You make a ninja wanna fuck, bitch
Название: Круг замыкается
Автор: Umbridge
Бета: Пухоспинка
Размер: миди, 11 130 слов
Фэндом: KHR
Пейринг | Персонажи: Гамма/Юни, Гамма/Генкиши
Категория: слэш, гет
Жанр: драма, романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: не мое, да и ни к чему мне
Краткое содержание: Чтобы замкнуть круг, надо пройти путь с самого начала
Предупреждения: АУ, смерть персонажа
Примечания: Фанфик был написан на Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Главный цвет радуги» за команду Чумовые Электрики
За ним наблюдали давно, но когда это началось — Гамма точно сказать не мог. Впервые он заметил слежку в конце марта. Тогда еще объявили имена кандидатов на пост премьера — вот Гамма и запомнил. Два события лежали в разных плоскостях, но отчего-то зацепились одно за другое. С тех пор ощущение, что его ни на минуту не оставляют в покое, преследовало постоянно. Даже когда Гамма патрулировал улицы северного района, когда заполнял отчеты за рабочим столом или пил с женой кофе. Вот уже три недели он чувствовал их. Но кого — так и не выяснил. Приятель проверил номер по базе — такой машины в реестре не оказалось. Гамма попросил проследить, действительно ли за ним следят, но коллега-детектив никакого фиата не заметил. Иногда Гамме казалось, что он спятил.
Сегодня от участка до улицы Святого Джованни его снова вел темно-синий фиат. Гамма два раза свернул, чтобы сбить его со следа, но каждый раз тот снова появлялся и садился на хвост. Гамма не верил, что это совпадение.
Он закурил, чувствуя, что готов остановиться, выйти, достать табельное оружие и сделать то, за что сто процентов сядет — расстрелять водителя фиата через лобовое стекло. «Если оно не бронировано. А если бронировано, то пристрелят меня», — невесело ухмыльнулся он, выпуская белый дым под потолок машины. За окном в оранжевых сумерках тянулись белые виллы Салерно, их фасады ослепительно сияли, как витрины дорогих магазинов. А дальше над крышами виднелось море.
Из приоткрытого окна тянуло соленой водой. Гамма снова взглянул в зеркало заднего вида — фиат исчез, как будто растворился в воздухе. «Хватит на сегодня», — подумал Гамма и только сейчас понял, как сильно устал.
Он вырулил на подъездную дорожку к их с Юни дому, привычно взглянул на окна гостиной, хотя и знал, что жена будет поздно.
В окнах горел свет.
«Юни вернулась пораньше», — торопливо соврал он себе, уже зная, что это не так. Он выбрался из машины, достал из кобуры револьвер. У двери заднего хода росли каштаны, и, прячась за ними, Гамма осторожно открыл дверь, прошел через прачечную, через темную кухню. Оттуда — в холл. Остановился и прислушался. На втором этаже кто-то ходил.
Гамма удобнее перехватил револьвер, бросился по лестнице вверх. Он слышал шаги из своего кабинета, слышал, как там что-то грохнуло, кто-то выругался. Гамма перемахнул через три ступеньки, кинулся к двери и вышиб ее ногой.
— Ни с места!
В комнате никого не было.
Гамма опустил револьвер и оглядел комнату. Окно закрыто. Жалюзи опущены. На столе все в том порядке, в котором лежало с утра. Только стул отодвинут. В остальном все как обычно, как будто тут никого и не было.
— Черта с два! — процедил Гамма. Он не свихнулся, он слышал шаги, грохот. Здесь были посторонние. Сунув револьвер в кобуру, Гамма принялся обыскивать кабинет. Каждый угол, каждую щель. Под столом, за диваном, в нише под подоконником. Нет, ничего. Гамма устало опустился за стол.
— Я не спятил, — повторил он вслух и включил компьютер, думая, не позвонить ли в полицию.
— Я сам полиция, — ответил он себе. Машина заработала с ровным гудением, экран вспыхнул голубым, тут же выскочило окно — «следующие файлы не были скопированы» — и перечень. Гамма пробежал его взглядом. Его фотографии, ничего не значащие справки в «ворде».
Гамма закрыл окно, просмотрел последние открытые файлы и фото. Похоже, те, кто тут побывал, перерыли его компьютер, но что они хотели? Полюбоваться на отпускные снимки, на которых они с Юни катаются на катере? Их интересовало это? Гамма нахмурился. Виски стиснуло болью, сердце в груди билось гулко и болезненно.
Гамма вытер испарину со лба. Захотелось вышвырнуть клавиатуру в окно. Вот оно, доказательство, что в его доме кто-то был. Или бывал? Сколько раз они уже наведывались сюда? Рылись в его вещах? Может быть, поставили жучки. Он покрутил телефонную трубку в руках — надо, по крайней мере, проверить линию, но он уже знал, какой будет результат.
Гамма поднялся из кресла и подошел к окну. Откуда они наблюдают за домом? Что используют? Тепловизоры? Микрофоны? Или камеры установлены внутри?
— Какого черта вам от меня надо? — спросил он, раздвинув пластины жалюзи двумя пальцами и глядя в сумеречную темноту.
Надо проверить, не пропало ли что. Вряд ли их интересовали деньги и техника. Гамма выключил компьютер. Сейчас, впервые за годы совместной жизни он радовался, что Юни нет дома. Он тщательно обыскал остальные комнаты: три спальни, кабинет, гардеробную и гостиную. Все было на месте.
Гамма еще раз просмотрел документы на дом, на машину, страховку и свидетельство о браке. Его свидетельство о рождении, фотографии его родителей. У Юни фотографий не было, документов тоже. Только паспорт. Она как-то объяснила, что родители умерли давно, сразу после ее рождения, и снимки не сохранились, а Гамма больше не приставал с расспросами.
Закончив с поисками, он прошел на кухню, выпить воды. В большом окне виднелся кусок улицы и двор. Машина по-прежнему стояла на подъездной дорожке — Гамма так и не загнал ее в гараж. Наверное, надо было сделать это, но он просто не мог заставить себя выйти. Его охватило оцепенение. Страх, первородный, парализующий, не давал двигаться. «Они наблюдают за мной. Может быть, и сейчас. Слушают каждое мое слово. Подглядывают, а я ничего не могу сделать». Эта простая мысль разбивала уютный, выстроенный годами мир. Он больше не в безопасности. Ни дома, ни на улице, ни на работе.
— Хватит, — Гамма дернулся и очнулся.
Нельзя поддаваться панике. Надо понять, что им нужно. Он ничем не выделяется, простой инспектор в участке. Если только — они чего-то ждут? Что-то должно случиться?
Сполоснув чашку, Гамма сел в кресло в гостиной. На плазменной панели вспыхнула заставка новостного канала. «Остин начинает компанию по… » Гамма закрыл глаза. Политика, экономика, все это его бесило, особенно Остин со своими навязчивыми лозунгами и приторными девизами. «Мы построим лучший мир». К черту. Гамма лишь хотел знать — кто следит за ним, кто проник в дом? Хотелось понять, что он, инспектор средней руки, мог сделать, чтобы, черт побери, кому-то понадобилось лезть в его компьютер. Он не рисовал там чертежей, не составлял планов по захвату власти в Италии и Евросоюзе, он просто жил, как живут многие.
Работа, дом, стаканчик перед едой, вечера с женой, постель. По выходным — вылазки в магазин, закупки на неделю, потом возня в саду, телевизор, иногда ресторан или кино. Они жили очень тихо, и никому до них не было дела. Раньше.
Гамма потер переносицу — голова начинала навязчиво болеть, а значит, пора выпить таблетку и лечь спать. Но он хотел дождаться Юни, убедиться, что все хорошо. Когда он думал о ней, чувствовал, что касается чего-то невозможно прекрасного, на что и права то не имеет. Они познакомились случайно, в магазине. Она спросила какую-то мелочь, он ответил. С тех пор прошло три года. Но он до сих пор не мог поверить, что она его заметила. Гамма улыбнулся. Нет, он не станет вызывать полицию. Нужно разобраться самому.
По окнам гостиной мазнуло светом фар. Гамма прислушался. Поднялась и опустилась дверь гаража, потом хлопнула входная. На полу гостиной расплылось желтое пятно света из холла.
— Я дома! — звонкий голос Юни заставил его вздрогнуть. Гамма поднялся и вышел встретить ее.
Юни раздевалась у двери. Стряхнула с ног крошечные, совсем игрушечные туфли, сбросила пиджак на пуфик у вешалки.
— Почему ты сидишь в темноте? — спросила, подходя к нему и заглядывая в гостиную. — Что-то случилось?
Гамма наклонился к ней, — Юни едва ли доставала макушкой ему до плеча, и обнял, прощупывая пальцами каждую косточку тонкого, нежного тела. Поцеловал в пахнущие мылом мягкие густые волосы.
— Ничего не случилось. Смотрел телевизор. Опять в новостях ерунда про этого как его там?
— Остина, — подсказала Юни и хихикнула тихо. — Щекотно.
Она запрокинула голову, заглянула ему в лицо. Ее глаза улыбались, сияли еще откровеннее, чем могли улыбаться губы. Гамма потерся носом о ее нос, быстро поцеловал, борясь с желанием подхватить на руки и отнести в спальню. Чтобы убедиться, что она действительно с ним. Что ее не подменили, и Юни по-прежнему принадлежит ему.
— Гамма, что-то все-таки не так… Я же чувствую, — Юни встревожено вглядывалась в его лицо, и Гамма отпустил ее. Он поймал себя на том, что забыл ненадолго про слежку и взлом.
— Иди, переодевайся, а я поставлю чай, — бросил он поспешно. Юни иногда бывала слишком проницательной, как будто мысли его читала. Может, просто очень хорошо знала. Он вышел в кухню, щелкнул рычажком электрического чайника. Нажал на кнопку пульта, чтобы как-то заполнить напряженную тишину в голове.
«Остин навестил героев Токийского инцидента в больнице…» — Гамма мысленно выругался и перестал слушать после первых же слов. Опять он. Как будто преследует. Виски сдавило. Гамма разлил чай по чашкам, Юни — без сахара, как она любит. Свою же так и не взял. Оставил остывать на кухонном столе.
— Я лягу, голова болит, — сказал он жене, закрывая за собой дверь спальни. Юни как раз вешала платье в шкаф. Гамма замер у кровати, смотрел, как она тянется к вешалке, тонкая резинка трусиков чуть давит на бедра, вторая полоска — между маленьких округлых ягодиц. Вопреки головной боли и усталости ноющая тяжесть разливалась внизу живота.
«Кто-то сейчас наблюдает за ней, как и ты», — напомнил голос в голове. Гамма шагнул к Юни и накинул ей на плечи халат.
— Ты что? — Юни развернулась, поймала его взгляд. — Какой-то ты сегодня странный, — она улыбнулась, немного робко, немного смущенно. Глаза блестели, щеки заливал румянец. Гамма отчего-то тоже сбился, ровно на секунду.
— Нормальный, — ответил хрипло и немного резко, и тут же сам укорил себя за грубость. Юни ни в чем не виновата и ничего не должна знать. — Правда, все хорошо!
Юни ничего не ответила, затянула пояс халата и вышла, оставив его одного. Гамма разделся, погасил свет и лег. Но уснуть не мог. Его не оставляла мысль, что в собственном доме он больше не в безопасности. Что сюда, когда его нет, могут прийти, вторгнуться в его жизнь, в его личное пространство. Могут перевернуть кровать, где он занимается любовью с женой, а потом заправить, и он даже не заметит. Он под прицелом, но не может просчитать, откуда в него целятся. Как будто за ним следят через увеличительное стекло, через микроскоп, а он трепыхается, сучил лапками и ничего не мог изменить.
Вернулась Юни. Гамма слышал, как она прикрыла за собой дверь, голые ноги прошлепали по паркету, потом ковер заглушил шаги, и в следующую минуту Юни нырнула под одеяло. Холодные пальцы коснулись плеча.
— Гамма…
Он медлил, не поворачивался. Юни осторожно погладила его по руке, по бедру, прижалась всем телом. Гамма стиснул зубы, когда ее соски, маленькие, твердые, как изюмины, коснулись спины. В пах отдавали удары сердца, в голове стало пусто.
— Ты не обиделся?
— На что?
Не выдержав, Гамма все-таки повернулся. Юни слабо улыбалась у самого его лица, нездешняя, прекрасная. Ее кожа будто светилась, и Гамме захотелось обнять, защитить Юни от всего мира.
— Не знаю. Мало ли. На всякий случай прости меня, ладно? — она подалась вперед, и Гамма поймал ее, опрокинул на спину.
— Я не обиделся, — прошептал почти отчаянно. — Поняла?
На Юни совсем ничего не было, даже той тряпочки, которая называлась женским бельем. Гамма скользнул вниз, между узких коленей. Она пахла мылом и смазкой, тихо вздохнула, когда он прижался губами к влажным складкам. Юни никогда не говорила о своих желаниях. Только показывала — и сейчас мягко стукнула по плечу. Он посмотрел снизу вверх, некстати думая, могут ли наблюдатели видеть их сейчас.
Юни потянула его к себе, и это значило, что не нужно долго ласкать.
Он приподнялся на локтях, лег сверху, обнял, прижал. Юни была такая горячая, что Гамма едва не застонал, когда вошел в нее. Она вцепилась ему в плечи, прижимая колени к груди, открываясь ему, отдаваясь до предела.
Юни никогда не кричала, но Гамма всегда знал, когда ей хорошо. Тело говорило лучше стонов. Юни всегда знала точно, чего хочет.
Когда все кончилось, они уснули почти сразу, обнявшись, баюкая друг друга, и Гамма так ничего и не рассказал.
Утро началось как обычно. Гамма и Юни пили кофе под монотонное бормотание телевизора. Гамма делал вид, что читает спортивную газету, но на самом деле обдумывал, как добраться до тех, кто следит за ним. Когда он уже совсем решил поделиться своими соображениями с приятелем по работе, в дверь позвонили.
— Ты кого-то ждешь? — спросил Гамма, откладывая газету.
Юни промолчала. Внезапный приступ тревоги сдавил грудь. «Чепуха», — Гамма поднялся.
— Я открою, — он вышел в прихожую, все еще надеясь, что это принесли почту, или молоко, или, да, черт побери, что угодно — библии, детские поделки, брошюры фонда пожертвований для сирот и бездомных собак.
Но человек у двери ничем не напоминал ни священника, ни молочника. Высокий, худощавый, он ухмыльнулся и шагнул через порог.
— Чаоссу!
Гамма оглядел его с ног до головы: и белую шляпу, и спортивную сумку.
— Что надо? — спросил, хмурясь. Человек взглянул на него из-под шляпы, глаза смотрели холодно и остро, и Гамма невольно отступил в холл.
—Я к Юни.
Гамма хотел было ответить, что Юни никого не ждет и не проваливал бы ты, но почувствовал прикосновение к плечу — Юни подошла и встала рядом.
— Гамма, познакомься, это мой дядя — Реборн. Он поживет у нас немного, ладно?
Гамма взглянул на жену сверху вниз, она улыбалась, безмятежно и мягко, так что нельзя было отказать.
— Хорошо, но могла бы и заранее предупредить.
Реборн молча захлопнул за собой дверь.
— Покажите мне мою комнату, — попросил он, переводя взгляд с Гаммы на Юни. И его просьба больше походила на приказ.
— Я отведу вас! — откликнулась Юни. Реборн последовал за ней. Когда он проходил рядом с Гаммой, тот заметил под его пиджаком кобуру.
Какой к черту дядюшка, думал Гамма, допивая кофе. У Юни никогда не было ни родственников, ни друзей. Точнее Гамма ничего о них не слышал. Но Юни разговаривала с Реборном так, слово знала его сто лет, улыбалась ему, как другу. Гамма не мог доверять ему, но и не мог найти предлога, чтобы выставить.
Субботу они провели вместе, и под вечер Гамма ушел играть в бильярд, уверенный, что для Юни гость не опасен. Напротив, было в нем что-то такое, надежное, несомненное. Гамма не мог бы объяснить, почему доверил ему Юни, не связал его со слежкой. Просто знал — Реборн не имеет к этим людям отношения.
Гамма провел вечер в баре, выслушивая от Тазару, диковатого на вид бармена, называвшего его братишкой, неспешные жалобы на посетителей, на политику страны, на все на свете. Болтовня расслабляла, и, выпив еще пол пинты пива, Гамма вернулся домой, почти успокоенный и снова уверенный в своих силах.
В конце концов, дядюшка — это не страшно. Это почти так же не страшно, как слежка и свет в пустом доме.
Гамма разулся, скинул куртку — по ночам все еще было прохладно, — и, тихо ступая, пошел через холл к лестнице.
— Эй, ты!
Гамма замер и в первую секунду напрягся, но вспомнил про дядюшку и медленно обернулся.
— У меня вообще-то имя есть, — ухмыльнулся он, глядя в невозмутимое до тошноты лицо Реборна. Тот стоял в дверном проеме, опираясь плечом о косяк и сунув руки в карманы:
— Неважно. Надо поговорить.
— Я иду спать. Все разговоры завтра, — бросил Гамма, стараясь скрыть раздражение.
— Сейчас,— Реборн по-прежнему не вынимал рук из карманов, и Гамма вдруг ясно понял, что у него там пистолет.
Что за хрен этот дядюшка?
— У тебя там пушка, что ли? — Гамма медленно двинулся к нему.
— Ты тратишь время. — Реборн развернулся к Гамме спиной и скрылся в комнате. — Пять минут. Это в твоих интересах.
Надо было настоять на своем, подняться по лестнице, принять душ и лечь в постель к жене. Чудесную теплую постель, где его ждала Юни. Но Гамма подчинился и прошел в гостиную следом за Реборном.
— Говори. Я устал и уже поздно, Юни ждет.
— Юни спит, — Реборн сел в кресло, закинул ногу на ногу, небрежно поддернув брюки. Он рассматривал Гамму, как врачи рассматривают пациентов — ничему не удивляясь, с вежливым спокойным интересом. И это раздражало. — Давай без предисловий. У тебя есть Пламя.
Гамма сначала молча смотрел на него, а потом расхохотался:
— Что? Пламя? В духовке, что ли? Ты о чем вообще?
Реборн даже не усмехнулся. Он вытащил руку из кармана — на пальце блеснуло кольцо с большим гладким желтым камнем.
— Нет. Вот такое, — и Гамма в изумлении увидел, как из кольца вырывается искристый желтый огонь.
— Это фокус? — спросил он, не веря своим глазам.
— Нет, это оружие. Сила. В тебе она тоже есть. Только другого вида, — он достал из кармана и положил на стол кольцо с зеленым камнем. — Вот. Кольцо Грозы.
Гамма потянулся и взял странное украшение. Оно легло в руку, холодное и тяжелое.
— Слушай, я не знаю, что с ним делать. И если честно, не верю ни в какое Пламя, — протянул Гамма, рассматривая камень. Внутри как будто плясали искры.
— Хорошо. Всему свое время. — Реборн откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Надень его и никогда не снимай.
— Ладно, как скажешь. Будем считать, что это подарок от родственника, — ухмыльнулся Гамма, надевая кольцо на палец. — Если мы закончили, то я пойду. — Он ради шутки напрягся, пытаясь извлечь Пламя, но у него конечно не вышло. — А фокус отменный.
Реборн ничего не ответил. Гамма поднялся с дивана, постоял несколько секунд, а потом вышел из гостиной, так и не дождавшись ответа. Странная шутка Реборна про кольцо, про Пламя засела у него в голове, и даже когда он лег, успокоиться не получалось.
— Ты почему ворочаешься? — спросила Юни, касаясь его под одеялом.
— Ничего, спи, спи, — он поцеловал ее и закрыл глаза. Никакого Пламени нет. Это просто фокус. А вот слежка — реальность. Когда он возвращался из бара, фиат снова тащился следом.
Гамма не снял кольцо. Даже когда будил жену, целуя теплый затылок, даже тогда, когда гладил и сжимал мягкие маленькие груди. Оно не мешало. Наоборот, стало как будто частью руки, и Гамма очень скоро перестал его замечать. Юни тоже ничего не спрашивала. Только тихо ахнула, когда он взял ее, и уткнулась носом в подушку.
На завтрак Юни приготовила кофе и тосты с ветчиной. Он, Юни и Реборн сидели втроем за столом в гостиной, ели, чинно передавая друг другу соль и соус. Телевизор как обычно бормотал что-то невнятное.
— Реформы министерства внутренних дел… — вдруг произнес Реборн, и Гамма не сразу понял, что тот повторяет за диктором новостей. Оказывается, Реборн слушал и вникал. — Тебе должно быть интересно, Гамма.
Гамма опустил вилку:
— Нет, не должно. Я телевизор не смотрю. Он только для фона.
— Все-таки взгляни.
Гамма отложил вилку и со вздохом поглядел на экран:
— Ну и?
Перед ним журналисты пытались взять интервью у политической шишки, игрока первой политической гильдии. Тот сначала стоял к камерам спиной, а потом повернулся. Раскосые желтые глаза, черные прямые волосы едва закрывают мочки ушей, косая челка на лоб — красивое, холодное лицо.
То, что случилось в эту секунду, Гамма не смог бы объяснить или описать. Но встретившись взглядом с политиком из телевизора, он увидел то, чего не могло быть.
Себя с ним на кровати. Широко разведенные ноги, темные соски, и лицо, бледное, с чуть раскосыми, желтыми глазами. Гамма трахает его, быстро, почти грубо. Ощущения, запахи, звуки обрушились на голову, оглушили. Страсть, нежность, стоны, скрип кровати, прикосновение влажной плоти.
— Гамма?
Голос Юни вернул его в реальность, видение исчезло.
Но Гамма был уверен, это не бред. Почему? Как? Он не знал. Больше всего видение походило на воспоминание. Но Гамма помнил свою жизнь, и ничего подобного в ней не случалось.
— Гамма! — Гамма дернулся и уставился на Юни, как будто видел ее впервые. Он словно все еще был с ним, с тем мужчиной, чувствовал его под собой. Внизу живота стало горячо и тесно.
Юни, бледная и встревоженная, смотрела на него во все глаза:
— Гамма, да что случилось! У тебя совершенно белые губы
— Ничего, — проговорил он хрипло и бросил взгляд на кольцо — внутри камня горели слабые зеленые огоньки.
— Сериал начинается. Юни, будешь смотреть? — Реборн дернул ее за рукав, и Юни обернулась к нему. А Гамма, улучив момент, торопливо поднялся из-за стола. Сердце колотилось как сумасшедшее. Гамма взбежал по лестнице и захлопнул дверь кабинета, переводя дыхание. Сейчас ему было все равно, наблюдают за ним или нет. Он сходил с ума, другого объяснения не было.
В паху ныло. Гамма добрался до стола, опустился в кресло и дернул брюки вниз. Сжал болезненно ноющий член, провел рукой, быстро и резко, как в воспоминании о человеке, которого он никогда не знал, но воспоминания о котором поднимали внутри бурю. Сперма испачкала пальцы, но оргазм не принес облегчения. Гамма вытерся салфеткой, внутренне содрогаясь. Какого черта он делает?
Он медленно натянул штаны и откинулся на спинку кресла. Воспоминания о том, чего никогда не было? Бред. Но все выглядело именно так. Гамма мог бы перебирать свою жизнь по крупицам — детство, школа, академия, служба, брак. И ничего бы не нашел.
Но тогда почему он вспомнил политика из программы новостей? Кто это такой вообще? Собравшись с мыслями, Гамма включил компьютер. Найти того, кого он хотел, оказалось проще простого. Через Остина.
Генкиши — так его звали. Гамма внимательно всматривался в красивое, холодное лицо, необъяснимое чувство утраты сжимало грудь. Он потер глаза, снова пытаясь вспомнить, но только снова убедился, что не знал Генкиши раньше.
Гамма принялся читать статьи о нем, все подряд. Азиат. В юности освоил в совершенстве искусство владения мечом, объездил весь мир, занимаясь боевыми искусствами. Правая рука Остина. Не женат, не судим, в связях не замечен. И больше ничего. Пустые интервью, ничего не говорящие фото. Безразличный взгляд в объектив и преданность, одна сплошная преданность Остину в каждом слове.
Гамма закрыл все вкладки, выключил компьютер и откинулся на спинку кресла. Он должен встретиться с этим человеком. Должен узнать, что их связывало раньше.
Дверь скрипнула, в кабинет заглянула Юни. Ступая едва слышно, подошла к столу, скользнула Гамме на колени, обняла за шею.
— Что с тобой происходит? — прошептала одними губами. Гамма смутился — она наверняка догадалась, чем он занимался, но виду не подала. Он всматривался в ее лицо и не мог насмотреться. Почему она, такая юная, такая нежная, была с ним — непонятно. Он старше почти на двадцать лет.
— Со мной все хорошо. Я просто немного устал. Не волнуйся, — Гамма постарался улыбнуться как можно искреннее, и у него получилось. Юни улыбнулась в ответ. Гамме хотелось думать, что она поверила.
По дороге на работу Гамма поймал боковым зрением синий фиат. Они по-прежнему висели у него на хвосте. Сам не зная почему, Гамма связал странное воспоминание о Генкиши и слежку.
Он припарковал машину на стоянке и направился к проходной. Все как обычно. Но не совсем. Взломщики, пробравшиеся в дом и ничего не укравшие, Реборн, Пламя, Генкиши — все это слилось в его голове в плотный ком и не давало расслабиться. Ему казалось, что люди смотрят на него и видят вовсе не то, что видит он. Что все знают о нем нечто такое, о чем он не догадывается.
— Простите, — полицейский на пропускном пункте позвал его, и Гамма очнулся, быстро забрал пропуск и поспешил к лестнице.
Купив в автомате стаканчик кофе, он устроился за столом, поглядел на бумаги, разложил их и отодвинул.
— Ланзо, — позвал Гамма напарника, чей стол стоял вплотную к его столу. — Слушай, ты как, новости смотришь?
Ланзо оторвался от разложенных на столе снимков — масштабная линейка, пулевые отверстия.
— Конечно. А что?
— Не знаешь, что это у нас за новая политическая звезда — Генкиши? — Гамма изобразил улыбку, вроде как два обычных парня обсуждают политику за кофе. Ничего личного.
— Ну ты даешь! — Ланзо рассмеялся. — Конечно, знаю. Все знают. Генкиши — отличный парень! Правая рука Остина. Мы с ребятами еще вчера обсуждали реформы министерства внутренних дел! Будем голосовать за него на выборах.
Остин, снова Остин. Гамма едва не выругался, когда снова услышал это имя.
— За Генкиши? — его неприятно удивил невесть откуда взявшийся политический энтузиазм Ланзо.
— За Остина. И за его команду. Они все пытаются поправить, что другие наворотили. Помяни мое слово, это будет новая жизнь. Мы такой еще не видели. У него повсюду друзья и приятели, по всему миру.
Гамма поднял брови. Неприятный озноб прошел по спине от этих слов.
— Понятно, — он оглядел кабинет. И как будто в первый раз увидел его. Над каждым столом вместе с фотографиями объявленных в розыск висели плакаты с изображением Остина. Словно тут не участок, а чертов фан-клуб политической звезды. Остин улыбается, Остин рекламирует машины, Остин на фабрике, Остин с зефиром в руках. Гамма нахмурился. Чем дольше он смотрел на Остина, тем тревожнее становилось на сердце. Тревога, беспокойство, ужас, но почему? Боль сдавила виски, Гамма прикрыл глаза на мгновенье. Остин появился перед ним в окружении лилий. Немного другой, но и совершенно такой же. В ушах прозвучало имя — Бьякуран. Гамма тряхнул головой и открыл глаза.
— Вы что тут, клуб по интересам организовали? — он снова развернулся к Ланзо и улыбнулся как можно беспечней. Тот поглядел на него с недоумением и — но может Гамме просто показалось, — со страхом, как будто Гамма болел заразной болезнью, очень заразной, и рядом с ним опасно было сидеть.
— Все собираются голосовать за Остина, Гамма, — проговорил Ланзо медленно. — Ты что, с Луны свалился? Слушай, мне надо работать, извини.
Гамма пожал плечами и вернулся к делам. Но разговор не выходил из головы. Ланзо изменился. Все вокруг изменилось, а Гамма и не заметил. Когда же произошли перемены? Неделю назад, а может две или три, в конце марта? «Бьякуран, Бьякуран», — пело в ушах на все лады.
В обеденный перерыв Гамма поболтал о Генкиши и Остине с участковыми инспекторами, и все как один твердили, что пойдут голосовать за Остина, что он им сразу понравился, что Гамма просто отстал от жизни и не хочет блага для своего народы. Гамма послал их подальше.
В конце рабочего дня он наведался в отдел информации к старому приятелю Донни. Они познакомились много лет назад, когда Гамма только пришел сюда, под начало комиссара Джеппо. Гамма не сомневался, Донни поможет ему, и попросил поискать информацию о Генкиши. Попросил шепотом, чтобы никто не слышал. С некоторых пор ему казалось, что каждое его слово записывается невидимыми устройствами.
Сгорбленный тихий Донни поправил очки, подвинул к себе картинку и наклонился над ней, словно пытался рассмотреть каждый пиксель изображения.
— Гамма, я даже не знаю, что тебе ответить, — наконец, выдал он, и в голосе Гамма с недоумением услышал все тот же страх, как у Ланзо. — Я не собираюсь делать ничего такого, даже для тебя. Про этого парня ты все найдешь в интернете.
Гамма пригладил волосы и ухмыльнулся. Перед ним сидел новый Донни, ничуть не похожий на прежнего. Донни, которого тоже, как и остальных, подменил Остин. Этот Донни смотрел на Гамму, как будто видел впервые. Неприязненно, пристально. Ну-ка, что это за антисоциальный тип надел маску инспектора? А со стен, вместо грамот и наградных листов на него смотрели портреты Остина. «Бьякуран», — неотвязно шептало в голове, перед глазами вставали развалины городов, огонь и тлен. И ярость.
Гамма забрал распечатку и, смяв, кинул в мусорную корзину.
— Извини, я понял. Забудь, — но что-то подсказывало, что Донни не забудет. Гамма спрыгнул со стола, и, стараясь не выдать злости и страха, направился прочь.
Вечер понедельника выдался промозглым, ветреным и сырым. В Салерно в апреле иногда налетала с моря непогода, город накрывали тревожные сумерки, сыпал мелкий дождь, особенно сильно пахло солью. Гамма плотнее запахнул пиджак, сунул руки в карманы и побежал к машине. Ему хотелось надраться, расслабиться, выключить голову, может тогда мысли уложатся. Отключив телефон, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Два квартала, и вот он в баре «Смена», уже заказывает у бармена виски. Тут его мало кто пил, непопулярный напиток. Это вам не вермут и не вино. «У нас же не британские острова, сынок» — говорил ему комиссар. Но Гамма любил виски и всегда заказывал, если хотел надраться. А сегодня как раз случился такой день.
Подросток по имени Нозару, то ли родственник, то ли просто приятель бармена, работавший тут же официантом, притащил на подносе стакан, лед и пепельницу, хотя Гамма сам мог дотянуться до стойки — бильярдный стол стоял рядом.
— Не хочешь сыграть? — предложил Гамма. Нозару громко расхохотался.
— Да ты что, братишка! Я не могу. Не умею.
— Надоело играть самому с собой, никогда у вас тут никого не бывает, — Гамма отпил из бокала. — Слушай, а ты тоже собираешься голосовать за Остина?
Тазару поднял брови и как будто напрягся.
— А почему ты спрашиваешь? — взглянув на него, спросил Нозару.
— Потому что сегодня все только и твердят, что про него. И не только сегодня, наверное. Черт его знает. Стоит включить телевизор или открыть газету — и там тоже все забито Остином.
— О нем обычно не говорят в таком тоне, братишка, — откликнулся Тазару из-за барной стойки. И тут же добавил: — Но по мне так он, и правда, достал. Я ему не верю. Пусть люди Генкиши придут за мной и попробуют забрать, но я все равно скажу — не верю. Он дурачит народ.
— Да, вот и мне так показалось, — задумчиво проговорил Гамма. — А что ты сказал про Генкиши?
— Я сказал, что он может забрать нас, если Остин прикажет. Они же расправляются с любым, кто думает иначе.
— А мне показалось, что Остин всем нравится, — Гамма с интересом смотрел на бармена. Удивительно, что тот думал совершенно так же как сам Гамма. Нозару осклабился:
— Да, братишка Гамма, нас так просто не взять.
Гамма невольно улыбнулся. Тоска, которая преследовало его весь день, отступила, стало легче, словно он пришел к добрым друзьям:
— Я тоже так думаю.
Мальчишка рассмеялся снова, и Гамма хлопнул его по плечу. На границе сознания мелькнуло воспоминание или видение — Нозару и Тазару в странной черной форме с белыми наплечниками, между ними и Гаммой — бильярдный стол. Гамма тряхнул головой, и видение исчезло.
— Кольцо у вас красивое, — заметил Тазару. Гамма взглянул на перстень. Он совсем забыл про него. В камне кружилось водоворотом зеленое пламя.
Покрутив украшение так и сяк, Гамма взялся за кий. Дверь с грохотом распахнулась. В бильярдную вошли пятеро. Гамма оценил их еще до того, как первый заговорил. Они выглядели как хулиганы-болельщики какого-нибудь футбольного клуба, но Гамма сразу понял — это всего лишь маскировка. Может быть, он окончательно свихнулся, может это паранойя, но слишком внимательные и цепкие взгляды, когда пятеро осматривали помещение, и нарочитые манеры выдавали их с головой. Генкиши так быстро узнал? Гамма уже ничему не удивлялся.
Драка завязалась почти мгновенно, как будто новые посетители пришли сюда лишь за этим. Никто ничего вроде бы не делал, обменялись парой слов, заказали выпивку. Один из вошедших назвал бар говном, Тазару ответил, началась перепалка, кто-то из пятерых разбил бутылки и сломал кран для пива. И тогда вступился Гамма. Вломил ублюдку с битой и приложил лицом о барную стойку другого, с кастетом. Неведомо откуда взялась сила, он никогда не чувствовал такой мощи в мышцах.
Сразу трое набросились на него, нанося удары со знанием дела. Гамма пытался отбиться, вооружившись кием, Нозару и Тазару помогали.
— Берегись!
Гамма обернулся на крик Нозару и заметил у одного из бандитов пистолет. И в ту секунду, когда из ствола вырвалась пуля, Гамма направил на нее кий. Сам не зная зачем, интуитивно. Дальше все происходило как во сне, в очень странном и медленном сне. Волна колючего жара прошла от темени до кончиков ногтей, с наконечника кия сорвалась зеленая молния, и пули превратились в пепел, а следом упал навзничь стрелок. От его пистолета ничего не осталось. Только обугленный корпус в обожженной руке. Гамма уронил кий на пол. Нападавшие подхватили раненого и убежали, но догонять их никто не стал. Гамма в изумлении посмотрел на свою руку. Над кольцом вспыхнуло зеленое пламя.
— Эй, братишка, ты в порядке? — Тазару подошел, хлопнул по плечу, но Гамма смотрел в его разбитое лицо и не видел. Неужели Реборн прав? Не соврал про Пламя? Гамма перевел взгляд на кольцо — оно уже не горело, камень мерцал тусклым светом.
— Да, все нормально, вы как? — Гамма оглядел Тазару и Нозару с вымученной ухмылкой. — Живы?
— Что с нами станется! — хмыкнул Нозару, стирая кровь с подбородка.
Гамма кивнул.
— Мне надо уйти. Срочно. Вы тут сами…
— Хорошо, как скажешь, — Тазару и Нозару смотрели на него с тревогой, и Гамма приобнял их, чтобы успокоить. Огромное чувство благодарности захлестнуло его.
— Спасибо. И не беспокойтесь, со мной все будет отлично, — он развернулся и вышел. Машину пришлось оставить у бара и добираться на такси. Всю дорогу Гамма смотрел в окно невидящим взглядом и спрашивал сам себя: откуда у него Пламя? Почему он сумел использовать его во время драки? Множество вопросов появлялись и не оставляли, а ответа не находилось. «Реборн знает», — подсказал голос в голове.
Дома все уже спали. Гамма прошел через темный холл, поднялся по лестнице в спальню Реборна.
— Вставай! Есть разговор! — он включил свет и первое, что увидел — дуло пистолета, нацеленное в лицо.
— Кто сказал, что мне пора вставать? — Реборн ткнул дулом ему в губы, ничуть не стесняясь собственной наготы. — Не делай так больше, — он опустил пистолет и, когда Гамма уже хотел продолжить, резко сшиб с ног.
— Не сдержался. Убирайся и дай мне поспать, завтра поговорим. Свет выключи.
— Нет! — Гамма вскочил и, прежде чем Реборн сказал еще что-то, бросился к нему, схватил за плечи. — Пламя! Все правда! Оно есть! Я должен знать! Откуда оно у меня, кто я на самом деле?
— Завтра, — Реборн стиснул его запястье, так что заломило кости. — Мы поговорим завтра. Лучше иди к Юни. Она ждала тебя и волновалась.
Гамма разжал пальцы. Конечно, Реборн был прав. Сейчас не время для разговоров — он сам не свой после потасовки в бильярдной, да еще и выпил. Гамма отстранился.
— Завтра удели мне время, — попросил он тихо. Голос не слушался, и Гамма прокашлялся. Ему захотелось покурить и выпить. Больше не было сил сдерживать панику. Хотя паникером он никогда не был. Но сейчас казалось, что мир вокруг чужой и неприветливый, и надо как-то жить в нем и защищать самое главное — Юни.
— Да, мы поговорим. Давай, проваливай. — Реборн упал в кровать и завернулся в одеяло. Пистолет он положил рядом с головой — интересная привычка. Гамма мрачно ухмыльнулся и вышел из комнаты, погасив свет. Он заперся в кабинете, достал сигареты и с наслаждением закурил. Плеснул виски в стакан, сделал два больших глотка. Внутренности обожгло приятное тепло. Страх, растерянность отступили. Гамма вспомнил, что не ужинал, вспомнил, что должен зайти к Юни, и что любит ее. Это неизменно, это самое важное. Все остальное — ерунда, не было никакого Генкиши, не было и быть не могло. «Бьякуран», — тихий голос будто шепнул на ухо. Гамма затушил сигарету в стакане. Надо пойти к Юни.
Юни не спала. Читала книжку, включив ночник. В теплом свете ее лицо казалось гладким и совсем детским. Заметив его, Юни подняла глаза от книги и улыбнулась:
— Наконец-то ты пришел. Я звонила…
Гамма изобразил улыбку:
— Прости, выключил телефон, зашел выпить после работы. Почему не спишь?
Юни отложила книжку:
— Ждала тебя. За день столько всего случилось. Я попала в пробку, потом мы с дядей ходили по магазинам. Хотела рассказать тебе обо всем, но тебя все не было.
Гамма развязал галстук, бросил его в кресло, следом — рубашку. Мелочи, миллионы мелочей сейчас казались такими далекими и нереальными, эхом старой спокойной жизни, но Гамма старательно делал вид, что слушает.
— Я тебя люблю, — сказал он, не глядя на Юни. — Просто знай.
— Знаю, — ее тихий мягкий голос причинял боль. Гамма не обернулся. Ушел в ванную, а когда вернулся, Юни уже погасила свет и лежала тихонько, ждала его.
— Гамма, чтобы у тебя не происходило, ты можешь рассказать мне, — Гамма не видел ее лица, но мог бы поклясться, что она смотрит на него. И ему вдруг показалось, что Юни знает все: про Пламя, про Генкиши. И не он, а она могла бы рассказать, что происходит. Но эта мысль была настолько безумной, что Гамма тут же посмеялся над собой. Откуда ей знать?
Гамма потянулся к ней, обнял под одеялом, расслабился, лаская ее. Но когда прикоснулся губами к губам, снова рухнул в видение. Он увидел и почувствовал, как перед ним умирает другая женщина. Старше и, может быть, даже красивее. И Гамма любит эту женщину, любит как Босса, самого важного в жизни человека, и плачет над ней, оплакивает ее как Босса, а на самом деле ее зовут Ария и она мать Юни. И словно издали, из тени до него долетают другие слова, и другие образы — «Я люблю тебя, просто знай», — голос Генкиши тает, все дальше и дальше.
Гамма тряхнул головой, и видение пропало. Или нет, не видение — воспоминание. Гамма был уверен — где-то, когда-то это все с ним уже происходило. Как и его близость с Генкиши, Ария была реальна. Она жила, а потом умерла, и имела какое-то отношение к Юни. Он все видел слишком четко, слишком подробно. Комната в старом итальянском особняке, большая кровать с балдахином. Тонкие черты, синие глаза женщины. Он там был.
— Гамма…
— Нет, ничего. Давай спать, — Гамма отвернулся, стараясь справиться с болью и любовью к незнакомой женщине. Юни, неожиданно чужая, лежала рядом, но Гамма не мог сейчас говорить с ней. Он злился на нее и на себя, и сам не мог понять почему.
— Ну хорошо, — проговорила Юни медленно. — Спокойной ночи.
Они лежали в темноте рядом, и каждый знал, что другой не спит. Но разорвать это молчание стало уже невозможно.
Утром Юни уехала, а Гамма позвонил на работу и прикинулся больным. Кажется, это никого не удивило. Он обнаружил Реборна на заднем дворе. Дядюшка качался в гамаке в тени виноградных лоз. Белая шляпа закрывала лицо.
— Реборн…
— Да, я тебя вижу. Ну что, готов?
— Готов.
— Рассказывай, — Реборн сдвинул с лица шляпу и повернулся, чтобы видеть Гамму. — Как ты активировал кольцо?
Гамма сел на садовый пластиковый стул и выбил из пачки сигарету.
— Я играл в бильярд. В бар вошли какие-то придурки, человек пять-шесть, не помню точно. Наехали на пустом месте, я ответил. И когда один выстрелил, из кия, который я держал в руках, ударила молния, — он запнулся и поправился: — Нет, сначала эта молния как будто родилась у меня в голове, прошла по руке и загорелась в кольце, а потом уже выстрелила.
Реборн кивнул:
— Да, все правильно. Хорошо, что ты не снимал кольцо. Потому что именно с его помощью можно фокусировать текущую в теле энергию, хадо. Мы называем ее «Пламя Посмертной Воли». Она есть в любом человеке, и может превращаться в Пламя семи типов. Ты владеешь Пламенем Грозы.
— Значит, во мне всегда было Пламя?
— Да. И кольцо позволило тебе его высвободить. Ну и конечно же, роль сыграла решимость его применить.
Гамма с одной стороны вдохновился рассказом Реборна, но с другой у него осталось еще много вопросов, в которых он не мог разобраться сам.
— Покажи, как ты сражаешься, — приказал Реборн. Да, вспомнил Гамма, никогда не просил, всегда приказывал. И ты либо делал, что он скажет, либо… Кто знает, что бывало после. Наверное, смерть. Гамма ухмыльнулся, выставил руку вперед.
В голове стало пусто. Как назло, звуки улицы, которых он обычно не замечал, сейчас настырно лезли в уши. Собака лаяла, чирикали воробьи, кричали дети, гудели машины, и над всем этим шумело море. Сотни звуков, тысячи. Гамма и не думал, что вокруг него постоянно так шумно. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Постепенно звуки исчезли, и теплая волна Пламени, рождаясь в голове, прокатила по руке к кольцу. Камень вспыхнул, и Гамма еще успел увидеть угасающие зеленые искры, когда открыл глаза.
— Не могу.
Реборн ухмыльнулся:
— Понятно, что не можешь.
Гамма нахмурился:
— Так ты знал, что молнии не получится и все равно приказал попытаться?
Реборн кивнул все с той же ухмылкой:
— Да, знал. Но хотел, чтобы ты тоже знал.
Он поднялся из гамака, и, не сказав ни слова, скрылся в доме. Гамма остался ждать, гадая, что тот собрался принести ему. Реборн вернулся через минуту с кием в руках.
— Вот это — проводник. Держи. — Он бросил кий Гамме. — Ты можешь вызвать Пламя, только используя его. И никак иначе. Кольцо помогает тебе активировать импульс. Но обычный кий нужен будет только поначалу, потом ты научишься вызывать грозовой.
— Ха! — Гамма сжал кий в пальцах, погладил почти нежно. — И у меня получится?
— Мы будем тренироваться.
— Тренироваться? Как?
Реборн улыбнулся.
— Вот так, — он поднял пистолет и нажал на курок. Гамма не успел даже сообразить, но уже вскинул кий и остановил пулю зеленой молнией, вырвавшейся из наконечника.
— Черт! Круто! — воскликнул он, рассмеявшись. — Получилось!
Реборн кивнул:
— Будет получаться все лучше. Надо выбрать время, когда нет Юни. Мы должны тренироваться каждый день.
Гамма снова сел на стул и положил кий на колени.
— Я возьму отпуск. Может, я уже такой же псих, как и ты, но я тебе доверяю, — он поднял глаза на Реборна, который по-прежнему стоял перед ним, похожий на туриста в шляпе и белых узких брюках. — Ты знаешь, кто такой Генкиши и почему я его вспоминаю?
Реборн ответил не сразу. Не смотрел на Гамму, с интересом изучал увитый виноградом забор.
— Генкиши — правая рука Остина, — произнес он, наконец. — Ну а Остин — тот, кого лучше уничтожить раньше, чем он уничтожит мир.
Гамма нахмурился. Не сказать, чтобы ответ его удивил.
— Все его нахваливают. Говорят — он изменит нашу жизнь к лучшему.
— Конечно, они и должны говорить. Потому что на них действует его метод. Но не на тебя, ты не такой, как все. — Реборн произнес «не такой, как все» так, что Гамма невольно скривился.
— Я не такой? А ты?
— Я? — Реборн расхохотался. — Я тем более. Разве не видно? — он снова улегся в гамак, надвинул шляпу на лицо. — Ты тоже, впрочем, необычный. У тебя есть кольцо Пламени Грозы, и это многое, если не все, меняет.
Гамма хмыкнул:
— Ну да? То, что я могу пускать молнии через кий?
— Именно, — он зевнул. — А теперь проваливай. На сегодня урок закончен.
— Последний вопрос, — Гамма уже стоял в дверях.
— Ну?
— Кто такой Бьякуран?
Гамма не увидел, а скорее почувствовал, как напрягся Реборн.
— Вспомнил, значит. Бьякураном называли Остина… в другой жизни.
— В другой жизни? Что значит — в другой? Иногда я вижу… отрывки воспоминаний или видения… Ты знаешь, что это такое?
Реборн ухмыльнулся невесело.
— Слишком много вопросов.
— Но…
Реборн молча приподнял пистолет, и Гамма понял, что разговор закончен. Он вернулся в дом, поднялся в свой кабинет. Тревога, гнетущая, тяжелая, не оставляла его. Как будто само имя Бьякуран давило и жгло. Ему нужно было подумать, что делать дальше. Остин, или Бьякуран заключал в себе зло, но что конкретно он, Гамма, мог сделать с этим злом? Ничего. Один человек, даже с Пламенем, ничто против армии и флота, полиции и тайной разведки. Он не был трусом, но и идиотом тоже не был.
— Ладно, — проговорил Гамма вслух. — Делай, что должен, и будь что будет.
Тренировки и еще раз тренировки. И Генкиши. Он должен его найти, во что бы то ни стало, а почему — и сам не знал. Это было похоже на одержимость. Опустившись в кресло, Гамма взял телефон. Первым делом надо обзвонить тех, кто мог помочь ему. У Гаммы были знакомства. Накопились за годы работы в полиции. Люди, которых он вытащил из беды, соглашались помогать, даже если речь шла о правой руке Остина. Они охотнее, чем коллеги по работе, брались за исполнение его просьбы. Мысленно Гамма благодарил их.
Закончив со звонками, он сам принялся за поиски. Открыл базу, которую когда-то установил на компьютер, погрузился в чтение. Он был почти уверен, что ничего не найдет, но данные всплыли на удивление быстро, как будто Генкиши сам хотел, чтобы его нашли. Страницы досье, снимки папарацци — все как на ладони. С экрана смотрел Генкиши. Моложе, чем в новостях. Гамма придвинулся ближе, рассматривая его, и не понял, когда снова скользнул в воспоминание.
Он видел Генкиши на земле, чувствовал его кровь на пальцах, слышал, как тот признается, что проиграл Супербии. Кто такой Супербия — Гамма не помнил, но уже ненавидел его. Гамму чувствовал ярость до тошноты, тревогу за Генкиши.
Очнувшись, он щелкнул на стрелку дальше и снова увидел фотографию. На ней Генкиши был одет в форму — обтягивающий комбинезон вместо костюма, стоял по стойке смирно. Гамма попытался вспомнить, когда мог видеть такое, но ничего не вышло. Гамма больше не искал.
На следующий день Гамма объявил на работе, что собирается немного отдохнуть. Комиссар встретил его просьбу об отпуске с неожиданным одобрением. «Ты и впрямь устал», — сказал он со смесью сочувствия и раздражения в голосе. Но Гамме теперь стало все равно. Он ничего на это не ответил, вернулся на свое место и занялся текущими делами, чтобы подбить все до ухода.
Первым, что он получил от старого заслуженного хакера, были выдержки из досье на Генкиши, украденные из архива секретной службы Остина. Ничего странного в этом досье не было, кроме того, что Генкиши до конца февраля работал на строительстве магистрали в Милане. А потом вдруг оказался рядом с Остином, или лучше — Бьякураном? Стал успешным политиком и уважаемый человеком, возглавил службу безопасности Остина. Гамма отложил телефон. Что случилось с Генкиши в феврале, что заставило его сменить род деятельности? И что привлекло Остина в обыкновенном инженере?
Окончание в комментариях
Автор: Umbridge
Бета: Пухоспинка
Размер: миди, 11 130 слов
Фэндом: KHR
Пейринг | Персонажи: Гамма/Юни, Гамма/Генкиши
Категория: слэш, гет
Жанр: драма, романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: не мое, да и ни к чему мне
Краткое содержание: Чтобы замкнуть круг, надо пройти путь с самого начала
Предупреждения: АУ, смерть персонажа
Примечания: Фанфик был написан на Reborn Nostra: Танец Пламени на дайри, тема «Главный цвет радуги» за команду Чумовые Электрики
Сегодня от участка до улицы Святого Джованни его снова вел темно-синий фиат. Гамма два раза свернул, чтобы сбить его со следа, но каждый раз тот снова появлялся и садился на хвост. Гамма не верил, что это совпадение.
Он закурил, чувствуя, что готов остановиться, выйти, достать табельное оружие и сделать то, за что сто процентов сядет — расстрелять водителя фиата через лобовое стекло. «Если оно не бронировано. А если бронировано, то пристрелят меня», — невесело ухмыльнулся он, выпуская белый дым под потолок машины. За окном в оранжевых сумерках тянулись белые виллы Салерно, их фасады ослепительно сияли, как витрины дорогих магазинов. А дальше над крышами виднелось море.
Из приоткрытого окна тянуло соленой водой. Гамма снова взглянул в зеркало заднего вида — фиат исчез, как будто растворился в воздухе. «Хватит на сегодня», — подумал Гамма и только сейчас понял, как сильно устал.
Он вырулил на подъездную дорожку к их с Юни дому, привычно взглянул на окна гостиной, хотя и знал, что жена будет поздно.
В окнах горел свет.
«Юни вернулась пораньше», — торопливо соврал он себе, уже зная, что это не так. Он выбрался из машины, достал из кобуры револьвер. У двери заднего хода росли каштаны, и, прячась за ними, Гамма осторожно открыл дверь, прошел через прачечную, через темную кухню. Оттуда — в холл. Остановился и прислушался. На втором этаже кто-то ходил.
Гамма удобнее перехватил револьвер, бросился по лестнице вверх. Он слышал шаги из своего кабинета, слышал, как там что-то грохнуло, кто-то выругался. Гамма перемахнул через три ступеньки, кинулся к двери и вышиб ее ногой.
— Ни с места!
В комнате никого не было.
Гамма опустил револьвер и оглядел комнату. Окно закрыто. Жалюзи опущены. На столе все в том порядке, в котором лежало с утра. Только стул отодвинут. В остальном все как обычно, как будто тут никого и не было.
— Черта с два! — процедил Гамма. Он не свихнулся, он слышал шаги, грохот. Здесь были посторонние. Сунув револьвер в кобуру, Гамма принялся обыскивать кабинет. Каждый угол, каждую щель. Под столом, за диваном, в нише под подоконником. Нет, ничего. Гамма устало опустился за стол.
— Я не спятил, — повторил он вслух и включил компьютер, думая, не позвонить ли в полицию.
— Я сам полиция, — ответил он себе. Машина заработала с ровным гудением, экран вспыхнул голубым, тут же выскочило окно — «следующие файлы не были скопированы» — и перечень. Гамма пробежал его взглядом. Его фотографии, ничего не значащие справки в «ворде».
Гамма закрыл окно, просмотрел последние открытые файлы и фото. Похоже, те, кто тут побывал, перерыли его компьютер, но что они хотели? Полюбоваться на отпускные снимки, на которых они с Юни катаются на катере? Их интересовало это? Гамма нахмурился. Виски стиснуло болью, сердце в груди билось гулко и болезненно.
Гамма вытер испарину со лба. Захотелось вышвырнуть клавиатуру в окно. Вот оно, доказательство, что в его доме кто-то был. Или бывал? Сколько раз они уже наведывались сюда? Рылись в его вещах? Может быть, поставили жучки. Он покрутил телефонную трубку в руках — надо, по крайней мере, проверить линию, но он уже знал, какой будет результат.
Гамма поднялся из кресла и подошел к окну. Откуда они наблюдают за домом? Что используют? Тепловизоры? Микрофоны? Или камеры установлены внутри?
— Какого черта вам от меня надо? — спросил он, раздвинув пластины жалюзи двумя пальцами и глядя в сумеречную темноту.
Надо проверить, не пропало ли что. Вряд ли их интересовали деньги и техника. Гамма выключил компьютер. Сейчас, впервые за годы совместной жизни он радовался, что Юни нет дома. Он тщательно обыскал остальные комнаты: три спальни, кабинет, гардеробную и гостиную. Все было на месте.
Гамма еще раз просмотрел документы на дом, на машину, страховку и свидетельство о браке. Его свидетельство о рождении, фотографии его родителей. У Юни фотографий не было, документов тоже. Только паспорт. Она как-то объяснила, что родители умерли давно, сразу после ее рождения, и снимки не сохранились, а Гамма больше не приставал с расспросами.
Закончив с поисками, он прошел на кухню, выпить воды. В большом окне виднелся кусок улицы и двор. Машина по-прежнему стояла на подъездной дорожке — Гамма так и не загнал ее в гараж. Наверное, надо было сделать это, но он просто не мог заставить себя выйти. Его охватило оцепенение. Страх, первородный, парализующий, не давал двигаться. «Они наблюдают за мной. Может быть, и сейчас. Слушают каждое мое слово. Подглядывают, а я ничего не могу сделать». Эта простая мысль разбивала уютный, выстроенный годами мир. Он больше не в безопасности. Ни дома, ни на улице, ни на работе.
— Хватит, — Гамма дернулся и очнулся.
Нельзя поддаваться панике. Надо понять, что им нужно. Он ничем не выделяется, простой инспектор в участке. Если только — они чего-то ждут? Что-то должно случиться?
Сполоснув чашку, Гамма сел в кресло в гостиной. На плазменной панели вспыхнула заставка новостного канала. «Остин начинает компанию по… » Гамма закрыл глаза. Политика, экономика, все это его бесило, особенно Остин со своими навязчивыми лозунгами и приторными девизами. «Мы построим лучший мир». К черту. Гамма лишь хотел знать — кто следит за ним, кто проник в дом? Хотелось понять, что он, инспектор средней руки, мог сделать, чтобы, черт побери, кому-то понадобилось лезть в его компьютер. Он не рисовал там чертежей, не составлял планов по захвату власти в Италии и Евросоюзе, он просто жил, как живут многие.
Работа, дом, стаканчик перед едой, вечера с женой, постель. По выходным — вылазки в магазин, закупки на неделю, потом возня в саду, телевизор, иногда ресторан или кино. Они жили очень тихо, и никому до них не было дела. Раньше.
Гамма потер переносицу — голова начинала навязчиво болеть, а значит, пора выпить таблетку и лечь спать. Но он хотел дождаться Юни, убедиться, что все хорошо. Когда он думал о ней, чувствовал, что касается чего-то невозможно прекрасного, на что и права то не имеет. Они познакомились случайно, в магазине. Она спросила какую-то мелочь, он ответил. С тех пор прошло три года. Но он до сих пор не мог поверить, что она его заметила. Гамма улыбнулся. Нет, он не станет вызывать полицию. Нужно разобраться самому.
По окнам гостиной мазнуло светом фар. Гамма прислушался. Поднялась и опустилась дверь гаража, потом хлопнула входная. На полу гостиной расплылось желтое пятно света из холла.
— Я дома! — звонкий голос Юни заставил его вздрогнуть. Гамма поднялся и вышел встретить ее.
Юни раздевалась у двери. Стряхнула с ног крошечные, совсем игрушечные туфли, сбросила пиджак на пуфик у вешалки.
— Почему ты сидишь в темноте? — спросила, подходя к нему и заглядывая в гостиную. — Что-то случилось?
Гамма наклонился к ней, — Юни едва ли доставала макушкой ему до плеча, и обнял, прощупывая пальцами каждую косточку тонкого, нежного тела. Поцеловал в пахнущие мылом мягкие густые волосы.
— Ничего не случилось. Смотрел телевизор. Опять в новостях ерунда про этого как его там?
— Остина, — подсказала Юни и хихикнула тихо. — Щекотно.
Она запрокинула голову, заглянула ему в лицо. Ее глаза улыбались, сияли еще откровеннее, чем могли улыбаться губы. Гамма потерся носом о ее нос, быстро поцеловал, борясь с желанием подхватить на руки и отнести в спальню. Чтобы убедиться, что она действительно с ним. Что ее не подменили, и Юни по-прежнему принадлежит ему.
— Гамма, что-то все-таки не так… Я же чувствую, — Юни встревожено вглядывалась в его лицо, и Гамма отпустил ее. Он поймал себя на том, что забыл ненадолго про слежку и взлом.
— Иди, переодевайся, а я поставлю чай, — бросил он поспешно. Юни иногда бывала слишком проницательной, как будто мысли его читала. Может, просто очень хорошо знала. Он вышел в кухню, щелкнул рычажком электрического чайника. Нажал на кнопку пульта, чтобы как-то заполнить напряженную тишину в голове.
«Остин навестил героев Токийского инцидента в больнице…» — Гамма мысленно выругался и перестал слушать после первых же слов. Опять он. Как будто преследует. Виски сдавило. Гамма разлил чай по чашкам, Юни — без сахара, как она любит. Свою же так и не взял. Оставил остывать на кухонном столе.
— Я лягу, голова болит, — сказал он жене, закрывая за собой дверь спальни. Юни как раз вешала платье в шкаф. Гамма замер у кровати, смотрел, как она тянется к вешалке, тонкая резинка трусиков чуть давит на бедра, вторая полоска — между маленьких округлых ягодиц. Вопреки головной боли и усталости ноющая тяжесть разливалась внизу живота.
«Кто-то сейчас наблюдает за ней, как и ты», — напомнил голос в голове. Гамма шагнул к Юни и накинул ей на плечи халат.
— Ты что? — Юни развернулась, поймала его взгляд. — Какой-то ты сегодня странный, — она улыбнулась, немного робко, немного смущенно. Глаза блестели, щеки заливал румянец. Гамма отчего-то тоже сбился, ровно на секунду.
— Нормальный, — ответил хрипло и немного резко, и тут же сам укорил себя за грубость. Юни ни в чем не виновата и ничего не должна знать. — Правда, все хорошо!
Юни ничего не ответила, затянула пояс халата и вышла, оставив его одного. Гамма разделся, погасил свет и лег. Но уснуть не мог. Его не оставляла мысль, что в собственном доме он больше не в безопасности. Что сюда, когда его нет, могут прийти, вторгнуться в его жизнь, в его личное пространство. Могут перевернуть кровать, где он занимается любовью с женой, а потом заправить, и он даже не заметит. Он под прицелом, но не может просчитать, откуда в него целятся. Как будто за ним следят через увеличительное стекло, через микроскоп, а он трепыхается, сучил лапками и ничего не мог изменить.
Вернулась Юни. Гамма слышал, как она прикрыла за собой дверь, голые ноги прошлепали по паркету, потом ковер заглушил шаги, и в следующую минуту Юни нырнула под одеяло. Холодные пальцы коснулись плеча.
— Гамма…
Он медлил, не поворачивался. Юни осторожно погладила его по руке, по бедру, прижалась всем телом. Гамма стиснул зубы, когда ее соски, маленькие, твердые, как изюмины, коснулись спины. В пах отдавали удары сердца, в голове стало пусто.
— Ты не обиделся?
— На что?
Не выдержав, Гамма все-таки повернулся. Юни слабо улыбалась у самого его лица, нездешняя, прекрасная. Ее кожа будто светилась, и Гамме захотелось обнять, защитить Юни от всего мира.
— Не знаю. Мало ли. На всякий случай прости меня, ладно? — она подалась вперед, и Гамма поймал ее, опрокинул на спину.
— Я не обиделся, — прошептал почти отчаянно. — Поняла?
На Юни совсем ничего не было, даже той тряпочки, которая называлась женским бельем. Гамма скользнул вниз, между узких коленей. Она пахла мылом и смазкой, тихо вздохнула, когда он прижался губами к влажным складкам. Юни никогда не говорила о своих желаниях. Только показывала — и сейчас мягко стукнула по плечу. Он посмотрел снизу вверх, некстати думая, могут ли наблюдатели видеть их сейчас.
Юни потянула его к себе, и это значило, что не нужно долго ласкать.
Он приподнялся на локтях, лег сверху, обнял, прижал. Юни была такая горячая, что Гамма едва не застонал, когда вошел в нее. Она вцепилась ему в плечи, прижимая колени к груди, открываясь ему, отдаваясь до предела.
Юни никогда не кричала, но Гамма всегда знал, когда ей хорошо. Тело говорило лучше стонов. Юни всегда знала точно, чего хочет.
Когда все кончилось, они уснули почти сразу, обнявшись, баюкая друг друга, и Гамма так ничего и не рассказал.
***
Утро началось как обычно. Гамма и Юни пили кофе под монотонное бормотание телевизора. Гамма делал вид, что читает спортивную газету, но на самом деле обдумывал, как добраться до тех, кто следит за ним. Когда он уже совсем решил поделиться своими соображениями с приятелем по работе, в дверь позвонили.
— Ты кого-то ждешь? — спросил Гамма, откладывая газету.
Юни промолчала. Внезапный приступ тревоги сдавил грудь. «Чепуха», — Гамма поднялся.
— Я открою, — он вышел в прихожую, все еще надеясь, что это принесли почту, или молоко, или, да, черт побери, что угодно — библии, детские поделки, брошюры фонда пожертвований для сирот и бездомных собак.
Но человек у двери ничем не напоминал ни священника, ни молочника. Высокий, худощавый, он ухмыльнулся и шагнул через порог.
— Чаоссу!
Гамма оглядел его с ног до головы: и белую шляпу, и спортивную сумку.
— Что надо? — спросил, хмурясь. Человек взглянул на него из-под шляпы, глаза смотрели холодно и остро, и Гамма невольно отступил в холл.
—Я к Юни.
Гамма хотел было ответить, что Юни никого не ждет и не проваливал бы ты, но почувствовал прикосновение к плечу — Юни подошла и встала рядом.
— Гамма, познакомься, это мой дядя — Реборн. Он поживет у нас немного, ладно?
Гамма взглянул на жену сверху вниз, она улыбалась, безмятежно и мягко, так что нельзя было отказать.
— Хорошо, но могла бы и заранее предупредить.
Реборн молча захлопнул за собой дверь.
— Покажите мне мою комнату, — попросил он, переводя взгляд с Гаммы на Юни. И его просьба больше походила на приказ.
— Я отведу вас! — откликнулась Юни. Реборн последовал за ней. Когда он проходил рядом с Гаммой, тот заметил под его пиджаком кобуру.
Какой к черту дядюшка, думал Гамма, допивая кофе. У Юни никогда не было ни родственников, ни друзей. Точнее Гамма ничего о них не слышал. Но Юни разговаривала с Реборном так, слово знала его сто лет, улыбалась ему, как другу. Гамма не мог доверять ему, но и не мог найти предлога, чтобы выставить.
Субботу они провели вместе, и под вечер Гамма ушел играть в бильярд, уверенный, что для Юни гость не опасен. Напротив, было в нем что-то такое, надежное, несомненное. Гамма не мог бы объяснить, почему доверил ему Юни, не связал его со слежкой. Просто знал — Реборн не имеет к этим людям отношения.
Гамма провел вечер в баре, выслушивая от Тазару, диковатого на вид бармена, называвшего его братишкой, неспешные жалобы на посетителей, на политику страны, на все на свете. Болтовня расслабляла, и, выпив еще пол пинты пива, Гамма вернулся домой, почти успокоенный и снова уверенный в своих силах.
В конце концов, дядюшка — это не страшно. Это почти так же не страшно, как слежка и свет в пустом доме.
Гамма разулся, скинул куртку — по ночам все еще было прохладно, — и, тихо ступая, пошел через холл к лестнице.
— Эй, ты!
Гамма замер и в первую секунду напрягся, но вспомнил про дядюшку и медленно обернулся.
— У меня вообще-то имя есть, — ухмыльнулся он, глядя в невозмутимое до тошноты лицо Реборна. Тот стоял в дверном проеме, опираясь плечом о косяк и сунув руки в карманы:
— Неважно. Надо поговорить.
— Я иду спать. Все разговоры завтра, — бросил Гамма, стараясь скрыть раздражение.
— Сейчас,— Реборн по-прежнему не вынимал рук из карманов, и Гамма вдруг ясно понял, что у него там пистолет.
Что за хрен этот дядюшка?
— У тебя там пушка, что ли? — Гамма медленно двинулся к нему.
— Ты тратишь время. — Реборн развернулся к Гамме спиной и скрылся в комнате. — Пять минут. Это в твоих интересах.
Надо было настоять на своем, подняться по лестнице, принять душ и лечь в постель к жене. Чудесную теплую постель, где его ждала Юни. Но Гамма подчинился и прошел в гостиную следом за Реборном.
— Говори. Я устал и уже поздно, Юни ждет.
— Юни спит, — Реборн сел в кресло, закинул ногу на ногу, небрежно поддернув брюки. Он рассматривал Гамму, как врачи рассматривают пациентов — ничему не удивляясь, с вежливым спокойным интересом. И это раздражало. — Давай без предисловий. У тебя есть Пламя.
Гамма сначала молча смотрел на него, а потом расхохотался:
— Что? Пламя? В духовке, что ли? Ты о чем вообще?
Реборн даже не усмехнулся. Он вытащил руку из кармана — на пальце блеснуло кольцо с большим гладким желтым камнем.
— Нет. Вот такое, — и Гамма в изумлении увидел, как из кольца вырывается искристый желтый огонь.
— Это фокус? — спросил он, не веря своим глазам.
— Нет, это оружие. Сила. В тебе она тоже есть. Только другого вида, — он достал из кармана и положил на стол кольцо с зеленым камнем. — Вот. Кольцо Грозы.
Гамма потянулся и взял странное украшение. Оно легло в руку, холодное и тяжелое.
— Слушай, я не знаю, что с ним делать. И если честно, не верю ни в какое Пламя, — протянул Гамма, рассматривая камень. Внутри как будто плясали искры.
— Хорошо. Всему свое время. — Реборн откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Надень его и никогда не снимай.
— Ладно, как скажешь. Будем считать, что это подарок от родственника, — ухмыльнулся Гамма, надевая кольцо на палец. — Если мы закончили, то я пойду. — Он ради шутки напрягся, пытаясь извлечь Пламя, но у него конечно не вышло. — А фокус отменный.
Реборн ничего не ответил. Гамма поднялся с дивана, постоял несколько секунд, а потом вышел из гостиной, так и не дождавшись ответа. Странная шутка Реборна про кольцо, про Пламя засела у него в голове, и даже когда он лег, успокоиться не получалось.
— Ты почему ворочаешься? — спросила Юни, касаясь его под одеялом.
— Ничего, спи, спи, — он поцеловал ее и закрыл глаза. Никакого Пламени нет. Это просто фокус. А вот слежка — реальность. Когда он возвращался из бара, фиат снова тащился следом.
***
Гамма не снял кольцо. Даже когда будил жену, целуя теплый затылок, даже тогда, когда гладил и сжимал мягкие маленькие груди. Оно не мешало. Наоборот, стало как будто частью руки, и Гамма очень скоро перестал его замечать. Юни тоже ничего не спрашивала. Только тихо ахнула, когда он взял ее, и уткнулась носом в подушку.
На завтрак Юни приготовила кофе и тосты с ветчиной. Он, Юни и Реборн сидели втроем за столом в гостиной, ели, чинно передавая друг другу соль и соус. Телевизор как обычно бормотал что-то невнятное.
— Реформы министерства внутренних дел… — вдруг произнес Реборн, и Гамма не сразу понял, что тот повторяет за диктором новостей. Оказывается, Реборн слушал и вникал. — Тебе должно быть интересно, Гамма.
Гамма опустил вилку:
— Нет, не должно. Я телевизор не смотрю. Он только для фона.
— Все-таки взгляни.
Гамма отложил вилку и со вздохом поглядел на экран:
— Ну и?
Перед ним журналисты пытались взять интервью у политической шишки, игрока первой политической гильдии. Тот сначала стоял к камерам спиной, а потом повернулся. Раскосые желтые глаза, черные прямые волосы едва закрывают мочки ушей, косая челка на лоб — красивое, холодное лицо.
То, что случилось в эту секунду, Гамма не смог бы объяснить или описать. Но встретившись взглядом с политиком из телевизора, он увидел то, чего не могло быть.
Себя с ним на кровати. Широко разведенные ноги, темные соски, и лицо, бледное, с чуть раскосыми, желтыми глазами. Гамма трахает его, быстро, почти грубо. Ощущения, запахи, звуки обрушились на голову, оглушили. Страсть, нежность, стоны, скрип кровати, прикосновение влажной плоти.
— Гамма?
Голос Юни вернул его в реальность, видение исчезло.
Но Гамма был уверен, это не бред. Почему? Как? Он не знал. Больше всего видение походило на воспоминание. Но Гамма помнил свою жизнь, и ничего подобного в ней не случалось.
— Гамма! — Гамма дернулся и уставился на Юни, как будто видел ее впервые. Он словно все еще был с ним, с тем мужчиной, чувствовал его под собой. Внизу живота стало горячо и тесно.
Юни, бледная и встревоженная, смотрела на него во все глаза:
— Гамма, да что случилось! У тебя совершенно белые губы
— Ничего, — проговорил он хрипло и бросил взгляд на кольцо — внутри камня горели слабые зеленые огоньки.
— Сериал начинается. Юни, будешь смотреть? — Реборн дернул ее за рукав, и Юни обернулась к нему. А Гамма, улучив момент, торопливо поднялся из-за стола. Сердце колотилось как сумасшедшее. Гамма взбежал по лестнице и захлопнул дверь кабинета, переводя дыхание. Сейчас ему было все равно, наблюдают за ним или нет. Он сходил с ума, другого объяснения не было.
В паху ныло. Гамма добрался до стола, опустился в кресло и дернул брюки вниз. Сжал болезненно ноющий член, провел рукой, быстро и резко, как в воспоминании о человеке, которого он никогда не знал, но воспоминания о котором поднимали внутри бурю. Сперма испачкала пальцы, но оргазм не принес облегчения. Гамма вытерся салфеткой, внутренне содрогаясь. Какого черта он делает?
Он медленно натянул штаны и откинулся на спинку кресла. Воспоминания о том, чего никогда не было? Бред. Но все выглядело именно так. Гамма мог бы перебирать свою жизнь по крупицам — детство, школа, академия, служба, брак. И ничего бы не нашел.
Но тогда почему он вспомнил политика из программы новостей? Кто это такой вообще? Собравшись с мыслями, Гамма включил компьютер. Найти того, кого он хотел, оказалось проще простого. Через Остина.
Генкиши — так его звали. Гамма внимательно всматривался в красивое, холодное лицо, необъяснимое чувство утраты сжимало грудь. Он потер глаза, снова пытаясь вспомнить, но только снова убедился, что не знал Генкиши раньше.
Гамма принялся читать статьи о нем, все подряд. Азиат. В юности освоил в совершенстве искусство владения мечом, объездил весь мир, занимаясь боевыми искусствами. Правая рука Остина. Не женат, не судим, в связях не замечен. И больше ничего. Пустые интервью, ничего не говорящие фото. Безразличный взгляд в объектив и преданность, одна сплошная преданность Остину в каждом слове.
Гамма закрыл все вкладки, выключил компьютер и откинулся на спинку кресла. Он должен встретиться с этим человеком. Должен узнать, что их связывало раньше.
Дверь скрипнула, в кабинет заглянула Юни. Ступая едва слышно, подошла к столу, скользнула Гамме на колени, обняла за шею.
— Что с тобой происходит? — прошептала одними губами. Гамма смутился — она наверняка догадалась, чем он занимался, но виду не подала. Он всматривался в ее лицо и не мог насмотреться. Почему она, такая юная, такая нежная, была с ним — непонятно. Он старше почти на двадцать лет.
— Со мной все хорошо. Я просто немного устал. Не волнуйся, — Гамма постарался улыбнуться как можно искреннее, и у него получилось. Юни улыбнулась в ответ. Гамме хотелось думать, что она поверила.
***
По дороге на работу Гамма поймал боковым зрением синий фиат. Они по-прежнему висели у него на хвосте. Сам не зная почему, Гамма связал странное воспоминание о Генкиши и слежку.
Он припарковал машину на стоянке и направился к проходной. Все как обычно. Но не совсем. Взломщики, пробравшиеся в дом и ничего не укравшие, Реборн, Пламя, Генкиши — все это слилось в его голове в плотный ком и не давало расслабиться. Ему казалось, что люди смотрят на него и видят вовсе не то, что видит он. Что все знают о нем нечто такое, о чем он не догадывается.
— Простите, — полицейский на пропускном пункте позвал его, и Гамма очнулся, быстро забрал пропуск и поспешил к лестнице.
Купив в автомате стаканчик кофе, он устроился за столом, поглядел на бумаги, разложил их и отодвинул.
— Ланзо, — позвал Гамма напарника, чей стол стоял вплотную к его столу. — Слушай, ты как, новости смотришь?
Ланзо оторвался от разложенных на столе снимков — масштабная линейка, пулевые отверстия.
— Конечно. А что?
— Не знаешь, что это у нас за новая политическая звезда — Генкиши? — Гамма изобразил улыбку, вроде как два обычных парня обсуждают политику за кофе. Ничего личного.
— Ну ты даешь! — Ланзо рассмеялся. — Конечно, знаю. Все знают. Генкиши — отличный парень! Правая рука Остина. Мы с ребятами еще вчера обсуждали реформы министерства внутренних дел! Будем голосовать за него на выборах.
Остин, снова Остин. Гамма едва не выругался, когда снова услышал это имя.
— За Генкиши? — его неприятно удивил невесть откуда взявшийся политический энтузиазм Ланзо.
— За Остина. И за его команду. Они все пытаются поправить, что другие наворотили. Помяни мое слово, это будет новая жизнь. Мы такой еще не видели. У него повсюду друзья и приятели, по всему миру.
Гамма поднял брови. Неприятный озноб прошел по спине от этих слов.
— Понятно, — он оглядел кабинет. И как будто в первый раз увидел его. Над каждым столом вместе с фотографиями объявленных в розыск висели плакаты с изображением Остина. Словно тут не участок, а чертов фан-клуб политической звезды. Остин улыбается, Остин рекламирует машины, Остин на фабрике, Остин с зефиром в руках. Гамма нахмурился. Чем дольше он смотрел на Остина, тем тревожнее становилось на сердце. Тревога, беспокойство, ужас, но почему? Боль сдавила виски, Гамма прикрыл глаза на мгновенье. Остин появился перед ним в окружении лилий. Немного другой, но и совершенно такой же. В ушах прозвучало имя — Бьякуран. Гамма тряхнул головой и открыл глаза.
— Вы что тут, клуб по интересам организовали? — он снова развернулся к Ланзо и улыбнулся как можно беспечней. Тот поглядел на него с недоумением и — но может Гамме просто показалось, — со страхом, как будто Гамма болел заразной болезнью, очень заразной, и рядом с ним опасно было сидеть.
— Все собираются голосовать за Остина, Гамма, — проговорил Ланзо медленно. — Ты что, с Луны свалился? Слушай, мне надо работать, извини.
Гамма пожал плечами и вернулся к делам. Но разговор не выходил из головы. Ланзо изменился. Все вокруг изменилось, а Гамма и не заметил. Когда же произошли перемены? Неделю назад, а может две или три, в конце марта? «Бьякуран, Бьякуран», — пело в ушах на все лады.
В обеденный перерыв Гамма поболтал о Генкиши и Остине с участковыми инспекторами, и все как один твердили, что пойдут голосовать за Остина, что он им сразу понравился, что Гамма просто отстал от жизни и не хочет блага для своего народы. Гамма послал их подальше.
В конце рабочего дня он наведался в отдел информации к старому приятелю Донни. Они познакомились много лет назад, когда Гамма только пришел сюда, под начало комиссара Джеппо. Гамма не сомневался, Донни поможет ему, и попросил поискать информацию о Генкиши. Попросил шепотом, чтобы никто не слышал. С некоторых пор ему казалось, что каждое его слово записывается невидимыми устройствами.
Сгорбленный тихий Донни поправил очки, подвинул к себе картинку и наклонился над ней, словно пытался рассмотреть каждый пиксель изображения.
— Гамма, я даже не знаю, что тебе ответить, — наконец, выдал он, и в голосе Гамма с недоумением услышал все тот же страх, как у Ланзо. — Я не собираюсь делать ничего такого, даже для тебя. Про этого парня ты все найдешь в интернете.
Гамма пригладил волосы и ухмыльнулся. Перед ним сидел новый Донни, ничуть не похожий на прежнего. Донни, которого тоже, как и остальных, подменил Остин. Этот Донни смотрел на Гамму, как будто видел впервые. Неприязненно, пристально. Ну-ка, что это за антисоциальный тип надел маску инспектора? А со стен, вместо грамот и наградных листов на него смотрели портреты Остина. «Бьякуран», — неотвязно шептало в голове, перед глазами вставали развалины городов, огонь и тлен. И ярость.
Гамма забрал распечатку и, смяв, кинул в мусорную корзину.
— Извини, я понял. Забудь, — но что-то подсказывало, что Донни не забудет. Гамма спрыгнул со стола, и, стараясь не выдать злости и страха, направился прочь.
Вечер понедельника выдался промозглым, ветреным и сырым. В Салерно в апреле иногда налетала с моря непогода, город накрывали тревожные сумерки, сыпал мелкий дождь, особенно сильно пахло солью. Гамма плотнее запахнул пиджак, сунул руки в карманы и побежал к машине. Ему хотелось надраться, расслабиться, выключить голову, может тогда мысли уложатся. Отключив телефон, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Два квартала, и вот он в баре «Смена», уже заказывает у бармена виски. Тут его мало кто пил, непопулярный напиток. Это вам не вермут и не вино. «У нас же не британские острова, сынок» — говорил ему комиссар. Но Гамма любил виски и всегда заказывал, если хотел надраться. А сегодня как раз случился такой день.
Подросток по имени Нозару, то ли родственник, то ли просто приятель бармена, работавший тут же официантом, притащил на подносе стакан, лед и пепельницу, хотя Гамма сам мог дотянуться до стойки — бильярдный стол стоял рядом.
— Не хочешь сыграть? — предложил Гамма. Нозару громко расхохотался.
— Да ты что, братишка! Я не могу. Не умею.
— Надоело играть самому с собой, никогда у вас тут никого не бывает, — Гамма отпил из бокала. — Слушай, а ты тоже собираешься голосовать за Остина?
Тазару поднял брови и как будто напрягся.
— А почему ты спрашиваешь? — взглянув на него, спросил Нозару.
— Потому что сегодня все только и твердят, что про него. И не только сегодня, наверное. Черт его знает. Стоит включить телевизор или открыть газету — и там тоже все забито Остином.
— О нем обычно не говорят в таком тоне, братишка, — откликнулся Тазару из-за барной стойки. И тут же добавил: — Но по мне так он, и правда, достал. Я ему не верю. Пусть люди Генкиши придут за мной и попробуют забрать, но я все равно скажу — не верю. Он дурачит народ.
— Да, вот и мне так показалось, — задумчиво проговорил Гамма. — А что ты сказал про Генкиши?
— Я сказал, что он может забрать нас, если Остин прикажет. Они же расправляются с любым, кто думает иначе.
— А мне показалось, что Остин всем нравится, — Гамма с интересом смотрел на бармена. Удивительно, что тот думал совершенно так же как сам Гамма. Нозару осклабился:
— Да, братишка Гамма, нас так просто не взять.
Гамма невольно улыбнулся. Тоска, которая преследовало его весь день, отступила, стало легче, словно он пришел к добрым друзьям:
— Я тоже так думаю.
Мальчишка рассмеялся снова, и Гамма хлопнул его по плечу. На границе сознания мелькнуло воспоминание или видение — Нозару и Тазару в странной черной форме с белыми наплечниками, между ними и Гаммой — бильярдный стол. Гамма тряхнул головой, и видение исчезло.
— Кольцо у вас красивое, — заметил Тазару. Гамма взглянул на перстень. Он совсем забыл про него. В камне кружилось водоворотом зеленое пламя.
Покрутив украшение так и сяк, Гамма взялся за кий. Дверь с грохотом распахнулась. В бильярдную вошли пятеро. Гамма оценил их еще до того, как первый заговорил. Они выглядели как хулиганы-болельщики какого-нибудь футбольного клуба, но Гамма сразу понял — это всего лишь маскировка. Может быть, он окончательно свихнулся, может это паранойя, но слишком внимательные и цепкие взгляды, когда пятеро осматривали помещение, и нарочитые манеры выдавали их с головой. Генкиши так быстро узнал? Гамма уже ничему не удивлялся.
Драка завязалась почти мгновенно, как будто новые посетители пришли сюда лишь за этим. Никто ничего вроде бы не делал, обменялись парой слов, заказали выпивку. Один из вошедших назвал бар говном, Тазару ответил, началась перепалка, кто-то из пятерых разбил бутылки и сломал кран для пива. И тогда вступился Гамма. Вломил ублюдку с битой и приложил лицом о барную стойку другого, с кастетом. Неведомо откуда взялась сила, он никогда не чувствовал такой мощи в мышцах.
Сразу трое набросились на него, нанося удары со знанием дела. Гамма пытался отбиться, вооружившись кием, Нозару и Тазару помогали.
— Берегись!
Гамма обернулся на крик Нозару и заметил у одного из бандитов пистолет. И в ту секунду, когда из ствола вырвалась пуля, Гамма направил на нее кий. Сам не зная зачем, интуитивно. Дальше все происходило как во сне, в очень странном и медленном сне. Волна колючего жара прошла от темени до кончиков ногтей, с наконечника кия сорвалась зеленая молния, и пули превратились в пепел, а следом упал навзничь стрелок. От его пистолета ничего не осталось. Только обугленный корпус в обожженной руке. Гамма уронил кий на пол. Нападавшие подхватили раненого и убежали, но догонять их никто не стал. Гамма в изумлении посмотрел на свою руку. Над кольцом вспыхнуло зеленое пламя.
— Эй, братишка, ты в порядке? — Тазару подошел, хлопнул по плечу, но Гамма смотрел в его разбитое лицо и не видел. Неужели Реборн прав? Не соврал про Пламя? Гамма перевел взгляд на кольцо — оно уже не горело, камень мерцал тусклым светом.
— Да, все нормально, вы как? — Гамма оглядел Тазару и Нозару с вымученной ухмылкой. — Живы?
— Что с нами станется! — хмыкнул Нозару, стирая кровь с подбородка.
Гамма кивнул.
— Мне надо уйти. Срочно. Вы тут сами…
— Хорошо, как скажешь, — Тазару и Нозару смотрели на него с тревогой, и Гамма приобнял их, чтобы успокоить. Огромное чувство благодарности захлестнуло его.
— Спасибо. И не беспокойтесь, со мной все будет отлично, — он развернулся и вышел. Машину пришлось оставить у бара и добираться на такси. Всю дорогу Гамма смотрел в окно невидящим взглядом и спрашивал сам себя: откуда у него Пламя? Почему он сумел использовать его во время драки? Множество вопросов появлялись и не оставляли, а ответа не находилось. «Реборн знает», — подсказал голос в голове.
Дома все уже спали. Гамма прошел через темный холл, поднялся по лестнице в спальню Реборна.
— Вставай! Есть разговор! — он включил свет и первое, что увидел — дуло пистолета, нацеленное в лицо.
— Кто сказал, что мне пора вставать? — Реборн ткнул дулом ему в губы, ничуть не стесняясь собственной наготы. — Не делай так больше, — он опустил пистолет и, когда Гамма уже хотел продолжить, резко сшиб с ног.
— Не сдержался. Убирайся и дай мне поспать, завтра поговорим. Свет выключи.
— Нет! — Гамма вскочил и, прежде чем Реборн сказал еще что-то, бросился к нему, схватил за плечи. — Пламя! Все правда! Оно есть! Я должен знать! Откуда оно у меня, кто я на самом деле?
— Завтра, — Реборн стиснул его запястье, так что заломило кости. — Мы поговорим завтра. Лучше иди к Юни. Она ждала тебя и волновалась.
Гамма разжал пальцы. Конечно, Реборн был прав. Сейчас не время для разговоров — он сам не свой после потасовки в бильярдной, да еще и выпил. Гамма отстранился.
— Завтра удели мне время, — попросил он тихо. Голос не слушался, и Гамма прокашлялся. Ему захотелось покурить и выпить. Больше не было сил сдерживать панику. Хотя паникером он никогда не был. Но сейчас казалось, что мир вокруг чужой и неприветливый, и надо как-то жить в нем и защищать самое главное — Юни.
— Да, мы поговорим. Давай, проваливай. — Реборн упал в кровать и завернулся в одеяло. Пистолет он положил рядом с головой — интересная привычка. Гамма мрачно ухмыльнулся и вышел из комнаты, погасив свет. Он заперся в кабинете, достал сигареты и с наслаждением закурил. Плеснул виски в стакан, сделал два больших глотка. Внутренности обожгло приятное тепло. Страх, растерянность отступили. Гамма вспомнил, что не ужинал, вспомнил, что должен зайти к Юни, и что любит ее. Это неизменно, это самое важное. Все остальное — ерунда, не было никакого Генкиши, не было и быть не могло. «Бьякуран», — тихий голос будто шепнул на ухо. Гамма затушил сигарету в стакане. Надо пойти к Юни.
Юни не спала. Читала книжку, включив ночник. В теплом свете ее лицо казалось гладким и совсем детским. Заметив его, Юни подняла глаза от книги и улыбнулась:
— Наконец-то ты пришел. Я звонила…
Гамма изобразил улыбку:
— Прости, выключил телефон, зашел выпить после работы. Почему не спишь?
Юни отложила книжку:
— Ждала тебя. За день столько всего случилось. Я попала в пробку, потом мы с дядей ходили по магазинам. Хотела рассказать тебе обо всем, но тебя все не было.
Гамма развязал галстук, бросил его в кресло, следом — рубашку. Мелочи, миллионы мелочей сейчас казались такими далекими и нереальными, эхом старой спокойной жизни, но Гамма старательно делал вид, что слушает.
— Я тебя люблю, — сказал он, не глядя на Юни. — Просто знай.
— Знаю, — ее тихий мягкий голос причинял боль. Гамма не обернулся. Ушел в ванную, а когда вернулся, Юни уже погасила свет и лежала тихонько, ждала его.
— Гамма, чтобы у тебя не происходило, ты можешь рассказать мне, — Гамма не видел ее лица, но мог бы поклясться, что она смотрит на него. И ему вдруг показалось, что Юни знает все: про Пламя, про Генкиши. И не он, а она могла бы рассказать, что происходит. Но эта мысль была настолько безумной, что Гамма тут же посмеялся над собой. Откуда ей знать?
Гамма потянулся к ней, обнял под одеялом, расслабился, лаская ее. Но когда прикоснулся губами к губам, снова рухнул в видение. Он увидел и почувствовал, как перед ним умирает другая женщина. Старше и, может быть, даже красивее. И Гамма любит эту женщину, любит как Босса, самого важного в жизни человека, и плачет над ней, оплакивает ее как Босса, а на самом деле ее зовут Ария и она мать Юни. И словно издали, из тени до него долетают другие слова, и другие образы — «Я люблю тебя, просто знай», — голос Генкиши тает, все дальше и дальше.
Гамма тряхнул головой, и видение пропало. Или нет, не видение — воспоминание. Гамма был уверен — где-то, когда-то это все с ним уже происходило. Как и его близость с Генкиши, Ария была реальна. Она жила, а потом умерла, и имела какое-то отношение к Юни. Он все видел слишком четко, слишком подробно. Комната в старом итальянском особняке, большая кровать с балдахином. Тонкие черты, синие глаза женщины. Он там был.
— Гамма…
— Нет, ничего. Давай спать, — Гамма отвернулся, стараясь справиться с болью и любовью к незнакомой женщине. Юни, неожиданно чужая, лежала рядом, но Гамма не мог сейчас говорить с ней. Он злился на нее и на себя, и сам не мог понять почему.
— Ну хорошо, — проговорила Юни медленно. — Спокойной ночи.
Они лежали в темноте рядом, и каждый знал, что другой не спит. Но разорвать это молчание стало уже невозможно.
***
Утром Юни уехала, а Гамма позвонил на работу и прикинулся больным. Кажется, это никого не удивило. Он обнаружил Реборна на заднем дворе. Дядюшка качался в гамаке в тени виноградных лоз. Белая шляпа закрывала лицо.
— Реборн…
— Да, я тебя вижу. Ну что, готов?
— Готов.
— Рассказывай, — Реборн сдвинул с лица шляпу и повернулся, чтобы видеть Гамму. — Как ты активировал кольцо?
Гамма сел на садовый пластиковый стул и выбил из пачки сигарету.
— Я играл в бильярд. В бар вошли какие-то придурки, человек пять-шесть, не помню точно. Наехали на пустом месте, я ответил. И когда один выстрелил, из кия, который я держал в руках, ударила молния, — он запнулся и поправился: — Нет, сначала эта молния как будто родилась у меня в голове, прошла по руке и загорелась в кольце, а потом уже выстрелила.
Реборн кивнул:
— Да, все правильно. Хорошо, что ты не снимал кольцо. Потому что именно с его помощью можно фокусировать текущую в теле энергию, хадо. Мы называем ее «Пламя Посмертной Воли». Она есть в любом человеке, и может превращаться в Пламя семи типов. Ты владеешь Пламенем Грозы.
— Значит, во мне всегда было Пламя?
— Да. И кольцо позволило тебе его высвободить. Ну и конечно же, роль сыграла решимость его применить.
Гамма с одной стороны вдохновился рассказом Реборна, но с другой у него осталось еще много вопросов, в которых он не мог разобраться сам.
— Покажи, как ты сражаешься, — приказал Реборн. Да, вспомнил Гамма, никогда не просил, всегда приказывал. И ты либо делал, что он скажет, либо… Кто знает, что бывало после. Наверное, смерть. Гамма ухмыльнулся, выставил руку вперед.
В голове стало пусто. Как назло, звуки улицы, которых он обычно не замечал, сейчас настырно лезли в уши. Собака лаяла, чирикали воробьи, кричали дети, гудели машины, и над всем этим шумело море. Сотни звуков, тысячи. Гамма и не думал, что вокруг него постоянно так шумно. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Постепенно звуки исчезли, и теплая волна Пламени, рождаясь в голове, прокатила по руке к кольцу. Камень вспыхнул, и Гамма еще успел увидеть угасающие зеленые искры, когда открыл глаза.
— Не могу.
Реборн ухмыльнулся:
— Понятно, что не можешь.
Гамма нахмурился:
— Так ты знал, что молнии не получится и все равно приказал попытаться?
Реборн кивнул все с той же ухмылкой:
— Да, знал. Но хотел, чтобы ты тоже знал.
Он поднялся из гамака, и, не сказав ни слова, скрылся в доме. Гамма остался ждать, гадая, что тот собрался принести ему. Реборн вернулся через минуту с кием в руках.
— Вот это — проводник. Держи. — Он бросил кий Гамме. — Ты можешь вызвать Пламя, только используя его. И никак иначе. Кольцо помогает тебе активировать импульс. Но обычный кий нужен будет только поначалу, потом ты научишься вызывать грозовой.
— Ха! — Гамма сжал кий в пальцах, погладил почти нежно. — И у меня получится?
— Мы будем тренироваться.
— Тренироваться? Как?
Реборн улыбнулся.
— Вот так, — он поднял пистолет и нажал на курок. Гамма не успел даже сообразить, но уже вскинул кий и остановил пулю зеленой молнией, вырвавшейся из наконечника.
— Черт! Круто! — воскликнул он, рассмеявшись. — Получилось!
Реборн кивнул:
— Будет получаться все лучше. Надо выбрать время, когда нет Юни. Мы должны тренироваться каждый день.
Гамма снова сел на стул и положил кий на колени.
— Я возьму отпуск. Может, я уже такой же псих, как и ты, но я тебе доверяю, — он поднял глаза на Реборна, который по-прежнему стоял перед ним, похожий на туриста в шляпе и белых узких брюках. — Ты знаешь, кто такой Генкиши и почему я его вспоминаю?
Реборн ответил не сразу. Не смотрел на Гамму, с интересом изучал увитый виноградом забор.
— Генкиши — правая рука Остина, — произнес он, наконец. — Ну а Остин — тот, кого лучше уничтожить раньше, чем он уничтожит мир.
Гамма нахмурился. Не сказать, чтобы ответ его удивил.
— Все его нахваливают. Говорят — он изменит нашу жизнь к лучшему.
— Конечно, они и должны говорить. Потому что на них действует его метод. Но не на тебя, ты не такой, как все. — Реборн произнес «не такой, как все» так, что Гамма невольно скривился.
— Я не такой? А ты?
— Я? — Реборн расхохотался. — Я тем более. Разве не видно? — он снова улегся в гамак, надвинул шляпу на лицо. — Ты тоже, впрочем, необычный. У тебя есть кольцо Пламени Грозы, и это многое, если не все, меняет.
Гамма хмыкнул:
— Ну да? То, что я могу пускать молнии через кий?
— Именно, — он зевнул. — А теперь проваливай. На сегодня урок закончен.
— Последний вопрос, — Гамма уже стоял в дверях.
— Ну?
— Кто такой Бьякуран?
Гамма не увидел, а скорее почувствовал, как напрягся Реборн.
— Вспомнил, значит. Бьякураном называли Остина… в другой жизни.
— В другой жизни? Что значит — в другой? Иногда я вижу… отрывки воспоминаний или видения… Ты знаешь, что это такое?
Реборн ухмыльнулся невесело.
— Слишком много вопросов.
— Но…
Реборн молча приподнял пистолет, и Гамма понял, что разговор закончен. Он вернулся в дом, поднялся в свой кабинет. Тревога, гнетущая, тяжелая, не оставляла его. Как будто само имя Бьякуран давило и жгло. Ему нужно было подумать, что делать дальше. Остин, или Бьякуран заключал в себе зло, но что конкретно он, Гамма, мог сделать с этим злом? Ничего. Один человек, даже с Пламенем, ничто против армии и флота, полиции и тайной разведки. Он не был трусом, но и идиотом тоже не был.
— Ладно, — проговорил Гамма вслух. — Делай, что должен, и будь что будет.
Тренировки и еще раз тренировки. И Генкиши. Он должен его найти, во что бы то ни стало, а почему — и сам не знал. Это было похоже на одержимость. Опустившись в кресло, Гамма взял телефон. Первым делом надо обзвонить тех, кто мог помочь ему. У Гаммы были знакомства. Накопились за годы работы в полиции. Люди, которых он вытащил из беды, соглашались помогать, даже если речь шла о правой руке Остина. Они охотнее, чем коллеги по работе, брались за исполнение его просьбы. Мысленно Гамма благодарил их.
Закончив со звонками, он сам принялся за поиски. Открыл базу, которую когда-то установил на компьютер, погрузился в чтение. Он был почти уверен, что ничего не найдет, но данные всплыли на удивление быстро, как будто Генкиши сам хотел, чтобы его нашли. Страницы досье, снимки папарацци — все как на ладони. С экрана смотрел Генкиши. Моложе, чем в новостях. Гамма придвинулся ближе, рассматривая его, и не понял, когда снова скользнул в воспоминание.
Он видел Генкиши на земле, чувствовал его кровь на пальцах, слышал, как тот признается, что проиграл Супербии. Кто такой Супербия — Гамма не помнил, но уже ненавидел его. Гамму чувствовал ярость до тошноты, тревогу за Генкиши.
Очнувшись, он щелкнул на стрелку дальше и снова увидел фотографию. На ней Генкиши был одет в форму — обтягивающий комбинезон вместо костюма, стоял по стойке смирно. Гамма попытался вспомнить, когда мог видеть такое, но ничего не вышло. Гамма больше не искал.
***
На следующий день Гамма объявил на работе, что собирается немного отдохнуть. Комиссар встретил его просьбу об отпуске с неожиданным одобрением. «Ты и впрямь устал», — сказал он со смесью сочувствия и раздражения в голосе. Но Гамме теперь стало все равно. Он ничего на это не ответил, вернулся на свое место и занялся текущими делами, чтобы подбить все до ухода.
Первым, что он получил от старого заслуженного хакера, были выдержки из досье на Генкиши, украденные из архива секретной службы Остина. Ничего странного в этом досье не было, кроме того, что Генкиши до конца февраля работал на строительстве магистрали в Милане. А потом вдруг оказался рядом с Остином, или лучше — Бьякураном? Стал успешным политиком и уважаемый человеком, возглавил службу безопасности Остина. Гамма отложил телефон. Что случилось с Генкиши в феврале, что заставило его сменить род деятельности? И что привлекло Остина в обыкновенном инженере?
Окончание в комментариях
Люблю поржать
Охрененный клип, пересматривала его раз сто
