутить Шульдих, но Абиссинец его явно не слушал.
— Сахара не жалей! — крикнул Шульдих, увидев, что тот открывает дверь, а затем прикрыл глаза. Голова заныла, но действие таблетки еще продолжалось, и пока можно было терпеть, он не собирался глотать еще одну. Нет, Абиссинец ошибался, думая, что телепат не хочет его. Дело было в другом — Шульдих не хотел вообще ничего и никого, все его силы уходили сейчас на то, чтобы выжить и не сойти с ума.
Оказавшись на кухне, Ран сделал несколько глубоких, быстрых вдохов, а потом медленно выдохнул. Надо взять себя в руки, думал он, Шульдих здесь не для того, чтобы удовлетворять мою похоть. Ему нужна помощь. Надо дать Шульдиху время собраться с силами, а потом выяснить, что произошло и что требуется от него, Рана.
И все же сомнения не оставляли. Почему Кроуфорд отпустил телепата? Где он? Не логично ли предположить, что будь лидер Шварц в живых, Шульдиха бы тут не было? Или Кроуфорд ранен? Или сам попал в переплет? Хотя вполне вероятно, что Кроуфорд составил какой-то хитроумный план, и Ран в нем участвует против воли. Нет, не стоило строить домыслы, лучше выяснить все, когда будет возможность. Задумавшись, Ран нажал кнопку электрического чайника и замер, глядя в окно, на задний двор. Там снова крутилась соседская собака, повизгивая и что-то раскапывая в посаженых прежними хозяевами кустах жимолости. «Может, труп?» — с мрачной усмешкой подумал он. Как странно. Он здесь всего два месяца, но кажется, уже много лет. Чай из пакетиков, собака соседей, пустая кровать — одно и то же до бесконечности. Он презирал привычки гайдзинов, но все же незаметно перенимал их. Хранил в себе культуру своего народа, но постепенно вливался в маленькую вселенную Нью-Йорка, города, где никому ни до кого не было дела. Впрочем, Ран сам выбрал такую жизнь и о своем выборе не жалел. Щелкнув, кнопка чайника погасла. Он налил кипятка в единственную чашку, бросил в нее пакетик и щедро насыпал сахару. Потом быстро поджарил пару тостов с сыром и отнес все это в спальню.
Отворив дверь, Ран сразу наткнулся взглядом на Шульдиха, который по-прежнему лежал в кровати, натянув до подбородка одеяло, и грыз прядь волос. Ран поднял брови, но промолчал. Нечистоплотность телепата его не оскорбляла. Гораздо непривычнее было видеть кого-то в своей постели.
— Мне надо идти, — сказал он, поставив чашку на тумбочку.
Шульдих вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Абиссинец уйдет всего на несколько часов. Ничего страшного — он вполне сможет продержаться.
— Если бы мне была нужна «только» помощь, я бы обратился к Наоэ... — ухмыльнулся он криво. Он слышал мысли Абиссинца, а значит действие таблетки кончалось.
— Хорошо, — Абиссинец кивнул, — я буду утром. Если что-то не так — вот, — он протянул Шульдиху сотовый телефон, который купил на случай утраты основного аппарата. — Звони. Хотя ты же телепат... Тебе это не нужно…
* * *
Никто не совершенен, я знаю за собой множество пороков, но никогда не предполагал, что страдаю еще и вуайеризмом. Что буду несколько часов, словно прикованный, следить, как бывший любовник моего телепата наблюдает за тем, как он спит, как неуверенно прикасается к немытым слипшимся прядям или поправляет почти невесомое одеяло на голом плече. Как наклоняется, но так и не решается прикоснуться губами к лихорадочно разрумянившейся щеке. Где твоя смелость? Давай, Фудзимия, ну же! Сейчас тебя некому остановить. Урви свой кусочек счастья. Ты думал, что я не знаю, что он значит для тебя? Ложь, все ложь. Как давно ты понял, что его нельзя перестать любить? Сидя перед равнодушным монитором с картинкой, меняющейся со скоростью двадцать кадров в секунду, мертвый для всех, я все еще ревную и злюсь на тебя. Тот, кто сейчас лежит в твоей постели, должен быть только моим.
В этом что-то есть — наблюдать за наблюдающим. Говорят, в специальных салонах за это платят большие деньги. Я же любуюсь сейчас совершенно бесплатно, если не считать кругленькой суммы, потраченной на установку камер и оплату труда установивших их. Обе камеры, на кухне и в спальне, размещены явно со знанием дела. Великолепный угол обзора охватывает практически все помещение, не допуская возникновения мертвых зон. Интересно, куда камеры спрятаны? Я бы мог их найти, если бы решился вломиться в дом Абиссинца? Будь на его месте Наги — камеры не простояли бы и пары минут. Конечно, Фудзимия тоже не дурак, но будем надеяться, ему не придет в голову поискать их. Так или иначе, ребята из Технотроник не допускают ошибок, зная их возможности, я уверен в их компетентности. Помимо технического мастерства у них есть еще один плюс — они работают по анонимным заказам. В любом случае, было полезно восстановить старые связи.
Снова оказавшись в Нью-Йорке, хотел бы я вернуться в наш дом на пятой авеню, просторный и удобный, с вежливыми и нелюбопытными соседями. Если бы я только был уверен в том, чем закончится наша прогулка в Японию… К сожалению, это просто мечты. В любом случае, как бы ни было заманчиво снова оказаться в тех стенах, это неразумно. Шульдих наверняка проверит старый адрес, даже если будет знать, что искать там нечего. Так что пришлось выбрать кое-что поскромнее и понадежнее. Квартира, арендованная через агентство на подставное лицо в одном из жилых домов в Сохо, вполне меня устроила. Подбираться ближе к дому Фудзимии было бы опасно: стоит Шульдиху прийти в норму, а в присутствии Абиссинца рано или поздно это произойдет, он может нечаянно или намеренно распознать мое присутствие. Когда я заключал договор аренды, основным условием было «наличие выделенного канала для ведения бизнес-процессов с помощью интернет-технологий», именно так звучала формулировка в контракте о найме этой квартиры на длительный срок. Идиоты. Они уверены, что я — биржевой делец.
Я едва успел войти, даже толком еще не разделся, сразу ткнул пальцем в заветную кнопку на стандартном пластиковом корпусе компьютера, скрывающем в своих недрах самую мощную начинку, которую только можно получить за деньги на данный момент времени. Пока система грузилась, пока я входил в сеть — пароль был выучен еще в самолете — запускал программу слежения, пока подтверждалась работоспособность канала — только и успел, что бросить под ноги дорожную сумку да плащ в соседнее с рабочим кресло. Как только на картинке показались очертания фудзимиевской комнаты, я так присох к монитору, что не мог отвести взгляд. Так вот где моему телепату придется жить. Неуютно. Практически пустая комната, ни личных вещей, ни отличительных особенностей. Ничего, что бы указывало на владельца. Абиссинца совершенно устраивают минимальные удобства. Тоже мне — аскет. Великомученик. Если хочет, то пусть наказывает себя, хоть переедет в будку в собственном дворе, но это не значит, что мне наплевать, в каких условиях будет жить Шульдих.
Я разозлился, замерз и перенервничал, мне едва хватило самообладания не позвонить в аэропорт, чтобы проверить, благополучно ли приземлился рейс, на котором мой телепат добирался из Токио. По-хорошему, стоило бы встать и хотя бы включить обогреватель. Но я не мог отойти от монитора. Мне казалось кощунственным пропустить его появление в доме Фудзимии. Какого черта они столько времени добирались из аэропорта? На рейс этой компании уходит где-то до двенадцати часов плюс смена часового пояса, а мой и так плохо соображающий телепат совершенно выбит из колеи. Неужели Абиссинец додумался показывать ему достопримечательности или потащил его в ресторан? Конечно, нет. Что за дурацкие мысли. В способности Абиссинца трезво соображать я не сомневался, просто со зла чего только не померещится.
Я едва не пропустил момент, когда запараллеленный сигнал возвестил об отключении сигнализации, установленной в доме Абиссинца. Потом долго ждал, мне показалось, что около часа, хотя всего-навсего несколько минут, до их появления в пределах моей видимости, когда наконец Абиссинец почти внес на себе Шульдиха в спальню. Я ужаснулся, увидев, насколько он истощен. Далее был удостоен сомнительной чести просмотреть вынужденный стриптиз и сжимал кулаки каждый раз, когда с телепатом снимали какую-нибудь тряпку. Наверное, лунки на ладонях останутся навсегда, так сильно ногти впечатались в ладони. Абиссинец решительно, но соблюдая определенную осторожность, устроился рядом с Шульдихом и закрыл глаза. Было пугающе снова видеть их вместе, но я и не надеялся на другой вариант развития событий.
Проведя еще несколько минут в полной прострации — в их комнате больше никакого движения не наблюдалось — я наконец смог осознать себя в пространстве новой квартиры. Я понял, что устал и хочу есть. Кое-как поднявшись, побрел разыскивать кухню.
Все, что я нашел, это пара пакетов растворимого кофе. Будь у меня иная возможность — я ни за что бы не стал пить такое. Но сейчас мне просто необходимо было согреться. Закипевший через пару минут электрический чайник снабдил меня кипятком, и, высыпав для крепости сразу оба пакета в чашку, я подхватил ее и вернулся в комнату к мониторам. Никто из них так и не пошевелился, даже Фудзимия, который либо заснул, либо просто лежал неподвижно. Я опустился в кожаное кресло, вдохнул горячий пар из кружки, кислый запах отбил всякое желание сделать даже один глоток, я только грел руки, а затем, незаметно для себя, погрузился в воспоминания.
Говорят, что преступник всегда возвращается на место своего преступления. Чувство вины вынуждает его приходить туда снова и снова, до тех пор, пока он не попадет в лапы правосудия или не сойдет с ума. Моя вина в том, что я должен защищать, должен беречь то немногое, что у меня осталось — моего Шульдиха, моего телепата.
Шварц распались. Нас больше ничего не держало вместе. Фарфарелло любил Салли, Салли любила Фарфарелло. Как сестра или возлюбленная — неважно, это не мое дело. Важно, что им не было места рядом с нами, теми, кто рисковал ежесекундно, ежечасно просто потому, что иначе им было скучно жить. Наги решил, что моя защита больше не сможет уберечь тех, кого любит он. Мелкий щенок Такатори подсуетился и предложил защиту Тот, и Наги согласился в обмен на свою преданность. Я могу понять это, но мне сложно смириться. Наги был для меня больше чем рядовой член моей команды, но и сыном он мне так и не стал. Я не знаю, хотел ли он этого, я не спрашивал. Наверное, того, что произошло во Дворце Преисподней, должно быть достаточно, чтобы утверждать, что Наги любил нас, но в этот момент мы видели только друг друга.
Проклятое слово — любовь. Все из-за нее. Это чувство, способное в самый неподходящий момент столкнуть тебя в пропасть, подставив подножку, когда меньше всего ждешь, а может дать тебе силу выстоять и выжить, сумев сохранить тех, кого любишь ты. Любовь ослепила меня, и я теперь вынужден смотреть на то, во что превратился тот, кем я дорожил, кого берег больше, чем себя.
Может быть, то, что я испытываю к Шульдиху и нельзя назвать любовью, но я уже столько врал самому себе и другим, что ложью больше или меньше — уже не имеет никакого значения. После бойни, которую устроил мне Бергер, мой провидческий дар почти угас, точнее, случился коллапс, и предвиденье спит сейчас самым беспробудным сном где-то в глубине моего сознания. Возможно, ненадолго, возможно, навсегда. Вряд ли есть смысл рисковать, потому что выяснить это можно только вернувшись в Розенкройц. Я по нему не скучаю. Вероятно, это абсурдно звучит, но я вполне в состоянии обойтись и без него. Прочие мои качества остались почти без изменений. У меня по-прежнему есть моя способность логически мыслить и острая, словно фудзимиевская катана, интуиция. На первое время должно быть достаточно.
За последний месяц я впервые узнал, что значит быть обычным человеком. Как эмпат я довольно слаб, так что при всех отрицательных сторонах эта паранормальная способность не доставляет мне никаких неудобств. На физическую форму я тоже никогда не жаловался, с повреждениями моя иммунная система справилась достаточно быстро. Я здоров и совершенно одинок. И снова иду к тому, что осталось от Дворца Преисподней.
Что может дать мне груда развалин? В глубине души я все еще надеюсь, что вид этих руин снова пробудит во мне дар. Любая зацепка, любое воспоминание, хоть что-нибудь, и я снова смогу предвидеть. Тогда я смогу быть на шаг впереди того, кто сделал с нами это, кто заставил нас расстаться.
Неспешно, привычным маршрутом, я двигаюсь вдоль металлического забора, которым обнесли Дворец, точнее, бывший дворец. Никогда не разделял страсти верхушки Розенкройц к пышным названиям: вместо того, чтобы внушать трепет, они рождали во мне только насмешку. Разборка завалов почти завершена, из-за высокой металлической ограды больше не торчат краны, не ездят грузовики, вывозящие на свалку разломанные бетонные плиты, хотя еще время от времени слышится натужный рев какой-то строительной техники. Против обычного, сегодня здесь достаточно тихо.
Без сомнения, все подземные коммуникации, лаборатории и что там еще было внизу — все уцелело. И сейчас Розенкройц прилагает все силы, чтобы собрать то немногое, что осталось от ее безумных экспериментов. Генный материал будет вывезен в другие лаборатории, послужит основой для анализа, будут созданы новые клоны или доработаны старые. Они никогда не успокоятся. Пытаюсь по звукам определить, что же происходит внутри. Металлический забор надежно укрывает площадку от непосвященных, для любопытных — щелей не предусмотрено. Я продолжаю свой путь.
Где-то там внутри было тело Бергера, смятое и раздавленное обвалившимися перекрытиями, разорванное обнажившимися при разрушении бетона металлоконструкциями. Тело с идентичным моему набором хромосом, к тому же плавающее в луже моей собственной крови — надеюсь, этого должно было хватить на нас двоих. Хоть в чем-то пригодился мне мой самоуверенный недоделанный брат. Скорее всего, нас уже опознали. Одно из последних видений показало мне простановку в моем личном деле пометки о кончине лидера группы Шварц. Красивая красная печать. Все-таки в Розенкройц слишком любят пафос. Бергер чуть не помог мне умереть на самом деле. Но вовремя вмешался Наги. Кстати, стоит ли оценивать его помощь как прощальный подарок? Или все же это компенсация за годы, проведенные вместе со мной и моей командой? Или же я теперь у него в долгу? Впрочем, равно как и Шульдих. Телепата, конечно, мало волнуют вопросы долга, по-моему, все-таки это слово для него пустой звук.
Мой Шульдих. Надеюсь, что он внял голосу разума и сейчас далеко от этого места. Задумавшись, я запинаюсь за какой-то камень и едва не впечатываюсь в дерево, стоящее на моем пути. И едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться вслух.
Черт! Он что, совсем сдурел? Я, вытаращив глаза, пару секунд пялюсь на предмет своих размышлений, а потом, как в худших шпионских фильмах, отпрыгиваю за ствол дерева. За забором какой-то особо ретивый экскаватор начинает вгрызаться в землю с монотонным ревом. Этот звук заполоняет все вокруг, а мне кажется, что мое сердце стучит гораздо громче. Я прижимаю ладони к груди, стараясь унять сердцебиение, замерев и каждую секунду ожидая, что он вот-вот окажется рядом. Заметил? Или нет? Я снова выглядываю из-за дерева, пачкая пальто и перчатки о шершавый грязный ствол неизвестной породы, постепенно проникаясь огромной благодарностью к тому, кто его тут посадил. Большое человеческое спасибо. Я все еще здесь, а он там. Вот идиот. Что творит. Хочет обратно в Розенкройц? Понемногу я унимаю сбившееся дыхание. Экскаватор за стенкой продолжает свою тупую бессмысленную работу. Кажется, он спасает меня наравне с деревом, телепат просто меня не слышит. Я одновременно радуюсь и огорчаюсь этому обстоятельству. И продолжаю смотреть. Редкие прохожие совершенно не обращают внимания на сгорбившуюся фигуру, привалившуюся к стене дома на противоположной стороне улицы.
А он, облокотившись на шершавые камни, раз за разом упорно сканирует местность. Руки сжаты в кулаки и засунуты глубоко в карманы помятой куртки. Где он нашел это шмотье? Глаза закрыты — они сейчас лишние. Я слишком хорошо помню это выражение на его лице, появляющееся всякий раз, когда Шульдих работает. Серьезно, в полную силу, не придуриваясь, работает на износ. Если бы захотел, он мог бы смести своим даром половину этого гребанного города. Но он не в состоянии обнаружить меня, стоящего от него в полусотне метров, за деревом. Прости Шульдих, у меня теперь нет метки, она пропала вместе с даром. Частота мозговой волны изменилась, я больше не я. У меня даже нет щитов, они и так никогда не были безупречны, как твои, щиты лучшего телепата из последних выпусков Розенкройц. Меня больше нет, Шульдих. Я мертв. Король умер, да здравствует король. Хотя я скорее серый ферзь. Помнишь, я пытался учить тебя игре в шахматы, а ты смеялся, и все как обычно закончилось сексом на диване в гостиной. Пришла пора сыграть, Шульдих. Сыграть по-крупному, на жизнь. Кто-то оставил мне свои фигуры, так что начать придется с середины партии. Стану ли я тем, кто ставит условия или мне придется подчиняться чужим правилам — покажет время. Сейчас не мой черед ходить. Я даже не знаю, сколько пешек у меня в активе.
Пока я разглагольствую сам с собой, перед телепатом останавливается представительский черный автомобиль, стекла тонированы, и я не вижу, кто там внутри. Постепенно начинаю опасаться, что Шульдиха сейчас засунут в машину и отправят в ближайшую лабораторию Розенкройц, но вместо этого из машины выходит Наги. Малыш Наги, нежный юноша, в одночасье ставший мужчиной, опасный противник. Он оглядывается на развалины Дворца, ненадолго задерживает взгляд на моем ненадежном укрытии, но ни словом, ни жестом не показывает, что заметил что-то необычное. Как бы он поступил, если бы был уверен в своих предположениях: сдал бы меня Шульдиху? Радовался бы моему воскрешению? Или просто проигнорировал бы вот как сейчас? Не знаю, не знаю. В любом случае я благодарен ему уже только за то, что он не бросил моего Шульдиха. Хотя я могу составить логическую цепочку: Шульдих — Наоэ — Такатори младший — … Она может вести только к одному человеку.
В памяти, словно на шахматной доске, как раз возникает позабытая мной еще одна фигура. Я сжимаю кулаки. Я знал, что так будет, и все же надеялся избежать ее появления. Что же, может быть, это и к лучшему. Это не пешка — это целая ладья — Ран Фудзимия собственной персоной, с дурацким прозвищем «Ая». Ты так и звал его в постели — «Ая»? Я сам не замечаю, как начал скрипеть зубам. Господи, о чем я думаю? Уж лучше он, чем кто-то другой или вообще никого. Но сколько себя ни уговаривай, легче от этого не становится.
Шульдих наконец открывает глаза. Я раздраженно слежу за тем, как Наги гладит его по плечу и что-то тихо ему втолковывает. Видно, что этот разговор уже не первый. Хорошо, что я не сталкивался с телепатом раньше. Наверное, я бы не устоял и подошел к нему, и тогда… Не знаю, что было бы тогда, но уж точно ничего хорошего. Даже пять лет спустя я слишком хорошо помню те времена, когда Шульдих, почти не прячась, уходил, чтобы встретиться с Фудзимией.
Говорят, что самая устойчивая система на свете состоит из трех элементов: такую систему не разрушишь, она никогда не опрокинется, три опоры не позволят ей сделать это. Почему в нашей системе третьей опорой суждено было стать именно Фудзимии? Я склонен признать — он достойный противник, но разве я не предупреждал Шульдиха, что убью его, если он посмеет к нему вернуться? Что это, наказание за мою гордыню? Теперь он с молчаливого участия занял мое место. Это временно, Шульдих, ты слышишь, не сдавайся, дождись меня.
Наги тянет телепата за собой, сперва Шульдих вяло отмахивается, потом позволяет отвести себя к машине. Бережно, словно тот неожиданно стал стеклянным, но непреклонно телекинетик подталкивает его. Низко опустив голову, с дрожащими руками, Шульдих медлит, но потом все-таки садится в салон. Он цепляется за развалины взглядом, будто старик, желающий унести с собой хоть что-то из этого подлунного мира в глухую и темную могилу. Сейчас я отчетливо вижу, насколько он плох. Наги захлопывает за ним дверцу. Пропустив пару машин, черный автомобиль вливается в поток и скрывается из виду. Я уже не прячусь, открыто глядя вслед автомобилю.
Привычно обработав поступившую информацию, я рассматриваю доступные комбинации, прикидывая свой следующий ход. Не размахнешься. Паршиво все. Я бы заплакал, если бы умел. Это не мой телепат.
Впервые за последние несколько недель я улавливаю что-то, смутно похожее на видение: Шульдих с растерянным взглядом в большом гулком зале, посреди толпы. Я узнаю это место. Аэропорт Кеннеди. Значит, он действительно летит к Фудзимии. Мне стоит поторопиться. Аренда частного самолета дело не долгое, но, помимо этого, необходимо подумать и о других вещах, к примеру, где мне предстоит жить. Сейчас, когда я не могу предвидеть, придется положиться на технические средства получения информации. Я должен защитить моего телепата. Рано или поздно все равно его найдут, его не оставят в покое. Любой независимый паранорм — слишком желанная добыча. И не только для Розенкройц. И когда я узнаю, кто собрался присвоить себе моего телепата, думаю, мне не составит труда убить его.
Автор: Umbridge, Frizzz
Бета: 1-6 главы — Sever; 7 и 8 — Рысь, с 9 по 11-ую —сами себе беты
Фэндом: WK
Размер: макси, 93 806 слов
Пейринг: Ран/Шульдих, Кроуфорд/Шульдих,
Рейтинг: R
Жанр: Action/angst/romance
Дисклеймер: Всё принадлежит Коясу, материальной выгоды не извлекаю.
Краткое содержание: Звонок Шульдиха спустя три года после их последней встречи встревожил Рана, а просьба встретить утром в аэропорту только усилила беспокойство...
Предупреждение: возможно, АУ по отношению к Side B, частичный POV Кроуфорда
Состояние: Закончен
Глава 1Глава 1
Очнутся крылья за спиной,
Когда войдешь в мой спящий дом
Ты с первым солнечным лучом.
Подаришь поцелуй!
Стрекозой порхает воля,
И я рисую снова тонких нитей одиночество.
Как бы не была далеко
На губах улыбка Бога,-
Ты всегда со мною...
(Сурганова и Оркестр "Белая песня")
Было утро, тихое и безликое. Комплекс аэропорта Джона Кеннеди распростерся впереди, нереальный в утреннем тумане, громадный и плоский, он, казалось, парил над землей, словно гигантская птица. Ран свернул на подъездную автотрассу и, сбавив скорость, выехал на привокзальную площадь. Пустынные, голые пространства паркингов, изогнутые фонари, здание пятого терминала, окруженное лесами вечной стройки — все это усиливало смутное беспокойство, не покидавшее его со вчерашнего вечера, когда ровно в семь — он точно запомнил время — в гостиной раздался звонок. Не успел Ран удивиться, как его постигло большее потрясение: он впервые за три года услышал голос Шульдиха. Этот голос, нарочито бодрый и насмешливый, сразу встревожил его — много лет назад Ран порвал с телепатом по причине, не предполагавшей дружеских звонков. То, что Шульдих сказал дальше, выглядело еще подозрительнее.
— От чего-то отвлекаю? Как начет встретиться, Абиссинец? Девять часов утра. Завтра. Аэропорт Кеннеди.
И вот Ран в аэропорту. Стараясь загнать тревогу поглубже, он аккуратно припарковался и направился к зданию аэровокзала — стеклянные двери разъехались перед ним, впуская в Мекку путешественников со всего света.
Из-за облаков показалось солнце, и зал словно вспыхнул сразу, наполняясь светом. «Хороший знак», — невольно отметил Ран, останавливаясь у информационного табло и глядя вверх. Но солнце, едва показавшись, скрылось, оставляя свинцово-темное небо.
Ран перевел взгляд на часы — только сравнялось семь, а значит, до рейса Токио — Нью-Йорк оставалось еще два часа. Ран скользнул взглядом по огромному помещению. Зал оказался неожиданно пустым, только несколько человек ждали регистрации, сонно нахохлившись на алюминиевых скамейках: пара японцев, полная женщина с мужем и дочерью, да лысоватый мужчина, читавший рекламный буклет. Постояв немного, Ран тоже сел, ведь ожидание обещало быть долгим.
Спустя полчаса он почувствовал, что хочет спать. Глаза закрывались, тяжелая дрема охватывала его, и, несмотря на всю свою выносливость, Ран с трудом боролся с усталостью. Сквозь дрему он вспоминал, как провел ночь без сна, сидя на полу в гостиной и думая о Шульдихе. Картины из прошлого плыли сквозь память, как лодки сквозь речной туман, рождая в сердце неизъяснимую печаль: он видел Шульдиха, его лицо, губы, изогнутые, как древко лука, глаза, волосы. Чувствовал его запах: смесь дынной жвачки и дешевого одеколона. За окном светало, а Ран так и не лег. Он перестелил белье, смахнул пыль с единственной тумбочки, застелил постель, оделся и вышел в засыпанный прелой листвой, холодный по-осеннему двор. Было тихо. Соседи в большинстве своем еще не начали собираться на работу, и даже собаки не лаяли — спали. Натянув перчатки, Ран пошел по выложенной брусчаткой дорожке к гаражу и, сев в машину, выехал на пустынную улицу. На щитке светились зеленым цифры — шесть часов, шесть минут, одна секунда. Две секунды. Словно отсчитывали время до прибытия самолета. Ран хмуро следил за дорогой. Он не хотел забывать прошлое, верил, что пока помнит — живет, готов был без надежды на взаимность предложить любую помощь человеку, никогда не любившему его.
Компьютерный голос объявил о начале регистрации на рейс Эйр Франс, возвращая Рана в зал первого терминала. Часы над головой показывали без двадцати восемь, и за те сорок минут, что он дремал на скамейке, вокруг все изменилось. Теперь люди были повсюду, кричали, толкались, извинялись, везли вещи на тележках, несли на руках детей. И во всей этой толчее кто-то следил за ним — сейчас он это ясно ощутил. Украдкой изучая соседей, Ран видел лишь заспанные лица, на которых вяло сменялись беспокойство и радость, ожидание и страх, бессознательно выделял из толпы потенциальные источники опасности, привычно распределяя людей на категории: опасен, может быть опасен, не представляет интереса. Девочка лет трех чинно сидела рядом с матерью и баюкала разодетую в кружево куклу, высокий лысоватый мужчина теребил в нервных пальцах рекламный буклет, складывая его и разворачивая, разглаживая и снова складывая, прыщавый парень в черной фуражке, похожий на водителя, держал табличку — никто из них не вызывал подозрений, только раздражение. Все они тоже ждали кого-то из Токио, и к Шульдиху, скорее всего, отношения не имели. Но беспокойство не оставляло Рана. Откинувшись на спинку скамейки, он начал осматривать зал, прикидывая пути к отступлению. Ему вдруг пришло в голову, что телепат мог прилететь сюда, спасаясь бегством от кого-то. А этот неизвестный кто-то мог преследовать Шульдиха, и тогда Рану надо будет вызволить последнего, быстро добраться до машины. На регистрацию рейса Эйр Франс очередь все росла, и шесть действующих коридоров были заполнены, как и коридоры к регистрационным стойкам «Японских Авиалиний». Они могли стать хорошим прикрытием в случае нападения.
Закончив изучать зал, Ран встал и, размяв затекшую спину, прошелся до подставки с рекламками какого-то мобильного оператора, а затем вернулся к креслам с бело-голубой книжкой в руке. Он привык ждать. Его не тяготила необходимость находиться на одном месте на протяжении долгих часов, бесконечного количества минут и тысяч секунд. Он продолжал наблюдать. Внешне оставаясь невозмутимым, внутренне он был напряжен и встревожен, хотя вокруг по-прежнему не было ничего подозрительного.
Наконец показались первые пассажиры, прилетевшие на токийском самолете. Ран ловил их взгляды, готовый угадать сияние знакомых глаз, яркий всполох волос. Шло время, площадка перед выходом из таможни опустела, а телепата все не было. Ран уже решил отправиться на поиски, прикидывая, как и к кому следует обратиться, но тут увидел его. Шульдих вышел последним и остановился, беспомощно озираясь. Он вздрагивал, стараясь поглубже засунуть руки в карманы куртки, втягивал голову в плечи, в криво стоящий воротник, и растерянно крутил головой. Служащий в форменном костюме, появившийся за ним, задел Шульдиха плечом и торопливо извинился, но телепат даже не взглянул в его сторону.
— Шульдих... — позвал Ран, в несколько шагов оказываясь рядом. Тот повернулся и попытался усмехнуться, но губы лишь дернулись, а взгляд заметался по лицу Рана, словно Шульдих пытался вспомнить, кто этот человек.
— Идем, — взяв телепата за руку, Ран отвел его к скамье в нише за кафетерием. Шульдих не сопротивлялся. Казалось, он пошел бы с кем угодно куда угодно, и это тоже совершенно не вязалось с прежним Чтецом из Шварц.
Остановившись, Ран усадил его и сам сел рядом. Он уже хотел спросить, не нужно ли позвать врача, когда Шульдих вытащил руку из кармана и сунул что-то в рот.
— Абиссинец, — выдохнул он через мгновение, когда вихрь чужих голосов и эмоций улегся и в голове остался только его собственный голос. Таблетка действовала быстро, и происходящее вокруг тут же обрело смысл. Ну конечно, вчера он позвонил Абиссинцу и попросил встретить, затем Наоэ отвез его в аэропорт. Потом щиты начали истончаться, и чужие мысли и эмоции обрушились на него. Но теперь осталась только головная боль, перелет закончился, а Абиссинец выполнил обещание — похоже, что все шло как надо. Шульдих ухмыльнулся.
— Поехали, здесь слишком шумно, — протянул он, стараясь выглядеть уверенным и расслабленным, но кажется, Абиссинец не поверил, и продолжал пристально вглядываться в его лицо, от чего телепату стало неловко. — Эй, ты меня слышишь?
Ран молча кивнул, хотя ему вдруг нестерпимо захотелось обнять телепата. Но тот слишком устал, поэтому Ран просто взял его за запястье и, спрятав их руки в складках плаща, повел Шульдиха к выходу.
Начался час пик, так что приходилось лавировать в толпе, что было сложнее из-за необходимости держаться за руки. Повсюду разговаривали, смеялись, сновали люди, грохотали багажные тележки, объявлялись рейсы, надписи на табло все время менялись, и над всем этим, под куполом крыши светило яркое солнце и темнела полоска свинцового неба. Ран посмотрел вверх, подумав, что, скорее всего, будет дождь, а потом взглянул на телепата.
— Не устал?
— Шутишь? — фыркнул Шульдих и, резко высвободив руку, сжал его пальцы.
— Ты далеко живешь? — спросил он, пряча взгляд.
— Да. Тридцать девять минут на машине, — ответил Ран серьезно. Он хотел знать, надолго ли приехал телепат и почему приехал один, без Кроуфорда, почему обратился именно к нему и почему выглядит так, словно готов упасть в обморок прямо на мраморный пол терминала. Но пока Шульдиху не стало лучше, Ран держал свои вопросы при себе и надеялся, что время поговорить еще будет.
Солнце спряталось, шел мелкий холодный дождь, резкий ветер трепал растяжки авиакомпаний, забирался под куртку, продирая до костей. Торопливо шагая за Абиссинцем между плотно припаркованных машин, Шульдих безошибочно угадал любимую им Турбо девятьсот одиннадцатую: слишком постоянен тот был во вкусах, много лет хранил верность одной модели.
Взвизгнула сигнализация, и Шульдих, с неохотой отпустив руку Абиссинца, забрался в салон. Внутри было холодно, и как только Ран сел за руль, телепат тут же прижался бедром к его бедру, восстанавливая связь. Даже через кожу брюк телепат чувствовал жар Абиссинца, чувствовал чистоту, силу эмоций, и это успокаивало.
— Да, девятьсот одиннадцатая упакована что надо, — усмехнулся Шульдих, когда салон начал нагреваться и ноги обдало теплым ветром климат-контроля. Закутавшись в куртку, он засунул ладони подмышки и, прикрыв глаза, впервые со смерти Кроуфорда почувствовал себя в безопасности. Правда, когда Абиссинец выбирался со стоянки и выезжал на автостраду, ногу все время приходилось отодвигать, но зато тогда тот касался его колена костяшками пальцев, что тоже было приятно.
Судя по цифрам на приборной панели, они ехали уже полчаса. Позади остались Бродвей и Бронкс, и за окном скользил тихий Ривердейл. Промчавшись по мосту над железной дорогой, машина скользила теперь мимо сумрачного во влажном дождевом тумане парка, и за окном проносились толстые липы, ели и клены, каменные насыпи, клумбы в ярких пятнах бархатцев, глухие стены кустарника и все те же согнутые фонари вдоль дороги, тянулся осыпанный красно-желтой листвой мокрый тротуар. Отодвинувшись к окну, Шульдих прижался к стеклу лбом. Ему не давал покоя вопрос — почему фонари в этой стране именно так по-дурацки выгнуты, и убаюканный ровным ходом машины он настолько глубоко задумался над этим, что не заметил, как задремал.
Обмякнув на сидении, телепат откинул голову на подголовник и шумно дышал, приоткрыв рот. Ран едва вписался в поворот, рассматривая его, но вовремя взял себя в руки и, на мгновение отпустив руль, поправил воротник его грязной куртки. Слушая тяжелое дыхание телепата, Ран смотрел вперед, на асфальтовую глянцевую ленту, на темно-зеленые живые изгороди вдоль одинаковых низких домов Индипендант стрит, и мечтал, чтобы путь до дома стал бесконечным, и тогда Шульдих вечно бы ехал рядом с ним, в тесном салоне Порше, отрезанный от внешнего мира дверью, покрашенной под алюминий, и стеклами с подогревом. Но, не давая себе шанса насладиться мечтами, Ран вспомнил, что меньше всего телепату нужны путешествия, а больше всего — еда и сон — Шульдих выглядел слишком истощенным и измотанным.
Вместо обещанных сорока минут дорога заняла около часа. Проснувшись, Шульдих почувствовал себя хуже, тревожно оглядывался, словно не мог понять, где находится, и когда они вышли из машины перед двухэтажным домиком в конце Риверкрест, телепата пришлось придерживать за локоть. Ран помог Шульдиху подняться по ступеням, а затем, одной рукой отыскав ключи, втащил телепата в маленькую прихожую.
Там он опустился на колени и начал развязывать шнурки на рваных кроссовках телепата.
— Не надо, — пробормотал тот, приваливаясь к стене.
Ран не ответил и не послушался, а Шульдих смотрел на его темноволосый затылок и думал о том, что приехать сюда было единственным разумным решением за последнее время.
Выпрямившись и не глядя на Шульдиха, Ран занялся застегнутой на все пуговицы джинсовкой, пытаясь скрыть невесть откуда взявшийся румянец.
— Значит, я тебе еще нравлюсь, — протянул телепат и, подавшись вперед, обнял Абиссинца за шею.
— Посмотри на меня, — продолжил телепат, с глумливой ухмылкой заглядывая ему в лицо. В отличие от Кроуфорда, они с Абиссинцем были практически одного роста. Абиссинец нахмурился.
— Да. Нравишься, — ответил он просто и, быстро поцеловав телепата куда-то то ли в губы, то ли в щеку, продолжил расстегивать пуговицы, — тебе надо поесть.
— Я не голоден, — пробормотал Шульдих, опуская голову на плечо Абиссинца, — я бы лучше поспал...
— Хорошо, — деревянным голосом ответил тот, и Шульдих почувствовал его волнение. — Идем.
Кивнув, телепат потер ладони.
— Холодно? — спросил Абиссинец.
— Нет, мне…. — начал Шульдих очередную язвительную фразу, но Абиссинец отвернулся и, крепко обняв его за плечи, повел по узкой лестнице наверх, в спальню.
Несмотря на головную боль и слабость, оказавшись в комнате Абиссинца, телепат с любопытством огляделся. В небольшом помещении царил идеальный порядок: покрывало на широкой кровати натянуто по-военному, на одинокой тумбочке имелись только настольная лампа и будильник, у противоположной стены стоял шкаф-купе цвета серебристый металлик, без зеркал — ничего лишнего, сухо, безлико и функционально.
— Абиссинец, ты и твоя комната — братья близнецы, — заметил Шульдих, стараясь не расклеиться окончательно. В самолете таблеток оставалось пять, в аэропорте он выпил одну, значит, теперь их четыре, и нельзя позволить себе потратить их на пустяки, а потому придется обойтись своими силами.
— Ложись, помогу раздеться, — ответил Абиссинец, бросая на стул покрывало.
Покорно кивнув, телепат опустился на кровать, и начал медленно раздеваться. Когда осталось только снять футболку, слабость вдруг накатила с утроенной силой, и Шульдих, не раздевшись до конца, упал лицом в подушку. Как только голова коснулась холодного хлопка, телепат почувствовал, что снова засыпает, окутанный, словно туманом, тяжелой, горячей нежностью Абиссинца.
— Это твоя кровать? Поле ночных баталий? — пробормотал Шульдих, ухмыляясь сквозь дрему.
— Да. И нет, — отозвался Абиссинец. Он помог телепату раздеться, и Шульдих физически ощущал как внезапное возбуждение смущает его.
— Ложись со мной... если буду слишком долго спать — разбуди… — попросил телепат и Абиссинец покорно кивнул.
Сейчас, когда он видел белое веснушчатое лицо телепата на своей подушке, худую руку на своем одеяле, он впервые по-настоящему осознал, что Шульдих приехал, что действительно спит в его кровати, в его доме и, пока не собирается уходить.
Ран задернул шторы. В спальне стало темно, словно ночью, и только тонкая полоса света на полу напоминала о том, что за окном день. Быстро раздевшись, он скользнул под одеяло и крепко обнял телепата. Ощупывая выступающие ребра, Ран подумал, что Шульдих слишком худой. Волосы, спутанные, собранные в неопрятный хвост, выглядели странно — рыжие у корней, русые на концах, а кожа под руками Рана оказалась влажной и горячей. Но, несмотря на худобу, на отросшие ногти и грязные волосы, Шульдих рядом, и Ран был этому рад.
Уткнувшись лбом в затылок телепата, он закрыл глаза. Сначала Рану казалось, что уснуть рядом с Шульдихом он не сможет, потому что волнение было слишком сильным, но усталость взяла свое, и через некоторое время Ран задремал.
А между тем Шульдих спал так крепко, как не спал уже много недель, кружа в темноте и тишине без сновидений. Он не видел, как Абиссинец лег рядом, но почувствовал исходящие от него волны желания, перемешанного с беспокойством и страхом. И погружаясь в сон, подумал, что Фудзимия не сильно изменился.
Проснувшись, Шульдих посмотрел на часы — электронный будильник показывал три. Полежав немного без движения, телепат повернулся и обнял Абиссинца
— Ты проснулся? — прошептал Шульдих, мгновенно почувствовав ответную реакцию. Как ни странно, но ему стало немного лучше.
— Да, — ответил Абиссинец. Он отчего-то нахмурился и смутился.
— Похоже, мой вид и запах тебя не смущают, — многозначительно хмыкнул телепат.
— Извини. У меня давно никого не было, — признался Абиссинец.
— Что — совсем никого? А сам? — поинтересовался Шульдих.
Абиссинец покачал головой.
— А я уже думал — ты просто меня так любишь… — притворно надулся Шульдих, притягивая Абиссинца ближе, но тот отстранился.
— Ты не хочешь меня, — сказал он, и, садясь, добавил, — я принесу поесть.
— Только не рис, — Шульдих снова прикрыл глаза. Он не был голоден, но понимал, что надо поесть, так как не ел уже неизвестно сколько.
— Что-то не так? Или ты наготовил рисовых шариков по случаю моего приезда? Или запах тебя все-таки добил? Мне и правда стоит принять ванну, — проговорил он, когда Абиссинец начал поспешно одеваться. Шульдих вспомнил, что последний раз мылся больше недели назад, еще в токийской гостинице. Тогда в душевой кабинке ему стало плохо, и он испугался, что в следующий раз его, голого и мертвого, найдет на кафельном полу горничная. Нелепо, не так ли? Но с тех пор ему все равно стало не до мытья.
— Нет, — встав с кровати, Ран с трудом застегнул брюки. — Сейчас принесу чай и тосты.
— А я слышал, что японцы не любят говорить «нет». Ты все-таки странный… — попытался пошутить Шульдих, но Абиссинец его явно не слушал.
— Сахара не жалей! — крикнул Шульдих, увидев, что тот открывает дверь, а затем прикрыл глаза. Голова заныла, но действие таблетки еще продолжалось, и пока можно было терпеть, он не собирался глотать еще одну. Нет, Абиссинец ошибался, думая, что телепат не хочет его. Дело было в другом — Шульдих не хотел вообще ничего и никого, все его силы уходили сейчас на то, чтобы выжить и не сойти с ума.
Оказавшись на кухне, Ран сделал несколько глубоких, быстрых вдохов, а потом медленно выдохнул. Надо взять себя в руки, думал он, Шульдих здесь не для того, чтобы удовлетворять мою похоть. Ему нужна помощь. Надо дать Шульдиху время собраться с силами, а потом выяснить, что произошло и что требуется от него, Рана.
И все же сомнения не оставляли. Почему Кроуфорд отпустил телепата? Где он? Не логично ли предположить, что будь лидер Шварц в живых, Шульдиха бы тут не было? Или Кроуфорд ранен? Или сам попал в переплет? Хотя вполне вероятно, что Кроуфорд составил какой-то хитроумный план, и Ран в нем участвует против воли. Нет, не стоило строить домыслы, лучше выяснить все, когда будет возможность. Задумавшись, Ран нажал кнопку электрического чайника и замер, глядя в окно, на задний двор. Там снова крутилась соседская собака, повизгивая и что-то раскапывая в посаженых прежними хозяевами кустах жимолости. «Может, труп?» — с мрачной усмешкой подумал он. Как странно. Он здесь всего два месяца, но кажется, уже много лет. Чай из пакетиков, собака соседей, пустая кровать — одно и то же до бесконечности. Он презирал привычки гайдзинов, но все же незаметно перенимал их. Хранил в себе культуру своего народа, но постепенно вливался в маленькую вселенную Нью-Йорка, города, где никому ни до кого не было дела. Впрочем, Ран сам выбрал такую жизнь и о своем выборе не жалел. Щелкнув, кнопка чайника погасла. Он налил кипятка в единственную чашку, бросил в нее пакетик и щедро насыпал сахару. Потом быстро поджарил пару тостов с сыром и отнес все это в спальню.
Отворив дверь, Ран сразу наткнулся взглядом на Шульдиха, который по-прежнему лежал в кровати, натянув до подбородка одеяло, и грыз прядь волос. Ран поднял брови, но промолчал. Нечистоплотность телепата его не оскорбляла. Гораздо непривычнее было видеть кого-то в своей постели.
— Мне надо идти, — сказал он, поставив чашку на тумбочку.
Шульдих вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Абиссинец уйдет всего на несколько часов. Ничего страшного — он вполне сможет продержаться.
— Если бы мне была нужна «только» помощь, я бы обратился к Наоэ... — ухмыльнулся он криво. Он слышал мысли Абиссинца, а значит действие таблетки кончалось.
— Хорошо, — Абиссинец кивнул, — я буду утром. Если что-то не так — вот, — он протянул Шульдиху сотовый телефон, который купил на случай утраты основного аппарата. — Звони. Хотя ты же телепат... Тебе это не нужно…
* * *
Никто не совершенен, я знаю за собой множество пороков, но никогда не предполагал, что страдаю еще и вуайеризмом. Что буду несколько часов, словно прикованный, следить, как бывший любовник моего телепата наблюдает за тем, как он спит, как неуверенно прикасается к немытым слипшимся прядям или поправляет почти невесомое одеяло на голом плече. Как наклоняется, но так и не решается прикоснуться губами к лихорадочно разрумянившейся щеке. Где твоя смелость? Давай, Фудзимия, ну же! Сейчас тебя некому остановить. Урви свой кусочек счастья. Ты думал, что я не знаю, что он значит для тебя? Ложь, все ложь. Как давно ты понял, что его нельзя перестать любить? Сидя перед равнодушным монитором с картинкой, меняющейся со скоростью двадцать кадров в секунду, мертвый для всех, я все еще ревную и злюсь на тебя. Тот, кто сейчас лежит в твоей постели, должен быть только моим.
В этом что-то есть — наблюдать за наблюдающим. Говорят, в специальных салонах за это платят большие деньги. Я же любуюсь сейчас совершенно бесплатно, если не считать кругленькой суммы, потраченной на установку камер и оплату труда установивших их. Обе камеры, на кухне и в спальне, размещены явно со знанием дела. Великолепный угол обзора охватывает практически все помещение, не допуская возникновения мертвых зон. Интересно, куда камеры спрятаны? Я бы мог их найти, если бы решился вломиться в дом Абиссинца? Будь на его месте Наги — камеры не простояли бы и пары минут. Конечно, Фудзимия тоже не дурак, но будем надеяться, ему не придет в голову поискать их. Так или иначе, ребята из Технотроник не допускают ошибок, зная их возможности, я уверен в их компетентности. Помимо технического мастерства у них есть еще один плюс — они работают по анонимным заказам. В любом случае, было полезно восстановить старые связи.
Снова оказавшись в Нью-Йорке, хотел бы я вернуться в наш дом на пятой авеню, просторный и удобный, с вежливыми и нелюбопытными соседями. Если бы я только был уверен в том, чем закончится наша прогулка в Японию… К сожалению, это просто мечты. В любом случае, как бы ни было заманчиво снова оказаться в тех стенах, это неразумно. Шульдих наверняка проверит старый адрес, даже если будет знать, что искать там нечего. Так что пришлось выбрать кое-что поскромнее и понадежнее. Квартира, арендованная через агентство на подставное лицо в одном из жилых домов в Сохо, вполне меня устроила. Подбираться ближе к дому Фудзимии было бы опасно: стоит Шульдиху прийти в норму, а в присутствии Абиссинца рано или поздно это произойдет, он может нечаянно или намеренно распознать мое присутствие. Когда я заключал договор аренды, основным условием было «наличие выделенного канала для ведения бизнес-процессов с помощью интернет-технологий», именно так звучала формулировка в контракте о найме этой квартиры на длительный срок. Идиоты. Они уверены, что я — биржевой делец.
Я едва успел войти, даже толком еще не разделся, сразу ткнул пальцем в заветную кнопку на стандартном пластиковом корпусе компьютера, скрывающем в своих недрах самую мощную начинку, которую только можно получить за деньги на данный момент времени. Пока система грузилась, пока я входил в сеть — пароль был выучен еще в самолете — запускал программу слежения, пока подтверждалась работоспособность канала — только и успел, что бросить под ноги дорожную сумку да плащ в соседнее с рабочим кресло. Как только на картинке показались очертания фудзимиевской комнаты, я так присох к монитору, что не мог отвести взгляд. Так вот где моему телепату придется жить. Неуютно. Практически пустая комната, ни личных вещей, ни отличительных особенностей. Ничего, что бы указывало на владельца. Абиссинца совершенно устраивают минимальные удобства. Тоже мне — аскет. Великомученик. Если хочет, то пусть наказывает себя, хоть переедет в будку в собственном дворе, но это не значит, что мне наплевать, в каких условиях будет жить Шульдих.
Я разозлился, замерз и перенервничал, мне едва хватило самообладания не позвонить в аэропорт, чтобы проверить, благополучно ли приземлился рейс, на котором мой телепат добирался из Токио. По-хорошему, стоило бы встать и хотя бы включить обогреватель. Но я не мог отойти от монитора. Мне казалось кощунственным пропустить его появление в доме Фудзимии. Какого черта они столько времени добирались из аэропорта? На рейс этой компании уходит где-то до двенадцати часов плюс смена часового пояса, а мой и так плохо соображающий телепат совершенно выбит из колеи. Неужели Абиссинец додумался показывать ему достопримечательности или потащил его в ресторан? Конечно, нет. Что за дурацкие мысли. В способности Абиссинца трезво соображать я не сомневался, просто со зла чего только не померещится.
Я едва не пропустил момент, когда запараллеленный сигнал возвестил об отключении сигнализации, установленной в доме Абиссинца. Потом долго ждал, мне показалось, что около часа, хотя всего-навсего несколько минут, до их появления в пределах моей видимости, когда наконец Абиссинец почти внес на себе Шульдиха в спальню. Я ужаснулся, увидев, насколько он истощен. Далее был удостоен сомнительной чести просмотреть вынужденный стриптиз и сжимал кулаки каждый раз, когда с телепатом снимали какую-нибудь тряпку. Наверное, лунки на ладонях останутся навсегда, так сильно ногти впечатались в ладони. Абиссинец решительно, но соблюдая определенную осторожность, устроился рядом с Шульдихом и закрыл глаза. Было пугающе снова видеть их вместе, но я и не надеялся на другой вариант развития событий.
Проведя еще несколько минут в полной прострации — в их комнате больше никакого движения не наблюдалось — я наконец смог осознать себя в пространстве новой квартиры. Я понял, что устал и хочу есть. Кое-как поднявшись, побрел разыскивать кухню.
Все, что я нашел, это пара пакетов растворимого кофе. Будь у меня иная возможность — я ни за что бы не стал пить такое. Но сейчас мне просто необходимо было согреться. Закипевший через пару минут электрический чайник снабдил меня кипятком, и, высыпав для крепости сразу оба пакета в чашку, я подхватил ее и вернулся в комнату к мониторам. Никто из них так и не пошевелился, даже Фудзимия, который либо заснул, либо просто лежал неподвижно. Я опустился в кожаное кресло, вдохнул горячий пар из кружки, кислый запах отбил всякое желание сделать даже один глоток, я только грел руки, а затем, незаметно для себя, погрузился в воспоминания.
Говорят, что преступник всегда возвращается на место своего преступления. Чувство вины вынуждает его приходить туда снова и снова, до тех пор, пока он не попадет в лапы правосудия или не сойдет с ума. Моя вина в том, что я должен защищать, должен беречь то немногое, что у меня осталось — моего Шульдиха, моего телепата.
Шварц распались. Нас больше ничего не держало вместе. Фарфарелло любил Салли, Салли любила Фарфарелло. Как сестра или возлюбленная — неважно, это не мое дело. Важно, что им не было места рядом с нами, теми, кто рисковал ежесекундно, ежечасно просто потому, что иначе им было скучно жить. Наги решил, что моя защита больше не сможет уберечь тех, кого любит он. Мелкий щенок Такатори подсуетился и предложил защиту Тот, и Наги согласился в обмен на свою преданность. Я могу понять это, но мне сложно смириться. Наги был для меня больше чем рядовой член моей команды, но и сыном он мне так и не стал. Я не знаю, хотел ли он этого, я не спрашивал. Наверное, того, что произошло во Дворце Преисподней, должно быть достаточно, чтобы утверждать, что Наги любил нас, но в этот момент мы видели только друг друга.
Проклятое слово — любовь. Все из-за нее. Это чувство, способное в самый неподходящий момент столкнуть тебя в пропасть, подставив подножку, когда меньше всего ждешь, а может дать тебе силу выстоять и выжить, сумев сохранить тех, кого любишь ты. Любовь ослепила меня, и я теперь вынужден смотреть на то, во что превратился тот, кем я дорожил, кого берег больше, чем себя.
Может быть, то, что я испытываю к Шульдиху и нельзя назвать любовью, но я уже столько врал самому себе и другим, что ложью больше или меньше — уже не имеет никакого значения. После бойни, которую устроил мне Бергер, мой провидческий дар почти угас, точнее, случился коллапс, и предвиденье спит сейчас самым беспробудным сном где-то в глубине моего сознания. Возможно, ненадолго, возможно, навсегда. Вряд ли есть смысл рисковать, потому что выяснить это можно только вернувшись в Розенкройц. Я по нему не скучаю. Вероятно, это абсурдно звучит, но я вполне в состоянии обойтись и без него. Прочие мои качества остались почти без изменений. У меня по-прежнему есть моя способность логически мыслить и острая, словно фудзимиевская катана, интуиция. На первое время должно быть достаточно.
За последний месяц я впервые узнал, что значит быть обычным человеком. Как эмпат я довольно слаб, так что при всех отрицательных сторонах эта паранормальная способность не доставляет мне никаких неудобств. На физическую форму я тоже никогда не жаловался, с повреждениями моя иммунная система справилась достаточно быстро. Я здоров и совершенно одинок. И снова иду к тому, что осталось от Дворца Преисподней.
Что может дать мне груда развалин? В глубине души я все еще надеюсь, что вид этих руин снова пробудит во мне дар. Любая зацепка, любое воспоминание, хоть что-нибудь, и я снова смогу предвидеть. Тогда я смогу быть на шаг впереди того, кто сделал с нами это, кто заставил нас расстаться.
Неспешно, привычным маршрутом, я двигаюсь вдоль металлического забора, которым обнесли Дворец, точнее, бывший дворец. Никогда не разделял страсти верхушки Розенкройц к пышным названиям: вместо того, чтобы внушать трепет, они рождали во мне только насмешку. Разборка завалов почти завершена, из-за высокой металлической ограды больше не торчат краны, не ездят грузовики, вывозящие на свалку разломанные бетонные плиты, хотя еще время от времени слышится натужный рев какой-то строительной техники. Против обычного, сегодня здесь достаточно тихо.
Без сомнения, все подземные коммуникации, лаборатории и что там еще было внизу — все уцелело. И сейчас Розенкройц прилагает все силы, чтобы собрать то немногое, что осталось от ее безумных экспериментов. Генный материал будет вывезен в другие лаборатории, послужит основой для анализа, будут созданы новые клоны или доработаны старые. Они никогда не успокоятся. Пытаюсь по звукам определить, что же происходит внутри. Металлический забор надежно укрывает площадку от непосвященных, для любопытных — щелей не предусмотрено. Я продолжаю свой путь.
Где-то там внутри было тело Бергера, смятое и раздавленное обвалившимися перекрытиями, разорванное обнажившимися при разрушении бетона металлоконструкциями. Тело с идентичным моему набором хромосом, к тому же плавающее в луже моей собственной крови — надеюсь, этого должно было хватить на нас двоих. Хоть в чем-то пригодился мне мой самоуверенный недоделанный брат. Скорее всего, нас уже опознали. Одно из последних видений показало мне простановку в моем личном деле пометки о кончине лидера группы Шварц. Красивая красная печать. Все-таки в Розенкройц слишком любят пафос. Бергер чуть не помог мне умереть на самом деле. Но вовремя вмешался Наги. Кстати, стоит ли оценивать его помощь как прощальный подарок? Или все же это компенсация за годы, проведенные вместе со мной и моей командой? Или же я теперь у него в долгу? Впрочем, равно как и Шульдих. Телепата, конечно, мало волнуют вопросы долга, по-моему, все-таки это слово для него пустой звук.
Мой Шульдих. Надеюсь, что он внял голосу разума и сейчас далеко от этого места. Задумавшись, я запинаюсь за какой-то камень и едва не впечатываюсь в дерево, стоящее на моем пути. И едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться вслух.
Черт! Он что, совсем сдурел? Я, вытаращив глаза, пару секунд пялюсь на предмет своих размышлений, а потом, как в худших шпионских фильмах, отпрыгиваю за ствол дерева. За забором какой-то особо ретивый экскаватор начинает вгрызаться в землю с монотонным ревом. Этот звук заполоняет все вокруг, а мне кажется, что мое сердце стучит гораздо громче. Я прижимаю ладони к груди, стараясь унять сердцебиение, замерев и каждую секунду ожидая, что он вот-вот окажется рядом. Заметил? Или нет? Я снова выглядываю из-за дерева, пачкая пальто и перчатки о шершавый грязный ствол неизвестной породы, постепенно проникаясь огромной благодарностью к тому, кто его тут посадил. Большое человеческое спасибо. Я все еще здесь, а он там. Вот идиот. Что творит. Хочет обратно в Розенкройц? Понемногу я унимаю сбившееся дыхание. Экскаватор за стенкой продолжает свою тупую бессмысленную работу. Кажется, он спасает меня наравне с деревом, телепат просто меня не слышит. Я одновременно радуюсь и огорчаюсь этому обстоятельству. И продолжаю смотреть. Редкие прохожие совершенно не обращают внимания на сгорбившуюся фигуру, привалившуюся к стене дома на противоположной стороне улицы.
А он, облокотившись на шершавые камни, раз за разом упорно сканирует местность. Руки сжаты в кулаки и засунуты глубоко в карманы помятой куртки. Где он нашел это шмотье? Глаза закрыты — они сейчас лишние. Я слишком хорошо помню это выражение на его лице, появляющееся всякий раз, когда Шульдих работает. Серьезно, в полную силу, не придуриваясь, работает на износ. Если бы захотел, он мог бы смести своим даром половину этого гребанного города. Но он не в состоянии обнаружить меня, стоящего от него в полусотне метров, за деревом. Прости Шульдих, у меня теперь нет метки, она пропала вместе с даром. Частота мозговой волны изменилась, я больше не я. У меня даже нет щитов, они и так никогда не были безупречны, как твои, щиты лучшего телепата из последних выпусков Розенкройц. Меня больше нет, Шульдих. Я мертв. Король умер, да здравствует король. Хотя я скорее серый ферзь. Помнишь, я пытался учить тебя игре в шахматы, а ты смеялся, и все как обычно закончилось сексом на диване в гостиной. Пришла пора сыграть, Шульдих. Сыграть по-крупному, на жизнь. Кто-то оставил мне свои фигуры, так что начать придется с середины партии. Стану ли я тем, кто ставит условия или мне придется подчиняться чужим правилам — покажет время. Сейчас не мой черед ходить. Я даже не знаю, сколько пешек у меня в активе.
Пока я разглагольствую сам с собой, перед телепатом останавливается представительский черный автомобиль, стекла тонированы, и я не вижу, кто там внутри. Постепенно начинаю опасаться, что Шульдиха сейчас засунут в машину и отправят в ближайшую лабораторию Розенкройц, но вместо этого из машины выходит Наги. Малыш Наги, нежный юноша, в одночасье ставший мужчиной, опасный противник. Он оглядывается на развалины Дворца, ненадолго задерживает взгляд на моем ненадежном укрытии, но ни словом, ни жестом не показывает, что заметил что-то необычное. Как бы он поступил, если бы был уверен в своих предположениях: сдал бы меня Шульдиху? Радовался бы моему воскрешению? Или просто проигнорировал бы вот как сейчас? Не знаю, не знаю. В любом случае я благодарен ему уже только за то, что он не бросил моего Шульдиха. Хотя я могу составить логическую цепочку: Шульдих — Наоэ — Такатори младший — … Она может вести только к одному человеку.
В памяти, словно на шахматной доске, как раз возникает позабытая мной еще одна фигура. Я сжимаю кулаки. Я знал, что так будет, и все же надеялся избежать ее появления. Что же, может быть, это и к лучшему. Это не пешка — это целая ладья — Ран Фудзимия собственной персоной, с дурацким прозвищем «Ая». Ты так и звал его в постели — «Ая»? Я сам не замечаю, как начал скрипеть зубам. Господи, о чем я думаю? Уж лучше он, чем кто-то другой или вообще никого. Но сколько себя ни уговаривай, легче от этого не становится.
Шульдих наконец открывает глаза. Я раздраженно слежу за тем, как Наги гладит его по плечу и что-то тихо ему втолковывает. Видно, что этот разговор уже не первый. Хорошо, что я не сталкивался с телепатом раньше. Наверное, я бы не устоял и подошел к нему, и тогда… Не знаю, что было бы тогда, но уж точно ничего хорошего. Даже пять лет спустя я слишком хорошо помню те времена, когда Шульдих, почти не прячась, уходил, чтобы встретиться с Фудзимией.
Говорят, что самая устойчивая система на свете состоит из трех элементов: такую систему не разрушишь, она никогда не опрокинется, три опоры не позволят ей сделать это. Почему в нашей системе третьей опорой суждено было стать именно Фудзимии? Я склонен признать — он достойный противник, но разве я не предупреждал Шульдиха, что убью его, если он посмеет к нему вернуться? Что это, наказание за мою гордыню? Теперь он с молчаливого участия занял мое место. Это временно, Шульдих, ты слышишь, не сдавайся, дождись меня.
Наги тянет телепата за собой, сперва Шульдих вяло отмахивается, потом позволяет отвести себя к машине. Бережно, словно тот неожиданно стал стеклянным, но непреклонно телекинетик подталкивает его. Низко опустив голову, с дрожащими руками, Шульдих медлит, но потом все-таки садится в салон. Он цепляется за развалины взглядом, будто старик, желающий унести с собой хоть что-то из этого подлунного мира в глухую и темную могилу. Сейчас я отчетливо вижу, насколько он плох. Наги захлопывает за ним дверцу. Пропустив пару машин, черный автомобиль вливается в поток и скрывается из виду. Я уже не прячусь, открыто глядя вслед автомобилю.
Привычно обработав поступившую информацию, я рассматриваю доступные комбинации, прикидывая свой следующий ход. Не размахнешься. Паршиво все. Я бы заплакал, если бы умел. Это не мой телепат.
Впервые за последние несколько недель я улавливаю что-то, смутно похожее на видение: Шульдих с растерянным взглядом в большом гулком зале, посреди толпы. Я узнаю это место. Аэропорт Кеннеди. Значит, он действительно летит к Фудзимии. Мне стоит поторопиться. Аренда частного самолета дело не долгое, но, помимо этого, необходимо подумать и о других вещах, к примеру, где мне предстоит жить. Сейчас, когда я не могу предвидеть, придется положиться на технические средства получения информации. Я должен защитить моего телепата. Рано или поздно все равно его найдут, его не оставят в покое. Любой независимый паранорм — слишком желанная добыча. И не только для Розенкройц. И когда я узнаю, кто собрался присвоить себе моего телепата, думаю, мне не составит труда убить его.
@темы: слэш, Weiss Kreuz, творчество, Фудзимия Ран, R - NC-17, макси, Шульдих, Кроуфорд
* 