You make a ninja wanna fuck, bitch
Такой подарок мне и не снился. Так мало фанфиков только про моих любимцев, и этот - весь мой! Бекки, 
Лучшего и придумать нельзя
Название: О словах
Автор: Becky Thatcher
Пейринг | Персонажи: Мадараме Иккаку/Аясегава Юмичика
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: романс, PWP
Количество слов: 1 221
Дисклеймер: Блич - Кубо.
Саммари: Иккаку возвращается домой
Авторские примечания: С наступающим, дорогая Umbridge!
Размещение:с разрешения автора
Фанфик был написан на Декабрьский фестиваль для Umbridge
читать дальшеЮмичика тонкий, изящный, он будто весь состоит из плавных линий и мягких изгибов, но первого, кто осмелился бы назвать его нежным и мягким или предложить защиту, поддержку и опору, он запытал бы до смерти и даже не шикаем своим сверхсекретным, а просто так, по старинке, с помощью зубочистки и перочинного ножика. Ну и добил бы разговорами о нежности, мягкости и красоте с точки зрения эстетического мировосприятия. Глубоко в душе Иккаку очень сочувствует этому неведомому кому-то. И десяткам "кому-то", рисковавших приставать с разговорами о нежности к Юмичике в прошлом.
Иккаку не помнит их лиц и не помнит их криков — умирающих в шикае Юмичики снаружи не слышно. Иккаку так и узнал о тайне, которую тот хранил долгие годы: удивился тишине и заглянул посмотреть, чем занят друг.
Он молчит о своем знании и будет молчать до тех пор, пока Юмичика не решится наконец поделиться секретом. Наверное, это единственный случай, когда Иккаку молчит вместо того, чтобы спросить в лоб. Ну или треснуть по лбу от души, чтобы выбить из башки дурь вместе с перьями.
Когда Иккаку входит в комнату, Юмичика не вздрагивает, не оборачивается, лишь продолжает покачивать ногой в воздухе, листая какую-то брошюрку из Мира живых. Он ведет длинным пальцем по столбцам иероглифов и усмехается чему-то довольно. Дойдя до конца строки, он останавливается и наконец поворачивает голову в сторону Иккаку. Юмичика улыбается легко, быстро и как-то кривовато, что ли: левый уголок губ на несколько миллиметров выше правого. Раньше Иккаку не заметил бы никаких различий, а теперь с уверенностью может отличить ехидную улыбочку, заготовленную для тупиц из соседних отрядов, кровожадный оскал, предназначающийся для будущих жертв, и самодовольную ухмылку, которую видят лишь по-настоящему сильные противники прежде, чем их намертво опутают тонкие стебли.
А может, он всегда умел различать улыбки Юмичики. Как и другие его эмоции, жесты, оттенки голоса и подрагивание ресниц. Прежде он не придавал этому значения, но сегодня отчего-то накатило. Да так, что пришлось отступить на шаг, уперевшись плечом в прохладную стену, чтобы удержаться от желания схватить его в охапку, закружить по комнате, а затем поставить на ноги и целовать. Долго, глубоко и умопомрачительно нежно.
И об этом он тоже не скажет ни за что и никогда.
Лучше не отвлекаться на пустые слова, а смотреть, как Юмичика медленно поднимается с футона, смахивает с себя налипшие пылинки и подходит вплотную к Иккаку. Даже не подходит, мелькает, будто в шунпо — десятую долю мгновения назад он еще там, а теперь уже здесь, — прижимается, горячий, гибкий и одновременно твердый под ладонями, целует, притирается всем телом, и из головы Иккаку исчезают все связные мысли.
Они не виделись, кажется, целую вечность, хотя на деле прошло всего несколько дней с тех пор, как Иккаку неожиданно вызвал к себе капитан Куроцучи — как выяснилось, для проведения тестов над банкаем Иккаку — все-то он знает, маскомордый уродец. Иккаку не заметил даже, как пролетели часы бесконечных вызовов и ослаблений, переходов в шикай из банкая, усиления мощности — и как назло все это без единой возможности подраться, — он только почувствовал жуткую усталость, когда вышел на свет из подземного уровня лабораторий Двенадцатого. И противную, скребущую где-то глубоко внутри тоску по Юмичике.
А вот он, наверное, скучал здесь без Иккаку — набросился на него, изголодавшись по прикосновениям, поцелуям, резким, поспешным ласкам.
Иккаку гладит его плечи и руки, спуская домашнее кимоно, и собственные ладони кажутся неуклюжими и слишком грубыми по сравнению с тонкой, почти прозрачной кожей Юмичики. В голову почему-то сразу приходят воспоминания о том, как сложно противникам хотя бы поцарапать эту самую кожу. Не так, конечно, как с капитаном Зараки, но тоже непросто.
А Иккаку касается Юмичики вот так, просто, без малейшего сопротивления, наоборот, Юмичика выгибается в его руках, дышит в шею жарко, прикусывает мочку уха, приподнявшись на цыпочки, отчего по спине у Иккаку щекотно бегут мурашки, стонет едва слышно. Иккаку думает, что ни в этой жизни, ни в прошлых не испытывал ничего приятнее.
Юмичика делает шаг назад, к футону, Иккаку идет за ним как привязанный, чуть сжимая его пальцы в своих, Юмичика смотрит на него снизу вверх из-под растрепавшейся челки, снова улыбается, и Иккаку не удерживается — проводит по перьям, торчащим из-за ушей. Юмичика вздрагивает и прикрывает глаза на мгновение, будто Иккаку не к перышку прикоснулся, а к струне внутри самого Юмичики. Член Иккаку отзывается на это мимолетное движение вспышкой возбуждения.
Иккаку ухмыляется, широко и резко, опьяненный то ли собственной реакцией, то ли реакциями Юмичики, то ли еще чем — мало ли, что там в Двенадцатом в воздухе летает. Но причины и следствия — такие мелочи по сравнению с тем, что Юмичика садится на футон, умудрившись в несколько секунд избавиться от всей одежды сразу. Из окна на него косо падают лучи холодного зимнего солнца, но он не выглядит призраком, созданным из бледного света, напротив — сейчас Юмичика живой, яркий и по-прежнему невозможно, нереально красивый. И нежный. Иккаку с трудом удерживается, чтобы не произнести это слово, и замирает, любуясь мышцами на руках и груди Юмичики, тонкой дорожкой волос на животе, уходящей вниз, к паху, налитым членом с розовой головкой. Кажется, весь мир Иккаку сосредотачивается сейчас в одной точке.
— Так и будешь стоять? — голос у Юмичики чуть хриплый, но "ть" все равно выходит мягким, почти шепчущим. Нежным.
Да что ж за слово-то дурацкое привязалось?!
Иккаку одергивает себя, и мир снова приходит в движение. Иккаку одним движением развязывает пояс и скидывает фундоши, остальные шмотки он отбрасывает, опускаясь рядом с Юмичикой, снова целуя его, всем весом прижимая к футону.
Иккаку тянется к подушке, пытаясь нащупать баночку со смазкой, но Юмичика берет его за руку и прижимает к своей промежности. Иккаку вздрагивает, прикоснувшись к приоткрытому скользкому входу, желание накатывает так сильно, что приходится с силой сжать член, чтобы не кончить здесь и сейчас просто от осознания — ждал, готовился, скучал.
Он входит в Юмичику одним резким движением, не сводя глаз с улыбки, играющей на его губах. Через несколько секунд она сменяется напряженной гримасой, Юмичика закусывает губу, на лбу выступает испарина, руки сжимаются в кулаки, ноздри раздуваются, а в горле зарождается стон. Иккаку начинает наращивать темп, думая о том, что со всеми событиями последних месяцев у них так давно не было возможности заниматься сексом тягуче-медленно, дразня друг друга, играя на струнах терпения. Он соскучился по этому. Впрочем, сейчас ему плевать. Любой секс с Юмичикой — лучший.
Юмичика стонет в голос, хрипло дышит через рот, обнимает руками Иккаку за талию и с силой притискивает к себе с каждым движением. Иккаку теряет от этого остатки контроля, разума и инстинкта самосохранения — начинает вбиваться в него, не держа ритм, резко, быстро, так хорошо.
Слова вырываются сами собой:
— Нежный... горячий... гибкий... мой-мой-мой. Никому... никогда... мой!
Он сжимает в кулаке член Юмичики и дрочит ему грубо и рвано. В обычное время Юмичика не позволил бы, он не любит чрезмерной силы в приложении к себе, но сейчас он почти кричит что-то неразборчивое.
Иккаку наклоняется, чтобы расслышать, но Юмичика лишь выгибается и стонет, долго, протяжно, на выдохе, и кончает, забрызгивая ладонь Иккаку спермой и пульсируя вокруг него.
Иккаку кончает следом и почти падает на него.
Сон накатывает слишком быстро, и Иккаку не успевает спросить, не пообещал ли ему Юмичика медленную и мучительную смерть за запретные слова. Или за собственничество. Или за долгое отсутствие.
Ничего, завтра будет новый день, и он узнает все самым надежным путем — на своей шкуре.
А потом можно прогуляться в Уэко Мундо. Говорят, там назревает славная заварушка с бывшей Эспадой.
Но это все завтра, а сейчас Юмичика сопит где-то под ухом, и стук его сердца отдается в грудной клетке Иккаку в унисон с его собственным.
Уже во сне Иккаку думает, что где-то когда-то сделал что-то охренительно хорошее, раз ему сейчас так повезло.
Лучшего и придумать нельзяНазвание: О словах
Автор: Becky Thatcher
Пейринг | Персонажи: Мадараме Иккаку/Аясегава Юмичика
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: романс, PWP
Количество слов: 1 221
Дисклеймер: Блич - Кубо.
Саммари: Иккаку возвращается домой
Авторские примечания: С наступающим, дорогая Umbridge!
Размещение:с разрешения автора
Фанфик был написан на Декабрьский фестиваль для Umbridge
читать дальшеЮмичика тонкий, изящный, он будто весь состоит из плавных линий и мягких изгибов, но первого, кто осмелился бы назвать его нежным и мягким или предложить защиту, поддержку и опору, он запытал бы до смерти и даже не шикаем своим сверхсекретным, а просто так, по старинке, с помощью зубочистки и перочинного ножика. Ну и добил бы разговорами о нежности, мягкости и красоте с точки зрения эстетического мировосприятия. Глубоко в душе Иккаку очень сочувствует этому неведомому кому-то. И десяткам "кому-то", рисковавших приставать с разговорами о нежности к Юмичике в прошлом.
Иккаку не помнит их лиц и не помнит их криков — умирающих в шикае Юмичики снаружи не слышно. Иккаку так и узнал о тайне, которую тот хранил долгие годы: удивился тишине и заглянул посмотреть, чем занят друг.
Он молчит о своем знании и будет молчать до тех пор, пока Юмичика не решится наконец поделиться секретом. Наверное, это единственный случай, когда Иккаку молчит вместо того, чтобы спросить в лоб. Ну или треснуть по лбу от души, чтобы выбить из башки дурь вместе с перьями.
Когда Иккаку входит в комнату, Юмичика не вздрагивает, не оборачивается, лишь продолжает покачивать ногой в воздухе, листая какую-то брошюрку из Мира живых. Он ведет длинным пальцем по столбцам иероглифов и усмехается чему-то довольно. Дойдя до конца строки, он останавливается и наконец поворачивает голову в сторону Иккаку. Юмичика улыбается легко, быстро и как-то кривовато, что ли: левый уголок губ на несколько миллиметров выше правого. Раньше Иккаку не заметил бы никаких различий, а теперь с уверенностью может отличить ехидную улыбочку, заготовленную для тупиц из соседних отрядов, кровожадный оскал, предназначающийся для будущих жертв, и самодовольную ухмылку, которую видят лишь по-настоящему сильные противники прежде, чем их намертво опутают тонкие стебли.
А может, он всегда умел различать улыбки Юмичики. Как и другие его эмоции, жесты, оттенки голоса и подрагивание ресниц. Прежде он не придавал этому значения, но сегодня отчего-то накатило. Да так, что пришлось отступить на шаг, уперевшись плечом в прохладную стену, чтобы удержаться от желания схватить его в охапку, закружить по комнате, а затем поставить на ноги и целовать. Долго, глубоко и умопомрачительно нежно.
И об этом он тоже не скажет ни за что и никогда.
Лучше не отвлекаться на пустые слова, а смотреть, как Юмичика медленно поднимается с футона, смахивает с себя налипшие пылинки и подходит вплотную к Иккаку. Даже не подходит, мелькает, будто в шунпо — десятую долю мгновения назад он еще там, а теперь уже здесь, — прижимается, горячий, гибкий и одновременно твердый под ладонями, целует, притирается всем телом, и из головы Иккаку исчезают все связные мысли.
Они не виделись, кажется, целую вечность, хотя на деле прошло всего несколько дней с тех пор, как Иккаку неожиданно вызвал к себе капитан Куроцучи — как выяснилось, для проведения тестов над банкаем Иккаку — все-то он знает, маскомордый уродец. Иккаку не заметил даже, как пролетели часы бесконечных вызовов и ослаблений, переходов в шикай из банкая, усиления мощности — и как назло все это без единой возможности подраться, — он только почувствовал жуткую усталость, когда вышел на свет из подземного уровня лабораторий Двенадцатого. И противную, скребущую где-то глубоко внутри тоску по Юмичике.
А вот он, наверное, скучал здесь без Иккаку — набросился на него, изголодавшись по прикосновениям, поцелуям, резким, поспешным ласкам.
Иккаку гладит его плечи и руки, спуская домашнее кимоно, и собственные ладони кажутся неуклюжими и слишком грубыми по сравнению с тонкой, почти прозрачной кожей Юмичики. В голову почему-то сразу приходят воспоминания о том, как сложно противникам хотя бы поцарапать эту самую кожу. Не так, конечно, как с капитаном Зараки, но тоже непросто.
А Иккаку касается Юмичики вот так, просто, без малейшего сопротивления, наоборот, Юмичика выгибается в его руках, дышит в шею жарко, прикусывает мочку уха, приподнявшись на цыпочки, отчего по спине у Иккаку щекотно бегут мурашки, стонет едва слышно. Иккаку думает, что ни в этой жизни, ни в прошлых не испытывал ничего приятнее.
Юмичика делает шаг назад, к футону, Иккаку идет за ним как привязанный, чуть сжимая его пальцы в своих, Юмичика смотрит на него снизу вверх из-под растрепавшейся челки, снова улыбается, и Иккаку не удерживается — проводит по перьям, торчащим из-за ушей. Юмичика вздрагивает и прикрывает глаза на мгновение, будто Иккаку не к перышку прикоснулся, а к струне внутри самого Юмичики. Член Иккаку отзывается на это мимолетное движение вспышкой возбуждения.
Иккаку ухмыляется, широко и резко, опьяненный то ли собственной реакцией, то ли реакциями Юмичики, то ли еще чем — мало ли, что там в Двенадцатом в воздухе летает. Но причины и следствия — такие мелочи по сравнению с тем, что Юмичика садится на футон, умудрившись в несколько секунд избавиться от всей одежды сразу. Из окна на него косо падают лучи холодного зимнего солнца, но он не выглядит призраком, созданным из бледного света, напротив — сейчас Юмичика живой, яркий и по-прежнему невозможно, нереально красивый. И нежный. Иккаку с трудом удерживается, чтобы не произнести это слово, и замирает, любуясь мышцами на руках и груди Юмичики, тонкой дорожкой волос на животе, уходящей вниз, к паху, налитым членом с розовой головкой. Кажется, весь мир Иккаку сосредотачивается сейчас в одной точке.
— Так и будешь стоять? — голос у Юмичики чуть хриплый, но "ть" все равно выходит мягким, почти шепчущим. Нежным.
Да что ж за слово-то дурацкое привязалось?!
Иккаку одергивает себя, и мир снова приходит в движение. Иккаку одним движением развязывает пояс и скидывает фундоши, остальные шмотки он отбрасывает, опускаясь рядом с Юмичикой, снова целуя его, всем весом прижимая к футону.
Иккаку тянется к подушке, пытаясь нащупать баночку со смазкой, но Юмичика берет его за руку и прижимает к своей промежности. Иккаку вздрагивает, прикоснувшись к приоткрытому скользкому входу, желание накатывает так сильно, что приходится с силой сжать член, чтобы не кончить здесь и сейчас просто от осознания — ждал, готовился, скучал.
Он входит в Юмичику одним резким движением, не сводя глаз с улыбки, играющей на его губах. Через несколько секунд она сменяется напряженной гримасой, Юмичика закусывает губу, на лбу выступает испарина, руки сжимаются в кулаки, ноздри раздуваются, а в горле зарождается стон. Иккаку начинает наращивать темп, думая о том, что со всеми событиями последних месяцев у них так давно не было возможности заниматься сексом тягуче-медленно, дразня друг друга, играя на струнах терпения. Он соскучился по этому. Впрочем, сейчас ему плевать. Любой секс с Юмичикой — лучший.
Юмичика стонет в голос, хрипло дышит через рот, обнимает руками Иккаку за талию и с силой притискивает к себе с каждым движением. Иккаку теряет от этого остатки контроля, разума и инстинкта самосохранения — начинает вбиваться в него, не держа ритм, резко, быстро, так хорошо.
Слова вырываются сами собой:
— Нежный... горячий... гибкий... мой-мой-мой. Никому... никогда... мой!
Он сжимает в кулаке член Юмичики и дрочит ему грубо и рвано. В обычное время Юмичика не позволил бы, он не любит чрезмерной силы в приложении к себе, но сейчас он почти кричит что-то неразборчивое.
Иккаку наклоняется, чтобы расслышать, но Юмичика лишь выгибается и стонет, долго, протяжно, на выдохе, и кончает, забрызгивая ладонь Иккаку спермой и пульсируя вокруг него.
Иккаку кончает следом и почти падает на него.
Сон накатывает слишком быстро, и Иккаку не успевает спросить, не пообещал ли ему Юмичика медленную и мучительную смерть за запретные слова. Или за собственничество. Или за долгое отсутствие.
Ничего, завтра будет новый день, и он узнает все самым надежным путем — на своей шкуре.
А потом можно прогуляться в Уэко Мундо. Говорят, там назревает славная заварушка с бывшей Эспадой.
Но это все завтра, а сейчас Юмичика сопит где-то под ухом, и стук его сердца отдается в грудной клетке Иккаку в унисон с его собственным.
Уже во сне Иккаку думает, что где-то когда-то сделал что-то охренительно хорошее, раз ему сейчас так повезло.
@темы: чужое, праздник к нам приходит
Поздравляли ее весь день, подарок, правда, подарили еще два дня назад
Маюри-сама, ты знаешь, какой ты молодец
И принесла еще один, офигенную драму 
Очень жалею. 
. И вообще, писалась очень тяжело и неохотно, буквально разваливалась на глазах, переползала в плане с темы на тему... Все, не хочу о плохом! Хочу о хорошем. 
